Текст книги "Великий Бенин"

Глава VIII
За рабами

Царь Бенина может одновременно выставить на поле боя двадцать тысяч человек. Этим он внушает страх соседним народам.

Барбот

Капитан ди Сикейра всячески поощрял дружбу своего юнги, или, как он его теперь называл, «воспитателя принца», с сыном обба.

– Скажи-ка, сеньор воспитатель, как идут занятия во дворце? Много ли ты вбил грамматических правил в голову юного принца?

– Он очень смышлёный мальчик, сеньор капитан. Он научился говорить по-португальски быстрее, чем я на языке бини, и делает значительные успехи в искусстве письма.

Сикейра усмехнулся. В свои двадцать семь лет он не умел ни читать, ни писать, однако стал капитаном, а вскоре будет и богачом.

Вслух он сказал:

– Ты молодец, Диого, продолжай заниматься с мальчуганом. По прибытии в Лиссабон я доложу о твоей старательности сеньору Гомишу, и он не оставит тебя без награды. А пока передай чёрному принцу мой скромный дар, – капитан протянул Диого кинжал с эмалевой рукоятью, – и скажи, что я буду несказанно рад, если его высочество принц Бенина захочет посетить Португалию и совершить плавание на «Санта-Инес».

«Что нужно капитану? – подумал Диого. – Зачем он шлёт принцу подарки и вот уже не в первый раз приглашает его в Лиссабон?..»

На исходе третьей недели пребывания португальцев в гостеприимном Бенине Сикейра вызвал к себе Сауда и Диого.

– Награда, которая по возвращении на родину ожидает вас и меня, – сказал капитан, – зависит от ценности привезённых нами товаров. Но вы знаете сами, что перца здесь немного, пальмовое вино не окупит даже издержек плавания, а местная слоновая кость вся принадлежит обба и потому стоит дорого. Не скрою от вас: черномазый король подарил мне несколько мешков кости, однако этого мало, и я решил привезти в Португалию чёрных рабов.

– Что? – подойдя вплотную к капитану, яростно крикнул Диого. Сама мысль заковать в цепи великодушных и щедрых бини показалась ему чудовищной.

Сауд, в отличие от своего молодого друга, не удивился коварству португальца. Он знал, что искатели лёгкой наживы не считаются со средствами и ради денег готовы на всё.

– Ты думаешь, сеньор капитан, – сухо спросил он, – что обба Эвуаре продаст своих подданных?

– Нет, – не обращая внимания на недовольство своих подчинённых, ответил Сикейра. – На это я не рассчитываю. Бини живут богато. Им нет нужды продавать друг друга. Но во дворце я видел рабов. Это люди других племён; их татуировка отличается от насечек, которыми украшают себя «наши друзья». Вот таких-то рабов я и хочу заполучить в трюмы «Санта-Инес». Завтра я встречусь с Уваифо, первым министром и маршалом бенинского войска. И ты, Сауд, по-арабски, а Диого местными тарабарскими словами объясните этому славному рыцарю, что, если он пошлёт своих воинов за рабами, а затем отдаст мне семьдесят пленников, я ему дам взамен пятнадцать аркебуз и множество пуль в придачу. Думаю, что сделка ему понравится.

Заряжать аркебузу и стрелять из неё я научил Уваифо, не произнеся ни единого слова, но вряд ли без слов мне удастся растолковать ему, какой товар я хочу получить в обмен на оружие. Поэтому вы пойдёте со мной и в моём присутствии поведёте переговоры с черномазым военачальником. Это приказ. Не советую ему противиться.

Когда спала дневная жара, трое белых вошли во дворец обба и встретились там с Уваифо. Они ели мясо кабана и пили пальмовое вино. После ухода белых гостей Уваифо распорядился на рассвете объявить военный сбор десяти первых отрядов великой армии обба.

Едва небо на востоке начало розоветь, на площади перед дворцом появились барабанщики и заиграли военный сбор отрядов первого десятка. Бой барабанов понёсся по улицам Бенина, его услышали все жители города, а те, к кому он был непосредственно обращён, – воины первых десяти отрядов – хватали оружие и бегом направлялись к месту сбора войск. Туда же спешили и мирные бини, любившие поглазеть на военные пляски отважных защитников обба. Площадь перед дворцом быстро заполнилась людьми. В центре площади двести воинов образовали широкий, правильной формы круг. Воины подбрасывали вверх копья, топали ногами, издавали грозный клич бини. Вскоре ответный клич прозвучал во дворце, из его распахнувшихся ворот с копьями наперевес выбежали десять начальников отрядов. Их головы были украшены бусами и клыками гиппопотамов, к поясам подвешены дубинки из рогов носорога. Начальники отрядов вбежали в круг и под звуки барабанов принялись поражать воображаемого врага, направляя удары копий на запад, куда предстоял поход. При каждом взмахе копий люди на площади громко кричали «Го-о!», а воины высоко подпрыгивали и били в щиты. Но вот военачальники одновременно вонзили копья в землю и замерли: невидимый враг был побеждён. Притихли зрители на площади, замолкли и барабаны, но лишь для того, чтобы через мгновение загрохотать с новой силой. Под их рокот воины быстро разбежались по местам и цепочкой – каждые двадцать за своим командиром – с копьями наперевес побежали по главной улице. За городскими воротами их бег сменился быстрым шагом, с которого они не сбились и тогда, когда по извилистым тропинкам начали углубляться в душные влажные заросли леса.

День пути прошёл быстро. Вечером воины устроились на ночлег, а чуть только птицы запели утренние песни, отправились дальше. Так шли они три дня. Привалы были недолгими. Если руки воинов уставали, они клали копья себе на плечи, но их поступь ни разу не сбилась с заданного ритма и шаг оставался таким же ровным и быстрым, каким он был в начале пути.

В конце четвёртого дня военачальник, возглавляющий поход, сделал знак остановиться. Лес начал редеть. Среди огромных, гладко отполированных пальмовых стволов всё чаще стали попадаться банановые деревья. Жёлтые гроздья спелых плодов висели прямо над головой, мягко шелестевшие шёлковые листья манили тенью, а влажная прохлада леса навевала дремоту. Но не ради удобного отдыха сделал здесь остановку первый начальник: множество узких тропинок, извивающихся между деревьями, указывали на близость селения. Вперёд были высланы разведчики. Вернувшись, они доложили, что за банановой рощей начинается густой подлесок, а дальше видны крытые соломой хижины. Подобраться к ним было бы нетрудно, но солнце стоит ещё высоко, и разведчики побоялись выдать своё присутствие. Начальник, выслушав донесение разведчиков, велел отрядам ждать наступления ночи.

Она пришла, кровавая ночь боя. Под её укрытием воины десятью цепочками вышли из леса. Они пробрались сквозь кустарник так осторожно, что ни один сучок не треснул, ни одна ветка не покачнулась. Потом они упали на землю и, извиваясь как змеи, быстро, бесшумно подползли к селению.

В мирном селении никто не подозревал об опасности. По улицам не спеша проходили люди. Перед хижинами горели костры, над ними склонялись озарённые пламенем фигуры женщин, готовящих ужин. В их приглушённый говор вплеталась мелодия заунывной песни, сопровождавшаяся мягкими ударами барабана и постукиванием трещоток.

Но воинов обба не тронула тихая жизнь людей леса. Раз лбы этих людей не помечены насечками, как у бини, значит, они чужие – их можно убивать, грабить, брать в плен. Безлунная ночь способствовала набегу. Чёрные воины припали к земле, слились с нею, укрытые тьмой.

Они лежали неподвижно, почти не дыша, но каждый мускул их сильных тел был напряжён, готовый к действию, к нападению.

Наконец ожидаемый сигнал подан. Тихо от первого военачальника к рядом лежащему воину, а от него далее пронёсся едва уловимый свист. Он означал: ползти вперёд. Несколько бесшумных движений – и воины оказались перед естественной изгородью, окружавшей селение. Такие изгороди из колючего кустарника служили жителям леса надёжной защитой от львов и леопардов. Остановить воинов, привыкших брать высокие преграды, этот естественный вал не мог. Заглушив бормотание леса, резко и громко запел боевой рожок. Криком ужаса ответило ему мирное селение. В свете костров было видно, как мужчины хватали оружие, а женщины волокли к хижинам перепуганных детей. Но было поздно.

Опираясь на копья, бини перепрыгнули через колючую изгородь. Их встретили ощерившиеся копья и тучи стрел. Люди леса дорого отдавали свою жизнь и свободу. Защита была яростной. Мужчины копьями разили врагов. Женщины, даже дети, прячась за стены хижин, метали дротики и стрелы. В свете затухающих костров видны были раскачивающиеся фигуры сцепившихся в рукопашном бою.

Однако силы были не равны. Тщательно подготовленные воины обба сражались осмотрительно, не тратя напрасно ни единой стрелы. Они со всех сторон окружили селение и теснили к центру его защитников, следя, чтобы ни взрослый, ни ребёнок не вырвались из этого кольца. Один за другим прекращали сопротивление жители леса. Многие из них были повержены на землю метко брошенным копьём или верёвкой, крепкой петлёй, сдавившей шею. К упавшим врагам бросались бини и скручивали лианами их руки. Скоро всех жителей селения, за исключением убитых, постигла эта страшная участь. Никому не удалось спрятаться от грозных бини, никто не был пощажён. Мужчин, женщин, детей, даже стариков и старух – всех сбили в тесную кучу. Маленьких детей привязали к спинам их матерей. И ударами копий пленных погнали в лес. В одну ночь мирные, ни в чём не повинные люди утратили свободу, родину и семью.

Первый начальник приказал трём воинам остаться в селении, чтобы завершить разгром. Воины добили раненых и, выхватив из костров горящие головешки, подожгли соломенные крыши хижин. Селение запылало одним гигантским костром. Удовлетворённые делом своих рук, бини ударили копьями о щиты и издали дерзкий победный клич, при звуках которого звери в лесу прижали уши.

Когда взошло солнце, на месте селения остались только тлеющие головешки да обгорелые тела убитых – осуждённых стать добычей птиц, питающихся падалью. А место, где жили люди, их площадь, чистые улочки – всё это скоро поглотит лес, заселит деревьями и кустами, навсегда скроет страшные следы кровавой ночи.

Глава IX
Ночной поход

Желание знать и помнить не менее сильно, чем желание есть и пить.

Из африканской сказки

С тех пор как Жороми узнал, что ухув-элао, отлитые Игве-Ига, стоят на алтаре обба, его не покидало желание проникнуть во дворец и своими глазами увидеть работу Первого Мастера. Сначала это казалось ему невозможным. Потом он стал отчётливо представлять, как они с Эмотан пробираются во дворец, влезают на галерею и попадают в ту запретную и таинственную комнату, где находится алтарь предков Великого. Постепенно мальчик свыкся со своей мечтой, и она перестала казаться ему невыполнимой. Только как взяться за её осуществление?

Уже несколько раз в течение этого месяца Жороми подходил ко дворцу и прикидывал высоту окружных стен. Стены были высокие, без выступов. Через них не перепрыгнешь даже при помощи длинного шеста. Пробраться в ворота тоже нечего думать: днём и ночью они охранялись вооружёнными воинами, а мимо них и змея бы не проползла незамеченной. Неужели отказаться от задуманного? Нет, у Жороми был твёрдый характер. Он снова и снова, чуть ли не каждый день ходил вдоль стен, пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку. Однажды его поиски прервал грубый окрик:

– Эй, щенок! Что ты делаешь около дома Великого? Убирайся отсюда, да поживей!

Мальчик поднял голову. Из окна высокой башни высунулся стражник и грозил ему кулаком.

– Я только хотел посмотреть на эту красивую башню! – нисколько не обидясь за «щенка», крикнул в ответ мальчик. До обид ли ему было, когда благодаря стражнику он увидел то, что поможет им с Эмотан попасть во дворец. С кровли башни спускалась большая бронзовая змея. Она как будто ползла вниз, красиво извивая своё полированное тело. Не раз Жороми видел эту змею – через её раскрытую пасть сливалась во время дождей вода. Не раз любовался мальчик нарядным узором чешуи. Но только сейчас ему пришло в голову, что змею можно использовать для входа во дворец.

Подпрыгнув от радости, Жороми громко рассмеялся и, не слушая, что кричит ему вдогонку разгневанный страж, побежал прочь. Очутившись в своём квартале, Жороми замедлил шаг. «Это должно случиться сегодня», – решил он. А уж если мальчик что-нибудь решал, то к осуществлению приступал немедленно. Поэтому он миновал свой дом, чинно, чтобы не вызывать подозрений, вошёл в соседний и остановился посреди двора, отыскивая глазами Эмотан. Её нигде не было видно. Конечно, можно было бы спросить у няни, сидевшей за ткацким станком, где Эмотан. Но этот путь показался Жороми слишком долгим. Гораздо быстрее сложить лодочкой ладони, приставить их ко рту и изо всех сил закричать: «Эмотан!», а потом ещё раз: «Эмотан!»

Эмотан пришла, лениво потягиваясь.

– Сегодня жарко, и я целый день лежу в тени. Зачем ты разбудил меня? – сказала она, зевнув.

Вместо ответа Жороми быстро приложил два пальца к губам, и сон как рукой сняло с Эмотан.

– Что-нибудь очень важное? Говори скорее.

– Тише, – перебил её Жороми, – тише. – Он наклонился к самому уху девочки и едва слышно прошептал: – Сегодня ночью мы проберёмся во дворец.

– Правда? – радостно закричала Эмотан. – Ты меня не обманешь?

– Разве я говорил когда-нибудь неправду? – пристыдил её Жороми. – Я сказал, значит, так и будет. Только ты смотри не проговорись, а то нас не выпустят из дома.

– Никому не скажу, никому не скажу! – запела в ответ Эмотан и, схватив Жороми за руки, закружилась по двору.

– Да тише ты! – Жороми сердито вырвал руки. – Разве ты не понимаешь, какая грозит нам опасность? Ведь дворец охраняют воины.

– Не боюсь, не боюсь, ничего не боюсь! – продолжала кружиться Эмотан.

«Хорошая она девочка, – подумал Жороми. – Хорошая и храбрая. С ней можно дружить». Эмотан остановилась, виновато улыбнулась и тихонько спросила:

– Когда?

– Ночью, когда все уснут в твоём и моём доме. Я буду ждать тебя за воротами. Приходи. – Жороми важно, как подобает мужчине, задумавшему серьёзное дело, коснулся руки Эмотан, кивнул ей и пошёл к выходу.

Эмотан не менее важно, чем её друг, склонила в поклоне украшенную ракушками голову, но уже через мгновение её весёлая песня звучала по всему дому.

Глубокой ночью дети приблизились ко дворцу и пошли вдоль стены к угловой башне. Они шли бесшумно, как ходят хищники по лесной тропе, Жороми впереди, Эмотан за ним. Ни одного слова не произнесли они по дороге. Эмотан знала, что Жороми всё продумал заранее, и ни о чём не спрашивала.

Стена была длинной. Дети шли под её укрытием, ступая с носка на пятку и стараясь дышать как можно тише. Эмотан оставила дома все бусы и браслеты, чтобы не выдать себя нечаянным звоном. Ещё несколько шагов – и перед ними вырос едва различимый в ночной черноте силуэт высокой башни. Там, наверху, сидели стражники, и кто знает, не направлены ли их копья в дерзких гостей. Жороми старался не думать об этом. Мечта увидеть работу Первого Мастера заслонила собой опасность. Велев Эмотан прижаться к стене, он отвязал от пояса свёрнутую в кольцо верёвку и, размахнувшись, бросил её вверх, как не раз делал, взбираясь на гладкий ствол пальмы. Верёвка раскрутилась, описала в воздухе дугу и с лёгким стуком обвилась вокруг бронзовой змеиной головы. Нижний конец верёвки дёрнулся в руке мальчика и задрожал, как туго натянутая тетива лука. Дети прислушались, не выдал ли их стук верёвки о бронзу. Дворец молчал. В ночной тишине слышны были лишь поющие насекомые да протяжные крики лесных зверей.

Жороми подпрыгнул, ухватился руками за верёвку и, переставляя ноги по стене так, будто он поднимался по отвесной скале, быстро очутился наверху. Вслед за ним полезла Эмотан. Подтягиваясь на руках и помогая себе ногами, она взобралась на стену почти так же быстро, как Жороми. Сидя на стене, они снова прислушались. Никаких тревожных звуков. Тогда Жороми вытащил свободный конец верёвки и перекинул его внутрь двора. Соскользнуть вниз было для Эмотан делом мгновения. Жороми наверху отвязывал верёвку: она понадобится при возвращении назад. Работая, он напряжённо вглядывался вниз, пытаясь угадать, где может сейчас находиться стража. Двор казался пустым, а до заветной галереи было не более ста шагов. Жороми присел на корточки, выкинул вперёд руки, оттолкнулся от стены и мягко упал на землю, спружинив на руки и на ноги.

Снова вдоль стены, только уже не снаружи, а внутри двора, пошли друг за другом мальчик и девочка.

Внезапно Жороми остановился. Вслед за ним замерла Эмотан. Скорее угадали, чем услышали они какое-то движение в глубине двора. Мальчик и девочка быстро обернулись. В темноте сверкнули два огонька-глаза. Дворцовый леопард! Эту опасность Жороми не предвидел. Зверь приближался неторопливыми прыжками. Жороми передал Эмотан верёвку и прошептал: «Назад, к башне». Выхватив из-за пояса нож, он ждал приближения леопарда, решив бороться с ним до тех пор, пока девочка не будет в безопасности. Но Эмотан, вместо того чтобы бежать к башне, осторожно выскользнула из-за спины Жороми и, прежде чем он успел опомниться, сделала несколько шагов навстречу зверю.

Эмотан была сластёна. Собираясь в сегодняшний поход, она не забыла подвесить к поясу плетёную сумочку с медовыми лепёшками. Как они пригодились сейчас! Взяв одну из них, она смело протянула её зверю. Леопард остановился. Эмотан подошла ближе. Леопард обнюхал лепёшку, а затем руки девочки. В запахах не было ничего враждебного. Он сел. Эмотан положила лепёшку на землю. Зверь потрогал подарок лапой и урча принялся за еду. Жороми осторожно отделился от стены. Леопард поднял голову и тихо, словно пробуя голос, зарычал.

– Он тебя не любит, – прошептала Эмотан, – ты беги к галерее, а я его задержу здесь. У меня есть ещё две лепёшки.

Не очень-то понравился Жороми этот план. Но девочка уже положила руку на спину зверя и гладила его мягкую шкуру. Леопард перестал рычать, и Жороми пошёл к галерее. Он поминутно оглядывался, чтобы убедиться, не грозит ли опасность его храброй подруге. А Эмотан шептала: «Ешь, милый, ешь, хороший. Ты ведь умный, ты нас не тронешь, не выдашь страже грозным рычанием». Пока леопард ел вторую лепёшку, Жороми успел пересечь двор. Он нащупал в темноте бронзовые пластины, которыми были украшены столбы заветной галереи, ухватился за их выступы и полез наверх. Вот он уже у цели, его руки ухватились за деревянный помост. Последний толчок о край бронзовой пластины – и Жороми очутился наверху. Но, на беду, пластина была плохо прикреплена к столбу. От сильного толчка она сорвалась и упала на землю. Звон металла разорвал тишину. Почти одновременно со звоном раздался громкий окрик стражи:

– Эй, кто здесь?

Мальчик снова схватился за нож, однако его остановил спокойный, даже весёлый голос Эмотан:

– Это я, девочка Эмотан. Я устала спать и вышла во двор. Мы играем с леопардом в белых людей.

Леопард, словно бы подтверждая правдивость её слов, выгнул спину, вытянул передние лапы и прорычал что-то непонятное.

– Нечего девчонке бродить ночью и устраивать шум, – сказал стражник, уверенный, что перед ним дочь одного из слуг, живущих во дворце. – Ступай спать.

– Сейчас иду, не сердись на меня, – ответила Эмотан и, не снимая руку со спины зверя, медленно пошла вместе с ним в противоположную от галереи сторону.

А когда успокоенные стражники удалились, Эмотан обняла зверя за шею, ласково шепнула: «Спасибо тебе, милый леопард!» – и побежала к галерее.

Верёвку она размотала на ходу, чтобы сразу же, не теряя времени, бросить её наверх Жороми.

Глава X
Алтарь предков

С таким же искусством выполнены одиннадцать человеческих голов, скрытых белым занавесом, на каждой из которых стоит бивень слона.

Цигфельд, голландский путешественник XVII века

Асоро лежал на спине, его глаза были открыты. Странная тоска прогнала сон. Весь день она следовала за ним по пятам. Из-за неё он места себе не находил. Попробовал было читать книгу, принесённую утром Диого, но буквы отказывались собираться в слова – и чёрные строчки остались неразгаданными. Бросив книгу, он пошёл в комнату Ихамы, думая поболтать с ним. Но старший брат пил огненную воду белых людей и сам себе пел песни.

День был плохим, а ночь обещала бессонницу. Асоро вздохнул, перевернулся на бок и крепко зажмурил глаза. В ночной тишине слышны были удары копья о щит – это стража оповещала о своём присутствии. Он принялся считать удары, но скоро сбился. Полежав ещё немного, Асоро понял, что уснуть не удастся. Тогда он встал, не зажигая огня, оделся и издал тонкий, едва уловимый для уха человека свист. Унга приползла тотчас и обвилась вокруг левой руки. Перешагнув через слугу, спавшего на пороге комнаты, Асоро вышел во двор.

Ночь была такой чёрной, что казалась ощутимо густой, черноту хотелось потрогать. В безлунном небе висели крупные жёлтые звёзды. В глубине первого двора пели стражники. Они пели очень тихо, чтобы не потревожить ночь и спящих во дворце. Их песня была обращена к звёздам, знакомая с колыбели, старая, как Бенин, песня:

 
                               Есть голубая звезда на небе,
                               Прекрасная, как цветок,
                               И жёлтая есть звезда на небе,
                               Мерцающий огонёк.
                               К какой же звезде далёкого неба
                               С тобой помчимся, дружок?..
 

Асоро пересёк двор и остановился у галереи, ведущей к алтарю предков. Он прислонился к столбу и запрокинул голову. Далёкие звёзды не мигая смотрели на него большими светящимися глазами, ночной ветерок освежал лицо, забирался в волосы; Унга, его друг, напоминая о своём присутствии, слегка сдавливала руку. Мальчик погладил холодную кожицу и в тот же момент почувствовал, как напряглась под его пальцами чешуйчатая спинка и дрожь пробежала по тельцу змеи. Это было неспроста. Унгу что-то встревожило. Асоро перестал дышать. Почти над самой его головой раздался тихий скрип. Так скрипит деревянный пол под осторожными шагами. Асоро вгляделся – два маленьких человечка крались по галерее.

Кто это? Может быть, пигмеи, проникшие в Бенин из далёких лесов? Но как они вошли во дворец? Или это дети? Раздумывать было некогда. Те двое могли ускользнуть. Да они и ускользнули бы от нерадивой стражи, если бы он, второй сын обба, не обнаружил их. Скуку как рукой сняло. Предстояла занятная, а может быть, и опасная охота! Одним прыжком Асоро вскочил на галерею.

* * *

– Вот здесь! – Жороми нащупал край циновки, закрывавшей вход в заветную комнату. От волнения его руки стали непослушными. Плотная циновка словно не желала впускать незваных гостей. Наконец Жороми отогнул её край – и дети вошли в комнату.

– Стой на месте, – шёпотом сказал Жороми. – Я сделаю огонь. – Жороми отвязал от пояса светильник и, ударяя друг о друга маленькие камушки, быстро высек искру. Загоревшийся фитилёк разогнал темноту, и дети увидели то, ради чего они затеяли опасный поход. Испытывая чувство радости и страха, Жороми и Эмотан приблизились к возвышению, покрытому белой тканью. На нём стояли большие бронзовые головы – ухув-элао предков обба. Их было много.

– Один, два, три, – растерянно начала считать Эмотан.

– Молчи, – перебил её мальчик, – молчи, смотри и запоминай. – Жороми вплотную подошёл к алтарю. Его рука, держащая светильник, медленно передвигалась от одной головы к другой. И, оживая от тёплого света, бронза заиграла лёгкими призрачными бликами.

Недвижные торжественные лица уставились на детей большими выпуклыми глазами, ноздри широких приплюснутых носов словно вобрали воздух, красивые полные губы, казалось, готовы были заговорить.

Эмотан сделалось страшно. Она ближе придвинулась к своему другу. Но Жороми забыл о её присутствии. Он забыл обо всём на свете. Существовали только прекрасные бронзовые головы, от них не отрывались его глаза. Мальчик смотрел на суровые лица воинов, с рубцами над дугами бровей; их шеи и подбородки до самого рта были закрыты нитями бронзовых бус; их головы поверх красивых плетёных шапочек венчали огромные слоновьи бивни, по которым церемонно шествовали фигурки людей и животных.

В ухув-элао живут всемогущие духи, и горе тому, кто прогневает их! Но Жороми забыл и об этом. Протянув руку, он коснулся гладкой блестящей поверхности бронзы и услышал гневный крик:

– Кто вы и что вам здесь нужно?

Жороми и Эмотан мгновенно обернулись. Посреди комнаты, держа на изготовку кинжал, словно бы давая понять, что так просто незваных гостей он не выпустит, стоял высокий мальчик. Жороми узнал его. Это был второй сын обба. Тогда, в большом зале дворца, он очень понравился Жороми, но сейчас этот мальчик был врагом.

– Что же вы молчите, вороватые обезьяны? – наслаждаясь их замешательством, спросил Асоро.

Жороми вздрогнул от такого ужасного оскорбления.

– Не смей так говорить. Мы ничего не украли в этом дворце и вообще ничего никогда не украли.

– Зачем же вы здесь?

– Я тебе отвечу, зачем мы пришли сюда, сын Эвуаре.

Узнав, кто стоит перед ними, Эмотан тихонько ойкнула от восторга. Ещё бы, кто из её подружек так близко видел самого сына обба!

Однако радость быстро сменилась страхом: ведь сейчас этот грозный мальчик прикажет их убить, и уже никому она не сможет рассказать о том, что было во дворце. Но Жороми не боялся.

– Ты сын великого обба, – услышала Эмотан его слова, – и я низко кланяюсь, приветствуя тебя. В этой комнате живут духи твоих предков, поэтому ты разгневался, увидев, что мы нарушили их покой. Твой гнев мне понятен, но пойми и ты меня. Я сын мастера, делающего бронзовые изваяния. Меня зовут Жороми, сын Усамы. Я сам буду мастером, когда узнаю все тайны металла, а я уже знаю некоторые из них.

Имя знаменитого литейщика Усамы было известно во дворце, и Асоро кивнул, с интересом прислушиваясь к словам мальчика.

– Что ты знаешь об этих головах? – горячо продолжал Жороми. – Только то, что в них живут духи твоих дедов и прадедов. Но в бронзе живут и другие духи – духи мастеров. Это они создали изображения твоих предков. Не только огонь, но и их горячие сердца расплавили бронзу, а их прекрасные руки заставили жидкий металл принять форму ухув-элао. Я не могу рассказать тебе, как это делается, потому что бронза любит тайну и ни один литейщик не выдаст её другим людям, даже самому сыну обба. А я литейщик. Может быть, когда ты станешь обба, я, мастер Жороми, сын Усамы, отолью в бронзе твоё изображение. – Жороми, смутившись горячности собственных слов, опустил голову и почти шёпотом добавил: – Мы пришли сюда, чтобы увидеть головы, сделанные Игве-Ига, великим Первым Мастером.

Сын обба усмехнулся и без всякой враждебности обратился к Эмотан:

– Ну, а что умеешь ты? Может быть, девчонки тоже льют бронзу?

– Нет, – робко ответила Эмотан, – я умею только танцевать. – И, услышав, что сын обба весело рассмеялся, сказала: – Но все говорят, что я танцую хорошо.

– Наверное, вы неплохие люди, – перестав смеяться, задумчиво произнёс сын Эвуаре, – во всяком случае, – смелые. Я рад встрече с вами, потому что мне сегодня скучно, а вы меня развеселили. За это я сам покажу вам ухув-элао, сделанные Первым Мастером. – Асоро взял светильник из рук Жороми и поднёс его к двум рядом стоящим головам. – Смотрите, – сказал Асоро, – вот работа Первого Мастера, и никто не сделал ничего лучшего. Это ухув-элао, в котором живёт дух деда моего деда. Его звали Огуоло. А это ухув-элао его матери.

Тёмное лицо Огуоло было сурово и сумрачно – настоящий воин и грозный правитель. Ухув-элао матери, отлитое из светлой, почти жёлтой бронзы, казалось тёплым, черты лица были тонкими и нежными. Большие миндалевидные глаза смотрели вдаль серьёзно, задумчиво и внимательно. Уголки губ чуть-чуть приподнялись кверху, отчего казалось, что милая улыбка готова озарить прекрасное лицо. Перевитые бусами косички спускались из-под плетёной, украшенной розетками шапочки и падали на высокое ажурное ожерелье, обхватившее стройную шею.

Нет, ничего прекраснее не видел Жороми за всю свою жизнь. Он готов был навсегда остаться у этого алтаря, чтобы смотреть на чудное молодое лицо женщины, которая давно мертва, но красота которой нашла вечную жизнь в бронзовом ухув-элао.

Долгая тишина наступила в комнате. Наконец сын обба, испытующе поглядев на Жороми, небрежно процедил сквозь зубы злые слова:

– Уже, конечно, погасли звёзды и ночь ушла. Вас, конечно, поймает стража, выведет на площадь и убьёт.

– Нет, – не отрывая глаз от алтаря, сказал Жороми, – стража нас не убьёт, потому что ты тоже хороший человек и ты поможешь нам тайно выйти из дворца.

– Ой, – вскрикнула вдруг Эмотан, – смотри, твой браслет шевелится!

– Браслет? – Асоро удивлённо посмотрел на девочку. – Да это же Унга, живая змея, – поняв ошибку Эмотан, объяснил сын обба. – Унга добрая и жалит только тех, кого я ей велю. Не бойся, погладь её.

Эмотан дрожащими от страха пальцами погладила Унгу, но змея, не обратив внимания на ласку, поползла вверх по руке мальчика и обвилась вокруг его шеи, став похожей на то ожерелье, которыми были украшены ухув-элао.

– Ну-ну, Унга, – сказал Асоро, – ты мешаешь, ступай на место.

Унга послушно вернулась обратно на руку.

– Молодец. А теперь скажите, дети, – эти слова сын обба произнёс так, как будто бы он был намного старше Жороми и Эмотан, – умеете ли вы хранить тайну?

– Когда мы хотим сказать друг другу что-нибудь очень важное, мы прикладываем два пальца к губам. Это значит: слушай и молчи, слушай и не выдай никому, – ответил Жороми.

– Ну, хорошо. Слушайте и не выдайте никому. – Сын обба приложил два пальца к губам точно так же, как это сделал только что Жороми. – Вывести из дворца я вас не могу, потому что стражники спросят: «Кто эти люди, которые не входили во дворец Великого, но хотят из него выйти?» Что я им отвечу? Перелезть незамеченными через стену, как вы это сделали ночью, сейчас невозможно. Но я знаю тайный ход. Если вы кому-нибудь расскажете про него, то тебя, мальчик, я убью ножом, а тебя, девочка, жалом Унги. Никто во дворце, даже мой отец, не знает про подземный ход. Он был вырыт так давно, что все забыли о нём, я обнаружил его случайно. Я хочу вас спасти и потому открою вам тайну хода.

С этими словами Асоро поднялся на алтарь. Знаком велев детям следовать за ним, он осторожно, чтобы не задеть высокие изогнутые бивни, прошёл между бронзовыми головами и, подойдя к стене, отогнул край белой ткани. Дети увидели вделанное в пол кольцо. С силой потянув его, Асоро поднял большую квадратную доску. Под нею зияла чёрная яма.

– Не бойтесь, – сказал он. – Здесь неглубоко. Вы спрыгнете вниз и пойдёте по галерее, которую люди прорыли под землёй давным-давным-давно. Вы будете идти долго. Когда же галерея кончится, ты, мальчик…