Текст книги "Карамело"

28
Просто история

Позже Нарсисо не раз хвастал тем, что потерял три ребра в решающей битве за Селаю, но это, разумеется, была просто история. Задолго до того исторического сражения он уже ждал окончания войны в Соединенных Штатах. У Нарсисо было больше прыщей на лице, чем волос на голове. Но он будет вспоминать свои холостяцкие дни в Чикаго с удовольствием. После Трагической декады он перерос патриотические мечты о смерти завернутым в мексиканский флаг. Он повидал в жизни достаточно, чтобы понять: это не имеет никакого смысла.

Всю его жизнь Нарсисо мерещились тела, которые ему приказывали сжигать в Трагическую декаду, мертвые женщины и дети, и ancianos[234]234
  Старики


[Закрыть]. Одна мысль о них вызывала у него сильную тошноту. Он гадал, все ли солдаты чувствовали то же самое, но боялся признаться в том, что испытывал. Он содрогался от этих воспоминаний. А когда трогал дырку в груди, его пронзало острое чувство вины оттого, что он покинул свою страну. Но он выполнил свой долг, не правда ли? Его мать не заслуживала того, чтобы ее единственный сын лишился трех ребер.

– Я не хочу, чтобы от моего сына остались только три ребра, – говорила Регина. – Я все решила. Нарсисо, я отсылаю тебя к семье твоего отца в Чикаго.

– Но разве Дядюшка Старикан не совершил непростительные грехи, отчего вся семья перестала разговаривать с ним?

– Поверь мне, у Дядюшки Старикана ты будешь в большей безопасности, нежели чем в этой стране, mijo.

И она пошла в свою спальню и стала зажигать свечи перед всеми святыми, Божественным Провидением и в особенности перед огромной позолоченной статуей Девы Гваделупской, притащенной, кто его знает откуда и занявшей целую стену ее комнаты.

– Пресвятая Дева, обещаю тебе, что, если ты вернешь мне сына в целости и сохранности, я исполню любую твою волю, ты слышишь меня? – кричала она деревянной статуе покровительницы Мексики. – Ну так что? Мы с тобой договорились? – И Дева Гваделупская, как ей показалось, слегка кивнула.

Довольная Регина позволила сыну переждать революцию у мерзавца, сбежавшего на Кубу, а потом перебравшегося в Соединенные Штаты, после того как он украл у армии значительные деньги. Мне бы очень хотелось поведать вам об этом эпизоде истории моей семьи, но все молчат о нем, а выдумывать я не хочу.

Нарсисо уехал вовремя. К концу 1914 года всех лиц мужского пола от пятнадцати до сорока лет, замеченных на улицах, обрядили в военную форму и вручили им винтовки. Горбатые, инвалиды, бродяги, лоточники, borrachos – никто не избежал этой участи. Их ловили на выходе с арены для боя быков, из cantinas[235]235
  Закусочные


[Закрыть], из кинотеатров. С наступлением темноты всем приходилось прятаться, иначе тебя забирали, сажали в лошадиную повозку, и ты оказывался в армии. Если ты был недостаточно хорош для того, чтобы убивать, тебе представлялась хорошая возможность быть убитым. Даже Элеутерио приходилось прятаться и не выходить из дома; забирали даже стариков.

Во время войны не хватало воды и света. Azoteas[236]236
  Плоские крыши


[Закрыть] каждого дома были полны всяческого рода сосудов, в которые можно было собирать дождевую воду. Электричество то и дело отключали, и всегда в самый неожиданный момент, а свечи стали очень дорогими. Кто-то изготовлял свечи сам, а кто-то вернулся к масляным лампам, но масла тоже не хватало.

Часто город оказывался погруженным в полную темноту, и это вызывало ложную иллюзию безопасности от пуль, снайперов и пушечных ядер. Безлунными ночами по городу приходилось пробираться на ощупь, иногда натыкаясь на влюбленные парочки, обосновавшиеся в дверных проемах. «О, прошу прощения!»

Как и в случае войны, выживали не самые праведные, но самые умные, а Регина была умной. Она перепродавала вещи, с которыми людям приходилось расставаться, но прославилась тем, что торговала сигаретами, и люди стучали в ее дверь днем и ночью, ночью и днем. Вместе с Соледад она делала самокрутки, потому что, когда людей одолевает страх, сигареты нужны им более всего.

В те годы, что Нарсисо не было в Мехико, с жителями города случилось великое множество вещей столь невероятных, что не верить в них невозможно. Маленькая служанка Соледад Рейес, правящая в своем кухонном королевстве, много чего насмотрелась. Она видела собаку, бежавшую с человеческой рукой в пасти. Вильяниста, застреленного, когда он присел на корточки, чтобы надеть guaraches[237]237
  Сандалии


[Закрыть]. Косую soldadera во главе солдатского подразделения. Некогда грозных сапатистов, проводимых по улицам Мехико, пыльных, как коровы, униженных и голодных, вежливо выпрашивающих черствые tortillas.

Видела Соледад Рейес пушки и маузеры, то, как соседи прятали лошадей в комнатах наверху, чтобы их не украли. Видела мужчину, вальсирующего с хрустальной люстрой, длина которой превышала его рост. Она видела отсеченную голову, бормочущую грязные ругательства перед тем, как замолкнуть навсегда. Как в главный собор вошел мул и преклонил колени перед алтарем. Красавца-сапатиста верхом на прекрасной лошади, он ехал по улицам столицы и, проезжая мимо нее, как раз поднес к лицу элегантную руку и почесал себе нос. Все это она видела своими собственными глазами! И только под конец жизни она перестала различать то, что действительно видела, и то, что навоображала, потому что спустя короткое время выдумки стали казаться реальностью, а реальность – выдумками.

Что она помнит наверняка, так это голод. Во время войны они ели исключительно бобы, atole и tortillas, а если удавалось достать, то жирное невкусное мясо – предполагалось, что это говядина, но скорее всего мясо было собачьим, – сало и сливочное масло с примесью хлопкового и хлеб, по вкусу напоминающий бумагу. Пили водянистое молоко и кофе, перемешанный с хлебными крошками и ногутом.

Тем временем Нарсисо слонялся по улицам Чикаго, плакаты на которых призывали: МЫ ДОЛЖНЫ ЗАПОЛУЧИТЬ ВИЛЬЮ; СХВАТИТЕ ВИЛЬЮ; КТО НАМ НУЖЕН? ВИЛЬЯ. Но никому не удавалось добраться до человека, плюнувшего в лицо Америке и показавшего нос звездно-полосатому флагу, да и что с ним могли бы сделать?

Вторжение в Веракрус имело своей целью захватить Вилью в плен. Тогда-то мексиканцы и стали называть своих собак Вильсонами[238]238
  В 1914 году президент Вудро Вильсон санкционировал высадку морских пехотинцев в портовый город Тампико после того, как американские моряки вошли в закрытый док и были арестованы. В то же самое время США пытались способствовать свержению правительства генерала Хуэрты, поощряя продажу американского оружия революционерам с Севера, таким как Панчо Вилья. (Интересно, что другой Вильсон, Генри Лейн Вильсон, бывший послом в Мексике при президенте Тафте в 1913-м, поддержал этого самого генерала Хуэрту, когда тот изгнал президента Мадеро, организовав вооруженный мятеж. Мадеро и его вице-президент были арестованы в Национальном дворце и при таинственных – или не столь уж таинственных – обстоятельствах застрелены в упор при перевозке в тюрьму, куда их должны были поместить якобы для их же безопасности. Газеты писали, что он умер при попытке соратников освободить его, но никто не поверил этому даже тогда. Благодаря Генри Лейну Вильсону и недостаточному протесту других стран, Хуэрта стал президентом Мексики. Но тут я отклоняюсь от своего рассказа.)
  И хотя мексиканцы освободили взятых под стражу американских моряков в течение часа, 21 апреля американские морские пехотинцы высадились в «залах Монтесумы», где произошло кровавое сражение, во время которого пострадали сотни мирных жителей. Это «вторжение» привело к сильным антиамериканским настроениям, когда мексиканская пресса призывала граждан симметрично ответить «свиньям из Янкиландии». В Мехико имели место беспорядки по этому поводу. Толпы людей грабили принадлежавшие американцам предприятия, разрушили статую Джорджа Вашингтона и до смерти перепугали американских туристов.
  Разумеется, позже Панчо Вилье пришлось противостоять вторжению своими силами. В марте 1916-го Вилья и его соратники пересекли американскую границу и напали на Колумбус, Нью-Мексико. Один из первых выстрелов остановил огромные часы на железнодорожном вокзале в 4.11 утра, а к тому времени, как схватка завершилась, были убиты восемнадцать американцев. Президент Вильсон послал в Мексику войска численностью шесть тысяч человек под командованием генерала Джона Джей Першинга с тем, чтобы они взяли Вилью. Но Вилья и его люди ускользнули от них. Вильсон отозвал американские войска в январе 1917-го, потратив на операцию 130 миллионов долларов.


[Закрыть].

29
Trochemoche[239]239
  Бестолково, как попало


[Закрыть]

– Так я оказался здесь, в Чикаго, городе, которому не повезло получить в качестве имени не одно, а сразу два плохих испанских слова: «гребаный» и «насравший»[240]240
  Имеются в виду слова chingado и cagado


[Закрыть], – сказал Дядюшка Старикан, представитель самой хилой ветви необузданного семейного древа Рейесов.

В семьдесят три года Дядюшка Старикан все еще трудился, как усталый Сизиф, хотя ему уже было больно делать что-либо, даже дышать. Дядюшка находился на том жизненном этапе, когда собственное тело причиняет сплошные неудобства и человек стремится к тому, чтобы снова стать прахом. Он был облачен в это неудобное тело, как в зимнее пальто, надетое в самый жаркий день в году.

Бедняга. По правде говоря, смотреть на него lástima[241]241
  Жалко


[Закрыть], думал жалостливый Нарсисо. Дядюшка Старикан и его сыновья, Толстяк, Кудряш и Змей, с трудом сводили концы с концами, работая в небольшой обивочной мастерской на Холстед-стрит, набитой под завязку большого размера мебелью – пухлыми креслами и диванами, из которых вылетали тучи пыли, когда их выбивали. Кто знает, может, в этих самых пыльных галактиках витали духи предков и потомков Рейесов. Может, так судьба расплачивалась с Дядюшкой Стариканом за все то зло, что он некогда причинил другим людям. Правдива ли история о том, что в молодости он, будучи бухгалтером в мексиканской армии, похитил немалые деньги и сбежал с ними на Кубу? Рассказывают, что меньше чем за три месяца он потратил жалованье 874 мексиканских federales[242]242
  Федеральные военнослужащие


[Закрыть] на кубинский ром, кубинских женщин и кубинские азартные игры. Разе не удивительно, что деньги уходят так быстро? После чего он какое-то время бродяжничал, пока наконец его destino не настигла его.

– А что было потом, Дядюшка?

– Да кто об этом помнит и кого это беспокоит? Главное, я сейчас здесь.

Забавно, думал Нарсисо, слышавший дома лишь восхваления в адрес Рейесов, а теперь пивший кофе с одним из героев тех самых историй, и эта конкретная история была далеко не героической. Может, бывают истории, о которых не стоит даже и упоминать.

– А как тебе mulatas[243]243
  Мулатки


[Закрыть]? – спросил Нарсисо. – Они так чувственны, как о них говорят?

– Чувственны? – переспросил Дядюшка. – Скорее изысканны.

Нарсисо ждал развития темы, но его не последовало.

– Дядюшка, а ты совсем не скучаешь по своей patria? Бьюсь об заклад, сейчас, когда там революция, ты мог бы вернуться в Мехико, и никто бы этого не заметил.

– Вернуться? – сказал Дядюшка. – Мне здесь лучше. Однажды, проезжая через Рейдмонвилл, Техас, я совсем было остался там. Там жила одна малютка, хотевшая за меня замуж, но когда я познакомился с ее семьей, с целой комнатой малюток, сидевших на ящиках из-под фруктов, и увидел что лужайка перед домом – всего лишь клочок пыльной земли, и в этой пыли копошатся цыплята, и в моих волосах тоже полно пыли, то передо мной предстало мое будущее, все мои будущие дети, которые, словно цыплята, копошатся на этом несчастном пыльном клочке. Нет, спасибо. Я человек небогатый, но по крайней мере не чешусь от грязи.

Нарсисо подумал, что в мастерской Дядюшки достаточно грязи и пыли, чтобы заставить чесаться кого угодно, но, разумеется, промолчал об этом.

– А теперь посмотри. Читая все эти газеты, – продолжал Дядюшка, – я радуюсь тому, что не остался в Техасе, а не то Техасские рейнджеры быстренько препроводили бы меня домой, верно я говорю?*

Поскольку дядюшкина жена умерла уже много лет тому назад, его дом был домом, где жили одни мужчины, а те не придавали никакого значения всяческим душевным вещицам. Здесь не было скатертей и салфеточек, не было кухонного садика в жестянке из-под масла, не было стопок свежевыглаженного белья, симпатичных тарелочек. Все было спартанским, практичным, экономичным, временным и грязным. Ковриками и скатертями служили газеты. Страницы fotonovela – туалетным чтивом и туалетной бумагой. Уединиться в ванной можно было только с помощью кривого гвоздя вместо крючка. Душем служили банка из-под кофе и оцинкованное корыто. И так далее, и так далее. Беспорядочный, trochemoche, безразличный – будь что будет, venga lo que venga образ жизни.

– В жизни есть только три удовольствия, – смеялся Дядюшка Старикан. – Поесть, посрать и потрахаться, именно в этом порядке! – Он ел taco с болонской колбасой. Использовал американский сыр для quesadillas[244]244
  Кесадильи


[Закрыть]! Какое варварство! Взбалтывал яйца с сосисками и выкладывал эту смесь на домашние tortillas. Каждое утро Дядюшка пек огромные припорошенные мукой стопки tortillas для своих мальчиков и подавал их на завтрак горячими, с маслом и солью, а иногда даже с арахисовым маслом. – Ничто не сравнится с горячим taco [245]245
  Тако


[Закрыть]с арахисовым маслом и с чашечкой кофе, – говаривал он.

Дядюшка Старикан плохо одевался и, хуже того, дурно пах. Это изрядно оскорбляло чувства Нарсисо, так гордившегося своей родословной, а теперь вот обретавшего в семье, «живущей словно венгры», – под венграми он имел в виду цыган.

Он писал матери: «Они ничем не лучше варваров. Я думаю, так влияет на них жизнь в Соединенных Штатах, а ты как считаешь? Они живут в мастерской, где рабочее пространство отделено от кухни матерчатой занавеской, если, конечно, это можно назвать кухней. Готовят на примусе, а вместо стола у них деревянная дверь, положенная на козлы для пилки дров. Кроватями служит любая мебель в ожидании обивки – диваны или два составленных вместе кресла, а то и просто кухонный стол. Так они и живут, хуже, чем солдаты в полевом лагере, потому что у солдат хотя бы порядок. Самое печальное, что ни дядя, ни кузены не считают все это странным и не желают ничего лучшего, что просто поразительно».

– А где ты научился делать tortillas из пшеничной муки, Дядюшка? – спросил Нарсисо, поскольку Рейесы привыкли есть tortillas из муки кукурузной.

– В армии, – ответил Дядюшка. – И в силу необходимости.

Нарсисо писал: «Tacos. Это все, что они здесь едят. Или хот-доги, это такие американские tacos. Словно понятия не имеют об изумительном тыквенном супе, или chile en nogada под орехово-гранатным соусом, или окуне по-веракрусски и о других потрясающих деликатесах мексиканской кухни. А то, что здешние мексиканские рестораны называют мексиканской едой, это не еда, а одни слезы!»

Нарсисо приехал со шляпами, костюмами, льняными рубашками и шелковыми носовыми платками, а также с подходящими к ним галстуками. А тут ему предстояло подметать мастерскую и сдирать старую обивку с мебели! Он никогда не держал в руках молотка, а тем более метлы. Его щегольские британские туфли через неделю пришли в полную негодность, кожа износилась, а подошвы стали щербатыми от гвоздей. Каждый вечер он вытаскивал их из подошв клещами, считая, сколько их там, а кузены смеялись над ним за его спиной.

Но что было поистине варварским, так это учебная карта Соединенных Штатов, которую его дядя приклеил к стене ванной комнаты с помощью кукурузного сиропа. Она была разноцветной – каждый штат имел свой цвет, а столицы обозначались звездочками. Каждый раз, входя в ванную, Нарсисо пытался запомнить какой-нибудь штат и его столицу. Он думал, что это поможет ему улучшить память и как-то убережет от жалкого существования, что вели его так называемые кузены.

– Но скажи мне, Дядюшка, почему ты приклеил карту к стене кукурузным сиропом?

– Да потому, что под рукой не оказалось нормального клея.

В целом Дядюшка Старикан, казалось, был удовлетворен тем, что дали ему Соединенные Штаты. Его жизнь не была роскошной, но это была жизнь, и она принадлежала ему. Он многие годы подрабатывал то там, то здесь, и ему этого хватало. И потому его руки совсем не походили на руки Элеутерио, руки пианиста, а были мозолистыми и шершавыми – то были руки ремесленника, посвятившего себя искусству и тяжкому труду по изготовлению диванов и кресел. Ужасная работа, думал Нарсисо, слава Богу, что я не буду заниматься ею всю свою жизнь. Его собственные руки, научившиеся превосходно писать по методу Палмера, не были привычны к молотку, а ноги – к бесконечному стоянию на бетонном полу, отчего у него появлялись мозоли, такие большие и твердые, как панцирь у черепахи. «Мои ноги такие чувствительные», – жаловался Нарсисо, каждый вечер паривший их в тазу с горячей водой. Ну что за принц, думал Дядюшка, но вслух этого не говорил.

Состояние ног Принца Нарсисо никак не улучшалось в течение всех тех семи лет, что он прожил с Дядюшкой Стариканом. Но под конец его пребывания в США они уже страдали не столько от работы, сколько от удовольствий. Все уик-энды Нарсисо танцевал в клубах как для белых, так и для черных на Саут-Стейт-стрит. Это было, когда в некоторых штатах чарльстон оказался вне закона†.

В те времена самыми потрясающими в мире женщинами были звезды немого кино. Остальные женщины повсеместно подражали им и рисовали себе губы в форме сердечек. Но у той женщины, в которую влюбился Нарсисо, был не только рот сердечком, но и задница, напоминавшая сердечко перевернутое.

Он увидел ее на сцене, девушку с изумительными ногами и несравненным задом. Она была похожа на молоко, слегка разбавленное кофе с большим количеством сахара, каким мама поила его перед сном, когда он был маленьким, просто смотреть на нее было для него счастьем. Да, она была счастьем, эта прирожденная комедиантка. Она покоряла публику, едва успев выйти на сцену. Ее номера состояли частично из пантомимы, частично акробатики и частично танца. Она смеялась и подмигивала, строила глазки, клала руки на бедра, надувала губы, крутила пируэты, выпячивала задницу и трясла ею, танцевала чарльстон, садилась на шпагат, делала колесо и спрыгивала со сцены в зал только для того, чтобы с сальто запрыгнуть обратно, и заканчивала свое выступление шимми, сотрясавшим все вокруг и едва не убившим Нарсисо.

Нарсисо приходил на каждое шоу, стал надоедливым завсегдатаем кулис и вообразил себя влюбленным. Он не мог поверить своей удаче, когда она как-то раз плюхнулась ему на колени – сплошь руки и дразнящий язык.

О, если бы обладать такой женщиной. Когда он прижал свои губы к ее губам, то ее радость стала и его радостью. Ее смех клокотал, переливался через край и вошел в него, наполнил его энергией и жизнью. Он решил, что женится на этой Фреде Макдональд, называвшей себя Тампи и имевшей сценический псевдоним Джозефина Уэлс, на танцовщице с кожей цвета карамели. Он будет заботиться о ней, приручит ее и сделает своей. Он плакал, слушая историю о том, как ей приходилось сражаться за все, что у нее было. О том, как она сбежала из своего дома в Сент-Луисе в 1917 году, в том году, когда там случились негритянские погромы. О том, как белые беспокоились, что негры с Юга отберут у них рабочие места, хотя большинство белых не стали бы работать за два доллара тридцать пять центов в день на заводе, производившем сточные трубы,

– Фреда Макдональд, окажи мне честь стать…

– Я же говорила тебе, что никто никогда не называл меня Фредой, кроме моей мамы. Ты что, не можешь прочесть мое имя на афише? Меня зовут Джо. Джо Уэлс. Но ты можешь называть меня Тампи. – Нарсисо произносил это как Том-пи. И она смеялась над его английским.

– Томпита, сердце мое, я должен спросить у тебя…

– Дорогой, все, что захочешь.

– Будь добра… Как называется столица Айдахо?

– Черт, откуда мне знать.

– Ах ты, шутница!

И они спорили, и смеялись, и визжали, он пытался сразить ее названиями штатов и их столиц – Спрингифлд в Иллинойсе, Сакраменто в Калифорнии, Остин в Техасе, а она все смеялась и смеялась тому, как забавно он говорит.

В его руках ее тело блестело, и мерцало, и извивалось, словно он занимался любовью с рекой ртути, с удавом, с горностаем. Это было прекрасно, bruto, нежно, bonito, bonito[246]246
  Грубо… прекрасно, прекрасно


[Закрыть]. У него были женщины розовые, темные, как горький шоколад, а также всех промежуточных оттенков caramelo. И он любил их, любил и никогда не насыщался ими, никогда.

До этих самых пор.

Нарсисо написал письмо отцу: Папа, она испанка, как и ты. Испанка по отцу. Ее мать наполовину чероки, а наполовину негритянка. Но в целом она настоящая, удивительная американка, и когда ты познакомишься с ней…

¡Qué! Что? Una negra[247]247
  Негритянка


[Закрыть] станет его невесткой! Una negra станет Рейес! Это уж слишком. Элеутерио забыл о том, что его семья отреклась бы от него, познакомься они с Региной. Его память, как и память всякого человека, была избирательной, и он не подумал об этом.

Случилось так, что письмо Нарсисо пришло, когда его отец завтракал, и Элеутерио не смог больше проглотить ни куска. Новости в письме стали причиной его собственного смертельного шимми. Регина телеграфировала сыну: ОТЕЦ УМЕР ВОЗВРАЩАЙСЯ.

– Небо мое, говорю тебе по секрету, за тебя я умру. Но сейчас мне придется подчиниться. Ты будешь меня ждать? Пообещай это мне, Томпита, моя королева.

– Пирожок мой перечный, я буду лишь плакать – до тех пор, пока ты не пришлешь за мной.

Судьбе было угодно, чтобы, когда Нарсисо садился на поезд, идущий к южной границе, Фреда Джозефина Тампи Макдональд Уэлс стояла на другом перроне в клоше и в пальто с енотовым воротником рядом с чемоданом со всеми ее пожитками. Фреда покинула Чикаго в тот же самый полдень и направилась в Филадельфию, чтобы выйти там замуж за Билли Бейкера, потом променяла Билли Бейкера на Нью-Йорк, Нью-Йорк на Париж, танцевала в банановой юбке, ну а все остальное уже известная всем история.

*В 1915 году свыше половины мексиканоамериканского населения эмигрировали из Долины Рио-Гранде в растерзанную войной Мексику, спасаясь бегством от техасских рейнджеров, сельских полицейских, которым было приказано подавить вооруженное восстание мексиканских американцев, выступивших против англо-американского засилья в Южном Техасе, что привело к смерти сотен, если не тысяч, мексиканцев и мексиканоамериканцев, казненных без суда и следствия. В конечном результате мексиканские землевладельцы были вытеснены новыми переселенцами из Англии. Мексиканцы так часто погибали от руки «Ринчес», что, как написала газета «Сан-Антонио экспресс-ньюз», это «стало таким обычным делом», что «перестало вызывать интерес». Перестало вызывать интерес, если только ты не был мексиканцем.

†Чарльстон стали называть Танцем Смерти после Бостонской трагедии, унесшей жизни 147 человек, когда сотрясавшаяся от чарльстона танцплощадка обрушилась, заставив здание тоже станцевать. Как писал журнал «Вэрайети»: «Необычный ритм чарльстона, усиленный снисходительным отношением к алкогольным напиткам, как говорят, оказался причиной того, что гостиница «Пиквик» стала раскачиваться столь яростно, что развалилась на части».