Текст книги "Жаклин Кеннеди. Американская королева"

Племянник Мод Шоу сообщал: «Судя по тетиным рассказам, у нее сложились превосходные отношения с президентом Кеннеди, а вот с миссис Кеннеди обстояло сложнее, но ведь речь идет о матери, которой хочется, чтобы все было идеально и чтобы она сама казалась – с виду – идеалом, мастерицей на все руки…»

28 октября 1959 года в доме Бобби в Хайаннисе Джек и Бобби провели важное совещание для узкого круга помощников Кеннеди, чтобы наметить окончательный план штурма президентского поста в 1960-м. Первый этап – одержать победу на съезде в Лос-Анджелесе в следующем июле и стать кандидатом от Демократической партии. По сути, Джек работал в этом направлении уже три года, в тандеме со своим политическим alter ego, советником и главным спичрайтером Теодором Соренсеном, которого он называл своим мозговым банком. Именно Тед писал речи для важнейших выступлений Джека и отфильтровывал все серьезные политические решения. Бобби поручили руководство кампанией. Логистику, финансирование и вербовку избирателей – Стиву Смиту. Лу Харрис, специалист по анкетированию населения, займется текущим анализом общественного мнения, а Пьер Сэлинджер будет общаться с прессой. Сэлинджер, как и Джеки, американец французского происхождения, был ветераном войны, бонвиваном и одаренным пианистом. Добродушный, остроумный, он везде пользовался популярностью и умудрялся оставаться в хороших отношениях и с пронырливыми журналистами, и со скрытной Джеки. Кроме того, Джона Кеннеди, словно преторианская гвардия, окружали верные бостонские политики – Кенни О’Доннел, Ларри О’Брайен и Дэйв Пауэрс – «ирландская мафия» Кеннеди. (Джеки любила их передразнивать, правда, только когда Джон не слышал.)

Тед Соренсен считал главным препятствием на пути к Белому дому то, что в ХХ веке страна никогда не избирала президентом католика, тем более сорокатрехлетнего, а ближний круг Кеннеди видел еще один источник проблем в Джеки, свободно говорившей по-французски, одетой по последней моде, обожавшей охоту на лис. Кенни О’Доннел, Ларри О‘Брайен и зять Джека, Стив Смит, просто не сообразили, что на выборах Джеки может стать большим плюсом. «Они сознательно решили держать ее на заднем плане, – вспоминал Ричард Гудвин. – Джеки отстранили от кампании, ведь они как политические эксперты полагали, что в представлении американского народа идеал первой леди – Бесс Трумэн, милая, степенная, старомодная женщина-мать, а Джеки только оттолкнет избирателей. Хорошо же они знали американский народ!»

Но что бы ни думали о выборном потенциале Джеки члены клана Кеннеди, друзья семьи и «ирландская мафия», сам Джон хорошо понимал, что, владея иностранными языками, его жена, безусловно, произведет впечатление на избирателей, для которых английский – второй язык. В октябре 1959 года он попросил Джеки помочь ему в кандидатской кампании в Луизиане. Эдмунд Регги, который затем руководил в Луизиане президентским штабом Кеннеди, заметил, что супругам не терпелось остаться вдвоем и провести вечер в старинном французском квартале. Наутро Джеки встала слишком поздно и не поехала с Джеком в самое сердце черного квартала Нового Орлеана, где ее ждали с букетом роз. Потом супруги вылетели в Лафайет, где Джеки преподнесли две камелии, а затем кортеж из двенадцати белых «кадиллаков» модели 1958 года отвез всю группу на обед в загородный клуб, где Джеки удивила присутствующих, сказав несколько слов по-французски. В этот же день, на коронации королевы Рисового фестиваля, более ста тысяч человек пришли посмотреть на чету Кеннеди. Джек попросил жену выступить перед собравшимися. Когда она шагнула вперед и негромко произнесла по-французски: «Добрый день, друзья», толпа кейджанов, местных потомков французов, буквально взорвалась. Регги вспоминает: «Они взревели от восторга. Невообразимый гам, крики, аплодисменты… А Джеки по-французски продолжала, что рада оказаться в Южной Луизиане, поскольку в детстве отец рассказывал, что Луизиана – это уголок Франции, а она любит Францию, ведь в ее жилах течет французская кровь, и она счастлива убедиться, что отец говорил правду и Луизиана действительно чудесный уголок Франции…» Когда она ехала в «кадиллаке» (на сей раз модели 1959 года) во главе парада, шум стоял оглушительный. Из толпы чуть ли не под колеса автомобиля выскакивали женщины, чтобы поговорить с Джеки по-французски, а одна даже подарила ей домашние конфеты. Потом машина направилась в аэропорт, и Джеки с мужем смотрели только друг на друга. По словам Регги, «[они] сидели на переднем сиденье как голубки. В самом деле… я даже слегка смутился… нельзя же при посторонних шептать что-то на ухо жене, смеяться и трепать ее по щечке…»

Ранее в том же году, когда планы президентской кампании 1960 года стали обретать зримую форму, Джеки испытывала серьезные опасения касательно того, как все это отразится на их жизни, и обратилась за советом к Джо Олсопу. Она сомневалась, стоит ли игра свеч, учитывая, что она не видит мужа с дочерью в одном месте хотя бы два дня подряд, а когда они с Джоном все-таки встречаются, то от усталости даже разговаривать не в силах. Однако Олсоп сказал, что именно эта единственная игра и стоит свеч, и Джеки потом снова и снова обдумывала его слова. Постепенно она приняла точку зрения Олсопа и стала находить плюсы в сложившейся ситуации.

Политические запросы мужа Джеки поддерживала, но не всегда с энтузиазмом. В силу прирожденной осторожности и сдержанности она недолюбливала биографов, как и журналистов. Даже вполне доброжелательных писателей вроде историка и политика Джеймса Макгрегора Бёрнса, который с согласия семейства Кеннеди писал краткую биографию Джека во время кампании 1960 года. Макгрегор Бёрнс интервьюировал Джеки, как и прочих членов семьи, и она показалась ему наименее открытой: «Она держалась уклончиво, но была очень вежлива. Отвечала на мои вопросы, однако не подпускала близко». Когда в октябре 1959 года Бёрнс прислал Кеннеди рукопись, семью весьма огорчил получившийся портрет: автор, конечно, симпатизировал Джону, однако в книге явно прослеживались вполне понятные сомнения насчет того, насколько полно он приемлет либеральный курс. Бёрнс получил от Джеки письмо, по его словам «милое, но недовольное». Когда речь заходила о Джоне, Джеки, словно тигрица, защищала имидж и репутацию мужа. Ей не понравилось, что автор называет ее не Жаклин, а Джеки: «Не люблю это имя и не хочу, чтобы меня так называли»; но это мелочь. Куда серьезнее были ее претензии к той части текста, где Бёрнс писал о болезни Аддисона, которую Кеннеди скрывали от всех, и перечислял хвори, какими Джек переболел начиная с детства. Не понравился Джеки и рассказ о стараниях Джона завоевать одобрение отца и то, что Бёрнс представил Джона жалким и «непригодным на пост президента».

Бёрнс ответил, что Джон только выиграет от честной информативной книги, написанной без прикрас, но с симпатией, не определившиеся в своем выборе читатели увидят, «какую головокружительную карьеру сделал Кеннеди, а главное – как он вырос и сколь многого достиг». Джеки показала письмо мужу и написала примирительный ответ, согласившись с доводами Бёрнса: «Уверена, получится книга, которой все мы будем гордиться». Однако в глубине души обида осталась. Бёрнс старался быть нейтральным и объективным, но, как сказал другой биограф, испытавший на себе тяжесть недовольства семьи, «для Кеннеди нейтральность сама по себе грех».

Джеки стремилась защитить мужа от куда более серьезных упреков, которые курсировали в ту пору: о нем говорили, что он марионетка в руках властного отца. Джо безусловно был противоречивой фигурой. Лора Бергквист, талантливая журналистка, сотрудница журнала Look, на протяжении всей кампании сопровождавшая Джека, писала: «Поговаривали, что фактически всем заправляет старый Джо, якобы он покупает для сына этот пост и имеет на Джона огромное влияние. Многие из моих авторитетных вашингтонских знакомых, как политиков, так и журналистов, не принимали Кеннеди всерьез, считали его “золотым мальчиком”, которым руководит Папочка…» Не секрет, что в 1952-м Джо «одолжил» финансово ненадежной Boston Post полмиллиона долларов, чтобы газета поддержала Джона в предвыборной гонке за кресло сенатора, а Джон с присущей ему прямотой признался в интервью репортеру Флетчеру Нибелу, что им «пришлось купить газету». В статье, посвященной кандидатам на президентский пост и опубликованной в журнале Time в ноябре 1958-го, среди минусов Кеннеди назвали вероисповедание, а затем «слухи, что его отец-миллионер, бостонский финансист Джо Кеннеди, готов потратить любые деньги, лишь бы обеспечить сыну победу на выборах; эти слухи категорически отрицаются самими Кеннеди, но старательно раздуваются оппонентами». Джеки, как писал Time годом раньше, «позволила себе мастерски упростить образ свекра, защищая его от обвинений, что он руководит карьерой собственных детей. “Вы, – сказала она, – рисуете его этаким гроссмейстером, который ловко передвигает фигуры на шахматной доске… тогда как он вообще-то милый пожилой джентльмен, с которым мы видимся в День благодарения и на Рождество”». Бёрнс согласился убрать из книги пассаж о болезни Аддисона, слухи о которой и без того выплыли наружу и муссировались сторонниками Линдона Джонсона на съезде Демократической партии в 1960-м. В 1959 году Джеки на передовой защищала интересы мужа, но это была лишь первая из баталий, впереди ждали другие, куда более ожесточенные.

На вопрос, почему Джеки возражала против его книги, Джеймс Макгрегор Бёрнс отвечал так: «Она считала, что я недостаточно подчеркнул серьезность намерений Джона Кеннеди, изобразил его не просто плейбоем, но человеком весьма поверхностным, неспособным возглавить страну. По ее мнению, я был несправедлив к Джеку, преувеличил роль его отца и всей семьи в целом, а в итоге у меня получился образ политика, лишенного стойкости, выдержки, решимости, то есть именно тех качеств, которые необходимы президенту». Кроме того, Джеки считала, что, хотя во время кампании в Луизиане Джон официально поддержал резолюцию Верховного cуда по гражданским правам, сомнения Бёрнса по поводу того, в какой мере он поддерживает либеральный курс, играют на руку простивенсоновскому крылу Демократической партии. Относительная молодость Джона и его репутация плейбоя действительно были серьезными недостатками, особенно по сравнению с опытом Стивенсона и Линдона Джонсона, который любил иронически называть Кеннеди «мальчик».

Пока Джон собирал голоса в Западной Виргинии, 1 мая 1960 года американский летчик Фрэнсис Гэри Пауэрс, выполняя на самолете-шпионе разведывательное задание, был сбит в воздушном пространстве СССР и взят в плен; этот инцидент привел к острому кризису в отношениях между СССР и США. Парижская встреча Хрущева и Эйзенхауэра провалилась, а с нею и переговоры о разоружении. Между тем отношения с коммунистической Кубой ухудшились до явной враждебности, и Фидель Кастро обратился за поддержкой к «бряцающему ракетами» Хрущеву. Бельгийское Конго получило независимость, но там началась анархия, и ООН направила в Конго свои войска для урегулирования кризиса. Ситуация в мире была опасной – кое-кто полагал, слишком опасной, чтобы доверить управление страной сорокалетнему новичку.

Лора Бергквист писала: «Характерной чертой окружения Кеннеди была верность». Главное условие – благоразумная осторожность в обмен на дружбу и личную откровенность; любое нарушение считалось «обманом доверия». В 1957 году Лора Бергквист работала над статьей «История успеха братьев Кеннеди». В разговоре с Тедом Соренсеном она спросила, правдивы ли слухи – в Вашингтоне только об этом и говорили, – что «сенатор и его жена не ладят и живут врозь». Соренсен с жаром все отрицал, сказав, что Джеки не сопровождает мужа по одной-единственной причине – она беременна (Каролиной), и добавил: «Это между нами». «Однако, – пишет Бергквист, – в период между нашим разговором и публикацией статьи в прессе стали появляться всевозможные заметки [на эту тему]. Две-три строчки с фотографией, где сенатор нежно целует жену, прощаясь с нею в аэропорту… Я написала, что миссис Кеннеди не ездила с мужем, так как ждала ребенка. Думала, что к моменту публикации это уже будет всем известно». Тем не менее, продолжает Бергквист, летом 1964 года Соренсен снова поднял эту тему: «Я, мол, обманула его доверие, рассказав о беременности Джеки. Вот так. Он по-прежнему защищал интересы Кеннеди». Журналист Бен Брэдли – из вашингтонских журналистов он и Чарли Бартлетт были ближе всех к Кеннеди – на себе почувствовал, что значит быть отлученным от дружбы, когда Кеннеди решили, что он переметнулся. В августе 1962 года в журнале Look вышла статья «Кеннеди против прессы», которую написал муж Лоры Бергквист, Флетчер Нибел, и которая стала источником неприятностей для Брэдли, поскольку в статье цитировались его слова: «Практически невозможно написать так, чтобы Кеннеди остались довольны. Даже если напишешь статью в совершенно благожелательном ключе, они непременно найдут к чему придраться». До этого Брэдли с женой регулярно бывали в Белом доме, раз или два в неделю ужинали у Кеннеди, общались с ними по телефону, но за упомянутый «проступок» были отлучены от Белого дома на целых три месяца. В 1975 году, когда Брэдли опубликовал свои мемуары «Разговоры с Кеннеди», Джеки вообще перестала с ним общаться.

Весной 1960-го Джеки узнала, что снова беременна, но в ходе кампании предварительных выборов продолжала сопровождать мужа в некоторых поездках, в том числе в заснеженный Висконсин. Она находилась подле мужа в милуокском отеле, когда сообщили о неудовлетворительных результатах первичных выборов. Джек обошел Хамфри, но получил всего 56 процентов голосов, причем электорат четко разделился на католиков и протестантов. Как ни пытался Джек уклониться от религиозного аспекта, ему предстояло столкнуться с ним лицом к лицу на первичных выборах в Западной Виргинии, где проживало 95 процентов протестантов и только 5 процентов католиков. В Западную Виргинию Джек отправился вопреки совету отца; Джо считал, что «этот штат нам особо не нужен, а тамошние жители растерзают его за то, что он католик». Сын настоял на своем. Религиозный аспект всплыл, подтвердив мнение вашингтонских экспертов, что католику никогда не стать президентом, и репортеры толпами хлынули в Западную Виргинию, а вместе с ними, как писал Олсоп, в ответ на отчаянные призывы лагеря Кеннеди туда же устремились сотрудники его предвыборного штаба «с чемоданами долларов».

Пока Джозеф Кеннеди дергал ниточки за кулисами, наводняя штат деньгами и обращаясь к сомнительным мафиозным связям, чтобы помочь сыну, Джеки тоже сосредоточила усилия на Западной Виргинии. Нуала Пелл, жена Клейборна Пелла, сенатора от Род-Айленда и близкого друга Кеннеди, так вспоминала об участии Джеки в предвыборной кампании в Западной Виргинии: «Сотрудники штаба постоянно ворчали, что Джеки не интересует кампания… и они заставят ее что-то делать, но должна сказать, когда Джеки говорила со всеми этими шахтерами и работягами, она была бесподобна, и все вокруг только ахали да охали… Она с легкостью завоевывала сердца».

Происходящее смешило Джеки, она описывала в письме к Гору Видалу, как пойдет в супермаркеты общаться с несговорчивыми избирателями: «Представляешь, я стою у касс и должна пожимать руки покупательницам, выходящим из магазина, а они изо всех сил стараются избежать контакта – прячутся за полками с товаром, стремглав бегут по проходам, забиваются в углы». Именно в Западной Виргинии Джеки (и Джон тоже) впервые столкнулись с настоящей бедностью, поскольку многие горняки сидели без работы. Кеннеди жили в коконе собственной сытой жизни, поэтому нищета и голодное существование местных жителей стали для них потрясением. Как хозяйка Белого дома Джеки помнила ту поездку и позаботилась, чтобы все контракты на производство стеклянной посуды для президентского дома отправляли в Западную Виргинию.

Беременность не позволяла Джеки активно участвовать в кампании 1960 года, но она делала все возможное, чтобы помочь мужу. Лично следила за тем, как в кампании задействовали жену Тедди, Джоан, самую молодую и красивую из женщин Кеннеди. С точки зрения семейства Джоан наверняка была идеальной невестой: католичка, девственница, получившая образование в манхэттенвиллском монастыре Святого Сердца, где обучались все девочки Кеннеди. Когда ей было двадцать один, ее познакомили с двадцатипятилетним Тедди Кеннеди; по наущению матери его пригласили открыть в Манхэттенвилле новую гимназию, и на этом событии присутствовали семеро членов клана. Джин, в свое время познакомившая Этель и Бобби, представила Джоан «младшему братику», высокому крупному красавчику Тедди. Джоан выросла в Бронксвилле, на глазах у Кеннеди, так что о ней знали всё. Роуз – позднее она рассказывала невестке, как молилась, чтобы Тед взял в жены милую девушку-католичку, – на всякий случай после разговора с самой Джоан навела справки у матушки Элизабет О’Брайен, директрисы монастырского колледжа. Фактически это был, как грустно вспоминала Джоан, брак не столько по любви, сколько по приказу извне. Тед весьма невнятно сделал Джоан предложение, а потом надолго уехал помогать брату в предвыборной кампании по переизбранию в сенат, изучал право в Виргинии и вернулся уже к помолвке. Несмотря на это, Джоан говорила: «Все считают, что наш брак заключен на небесах… мои свекор и свекровь, мои родители, мои подруги и друзья Тедди».

Джоан колебалась, стоит ли выходить замуж за малознакомого молодого человека, но Джо Кеннеди наотрез отказался отменить или хотя бы отложить свадьбу. Джоан не удалось отвертеться от навязанной ей роли, ведь Кеннеди не могли позволить, чтобы одного из них публично отвергли. Тедди тоже испытывал сомнения, в чем признался другу накануне свадьбы, но было слишком поздно: семейные надежды неумолимо направили пару к алтарю. Джек, который был у брата на свадьбе шафером, честно просветил Тедди насчет брака, и его наставления весьма отличались от общепринятых. «Кардинал Спелман рассуждал о святости брачных обетов, а за алтарем Джек читал совсем другую проповедь о том, что такое брак для мужчины из клана Кеннеди», – писал Лимер. По-своему Джоан и Тедди любили друг друга, но Тедди, несмотря на обаяние и прекрасный характер, все же унаследовал от старших Кеннеди кое-какие не самые приятные качества, и Джоан, натуре утонченной, недоставало жесткости, чтобы противостоять требованиям семейства. В лице Джеки, которая всегда чутко относилась к уязвимости молодости, Джоан обрела друга и защитницу.

Джеки особенно оберегала юную Джоан, когда им приходилось жить бок о бок со всеми Кеннеди. Джоан, одаренная пианистка, не могла соперничать с Кеннеди в физической подготовке, но, как ехидно заметила Джеки, «ей достаточно было прийти на корт в леопардовом купальнике, и она могла совершенно не беспокоиться об ударе Юнис справа или ударе Этель слева». В сопротивлении массовым занятиям спортом Джеки стала союзницей Джоан. «Мы с тобой не как все», – говорила она. Джоан вспоминала: «Летом все члены семьи с утра до вечера проводили время сообща – играли в футбол, ходили под парусом, сражались в теннис, катались на водных лыжах, весь день, все сообща. Только Джеки уходила в дом, читала или рисовала, а я по ее примеру шла к себе, играла на фортепиано и читала. Иногда мы вдвоем гуляли по пляжу, разговаривали… Джеки чудесная, именно она помогла мне почувствовать, что быть собой не стыдно, а наоборот».

Полтора года после свадьбы Тедди и Джоан жили с его родителями то в Хайаннисе, то в Палм-Бич, то на чемоданах, пока Тедди разъезжал по западным штатам, вербуя брату новых сторонников. Весной 1960-го Джеки приехала в Бронксвилл, чтобы помочь Джоан после рождения дочери Кары. Затем она сняла для молодых Кеннеди дом в Джорджтауне, неподалеку от своего, наняла прислугу и нашла няню-ирландку, старинную приятельницу Мод Шоу. «Это было все равно что обрести заботливую старшую сестру, – вспоминала Джоан. – Когда я приехала с малышкой [в Вашингтон], она встретила меня, отвезла домой, все там показала, удостоверилась, что все в порядке, а потом еще сбегала и купила мне кое-какие продукты».

Джеку понравилось, что его будет сопровождать одна из фотогеничных женщин Кеннеди, и уже спустя две недели после приезда в Вашингтон Джоан отправилась с ним в Западную Виргинию. Джеки одолжила Джоан свои платья, а по возвращении подробно обо всем расспросила. Вообще-то она использовала Джоан, которая ни о чем не подозревала, в качестве дуэньи-компаньонки при Джеке. «Помню, она [Джеки] сказала мне: “Будь все время рядом с Джеком, приклейся к нему. Не давай никому втиснуться между вами, особенно когда будут фотографировать”», – рассказывала Джоан. Джеки хотела избежать сплетен: если Кеннеди надо сфотографировать с красивой женщиной, пусть это будет жена брата, член семьи. Джеки ободряла Джоан: «Они с удовольствием встретятся с тобой, потому что ты Кеннеди, а Джин Смит – всего лишь Джин Смит, хоть и родная сестра Джека». Горняки приветствовали белокурую красавицу Джоан, одетую в модную короткую юбку, громким восторженным свистом. «Джеку вправду понравилось, что все эти парни свистели при виде меня, [но] он не был уверен, хорошо ли для его кампании брать меня в такие места, где мне свистят. А по окончании кампании подарил мне серебряную сигаретницу с гравировкой: “Ты слишком красива для подобных случаев. С любовью, Джек”».

10 мая, в день первичных выборов в Западной Виргинии, Джек вернулся в Вашингтон подавленный и как на иголках ждал результатов вместе с Джеки, которая пригласила на ужин чету Брэдли. Джек был далеко не уверен в итогах. После ужина четкая картина распределения голосов еще отсутствовала. Джек быстро переговорил по телефону с Бобби, который ждал результатов в Чарлстоне, а затем Кеннеди и Брэдли вчетвером отправились в кино. Джек не мог сосредоточиться на фильме, то и дело выскакивал из зала, звонил Бобби, потом возвращался на свое место и задумчиво постукивал ногтем по зубам – явный признак озабоченности. Когда они вернулись домой, позвонил Бобби и сообщил о поразительной победе. На радостях выпили шампанского, после чего на личном самолете Джека вылетели в Чарлстон праздновать триумф.

Когда они прибыли, женщин сразу оттеснили на задний план. Брэдли вспоминает: «Кеннеди игнорировал Джеки, а ей определенно не нравилось быть в стороне. Тогда она еще не стала национальной знаменитостью и в тот вечер стояла с Тони [женой Брэдли] на лестнице, никто не обращал на них внимания, а Джон выступал перед телевизионщиками. Позднее, когда Кеннеди праздновал свой триумф и все в зале кричали от восторга, Джеки тихонько исчезла, пошла в машину и сидела там одна, пока Кеннеди не засобирался лететь обратно в Вашингтон».

Брэдли еще в 1959-м отмечал нелюбовь Джеки к бессмысленным и шумным политическим сборищам. Она тогда присутствовала на подобном мероприятии в Мэриленде. «Я пристально наблюдал за Джеки; казалось, она испытывала почти физический дискомфорт, когда медленно вошла в многолюдный зал, где все на нее глазели – не говорили с ней, просто глазели. И она – впоследствии такая реакция стала привычной – словно набросила на лицо невидимую вуаль, ушла в себя. Физически присутствовала здесь, но мыслями, душой была далеко…»

Джек не обращал внимания на жену в минуты политического триумфа, и это вполне характерно: в бизнесе и политике женщины для него не существовали. «Возможно, всему виной ирландская кровь, – писала Лора Бергквист, – но, по-моему, он не принимал женщин всерьез как соратниц, единомышленниц и коллег. Он женился на Джеки, которая отличалась собственным, оригинальным складом ума, [однако], как мне сказал Бобби, “она подходит Джеку, потому что он знает, она не из тех жен, которые спрашивают вернувшегося домой мужа: Ну, что там новенького в Лаосе?”». Бергквист восхищалась духовной стойкостью Джеки и чувством собственного достоинства: «Она была очень сильной личностью. И выжила в семье Кеннеди только потому, что упрямо оберегала свою личную жизнь, умела твердо сказать “нет” и жить по своим правилам. С Джеком при всем его обаянии приходилось нелегко. Но Джеки не позволяла собой командовать. А могла бы».

Джон Кеннет Гэлбрейт на вопрос, интересовалась ли Джеки политикой и обсуждала ли ее с мужнем, ответил: «По некоторым крупным вопросам Джеки была хорошо информирована и имела свое мнение, но в текущих делах Демократической партии не участвовала, совершенно не участвовала. Предвыборные речи слушала так, будто происходящее вообще ее не касается». Однажды утром супруги Кеннеди в связи с выборной кампанией собирались выехать в окрестности Вашингтона. Как вспоминал Гэлбрейт, после завтрака оба сели в машину, «Джон со своими речами, а Джеки с мемуарами Сен-Симона, которые читала всю дорогу». По словам Гэлбрейта, Джеки не очень интересовалась политикой, но в одной сфере была «совершенно необходима» Джеку: «В первую очередь он полагался на ее суждения о людях. Об этом крайне редко упоминают. Джек был склонен оценивать окружающих по внешности, а Джеки смотрела глубже, видела, что они замышляют, и умела отличить тех, кто действительно что-то из себя представляет, от тех, кто лишь выпячивает собственную персону. Критический взгляд Джеки, иногда благожелательный, иногда нет, имел огромную важность. Из моих знакомых Джеки лучше всех замечала фальшь и людей, которые заняты саморекламой, и не скрывала своего умения».

В мае и июне, во время подготовки к съезду демократов в Лос-Анджелесе, на котором будет избран кандидат в президенты, Джеки почти не видела мужа – он колесил по стране. В конце июня он на десять дней вернулся домой, чтобы отдохнуть перед отъездом в Лос-Анджелес в июле. В международном аэропорту его встречали три тысячи человек, люди махали флажками, играл оркестр, девушки визжали от восторга. В пятницу 16 июля Джон вместе со Стивенсоном, Джонсоном, Хамфри и Саймингтоном – кандидатами, которых он обошел, – сидел на трибуне, а затем обратился с речью к восьмидесятитысячной толпе, собравшейся на лос-анджелесском стадионе. Это была речь молодого человека: «Сегодня нам необходимо думать о будущем, потому что мир меняется. Старая эпоха подходит к концу. Прежние методы более не годятся… мы стоим на новом рубеже – рубеже 1960-х, впереди ждут новые возможности и новые опасности, несбывшиеся надежды и новые угрозы… Я говорю не об обещаниях, а о конкретных задачах. Не о том, что я готов предложить американскому народу, но о том, чего хочу просить от народа. Я обращаюсь к его гордости, а не к кошельку. Прошу больше самопожертвования, а не покладистости…»

По обе стороны от Джона в эти минуты находились родственники, но двое самых важных членов семьи отсутствовали. Джо Кеннеди всю неделю укрывался от посторонних глаз в Беверли-Хиллз, в доме своей приятельницы Марион Дэвис, да и вообще много месяцев не показывался на публике, руководил из-за кулис предвыборными делами. Утром в ту пятницу он вылетел в Нью-Йорк, чтобы посмотреть триумф сына по телевизору. В уединенном доме в Хайаннисе загорелая Джеки, проведшая всю съездовскую неделю с Каролиной и Мод Шоу, смотрела взятый напрокат телевизор вместе с Джанет, Хьюди и маленькими Джанет и Джейми Окинклосс, которые приехали из Ньюпорта навестить ее. Кроме того, присутствовали два репортера «Лайфа», запечатлевшие, как Джеки говорит с мужем по телефону до и после объявления победителя. «Разве это не чудесно? Тебе не кажется?» – спросил ее муж, словно ища подтверждения. В 2.45 утра Джеки вышла на крыльцо, где ее встретил ослепительный свет софитов и шквал вопросов газетчиков, теле– и радиожурналистов, собравшихся возле дома для импровизированной пресс-конференции. «Я думала, я тут в одиночестве», – ехидно заметила Джеки, но призналась, что «очень взволнована», а потом удалилась под тем предлогом, что хочет послушать официальное выступление Джека. На следующий день она устроила пресс-конференцию для сорока журналистов в гостиной дома Джо Кеннеди и на сей раз отвечала на их вопросы с обычной застенчивой сдержанностью.

В качестве подарка к триумфальному возвращению мужа Джеки написала его портрет – в треуголке с надписью «Эль сенаторе» он стоит в наполеоновской позе на палубе их маленькой яхты, в окружении членов семьи. Тем временем дом Кеннеди буквально попал в осаду. Три машины заехали на участок Кеннеди, и их пассажиры десантировались на лужайки, щелкали камерами, ощипывали цветущие кусты на память и разгуливали как у себя дома, пока полиция не попросила их очистить территорию. Другие любители сувениров успели оборвать вьющиеся розы у забора перед домом Джона и Джеки, прежде чем там установили защитное ограждение. Самолеты, летящие на малой высоте, фотографировали усадьбу, иные фотографы делали снимки с моря.

Джона ждали вечером в воскресенье. В тот день к Джеки приехали целых два парикмахера, чтобы привести в порядок ее прическу перед встречей с мужем. На белом «кадиллаке» (за рулем сидел Магси О’Лири) Джеки в сопровождении маленькой Джанет поехала в аэропорт, куда прибыли все Кеннеди и большой самолет с журналистами. Джон вышел последним, и в здании аэропорта его встретила Джеки, а затем кандидат в президенты на автомобиле с открытым верхом сквозь шумные толпы отправился домой. Устало поблагодарив собравшихся, он сказал, что хотел бы войти в дом прежде, чем Каролина уснет, а через пять минут появился с малышкой на руках. Позднее, с восхищением разглядывая подарок жены, он пошутил: «Не знаю, с чего она вдруг решила, что у меня комплекс главнокомандующего». В свою очередь в конце месяца он подарил жене на тридцать первый день рождения свою картину с изображением любимого уголка семьи в Хайаннисе. Следующим утром они с Джеки, Бобби и Этель устроили пикник на борту семейной яхты «Марлин» и на другой день тоже выходили в море, однако обещанный отпуск продлился всего две недели, после чего Джон снова созвал свою команду, чтобы приступить к второй фазе – единоборству с кандидатом от республиканцев, вице-президентом Эйзенхауэра Ричардом Никсоном.

В начале августа Норман Мейлер, одетый в плохо отутюженный черный костюм, весь в поту, стоял в толпе журналистов, политиков и полицейских, дожидаясь своей очереди задать Джону вопросы, необходимые, чтобы написать для Esquire статью «Супермен идет в супермаркет». Помимо многочисленных зевак на лужайке и политиков, которые «увековечивали» свой визит в Хайаннис, позируя фотографам на веранде, в желто-белой гостиной Джеки собралась масса гостей: Артур и Мариан Шлезингер, корреспондент Saturday Evening Post Питер Маз, фотограф Жак Лоу и помощник Кеннеди по связям с прессой Пьер Сэлинджер. Мейлер отметил про себя, что хозяйка не в восторге от нашествия в ее дом, хотя и скрывает недовольство. Предложив ему безалкогольный прохладительный напиток, она пошутила: «У нас, конечно, есть и кое-что покрепче…» В этом вся Джеки – она попыталась выбить почву из-под ног у журналиста, который и без того нервничал. Намекнула на обвинения «в пьянстве и неподобающем поведении», которые были предъявлены Мейлеру в прошлом месяце, когда он, изрядно навеселе, вышел из бара в Провинстауне (Кейп-Код) и с криками «Такси!» кинулся к полицейской машине.