Текст книги "Жаклин Кеннеди. Американская королева"

Джеки между тем продолжала работать в Times-Herald. Судя по вопросам, которые она задавала тогда своим респондентам, ее волновали две проблемы – брак и политика. Вот несколько примеров по первой теме:

Должны ли супруги критиковать друг друга?

Отложите ли вы свадьбу, если придется жить с родителями?

Приведите причину, по какой закоренелый холостяк решит связать себя узами брака.

Должны ли жених с невестой рассказывать друг другу о своем прошлом?

Одобряете ли вы идею общего банковского счета?

Ирландский писатель Шон О’Фаолейн утверждает, что ирландцы не умеют любить. Вы согласны с этим утверждением?

Политически Джеки отвернулась от республиканцев, которых поддерживали родители, отдав предпочтение выдвинутому в 1952 году кандидату от демократов Эдлаю Стивенсону, хотя политика увлекла ее не настолько, чтобы пойти голосовать. Однако ее вопросы отражают целый спектр внутри– и внешнеполитических проблем, включая место женщины в политике. Она спрашивала людей, должны ли жены кандидатов участвовать в предвыборной кампании мужей, влияет ли внешний облик кандидата на решение избирателей и т. д. Она взяла интервью у Пэт Никсон, жены кандидата на пост вице-президента, и подкараулила возле школы двух племянниц будущего президента Эйзенхауэра. После этой выходки мать девочек пожаловалась на Жаклин главному редактору. Но Джеки не испугалась и даже подумывала написать детскую книгу о Белом доме глазами племянницы Эйзенхауэра Мейми Мур: «Бедная малышка Мейми, которую я поймала у школы, могла бы стать моим счастливым билетом! – писала Джеки Бесс Армстронг, журналистке New York Times. – Обожаю журналистику и с уважением отношусь ко всем репортерам. В детстве, когда тебе десять, с таким же благоговением смотришь на кинозвезд и вступаешь в клубы поклонников». Став хозяйкой Белого дома, Джеки напрочь забыла, что состояла в клубе поклонников журналистики, и резко осуждала использование детей для получения информации, хотя в свое время и провинилась перед Мейми Мур.

В январе 1953 года Джеки присутствовала на инаугурационном балу президента Эйзенхауэра, она сопровождала Джона Кеннеди, но делать предложение молодой сенатор пока не думал. Джеки сложившаяся ситуация не нравилась. На работе тоже начался застой, сфера ее деятельности была ограниченна, и если она серьезно думала о карьере журналиста, то Times-Herald для этого отнюдь не идеальное место. Дома младшая сестренка Ли обогнала Джеки в брачной гонке – в декабре 1952-го состоялась ее помолвка.

Несмотря на искреннюю привязанность (по словам одного из современников, «единственной женщиной, которая нравилась Ли, была Джеки»), близость и чувство совместного противостояния миру, пробиться через которое окружающим было трудно, сестры всю жизнь соперничали. По мере взросления разница в четыре года перестала быть существенной. Виви Стоукс Креспи, дружбу с которой Джеки пронесла через всю жизнь, вспоминала: «Когда мы были подростками, четыре года разницы в возрасте казались нам пропастью, но Ли была, что называется, из молодых, да ранняя. Мы с Джеки еще катались на пони, а она уже красила ногти и делала макияж, при этом нам-то уже исполнилось шестнадцать и семнадцать, а Ли – только тринадцать. Она была настоящей красавицей, зато Джеки отличалась умом и харизмой». Да, Ли действительно обещала стать красивее Джеки, хотя ноги у нее, как у матери, были коротковаты, но черты лица обладали такой тонкостью и изяществом, что впоследствии ее сравнивали с царицей Нефертити. Она решительно рассталась с детской пухлостью, умела со вкусом одеваться и затмила свою сестру в плане моды. Однако Джеки оставалась звездой, а Ли – ее младшей сестрой. Один из друзей, известный хорошим вкусом по части женщин, говорил: «Я всегда считал, что Ли красивее Джеки. Думал, что она само очарование. Но потом, когда знакомишься с Джеки, то попадаешь к ней в плен…»

Кое-кто считал, что, хотя Ли не так умна и менее опытна житейски, чем сестра, в своей уязвимости она более человечна и привлекательна. Обе сестры страдали от собственной неуверенности, причем Ли даже больше, поскольку постоянно проигрывала Джеки в соперничестве за равенство. Джей Меллон вспоминает: «Ли была очень ранима и очень испорченна. Однако в известном смысле и очень привлекательна… Как женщина она казалась мне привлекательнее Джеки, но, если б мне пришлось провести остаток дней с одной из них на необитаемом острове, я наверняка бы выбрал Джеки, ведь она куда веселее и умнее. Джеки более цельная натура, она столько читала, всегда находила тему для разговора… Кроме того, она обладала прекрасным чувством юмора и часто смеялась… А Ли вечно обижалась, болезненно реагировала на любую самую невинную шутку, вообще не понимала юмора, сразу начинала обороняться, неуверенная, обидчивая. Джеки, наоборот, никогда не обижалась. Она знала себе цену и, по-моему, любила себя, именно это делало ее приятной собеседницей, ведь трудно общаться с человеком, который грызет себя изнутри…»

Еще в ньюпортские годы сестры соперничали и на сексуальном фронте, по крайней мере Ли. Один из поклонников Джеки рассказывал: «Если кто-то из нас, подростков в ту пору, начинал ухаживать за Джеки, Ли немедля принималась отчаянно с ним кокетничать. Да, она была красивее, и лицом, и фигурой, и всем прочим, и, должно быть, ей приходилось несладко, поскольку, когда рядом находилась Джеки, Ли никто не замечал…»

Но в 1952 году баланс сил изменился в пользу Ли. Пока Джеки мучилась от неизвестности, по крайней мере относительно дальнейших планов Джона Кеннеди, девятнадцатилетняя красавица Ли, вернувшись домой после нескольких месяцев в Риме, где якобы училась пению, бросила колледж и устроилась на работу личным помощником Дианы Вриланд в Harper’s Bazaar. 12 декабря 1952 года Окинклоссы объявили о ее помолвке с Майклом Темплом Кэнфилдом (на сей раз удостоился упоминания и отец невесты).

Майкл Темпл Кэнфилд был приемным сыном издателя Касса Кэнфилда, и у них в особняках на 37-й улице в Нью-Йорке и в Кроуфилдсе (округ Уэстчестер) собиралась литературная молодежь вроде Джорджа Плимптона, бывшего поклонника Ли, с которым Джеки дружила до конца жизни, соучредителя журнала Paris Review, Томаса Гинзбурга, сына основателя издательства Viking, и Джона П. Маркванда-младшего, сына известного романиста. Кэнфилд, высокий, белокурый, с подчеркнуто английскими манерами, был, по слухам, незаконнорожденным сыном герцога Кентского от американки Кики Уитни Престон, с которой познакомился в Кении и которая на время пристрастила его к кокаину. Ли, как и Джеки, стремилась побыстрее выйти замуж и уехать из дома и с неменьшей страстью мечтала обойти сестру в гонке к алтарю. По рассказам друзей, именно Ли влюбилась в Майкла, буквально преследовала его и сама сделала предложение. Если верить сводной сестре Майкла, родные пытались отговорить его от опрометчивого поступка: «Майкл, ты не можешь жениться на Ли, ты ведь ее не любишь!» На что Майкл с улыбкой отвечал: «Зато малышка сильно меня любит!»

Бракосочетание состоялось в соборе Св. Троицы в Джорджтауне 18 апреля 1953 года, после чего в Мерривуде устроили прием. Черный Джек присутствовал там и, к удивлению собравшихся, танцевал с бывшей женой. «Гости наблюдали за происходящим с огромным интересом, – вспоминала одна из кузин Джеки. – Помнится, я сказала кому-то, что это напоминает поэму о Лохинваре. Словно оба сию минуту вскочат в седло и умчатся прочь. Джанет, судя по ее виду, готова была сбежать с ним куда угодно. Черный Джек выглядел потрясающе и, уж во всяком случае, куда сексуальнее, чем бедняга Хьюди…» Когда новобрачные покидали Мерривуд, чтобы начать свадебное путешествие, Ли не удержалась и с видом победительницы бросила букет сестре.

Чарли Бартлетту казалось, что в отношениях с матерью у Джеки не все гладко. «Характером мать скорее напоминала Ли. Строгая дама, которая не особенно мне нравилась. Она занимала определенное положение в обществе, но в те времена это было несложно, если ты имел деньги. И по-моему, она относилась к Джеки не очень хорошо. Такое у меня сложилось впечатление. Мать всегда ставила Ли в пример: дескать, почему ты не такая, как Ли?» Чарли думал, что Джеки мечтает выбраться из Мерривуда: «Ей, наверное хотелось сбежать из этого дома. Юша был здесь кронпринцем, вдобавок еще куча детей от разных браков… Гор Видал, сводные и единокровные братья и сестры… к тому же мать без конца превозносила Ли…»

Одна из подруг Джеки дала такой комментарий: «Мне кажется, она чувствовала, что ее время на исходе».

Через месяц после того, как поймала букет невесты на свадьбе у сестры, Джеки наконец исхитрилась получить от молодого сенатора предложение руки и сердца. В январе 1953-го она официально сопровождала Кеннеди на инаугурационный бал президента Эйзенхауэра, а в феврале начала переводить с французского десять книг по политике Юго-Восточной Азии – как материал для первой речи Кеннеди в сенате. Позднее Джеки шутила, что занялась переводом исключительно затем, чтобы вынудить Джона жениться на ней. Несомненно, ее достижения в этой области впечатлили сенатора, но и другие факторы склоняли чашу весов в пользу Жаклин. Джону скоро исполнялось тридцать шесть, и с Джеки он встречался уже больше года. По-прежнему видался и с другими женщинами, но Джеки была самой подходящей парой. Он не любил ее, это чувство в принципе не было ему знакомо. Спустя десять лет, незадолго до его смерти, Чикита Астор задала Кеннеди вопрос, любил ли он когда-нибудь, на что получила ответ: «Нет, но раз или два я был очень заинтересован».

Джеки определенно попала в эту категорию. Она заинтриговала Джона Кеннеди своей насмешливой дерзостью, умом и меткостью суждений о людях, любовью к литературе и истории, которую он разделял. Внешне она не соответствовала типу женщин, которые ему нравились: худощавая, плоскогрудая, темноволосая, полная противоположность фигуристым блондинкам вроде Инги, а позже Мэрилин Монро. В сексуальном плане у них тоже было мало общего. Для Кеннеди секс сводился к удовлетворению естественных потребностей, его поведение в постели и отношение к сексу можно охарактеризовать так: «раз-два-три-спасибо-до свидания». Джеки не была фригидной, но ей не хватало опыта, и она ожидала романтики. До сих пор она держала молодых людей на расстоянии, придерживаясь принятого в обществе постулата: заполучить хорошего мужа можно, лишь будучи девственницей. Секс никогда не стоял у нее на первом месте, ей хотелось страсти, но, увы, от Джона она так и не дождалась ничего подобного.

Джеки обожала отца, и заинтригованный Джон взял на себя труд подружиться с Черным Джеком. Джеки познакомила их на ужине в Нью-Йорке. Как она вспоминала, «папа и Джон болтали о спорте, политике и женщинах – обычные темы для двух энергичных мужчин. Они были очень похожи». Интересно, насколько Кеннеди, любившему историю и мировую политику, понравилось бы сравнение с человеком, чьи интересы ограничивались беспорядочным сексом и азартными играми, но старый пройдоха позабавил его. А Черный Джек хотя и отнесся к сыну Джо Кеннеди с осторожностью, пребывая в уверенности, что никто не заслуживает руки его любимой дочери, тем не менее был очарован и сказал одному из приятелей, что Кеннеди – хороший парень: «Как бы то ни было, Джеки влюблена в него как кошка». К чести Бувье, он не выказывал ревности к Джону и после свадьбы дочери часто покрывал зятя, когда речь шла об амурных делишках.

Как сказала одна из подруг Джеки, «все по Фрейду». Отчасти обаяние Джона заключалось для Джеки именно в его безрассудном увлечении женщинами, что делало его похожим на Черного Джека, но Джеки очень ошибалась, ставя знак равенства между Джоном и отцом и считая, что сумеет справиться с подобным поведением. Позднее она поймет, что между этими двумя мужчинами куда меньше общего, чем она воображала. По части женщин Черный Джек в подметки Джону не годился.

Джеки как претендентку на роль невесты активно поддерживал Джозеф Кеннеди, мощная опора Джона в политической карьере, человек, благодаря которому, по словам самого Джона, «все и произошло». Старый Джо считал, что сенатору необходима жена. В 1950-х годах люди рано обзаводились семьями, а потому мужчина, оставшийся в возрасте Джона холостяком, рисковал прослыть голубым. Еще до знакомства с Джеки Джо слышал о девушке лестный отзыв Артура Крока, который в свое время помог Джеки получить место в Times-Herald. Тем летом в Хайаннис-Порте Джеки безошибочным чутьем определила главный источник власти, сосредоточила свое неотразимое внимание на старом Джо и приобрела в его лице самого важного союзника, поскольку произвела должное впечатление. Джеки обладала всеми необходимыми качествами. Именно такая жена требуется молодому политику, чтобы сделать карьеру: красивая, умная и достаточно волевая, чтобы поладить с Джоном. Католичка, она была вхожа и в мир протестантов благодаря отчиму. Учеба у мисс Портер и в Вассаре обеспечила ей своего рода знак качества, добавьте к этому титул дебютантки года – все, что нужно для ублаготворения клана Кеннеди. Джо Кеннеди, как и сама Джеки, не догадывался, что благородное происхождение семейства Бувье – плод фантазии, зато отлично знал, что Бувье разорились, а Черный Джек – банкрот и пьяница. Но сама Джеки была отличной парой для его сына, поэтому он был готов принять ее. Друг Джона Кеннеди, Лем Биллингс, сказал так: «Джо не просто примирился с женитьбой сына, он благословил этот брак».

Одобрение отца было для Джона важным, но лишь одним из многих факторов в пользу окончательного выбора. Он не хотел жениться, но понимал, что рано или поздно придется, кроме того, ему хотелось иметь детей. Из всех знакомых женщин только Джеки с ее самообладанием, чувством юмора и умом едва ли ему наскучит. Объединяла их и католическая вера. На самом деле Джон не был таким ревностным католиком, как его мать и сестры. Его вере недоставало глубины, и, хотя каждый вечер молился, преклонив колени, и по воскресеньям ходил к ранней обедне, он не верил в большинство догматов католицизма. Один из друзей по Стэнфорду вспоминал: «Религия Джона не интересовала, но он не собирался с ней расставаться, поскольку в протестантском мире именно религия отличала его». В глубине души Джеки была куда религиознее, но, как и у Джона, католицизм подчеркивал ее исключительность в противовес протестантскому большинству. И как-то вечером в начале мая Джон сделал Джеки предложение.

Следуя наказу отца, Джеки притворялась недотрогой, но понимала, что важное решение нельзя принимать с ходу. 22 мая она уехала в Англию, чтобы в поездке спокойно обдумать, хочет ли она теперь, когда добилась своего, замуж за Джона Кеннеди. Идею подала миссис Боудон, мать Хелен, которая в 1950-м сопровождала Джеки в ее первом европейском турне. Миссис Боудон предложила составить компанию ее дочери Эйлин, только что пережившей развод. «Мама забронировала каюту на United States, который отплывал через шесть дней, в пятницу, – рассказывала Эйлин. – Я хотела поехать, но только не одна, а все мои подруги уже повыходили замуж, обзавелись детьми и так далее. Мама предложила обратиться к Джеки. Я позвонила во вторник и спросила, не хочет ли она побывать на коронации. Она сказала, что даст ответ завтра утром, то бишь в среду, потом пошла в Time-Herald, и там сказали, что будут рады, если Джеки напишет о своем путешествии».

Эйлин и Джеки отплыли из Нью-Йорка с целой толпой знаменитостей, большинство из которых тоже направлялись на коронацию Елизаветы II. Самыми именитыми из тех, кто не собирался в Лондон, были герцог и герцогиня Виндзорские, их на церемонию не пригласили, и чета планировала сойти на берег в Гавре, а оттуда поехать в Париж, ставший теперь их домом. Компанию им составляли Джеймс Донахью и его мать Джесси, наследница торговой империи Woolworth. Донахью, получивший от деда пятнадцать миллионов долларов, был любовником герцогини, несмотря на свои всем известные гомосексуальные наклонности, и об этом романе знал весь Нью-Йорк. Джеки не стала брать интервью у Виндзоров, зато поговорила с корабельным псарем об их собаках.

Благодаря полезным знакомствам Джеки и Эйлин на две недели коронационных торжеств остановились на квартире в Мейфэре, фешенебельном лондонском районе, их любезно приютил старинный приятель Боудонов Алекс Эйбел Смит, его жена, как фрейлина королевы, все это время находилась в Букингемском дворце. Девушки посещали приемы для избранных, танцевали в модном ночном клубе 400 и побывали на шикарном балу в честь коронации, который устроила в Лондондерри-хаусе Перл Места, там блистала легендарная Лорен Бэколл, неотразимая в белоснежном кружевном платье.

Слухи о романе Джеки и Джона Кеннеди уже успели просочиться. Как вспоминает Генриетта Эйбел Смит, «Анри Клодель весь вечер не отходил от Джеки и отговаривал ее от брака с Кеннеди». Инициатором подобных разговоров была отнюдь не Джеки, о своих отношениях с Кеннеди она не упоминала даже Эйлин, с которой путешествовала в одной каюте, жила в одной лондонской квартире и две недели делила номер в парижском отеле Meurice. Джон слал каблограммы: «Статьи хорошие, но не хватает тебя». Джеки хранила депеши для себя. По словам Эйлин, никогда ей их не читала: «Более скрытного человека я в жизни не встречала. Мне всегда казалось, Джеки витает в мечтах, и все происходящее не более чем игра. Таких, как она, трудно узнать поближе. Джеки покупала книги Олдоса Хаксли, а когда я спросила, кому эти книги, и добавила, что нам придется заплатить двести долларов за перевес, она только отмахнулась: “Для дяди Хьюди”. Но, по-моему, на самом деле книги предназначались для Джона».

Возможно, Джеки и не обсуждала свои проблемы с Эйлин, зато поделилась новостью с Деми Гейтсом, который тогда жил в Мадриде и приехал в Лондон на коронацию. Деми пришел в ужас, когда Джеки сообщила, что вернется в Америку и выйдет замуж за Кеннеди: «Я рассказал, что когда Кеннеди приезжает в Нью-Йорк, то звонит моему двоюродному брату и своим друзьям, и они приглашают толпу девиц, короче, что он безнадежный бабник. В ответ Джеки рассмеялась и заявила: “А ты на моего отца посмотри!” На самом деле я так сказал, поскольку считал, что она необычная девушка и этот парень заморочил ей голову. Думаю, в первую очередь Джон привлек ее внимание не потому, что был сенатором или красавчиком, просто все его недостатки нивелировались избытком денег. Других таких богатых поклонников у Джеки не было».

Предстоящее замужество Джеки обсуждала и с Джоном Марквандом в Париже. Маркванд любил Джеки, но с ее стороны это был не более чем флирт. Эйлин вспоминала: «Поговаривали, что Джеки влюбилась в Маркванда, но вряд ли это правда». Маркванд якобы лишил Джеки девственности, хотя сам он в беседе с биографом Джеки, Дэвидом Хейманом, все отрицал. Джеки и сама говорила, что они подошли вплотную к опасной черте, но не преступили ее. Возможно, речь идет как раз о встрече в Париже, и, наверное, именно тогда состоялся разговор, изложенный Гором Видалом. Видал подробно пересказывает диалог между Джеки и ее «якобы любовником» («он, как мы говорили, происходил из более благородной семьи, чем Джеки, но был беден, вдобавок протестант»), в ходе которого Джеки сообщила новость: «…он пришел в ужас и воскликнул: “Ты не можешь выйти за этого… придурка!” Джеки спокойно возразила: “У него есть деньги, а у тебя нет”. Тогда он спросил, каково ей будет с мужем-политиком (Джеки как-никак выросла в Вашингтоне и не питала насчет политиков особых иллюзий). Она ответила: “Да, конечно, я не люблю политику, и он намного старше меня, но жизнь с ним всегда будет интересной, и прибавь к этому деньги”. – “Что станется с тобой в этом ужасном мире?” – “Читай газеты, и узнаешь”».

Несмотря на обаяние Джона и богатство его семьи, протестанты Восточного побережья считали клан Кеннеди сомнительным, поскольку даже общество 1940-х годов весьма предвзято относилось к ирландцам, особенно в чопорном Бостоне и Гарварде. Как сказал в беседе с биографом Кеннеди один из его однокашников: «…тон задавали белые протестанты. Кеннеди не подходил под их стандарт, поскольку был типичным бостонским ирландцем, что сразу было заметно по его выговору – не гротонскому, а бостонскому. Старшее поколение бостонцев, более пуританское, гарвардцы 1940 года, считали семейство Кеннеди вульгарными, крикливыми нуворишами, закоснелыми бостонскими ирландцами… В Бостоне Кеннеди слыли семейством карьеристов. Для многих старинных тамошних семейств Фицджералды [семья деда и бабушки Джона по матери] были просто по ту сторону добра и зла, и Кеннеди тоже».

Но для Джеки, которая сама была аутсайдером, это совершенно не имело значения, зато деньги имели, и еще какое. Как бы Джон Кеннеди ей ни нравился, будь он беден, Джеки никогда бы за него не пошла.

Гор Видал относил одержимость Джеки богатством на счет того, что она жила в роскошных окинклоссовских особняках, вполне отдавая себе отчет, что у нее нет ничего. Джеки, Ли и Гор были бедными родственниками, тогда как пятеро родных детей Хьюди обеспечены семейными трастами. Джеки и Ли ежемесячно получали от отца по пятьдесят долларов и видов на наследство не имели. На самом деле в новой семье матери к сестрам Бувье относились отнюдь не как к бедным родственницам, наоборот, как к звездам. «Обе они были такие красивые, привлекательные, все их баловали и потакали их прихотям, – рассказывала одна из родственниц Окинклоссов. – Но Джеки с ее неуемной тягой к деньгам отлично понимала, что ей не достанется ни цента из состояния Хьюди, все унаследуют его родные дети. Мне кажется, такая умная и практичная девушка, как Джеки, с самого начала знала, кто владел этими деньгами. Но Золушкой она не была. Она была сногсшибательной Джеки из Хаммерсмит-Фарм».

Даже близкие друзья и поклонники Джеки считали меркантильность ее минусом. Деми Гейтс говорил: «Она была яркой и на редкость привлекательной, но имела один серьезный недостаток, знакомый и мне, поскольку моя мать вышла за очень богатого человека; мать Джеки тоже вышла за миллионера, а сама Джеки боялась нищеты, была просто одержима этим страхом. Одних подобные страхи разрушают, других, напротив, подталкивают к свершениям… Джеки приходила в ужас при мысли: вот живет она в огромном вашингтонском доме, а потом – бац! – и в один отнюдь не прекрасный день окажется на улице. Что тогда делать? Как жить?»

Один из знакомых Джеки по более поздним временам выразился так: «Джеки мучил какой-то первобытный страх перед бедностью. По части денег ее постоянно одолевала неуверенность, боязнь снова стать бедной». По мнению Артура Шлезингера, страх безденежья преследовал ее с детства, скорее всего с подачи Джанет. Ли полагала, что деньги для сестры – защита: «Она столько раз видела финансовый крах, что жаждала одного – защиты». Джон Уайт сформулировал то же самое более прямолинейно: «Главным образом ее интересовали деньги. Они действительно были лейтмотивом ее жизни». Фред Паперт, друг Джеки и ее куратор в Нью-йоркском муниципальном художественном обществе, вспоминал: «Мы все – дети Великой депрессии, скупость и бережливость у нас в крови…» Джеки, свидетельница того, как разорились Бувье и как изменилось положение матери в результате брака с Хьюди Окинклоссом, пришла к выводу, что брак с богатым, а лучше с очень богатым мужчиной – единственный реальный залог безопасности.

Когда самолет, на котором Джеки возвращалась домой, приземлился в Бостоне, Джон Кеннеди ждал ее. Жребий был брошен.

Если многие друзья Джеки, узнав о помолвке, пришли в ужас, то большинство друзей Джона удивились. Бетти Сполдинг, одна из старинных приятельниц Кэтлин и Джона Кеннеди и тогдашняя жена Чака, вспоминала: «Как-то мы пошли в театр. Еще до их помолвки… Мой бывший муж, Джон и я. Джон познакомил нас с юной особой, довольно небрежно одетой, притом с темными курчавыми волосами. Я тогда подумала: это кто ж такая и что вообще происходит? Она в основном молчала, как бы онемела в такой компании… Я не знала, что они помолвлены, но слышала, что Джон встречается с этой девушкой и вроде как у них все серьезно…» Джеки, кажется, понимала, что ей недостает шика. Возвращаясь после коронации, на обратном пути из Парижа, она допытывалась у Заза Габор, сидевшей через проход: «Как вы ухаживаете за кожей?» Актриса вспоминала о той встрече: «Она не была ни очень уж яркой, ни очень уж красивой. Кудрявые волосы и плохая кожа».

Кое-кто из близких друзей Джона не меньше друзей Джеки сомневался в правильности выбора. Джордж Смазерс, сенатор от Флориды, один из Трех Мушкетеров (так называли тройку, куда помимо Смазерса входили Кеннеди и Билл Томпсон, лоббировавший интересы железных дорог), который не понаслышке знал, насколько его друг увлекается женщинами, сказал Джону, что тот не создан для брака. Остальные предупреждали Джеки о грядущих проблемах. Например, Кирк Лемойн (Лем) Биллингс, который в школьные годы жил в одной комнате с Джоном и знал его буквально всю сознательную жизнь. «На вечеринке, – вспоминал он, – я отвел Джеки в сторону и попытался открыть ей глаза. Описал проблемы Джона со здоровьем (травмированный позвоночник, болезнь Аддисона), рассказал о некоторых из его женщин, сделав акцент на опасностях, какие подстерегают девушку, вступающую в брак с мужчиной много старше себя, вдобавок привыкшим к определенному образу жизни».

Если сомнения были у Джеки, то имел их и Джон. Аластер Форбс, английский друг Кэтлин и Джона Кеннеди и дальний родственник Франклина Д. Рузвельта, вспоминал, что никогда не видел такого подавленного человека, как «Джон в тот день, когда он сообщил мне о своей женитьбе». В августе, проводя со своим приятелем Торбертом (Торби) Макдоналдом последний холостяцкий отпуск на юге Франции, Джон познакомился с очаровательной девушкой, этакой шведской Грейс Келли, которая позднее говорила, что, сообщив о женитьбе по возвращении в Штаты, он выглядел прямо-таки испуганным.

После официальной помолвки, объявленной 24 июня 1953 года, все неумолимо шло к свадьбе. Кеннеди, по своему обыкновению, тянул до последнего, и объявление появилось лишь через две недели после того, как в Saturday Evening Post напечатали статью о нем. Опубликованная на первой полосе, статья называлась «Джон Кеннеди – молодой сенатор-холостяк». Итак, Кеннеди приобрел уже достаточную известность, чтобы заметка о его помолвке с «энергичной светской знаменитостью Жаклин Бувье» и фото «Сенатор Кеннеди и его невеста» попали в раздел «Персоны» журнала Time. По правилам игры, которым научил дочерей Черный Джек, Джеки заставила жениха ждать и буквально в последнюю минуту села на самолет из Нью-Йорка в Кейп-Код, чтобы встретиться в Хайаннисе с патриархом и всем кланом Кеннеди.

Джо Кеннеди не пожалел усилий, чтобы выжать из свадьбы сына максимум рекламы, даже Джанет покорил мощью своей личности и толщиной кошелька. Предстоящее свадебное торжество было в этом году уже вторым по счету: в мае тридцатиоднолетняя Юнис Кеннеди вышла за тридцатисемилетнего Сарджента (Сарджа) Шрайвера. Шрайверу, отпрыску старинной католической семьи из Мэриленда, потерявшей все деньги в годы депрессии, судьба назначила до конца дней быть на побегушках у Кеннеди. Высокий красавец, в войну служивший на флоте, выпускник Йеля, попробовавший свои силы в журналистике, работал вместе с Юнис в Вашингтоне, а затем у Джо Кеннеди в Chicago Merchandise Mart, которую тот недавно продал. Сардж ухаживал за Юнис больше десяти лет. Если верить Лоренсу Лимеру, биографу женщин клана Кеннеди, ухаживания Шрайвера стали притчей во языцех и предметом шуток среди окружения Кеннеди: «Мы даже заключали пари, через какой обруч Юнис заставит бедного парня прыгать в следующий раз. Сардж ходил на задних лапках и перед Юнис, и перед ее отцом и готов был выполнять трюки снова и снова. Джо не просто одобрял брак дочери с тридцатисемилетним Шрайвером, но и всячески подталкивал дочь к этому шагу».

На свадьбе Юнис сообщила гостям, что выбрала мужа, максимально похожего на ее отца, и этим сказано очень много. Большего комплимента жениху она сделать не могла, но история умалчивает, что по этому поводу думали жених и его семья. Родители Сарджа в данном случае скорее теряли сына, чем приобретали дочь. Сардж вливался в клан Кеннеди, а не наоборот, что и подчеркивалось фотографией на первой полосе Boston Globe, где запечатлели не молодых, а Юнис с отцом. Газетчики, прикормленные Кеннеди, взахлеб провозглашали это бракосочетание «одной из самых важных и ярких свадеб, когда-либо сыгранных в Америке». Венчание в соборе Св. Патрика провел кардинал Спеллман вместе с тремя епископами, четырьмя прелатами и девятью священниками, папа римский прислал свое апостольское благословение. Невеста была в роскошном платье от Диора, и, чтобы разрезать высоченный свадебный торт, ей пришлось встать на стул. На свадьбе присутствовали тысяча семьсот гостей. Как писала Boston Globe, «это был живой справочник “Кто есть кто в США”».

Джанет хотела для Джеки и Джона более спокойной, камерной свадьбы, однако ни Джон, ни его отец на это не согласились. Свадьба была важной вехой в политической карьере Джона. Невеста – красавица, нужно только не поскупиться на антураж и как следует преподнести событие в прессе, нравится это Окинклоссам или нет. Скромная ньюпортская церковь могла вместить только семьсот человек, зато Джо Кеннеди пригласил около тысячи четырехсот гостей на прием в Хаммерсмит. Чтобы окончательно утрясти все детали, он даже прилетел 12 июля в Хаммерсмит на воскресный ланч.

Джон провел с Джеки в Хаммерсмите уик-энд перед августовской поездкой, последней, которую совершал холостяком. Неизвестно, что думала об этом невеста, но, когда в сентябре они незадолго до свадьбы снова встретились в Хайаннисе, вела она себя очень спокойно. «Джеки вообще изменилась после помолвки, – вспоминал Чарлз Бартлетт. – Перестала быть бесшабашно-веселой. Забавно, она совсем не походила на девушку, отхватившую ценный приз. По-моему, Джеки тогда уже поняла, что связывает свою судьбу с ловеласом или даже не знаю, как его назвать. Но в те дни она не казалась мне очень счастливой, да и вообще…» Согласно другому источнику, Джеки позвонила жене некоего записного ньюпортского донжуана и спросила, как та уживается с мужем. В Хайаннисе во время четырехдневного приема для друзей жениха и подружек невесты она почти не выходила к гостям. Эйлин Боудон, одна из подружек невесты, писала: «Мне вправду кажется, что Джеки тревожилась по поводу замужества – тревожилась, что, войдя в эту семью, утратит индивидуальность. Очень тревожилась». Джеки дорожила собственной уникальностью и теперь опасалась, что ее, словно песчинку, смоет приливной волной Кеннеди.