Текст книги "Дом Гуччи. Сенсационная история убийства, безумия, гламура и жадности"

– Я работала вместе с Маурицио, составляя каталог всей продукции и пытаясь навести в ней хоть какой-то порядок. Маурицио очень ясно видел, какими должны быть предметы роскоши от Гуччи.

И вскоре влияние Маурицио было замечено. В декабре 1982 года ежемесячный деловой журнал «Капитал» вывел на обложку историю Маурицио, рассказав о нем как о молодом наследнике модной династии.

Патриция была в восторге от статьи: этот текст подчеркнул то, что она и так чувствовала. Ей хотелось, чтобы Маурицио стал ведущей фигурой в миланской индустрии моды.

– Да, он был слабым, но я-то не была, – говорила Патриция. – Я дотянула его до должности президента «Гуччи». Я была общительна, а он не любил общаться, я всегда была на людях, а он – всегда дома. Я была представительницей Маурицио Гуччи, и этого хватало. Он был как ребенок, которого только звали Гуччи и которого надо было мыть и одевать.

– Эпоха Маурицио началась, – твердила она и ему, и каждому, кто готов был слушать. Она двигала его вперед, была его тайным советником. Еще когда о Маурицио не знали в миланском обществе, Патриция играла роль жены знаменитости: она прогуливалась по городу на машине с личным водителем, одетая в костюмы от Валентино и Шанель. Светская пресса прозвала ее «Джоан Коллинз с Монте Наполеоне». Маурицио и Патриция переехали в подаренный Родольфо светлый пентхаус Галлериа Пассарелла в центре Милана, над торговой площадью Сан-Бабила. Окруженный террасой с садом пентхаус Патриция украсила деревянными панелями, а потолок был расписан, словно небеса на картинах Тьеполо. Квартиру заполнил антиквариат, бронзовые статуэтки и вазы в стиле ар-деко.

– Патриция очень помогла Маурицио, – вспоминал Нандо Мильо. – Он был застенчив и сдержан, в обществе держался неловко, а она знала, как произвести впечатление. Патриция была его двигателем. Она хотела сделать из Маурицио человека. Она говорила ему: нужно показать всем, что ты лучший.

Патриция убедила Маурицио дать ей разработать линейку золотых украшений от Гуччи «Золотой крокодил». В линейку вошли крупные отдельные изделия, украшенные узором под крокодиловую кожу и инкрустированные драгоценными камнями. Патриция надеялась, что «Золотой крокодил» станет для «Гуччи» тем же, чем стали три золотых обода для «Картье»: фирменным товаром, по которому узнавали бренд. Украшения «Золотой крокодил» продавались в магазинах «Гуччи» и были непомерно дорогими: отдельные экземпляры могли стоить до двадцати девяти миллионов лир (больше 15 тысяч долларов в пересчете), но все равно выглядели как броская бижутерия. Продавцы «Гуччи» только качали головами, раскладывали украшения в витрины и гадали, кто станет такое покупать.

К концу апреля 1983 года компания «Гуччи» открыла новый бутик на Виа Монте Наполеоне, напротив уже существующего магазина, который все так же продавал сумки и аксессуары. Новый магазин, расположенный на углу – сейчас помещение занимает магазин одежды «Ле Копэн», – торговал расширенной коллекцией одежды от Лучиано Сопрани. Компания убедила городское дорожное управление закрыть для движения автомобилей одну из главных торговых улиц Милана для открытия бутика. На тротуарах появились столики и стулья, а также каскады гардений. Прилегающая улица Виа Багуттино, пересекавшая Виа Монте Наполеоне, тоже была перекрыта и представляла собой импровизированный ресторан, где рекой лилось шампанское и официанты в белых перчатках подносили гостям серебряные подносы с устрицами и икрой. В тот день именно Маурицио встречал гостей и общался с собравшимися. Родольфо тайно отправился в Мадоннину – одну из лучших частных клиник Милана – несколькими неделями раньше.

Родольфо ненадолго покинул клинику в сопровождении медсестер, чтобы мельком взглянуть на новый магазин перед открытием. Нетвердой походкой он прошелся по просторному торговому залу – с одной стороны его поддерживала Туллия, с другой Луиджи, – разглядывая декор и здороваясь с работниками поименно.

– Одежда на нем висела, он очень исхудал, – вспоминала Лилиана Коломбо, которая тогда работала помощником секретарши Родольфо, Роберты Кассоль.

Маурицио распорядился, чтобы никто ни в коем случае не навещал Родольфо в больнице, не считая себя самого, своего американского адвоката Доменико де Соле и близкого помощника Жана Витторио Пилоне. Последний был уроженцем Венеции и построил прибыльный бухгалтерский бизнес в Милане, работая на многие старейшие семьи промышленников. Маурицио доверял Пилоне и не решался ни принять решение, ни организовать встречу без его поддержки.

Пока Маурицио скрывал от всего мира близкую кончину своего отца, Родольфо не понимал, почему остался совсем один. Из всех его подчиненных в Италии только Роберта Кассоль и Франческо Джиттарди зашли навестить его в палате, в которую Маурицио и Патриция распорядились доставить два огромных куста белой азалии в горшках.

Родольфо до самого конца держался достойно, даже в последние дни своей жизни появляясь в коридорах клиники в шелковом халате с шейным платком. Стаи юристов и бухгалтеров вились вокруг него, помогая отдать последние распоряжения, но Родольфо оставался невозмутим. Он постоянно звал к себе своего брата Альдо, который после открытия магазина на Монте Наполеоне вернулся в Штаты на неделю раньше, даже не заглянув проведать его. В субботу, седьмого мая, Родольфо впал в кому. Маурицио и Патриция кинулись к его постели, но он их уже не узнавал. На следующий день явился Альдо – и обнаружил, что Родольфо зовет его по имени.

– Альдо! Альдо! Dove sei, Альдо? – звал он. – Где ты?

– Я здесь, Фоффино, я здесь! – воскликнул Альдо, склоняясь над младшим братом, лицом прямо к его невидящим глазам. – Скажи мне, братец, скажи, что мне для тебя сделать, как мне тебе помочь?

Родольфо уже не мог дать ответа. Рак победил его. Он умер 14 мая 1983 года, в возрасте семьдесяти одного года. Базилику в романском стиле на Сан-Бабила заполнили скорбящие, и гроб Родольфо пронесли четверо его верных подчиненных, в том числе Луиджи и Франко. По окончании церемонии гроб отвезли во Флоренцию для погребения в фамильном склепе. Эпоха прошла – и началась новая.

Глава 8. Маурицио берется за дело

Для Маурицио, которому тогда было тридцать пять лет, смерть отца стала и потрясением, и облегчением. Маурицио был единственным предметом отцовской любви – навязчивой, собственнической и авторитарной, и Родольфо держал сына под строгим контролем. Всю жизнь их отношения были формальными и сдержанными. Маурицио не решался возражать отцу или просить его о чем-то – он так и обращался к Луиджи Пировано, водителю Родольфо, или к его же секретарше Роберте Кассоль, если нужны были деньги на мелкие расходы.

– Я всегда говорила: Родольфо дал сыну дворец, но не дал денег на его содержание, – говорила Кассоль. – Маурицио вечно просил у меня денег, потому что боялся попросить у отца.

Даже повзрослев, Маурицио все так же вскакивал с места, когда отец заходил в комнату. Его единственным бунтом против Родольфо была женитьба на Патриции, которую Родольфо все же принял, пусть и не без недовольства. Хоть он так никогда и не сблизился со своей невесткой, но видел, что она любит Маурицио и что они счастливы вместе, а Алессандра и Аллегра растут в любящей семье.

Родольфо оставил Маурицио многомиллионное наследство: поместье в Сент-Морице, квартиры в Милане и Нью-Йорке, примерно 20 миллионов долларов в швейцарских банках и половину империи Гуччи, прибыль от которой стремительно росла. Помимо всех богатств, которые по тем временам стоили в сумме больше 350 миллиардов лир (или 230 миллионов долларов), Родольфо оставил Маурицио простой, но символичный подарок: сделанный в тридцатых годах кошелек из крокодиловой кожи с монограммой Гуччи. Дед Родольфо, сам Гуччио, подарил ему этот тонкий черный кошелек. В застежку был вправлен старинный английский шиллинг – напоминание о днях работы Гуччио в отеле «Савой». Теперь пришла очередь Маурицио распоряжаться деньгами.

Взять такое дело в свои руки значило самому принимать решения: впервые в жизни Маурицио был свободен в выборе. Однако ему недоставало опыта: до этого всем за него распоряжался Родольфо. Более того, в эпоху Маурицио решения стали значительно тяжелее. То, чему учил его Альдо в Нью-Йорке, было полезно – но в другие времена. Мир при Маурицио оказался далеко не так прост. Конкуренции в торговле предметами роскоши было больше, а междоусобные войны Гуччи становились всё кровопролитнее.

– Больше всего Родольфо ошибся в том, что не проявил доверия к Маурицио раньше, – говорил советник Маурицио Жан Витторио Пилоне, когда давал интервью в своем офисе в Милане незадолго до своей смерти в мае 1999 года. – Он крепко держался за свой кошелек и не давал Маурицио и шанса самостоятельно встать на ноги.

– Случалось, что на Маурицио давили масштабы решений, которые он вынужден был принимать, – добавляла Лилиана Коломбо, ставшая верной секретаршей Маурицио. – Родольфо все и всегда делал за него.

Перед смертью Родольфо переживал, что, несмотря на все старания привить Маурицио понимание ценности и смысла денег, ему не удалось этого сделать. Хоть он и был лишен делового гения, которым был одарен Альдо, но все же сумел сколотить состояние, в которое входили и земли в Сент-Морице, и скрытые счета в швейцарском банке. Родольфо гордился тем, что всегда только клал деньги на свои счета и никогда ничего с них не снимал, но он не мог поручиться, что сын поведет себя так же. Он видел, что Маурицио способен легким движением руки растратить миллионы, что он одержим внешними признаками успеха, а не сутью дела. Кроме того, Родольфо боялся, что Маурицио погубят жестокие семейные распри.

– Маурицио был славным и чувствительным юношей, – вспоминал Пилоне. – Его отец боялся, что такой характер сделает его уязвимым.

Многие советники Родольфо рассказывали, что в последние месяцы жизни он отзывал их в сторону и просил присмотреть за Маурицио, когда его не станет, и эти просьбы не очень-то возвышали Маурицио в их глазах.

Однажды – Родольфо тогда еще активно участвовал в делах, но уже часто ездил в Верону лечиться от рака – он вызвал на разговор Алана Таттла, коллегу де Соле по «Паттон, Боггс энд Блоу» в Вашингтоне. Таттл был судебным юристом и защищал Родольфо, Альдо и компанию «Гуччи» в суде против Паоло, так что был близко знаком с семьей. Он только что вернулся из отпуска в Венецию, расположенную всего в часе езды от Вероны. Родольфо встретил Таттла в городе и пригласил пообедать вместе холодным дождливым днем. Только возвратившийся из жаркого солнечного Вашингтона, Таттл оказался не готов к такой погоде.

– Родольфо буквально отдал мне плащ, потому что у меня не было своего, – рассказывал он.

Двое пообедали в местном ресторане, а затем направились на долгую прогулку вдоль извилистых венецианских каналов. Родольфо рассказал, как годы назад именно здесь женился на Сандре Равель, и вспомнил, как по берегам каналов выстроились поздравители и забрасывали их гондолу цветами.

– Он знал, что умирает, хотя и не сказал мне об этом, – говорил Таттл. – Он вкратце рассказал мне о Маурицио и о своих беспокойствах на его счет. Он хотел, чтобы мы с Доменико де Соле позаботились о его сыне.

Закончив речь, Родольфо сел в водное такси, изящно взмахнул рукой и исчез.

– Он всю жизнь был актером, – замечал Таттл. – Вся эта сцена была прекрасно поставлена и очень трогательна.

Позже тот же монолог услышал и де Соле.

– Родольфо было страшно, – рассказывал он. – Он понимал, что у Маурицио нет чувства меры.

Поначалу Родольфо не доверял Патриции, но в итоге решил ей открыться. Сама она рассказывала, что Родольфо сказал ей так: «Когда у него появятся деньги и власть, он изменится. Ты поймешь, что твой муж стал другим человеком». Патриция ему тогда не поверила.

Поначалу, после смерти Родольфо, Альдо внимательно следил за Маурицио. Он знал, что смерть младшего брата пошатнет достигнутый, несмотря на войны с Паоло, статус-кво. Они поровну поделили бизнес, основываясь на простых принципах: во-первых, компания должна оставаться в руках семьи и только члены семьи имели право решать, как развиваться, в какую сторону и с какой продукцией. Во-вторых, бизнес был поделен на две четко определенные части: Альдо управлял американской компанией «Гуччи» и розничной продажей, а Родольфо занимался «Гуччио Гуччи» и производством в Италии. Такое разделение сфер влияния хорошо работало; когда Родольфо умер, компания «Гуччи» вела крайне успешную торговлю. Под ее началом работали двадцать собственных магазинов в крупных столицах мира, сорок пять магазинов по франшизе от Японии до США, были прибыльная беспошлинная торговля и успешный оптовый бизнес, связанный с GAC. Сражения с Паоло утихли, и у Альдо нашлось время насладиться ролью патриарха семьи.

– Я был локомотивом, а вся семья – моим поездом, – довольно заключал он позднее. – Локомотив без состава бесполезен, а состав без локомотива – он попросту не двинется с места!

Альдо надеялся, что, несмотря на смерть Родольфо, дела «Гуччи» будут идти так же, как и раньше. Он недооценил три фактора. Первый: желание Маурицио вывести компанию за рамки семейных правил, которые до того приносили делу успех. Второй: решимость Паоло завоевать право вести дела под своим именем. И третий: отношение Налогового департамента США к уклонению от уплаты налогов. Прежний порядок сохранился в «Гуччи» едва ли на год.

До того как Родольфо не стало, о том, что его сын унаследует 50 процентов в компании, не заходило речи. Родольфо прямо говорил своим сотрудникам: после его смерти Маурицио получит все, «но ни минутой раньше». По опыту Альдо и Паоло он мог судить о том, чем чревата слишком ранняя передача власти. Он был убежден, что Альдо поспешил отдать своему сыну собственность, чем и нарушил равновесие, и сам поклялся не совершить ту же ошибку.

Завещание Родольфо было найдено не сразу после смерти, однако Маурицио, его единственный сын, все равно считался наследником по итальянским законам о наследстве. Через несколько лет после смерти Родольфо, когда Маурицио оказался завален юридическими проблемами в связи с наследством, группа следователей налоговой полиции Италии обнаружила завещание в сейфе компании, который пришлось открывать паяльником, так как ключ не удалось найти. Родольфо записал свою последнюю волю собственноручно, своим витиеватым почерком, и все оставил, как и ожидалось, своему «unico, adorato figlio» – единственному обожаемому сыну. Кроме того, Родольфо оставил распоряжения своим верным домашним, в частности Туллии, Франко и Луиджи.

На первом семейном совете, состоявшемся после кончины Родольфо, Маурицио, Альдо, Джорджо и Роберто напряженно окидывали друг друга оценивающими взглядами. Несмотря на краткую речь Маурицио о том, как он хочет работать вместе со всеми на будущее «Гуччи», остальные не восприняли его всерьез.

– Avvocatino! – сказал Альдо. – Не увлекайся. Тебе еще нужно многому научиться.

Никого не удивило, что Маурицио получил в наследство 50 процентов компании, но все раскрыли рты от изумления, когда Маурицио продемонстрировал им подписанные акции, доказывая, что отец незадолго до смерти переписал всю свою долю на него – и сэкономил около 13 миллиардов лир (8,5 миллиона долларов) в налогах на наследование. Семья усомнилась, не подделаны ли подписи.

Маурицио остался недоволен тем, что ему не удалось заручиться поддержкой семьи на совете, и вскоре он отправился на личную встречу с Альдо в Рим. Он надеялся, что дядя даст ему благословение на планы осовременить «Гуччи». Одна из римских помощниц Альдо подслушала их разговор: пренебрежительно качая головой, Альдо указал Маурицио на дверь.

– Hai fatto il furbo, Maurizio, ma quei soldi non te li godrai mai, – сказал он. – Ты очень умен, Маурицио, но этих денег тебе не видать!

Маурицио не испугало противодействие родни: он разработал новый план превращения «Гуччи» в глобальную фирму по торговле предметами роскоши с профессиональным международным управлением, поставленной на поток разработкой, производством и распространением, а также сложными маркетинговыми техниками. Образцом для подражания стала для него французская семейная фирма «Гермес», которая в своем развитии не отказалась ни от семейного характера, ни от высокого качества товаров. Маурицио хотелось вернуть «Гуччи» на один уровень с «Эрмес» и «Луи Виттон»; его пугала мысль остаться на одном уровне с Пьером Карденом, французским дизайнером итальянского происхождения, который вошел в историю моды, разработав знаменитый жакет «Бар» для «Кристиан Диор», а затем превратил торговлю своим именем практически в искусство, продавая автографы на всем – от косметики и шоколада до бытовой утвари.

Идея Маурицио по развитию «Гуччи» была хороша; вопрос был в том, как ее воплотить. Компания была разделена между членами семьи, и каждый защищал свое право следовать собственному представлению о том, что для «Гуччи» лучше. И хотя у Маурицио оказалась самая большая доля в компании – 50 процентов, – руки у него были связаны. Напротив него за столом переговоров находился Альдо, владелец 40 процентов в Guccio Gucci SpA; у Джорджо, Роберто и Паоло было по 3,3 процента. В «Гуччи Америка» у Альдо было 16 %, а у его сыновей – по 11,1 %. Маурицио почти ничего не мог сделать без их консенсуса, а им его идеи были не по душе. «Гуччи» держалась благодаря былой славе и приносила внушительную прибыль, которой хватало на жизнь, – и никто не видел нужды ничего менять.

И все же Маурицио настойчиво следовал своим планам – насколько мог. С помощью Роберты Кассоль он обновил рабочий состав «Гуччи». Как и отец, он не любил конфликтов, поэтому попросил Кассоль уволить многих опытных сотрудников, которые, по его мнению, уже не соответствовали изменившейся индустрии предметов роскоши.

– В детстве он передавал через меня то, чего не решался сказать отцу; теперь же он говорил мне: Роберта, пора дать расчет тем-то и тем-то, – рассказывала Кассоль. – Это была хрупкая, нерешительная личность.

В то же время положение самого Альдо в «Гуччи Америка» пошатнулось. В сентябре 1983 года на основании судебных материалов, поданных Паоло, Налоговый департамент США начал проверку по финансовым делам Альдо Гуччи и магазинов «Гуччи». К 14 мая 1984 года Департамент юстиции уполномочил прокуратуру США возбудить дело в Верховном суде. Альдо, который был крайне умен в деловых вопросах, не понимал американского отношения к налогам, хотя и получил гражданство Соединенных Штатов в 1976 году. Обычный итальянец относится к правительству со скепсисом и недоверием, поэтому считает, что платить налоги – все равно что бросать деньги коррупционерам почти безвозмездно. Американская поговорка «Есть лишь две надежных вещи в жизни: смерть и налоги» итальянцу просто была непонятна, особенно в 1980-х годах. В наши дни правительство Италии пытается навести порядок в вопиющей неуплате налогов, а в те времена человек считался тем умнее, чем больше ему удастся не заплатить государству. Этим почти хвастались. Де Соле, который мыслил скорее как американец, чем как итальянец, занимался налоговым законодательством и пытался донести до Альдо серьезность ситуации.

– Я прочел целый доклад всему семейству в отеле «Галлия» в Милане, – рассказывал де Соле, – и объяснил им, что это серьезная проблема. Мне ответили: «Не говорите глупостей! Альдо – прекрасный человек и много сделал для общества, его не тронут». «Вы не понимаете, – говорил я им. – Америка – это вам не Европа. Речь идет о серьезном правонарушении, Альдо Гуччи посадят за решетку!»

Никто не воспринял слова де Соле всерьез, и «гуру Гуччи» просто отмахнулся от разговора.

– Ты всегда был таким пессимистом, – снисходительно заметил он де Соле, который продолжил работать в компании и после смерти Родольфо.

– Альдо оставался все тем же тираном и отказывался это обсуждать, – вспоминал Пилоне.

Тем временем де Соле выяснил, что, помимо нелегального вывода миллионов долларов из «Гуччи Америка» в собственные офшорные компании, Альдо сам обналичил чеки на имя компании на сотни тысяч долларов.

– Альдо жил как король, но на каждом шагу крупно мошенничал! – говорил де Соле. – Этим он навлекал катастрофу и на себя, и на компанию.

Де Соле умолял Альдо одуматься. Он позвал Альдо и Бруну в Вашингтон, где вместе с женой – та тогда жила в городе Бетесда, штат Мэриленд – пригласил их в гости на ужин.

– Я сказал Альдо: пойми же, я ничего против тебя не имею, – рассказывал де Соле. В какой-то момент в ходе ужина Бруна в слезах отвела де Соле в сторону и попросила все ей объяснить.

– Я сказал ей: простите, но он и правда рискует тюремным сроком, – сообщал де Соле. – Альдо отрицал реальность. Он считал «Гуччи» своей личной игрушкой. Для него не было границы между личным и корпоративным – он считал, что раз отстроил все это с нуля, то заслуживает пожинать плоды своих трудов.

По словам де Соле, поначалу он не мог убедить даже Маурицио в том, что последствия для Альдо будут серьезными.

– Ты не понимаешь, – объяснял ему де Соле. – Если Альдо окажется в тюрьме, он не сможет больше управлять компанией. Что-то надо делать!

Наконец Маурицио сдался. Уязвимость Альдо в налоговом вопросе шла на пользу его далеко идущим планам по обновлению «Гуччи». С помощью Пилоне и де Соле он построил план по захвату совета директоров. Единственным способом заполучить власть было договориться с кем-то из двоюродных братьев. Но с кем? Джорджо был слишком сдержан, консервативен и верен Альдо. Раскачивать лодку он бы не стал. Роберто был еще консервативнее, к тому же его заботило будущее его шестерых детей. Оба они были слишком довольны текущим положением дел в «Гуччи». Единственным вариантом был Паоло, отщепенец в семье, который не разговаривал с Маурицио уже два года – с того самого скандала на совещании. Но Маурицио знал и о том, что Паоло был прагматиком и испытывал финансовые трудности: полученную от «Гуччи» неустойку за увольнение он уже растратил. И Маурицио решил обратиться к нему с предложением. Он взял телефон и набрал номер Паоло в Нью-Йорке.

– Паоло, это Маурицио. Мне кажется, нам нужно поговорить. У меня есть идея, которая решит и твои, и мои проблемы, – сказал он. Они договорились встретиться в Женеве утром 18 июня 1984 года.

Паоло и Маурицио прибыли на место, в отель «Ричмонд», почти одновременно. За столиком на террасе с видом на Женевское озеро Маурицио изложил Паоло свой план по созданию новой компании, «Гуччи Лицензинг», со штаб-квартирой в Амстердаме, чтобы решить налоговые вопросы: эта компания контролировала бы все лицензии, выдаваемые от имени «Гуччи». Маурицио получил бы 51 процент контроля над компанией, Паоло – остальные 49 % и должность президента. В обмен Маурицио просил Паоло отдать свои 3,3 % голосов на совете акционеров «Гуччио Гуччи» в пользу Маурицио и его 50 %. Тогда Маурицио выкупил бы долю Паоло чуть позднее за 20 миллионов долларов. Наконец, Паоло и Маурицио должны были отказаться от любых исков в отношении друг друга. Кузены завершили встречу рукопожатием и договорились, что отдадут своим адвокатам распоряжение готовить нужные документы.

Свое соглашение они подписали через месяц, в офисе банка «Кредит Суисс» в Лугано, где Паоло вложил свои сертификаты акций, а Маурицио сделал добросовестную выплату в два миллиона долларов. Маурицио получил бы контроль над акциями в новой компании, «Гуччи Лицензинг», когда она будет учреждена, и выплатил бы Паоло еще 20 миллионов до обговоренной суммы в 22 миллиона долларов. При этом он получал голос Паоло и, следовательно, контроль над компанией «Гуччи».

Совет акционеров «Гуччи Америка» собирался в Нью-Йорке каждый год в начале сентября. На повестке собрания было всего несколько пунктов: принятие результатов первого полугодия 1984 года, план на открытие новых магазинов и назначение нескольких работников.

Роберто вспоминал: раньше, когда делом управляли Родольфо, Васко и Альдо, собрания были приятной семейной встречей: трое братьев собирались вместе, чтобы поставить печать под всем, что хотел сделать Альдо.

– Между ними было такое доверие, что они просто соглашались со всем, чего он хотел, не протестуя, а затем отправлялись в город развлекаться.

В выходные перед собранием совета акционеров «Гуччи Америка» Доменико де Соле тайно слетал в Сардинию, где Маурицио и Пилоне следили за отборочными турами: выбирали итальянскую команду для Кубка Америки по парусному спорту. Они остановились в отеле «Черво» в Порто-Черво, который построил Ага-Хан вместе с расположенным неподалеку Порто-Ротондо, – эти эксклюзивные места отдыха считаются одними из лучших в Италии. Построенная по плану деревня Порто-Черво простирается от центральной площади, окруженной кафе, ресторанами и дизайнерскими бутиками, выкрашенными в один и тот же нежно-розовый цвет, с видом на залив, на котором стоят на якоре роскошные яхты и моторные лодки богатых итальянских отдыхающих. На суровых взгорьях, высящихся из воды, виднеются залитые солнцем террасы и ухоженные сады роскошных частных вилл. Искусственный стиль Порто-Черво и Порто-Ротондо, свойственный итальянским нуворишам, контрастирует с естественной сдержанной красотой Сардинии.

Днем Маурицио, Пилоне и де Соле мчались на скоростном катере Пилоне, «Магнум 36», по пенистым волнам, обгоняемые шустрыми гоночными катерами; вечером они ужинали при свечах на террасах Порто-Черво и обсуждали свой план, который был на удивление прост. Де Соле, секретарь совета директоров «Гуччи Америка», отправится в Нью-Йорк и явится на совет акционеров как представитель Маурицио. С представителем Паоло он уже виделся, и тот пообещал голосовать заодно с де Соле. Затем де Соле внесет предложение распустить текущий состав совета и назначить Маурицио председателем американского управления «Гуччи». Поскольку на их стороне будет большинство голосов, другие члены совета не смогут им ничего противопоставить. Согласно протоколу, Альдо лишится своей власти над «Гуччи».

Несколько недель спустя в Нью-Йорке план прошел гладко – даже лучше, чем они ожидали. Совет собирался в переговорной «Гуччи» на тринадцатом этаже здания магазина на Пятой авеню. Перед началом собрания де Соле представил доверенность, позволявшую ему голосовать от имени Маурицио. Через несколько минут то же сделал и представитель Паоло. Альдо находился этажом ниже, у себя в кабинете: он решил не присутствовать на собрании, ожидая обычной рутины. Вместо себя он отправил исполнительного директора «Гуччи», Роберта Берри.

Де Соле попросил слова. С огромного портрета основателей компании, висевшего на стене позади стола для переговоров, усмехался, попыхивая сигарой, сам Гуччио Гуччи.

– Я хотел бы вынести на повестку собрания предложение о роспуске совета акционеров, – буднично произнес де Соле.

Берри округлил глаза, изумленно открывая рот.

Предложение почти тут же поддержал доверенный Паоло.

– Я… я… я прошу сделать перерыв в заседании! – пробормотал Берри, а затем выскочил за дверь и кинулся в кабинет Альдо рассказывать о случившемся.

Альдо оживленно болтал по телефону с кем-то в Палм-Бич; когда Берри перебил его, он повесил трубку.

– Доктор Гуччи! Доктор Гуччи! Вам сейчас же нужно наверх! – выпалил Берри. – У нас революция!

Альдо молча выслушал своего подчиненного.

– Если так все сложилось, то незачем и подниматься. Мы ничего не сделаем, – сухо ответил он. Альдо ошибся в Маурицио: он боялся, что молодой племянник совершает серьезную ошибку.

Берри вернулся и безуспешно попытался прервать собрание на том основании, что адвокат Альдо, Милтон Гульд из престижной юридической конторы в Нью-Йорке, не смог присутствовать на собрании по случаю еврейского праздника. Де Соле и представитель Паоло проголосовали за то, чтобы распустить совет и назначить Маурицио Гуччи председателем «Гуччи Шопс Инкорпорейтед».

Альдо вышел из здания; он был бледен. Его собственный племянник, тот самый, в котором он когда-то видел преемника, устроил против него переворот. Маурицио стал ему врагом.

Вскоре после этого события Альдо встретился с Джорджо и Роберто; к несчастью, они лишь поняли, что ничего нельзя изменить: Маурицио вместе с Паоло успешно взяли компанию под контроль. На следующем собрании «Гуччио Гуччи» во Флоренции все произошло по тому же сценарию.

Семья Гуччи заранее договорилась и подписала соглашение в Нью-Йорке 31 октября 1984 года – это соглашение было заверено собранием акционеров во Флоренции уже 29 ноября. Маурицио получил четыре из семи голосов в совете директоров и был назначен председателем «Гуччио Гуччи». Альдо назначили почетным президентом, а Джорджо и Роберто – вице-президентами. Джорджо оставался управляющим магазином в Риме, а Роберто – администратором компании во Флоренции.

Маурицио был вне себя от счастья: именно этого он и добивался. У Альдо остался важный титул, но его фактически лишили влияния; двоюродные братья оставили при себе свои роли в компании, а ему, Маурицио, досталась власть. Даже больше: он сумел превратить акции Паоло в фактор устойчивости. Пресса, которая упоенно обсуждала семейные междоусобицы, заговорила о Маурицио как о герое: «Нью-Йорк таймс» назвала его «примирителем семьи», изобразив образцом спокойствия среди шумных распрей, которыми полнились колонки светских новостей.

Маурицио созвал собрание руководящих сотрудников во Флоренции, пригласив около тридцати человек в овальный конференц-зал, который работники в шутку называли Залом Династии, отсылая к популярному на тот момент сериалу. Сотрудники компании собрались за большим деревянным столом в окружении темных стен, облицованных деревом, и четырех мраморных бюстов, которые символизировали четыре континента. Маурицио рассказал собравшимся работникам офисов и фабрики, какой ему виделась новая компания «Гуччи».

– «Гуччи» – как хороший гоночный автомобиль, – нерешительно начал он, глядя на давно знакомые лица вокруг, и попробовал привести знакомый им пример. – Скажем, как «Феррари». А мы ведем ее, как водят «Чинквеченто».

(«Чинквеченто» была маленькой и практичной моделью «Фиата», появившейся после войны.)

– Но сегодня за руль «Гуччи» сел новый водитель. И с правильным мотором, правильными деталями и правильной механикой мы выиграем эту гонку! – сказал он и широко улыбнулся: тема стала ему ближе. В конце своей речи он спросил у молчаливой публики, нет ли вопросов. Изо всех собравшихся – кто-то нервно ерзал на месте, кто-то откашливался – Маурицио остановился взглядом на Никола Ризикато: этот человек начинал служащим в миланском магазине и дошел до должности управляющего на Виа Торнабуони. Ризикато был уже не молод, и Маурицио вырос у него на глазах.