Текст книги "Магия лжецов"

Глава восьмая

Со скоростью людей, пьющих, когда им нечего сказать, мы с Табитой приканчивали уже по второму напитку. Выбранный ею бар был залит тусклым светом, в одном углу стоял старомодный музыкальный автомат, а в дамской комнате – аппарат по продаже презервативов, за барной стойкой, согласно меню, работал многообещающий бармен, который смешивал крепкие напитки, что меня полностью устраивало. К тому времени как я появилась, Табита уже опережала меня в количестве выпитого. Пришла я поздно, зато больше не слышала тот призрачный шепот. Она не злилась за опоздание, но где-то все равно незримо велся счет, и он точно был не в мою пользу.

Табита заказала себе пряные, дымящиеся коктейли: хабанеро[4]4
  Хабанеро – жгучая разновидность перца чили.


[Закрыть] и мескаль[5]5
  Мескаль – напиток, получаемый путем дистилляции ферментированного сока агавы.


[Закрыть]. Я же предпочла лайм и имбирь с каким-нибудь прозрачным крепким алкоголем на выбор бармена. Для нашего разговора мы выбрали темы, к которым обычно обращаются, если давно не видели человека и еще не особо его понимают. Много пустой болтовни и ухода от ответов; случайное упоминание событий, пережитых вместе в давние времена. Мне хотелось объяснить ей, что я уже не та Айви, какую она помнит, а потом поймала себя на мысли: что она все та же прежняя Табита – и я начала сомневаться в себе. Возможно, я нисколько не изменилась. Возможно, мне просто нравилось думать, будто я прошла долгий путь – удобная отговорка, чтобы было проще каждую ночь возвращаться домой, в неизменно пустую квартиру.

Наконец, когда мы заказали себе по третьему напитку и ведерко попкорна на двоих (с морской солью и розовым перцем, за девять долларов), у нас завязался настоящий разговор. Табита с блеском в глазах сидела, склонившись ко мне через стол, и смеялась над тем, что я рассказывала. Смех у нее был приятный, не наигранный. Я тоже, чтобы не остаться голодной, подалась вперед и не смогла устоять перед зовом открывшихся возможностей.

Дело все в том, что я склонна отпускать вещи. Отпускать людей. Я не умею цепляться за них – пытаюсь, но то ли держу не слишком крепко, то ли не достает силы, и они попросту уходят. Всегда. Сейчас же хватило всего трех напитков, чтобы в глазах Табиты зажегся блеск, мы склонились друг к другу, и зазвучал ее смех; быть может, быть может, быть может, это-то я смогу удержать. В конце концов, мы сестры. Я подумала, как было бы здорово побороть нашу отчужденность и все исправить, в моем сердце затеплилась надежда, которую я долгое время не позволяла себе испытывать.

Возможно, у нас получится.

Если только сначала я все не испорчу.

– Так, ты с кем-нибудь встречаешься? – спросила я. На ее лице появилось удивление. – Ну, я просто вспомнила, как на прошлый День благодарения папа упоминал, что ты якобы познакомилась с какой-то девушкой. Ему показалось, ты была очень взволнована…

– Ничего не вышло, – перебила она меня. А потом отрывисто, как захлопнула дверь, улыбнулась, и поверхность ее напитка покрылась корочкой льда.

Это была ошибка. Не стоило напоминать ей о том, как папа расспрашивал нас о делах. И как мы потом отменяли отпуск, лишь бы только не сидеть друг напротив друга. Черт, черт, черт.

– Айви, – проговорила она, с яростным хрустом проковыряв трубочкой слой льда в своем стакане. – Я ценю то, что ты делаешь, но посмотрим правде в глаза. Не нужно пытаться вернуть то, чего нет. Давай просто поговорим о том, ради чего мы собрались. Мы же здесь не для того, чтобы становиться лучшими подругами, верно?

Ох.

Внезапно мой стул показался мне мал.

– Да, конечно. Я сейчас вернусь, – сказала я и, не дожидаясь ее ответа, направилась в сторону туалета.

Закрывшись в кабинке, я прижалась лбом к исцарапанной двери. Стиснула кулаки. Как жаль, что я недостаточно пьяна. Или достаточно. Я вонзила ногти в ладони и уставилась на свою обувь: практичные ботинки с вполне деловыми на вид мысками – с такими я могла бы сойти за свою в компании людей, носивших пиджаки. Интересно, Табита их заметила? Что она подумала о них? Что подумала обо мне после стольких лет? Мы же здесь не для того, чтобы становиться лучшими подругами.

Я стояла над раковиной и держала руки под струей воды до тех пор, пока жидкое мыло окончательно не смылось. Точно такое же я использовала у себя в офисе – такое же бесполезное. На свое отражение в зеркале я смотреть не стала. Проклятая Табита. Она до сих пор вытворяла тот трюк с глазами, отчего они казались большими, распахнутыми, живыми. Дело не в макияже, нет. Это все чертова магия. Я не любила смотреть на себя, видеть эти глаза и знать, что у нее точно такие же, хотя она почему-то решила, что они недостаточно хороши и должны выглядеть лучше.

Я расправила плечи и зашагала к столу, напустив на себя вид, будто это не я только что вела с собой ободряющие беседы в туалете, где стены были исписаны телефонными номерами. Не знаю, почему меня это так волновало – Табита вообще ни на что не обращала внимания. Она игралась с салфеткой из-под моего третьего коктейля, крутила ее между пальцами, пока влага с моего стакана стекала по стенкам на стол и собиралась в лужицу. Почти каждую секунду она щелкала по ней указательным пальцем. Я пригляделась внимательнее и увидела, что она делает: превращает ее то в воду, то в кору дерева, то в прозрачный пластик, то в нечто, напоминающее кость.

Когда я села на свое место, Табита щелкнула по салфетке последний раз, и та вновь появилась под моим стаканом в виде аккуратного квадратика из медной сетки.

– От нее останутся зеленые следы на столе, – заметила я.

– Ты говоришь о меди, – ответила она и отпила из своего бокала. Я опустила глаза: моя медная салфетка приобрела более коричневый оттенок, чем был до этого. Когда я снова перевела взгляд на Табиту, свет от уличного фонаря падал на ее волосы под таким углом, что они мерцали.

Я стиснула челюсти до скрежета в зубах.

– Ита-а-а-ак. – Подняв брови, она уставилась на меня поверх своего коктейля. – Ты хочешь знать о теоретической магии, я права?

Я не сводила глаз с металлической сетки под моим стаканом. Нет. Мне не хотелось знать о магии. Мне хотелось встать, выйти и сделать вид, что я ничего об этом не знаю. Я перекатывала слова на языке словно ириску: «Забудь. Я не стану браться за это дело. Прощай».

Я представила себе, какое облегчение отразится на ее лице, когда она поймет, что ей не нужно рассказывать мне о магии. Что ей вообще не нужно со мной говорить. Представила, как мы допиваем свои напитки, оплачиваем счет и расстаемся. Я возвращаю почти нетронутый гонорар Торрес и снова принимаюсь делать снимки неверных супругов и страховых мошенников. Вновь прячусь в своем уютном гнездышке из маленькой лжи и измен – мысль такая заманчивая.

А потом я увидела, как медная подставка под моим бокалом стремительно позеленела – результат явно не только воды или воздуха. В моей голове тут же нарисовалась другая картина. Убийство Сильвии Кэпли распространяется по Осторну, окисляя и разлагая все вокруг. Мой отец на Рождество наблюдает за тем, как Табита превращает сосновые ветви в ледяные скульптуры, и в его глазах плещется сомнение. К сожалению, его дочь-маг не способна исправить все.

Две стороны одной медали, и всего один выбор. Узнать о магии и решить это дело или вернуться в тишину своего подвального офиса. Поговорить с сестрой или лишиться возможности раскрыть убийство.

Уйти или остаться.

Я взглянула на Табиту.

– Да, – произнесла я. – Расскажи мне о магии.

Спустя четыре часа, еще несколько коктейлей и три ведерка дорогущего попкорна нас выпроводили из закрывавшегося бара. Мы попросили у бармена воды – он плеснул ее нам в два стакана из биоразлагаемого пластика – и вышли во влажный ночной воздух. Дверь за нами закрылась, неоновая вывеска «ОТКРЫТО» потухла, окно погасло и опустело.

– Мне кажется, я поняла, – сказала я, прислонившись к стене бара и глядя на то, как в свете уличных фонарей кружит слабая морось. – Действительно поняла.

– Нет, не поняла, – возразила Табита, усевшись возле моих ног. – Но это нормально. Ты и не должна понимать. В том-то все и дело! Это теория.

Я сползла по стене и устроилась рядом с ней – мы спрятались снаружи бара под навесом. Тент не спасал от летевших мелких капель, но дождь был несильным, так что нас это не волновало. Впрочем, не совсем. Я пнула ногой ботинок Табиты.

– Мы так долго не говорили с начальной школы.

Ее голова безвольно повисла.

– С тех пор как я сделала твою розовую заколку для волос зеленой. Ты тогда ужасно разозлилась на меня. – Нахмурившись, она спрятала подбородок в воротник. – Да и по-прежнему злишься.

Я ничего не сказала. До нас донеслись голоса флиртующих бармена и официантки: что ты делаешь сегодня после работы, чем планируешь заняться завтра утром, как насчет того, чтобы зайти ко мне. Табита хлюпнула носом, и мне стало ясно, что та сильно пьяна. Я и сама порядочно набралась. Я порывисто потянулась к ней и взяла за руку.

– Прости меня, Табби. Прости, что веду себя как последняя сволочь.

Она снова громко шмыгнула носом.

– Когда ты уже простишь меня за то, что я маг?

Я сжала ее ладонь и, откинувшись назад, стукнулась головой о кирпичную стенку.

– Наверное, никогда, – проговорила я.

Она тихонько рассмеялась и стиснула мою руку в ответ.

– Когда это началось? Твоя ненависть ко мне?

Обычно я уходила от подобных вопросов, но уличные фонари в облаке дождевой пыли походили на волшебные огни, Табита держала меня за руку, а между нами витало нечто, что можно было назвать магией, если не знать, какая она на самом деле – настоящая магия.

– Через полгода после твоего отъезда в Хедли, – сказала я.

– Правда?

– Ага. – Я постучала пальцем по ее большому пальцу. – Когда ты в первый раз приехала домой на весенние каникулы.

– Это все из-за моих волос? – Значит, она тоже это помнила. Мы тогда очень сильно поругались из-за того, что ее волосы стали другого цвета. Табита предложила и мои «улучшить», а я пришла в ярость, потому что она просто не захотела вернуть свой натуральный цвет.

– Нет, не из-за них. – Я пожевала губу. – Из-за зеркала.

– Зерк… Ох.

Уже по одному голосу было слышно, что она не помнит.

– Да. Перед тем, как уехать в школу, ты дала мне зеркало и сказала, будто оно магическое. С помощью него я могу оставлять тебе…

– …волшебные голосовые сообщения, – выдохнула сестра. Память возвращалась к ней. – Боже мой, я и правда сказала тебе, а потом…

– Несколько месяцев я ни о чем не подозревала – продолжала я. – Слала тебе сообщения, ждала ответа, а он все не приходил. Так длилось до Рождества. Потом ты приехала домой, я спросила у тебя о зеркале, но ты лишь посмеялась надо мной.

– Господи, Айви, я была такой дрянью. – Ее голос источал сожаление. Я могла бы еще много чего бросить ей в лицо. Рассказать, как часами говорила с тем зеркалом, даже не задумываясь, что выкладываю сестре свою жизнь: о мальчиках, девочках, моей первой менструации, как боялась учительницы по математике, как волновалась за нее и ужасно скучала по ней.

Я могла бы рассказать, что с тех пор больше не могу смотреть в зеркала без воспоминаний о том смехе; она говорила со мной с презрением, какого я не слышала в ее голосе до отъезда в Хедли. «Не могу поверить, что ты приняла это за правду, Айви. Мы больше не маленькие дети. Повзрослей уже».

Все это я могла бы высказать ей в лицо, заставить ее испытать то же, что и я – недоумение и боль. Вот только сейчас она держала меня за руку.

– Все нормально. Это было давно. Я почти не вспоминаю об этом. К тому же я и сама, наверное, поступала с тобой не лучше.

Она рассмеялась.

– Наверное. Но я почти не помню.

За последние десятилетия это был наш самый откровенный разговор. И у меня больше не было сил его терпеть. Мне казалось, ее смех стискивает мою грудную клетку и выдавливает из легких воздух. Я не знала, что делать. Не знала, как дальше наслаждаться ее обществом. Я подавила нарастающую в душе волну паники.

– Айви. Я должна тебе что-то сказать…

Эти слова она произнесла почти шепотом. Однако я не могла слушать ее, не могла справиться с возникшей между нами близостью. Должна была, но не могла. Все происходило слишком быстро; если она продолжит в том же духе, мне придется признаться, как сильно я хотела, чтобы она вновь стала моей сестрой, и как больно было не говорить с ней столько лет, поэтому предпочла не услышать.

– Так, кто у тебя любимый ученик? – чересчур быстро и нетерпеливо выпалила я.

Табита помолчала. В детстве во время игр она всегда выдерживала паузу, размышляла, позволить ли мне ввести новое правило или нет. И почти никогда не соглашалась – но не в этот раз.

– Наверное, Миранда Яо. – Ее слова практически убедили меня в том, что я нисколько не обидела ее своим вопросом. По крайней мере, я позволила себе так думать.

– Знакомое имя. – В памяти всплыл образ учебной группы девушек из библиотеки, собравшихся вокруг телефона.

Сестра пожала плечами.

– Она из компании Александрии Декамбре. Ты упоминала о встрече с ней, а увидеть ее без свиты – большая редкость. – Табита опустила голову на мое плечо. – Она спортивного вида. Типичная американка, – пробормотала она, и я тут же вспомнила девочку-китаянку в мешковатых баскетбольных шортах, с угрюмо стиснутой квадратной челюстью. – При этом втайне умна. Спокойно может составить конкуренцию Бреа Тейморни.

– Втайне умна?

– Да, – подтвердила Табита. – Она обладает незаурядным интеллектом, но пользуется им по-тихому. – На слове «по-тихому» она понизила голос до шепота и прыснула от смеха. Он оказался настолько заразительным, что я тоже захихикала. Так странно было слышать наш общий смех – он был у нас одинаковым.

Еще несколько минут мы пытались отдышаться – обе одновременно протянули «хва-а-а-атит» и снова зашлись хохотом, – после чего я поинтересовалась, почему Миранда держит свои умственные способности в секрете.

– Ну, потому что Бреа была первой, – ответила она.

– Бреа, что? – Мне показалось, или моя сестра пьянее, чем я думала?

– Бреа была первой, – повторила Табита. – Она первая подружилась с Александрией, а еще она умна. Когда в их компании появилась Миранда, той пришлось предложить что-то иное. – Пару раз промахнувшись мимо трубочки, ей все же удалось сделать большой глоток воды.

– Кажется, я чего-то не понимаю, – в замешательстве протянула я.

Табита поставила на землю свой стаканчик и немного отодвинулась от меня.

– Вот смотри, – сказала она. Я повернулась к ней и обнаружила устремленный на меня взгляд, сверкавший в свете фонарей. Я и забыла, какой напористой она могла быть. – Александрия тщательно отбирает людей. Она собирает свою команду друзей, но… – она икнула и сделала еще один глоток воды. – Но им позволяется иметь только одну отличительную черту.

Я рассмеялась.

– В каком смысле? Одну черту?

Табита кивнула.

– Да. У каждой – она одна. Гляди, сейчас их трое. – Она принялась загибать пальцы. – Бреа – суперумная. Миранда – спортивная. Есть еще Кортни. – Она прочистила горло. – Та у нас – творческая.

– А Александрия какая?

Табита повела плечами.

– Могущественная. Главная среди них. Она их лидер.

– Постой, нет, что-то не сходится. Разве две из них не лесбиянки? Это разрешается, чтобы в группе их было двое? Они не должны быть разными?

Сестра покачала головой.

– Здесь действует другой принцип. Ориентация не относится к отличительной черте. Это просто то, кто они есть. К тому же она не слишком влияет, потому что лесбиянка – только Бреа. Миранда же, хм. – Она помахала руками. – Как же их называют… Когда все в одном. Пансексуалка[6]6
  Пансексуальность – термин, используемый для обозначения сексуального или романтического влечения к людям вне зависимости от биологического пола и гендерной идентичности.


[Закрыть].

Я уставилась на нее.

– Откуда ты вообще об этом знаешь?

Она пожала плечами.

– Они этого не скрывают. Миранда много об этом говорит. Бреа – чуть меньше. Вместе они уже со второго курса. Думаю, даже собираются поступать в один колледж. Из них получилась отличная пара.

– Хм-м. – Минуту мы сидели молча, думали о том, как все изменилось со времен нашего детства и в то же время осталось прежним.

– Да, – произнесла она, после того как надолго приникла к стакану с водой. – Они смелее, чем я была в их возрасте. Тогда я не могла вот так посвятить себя одной девушке.

Я не стала говорить этого вслух, но даже сейчас, насколько мне известно, она никогда не посвящала одной девушке больше, чем несколько месяцев.

– Послушай, – начала я, – а что случится, если кто-то попытается обладать двумя отличительными чертами? Или присвоит себе уже занятую?

В ответ Табита грустно улыбнулась.

– Спроси об этом у Саманты Крэбтри. Когда-то она занимала место творческой подружки. А потом свернула на другую дорожку. – С этими словами Табита провела пальцем по горлу, ноготь оставил на коже след – белую линию. – В следующий миг она уже оказалась в кабинете директора. В связи со слухами о неподобающих отношениях с учителем.

– Да ладно тебе, что? – Я поморщилась, но она уже махнула на меня рукой, вновь откинула голову назад, к стене, и покосилась в мою сторону полуприкрытым глазом.

– Нет, то оказались всего лишь неподтвержденные слухи. Понимаешь… никто бы из нас не стал списывать Тоффа со счетов. Учитель английского. – Она прижала сжатый кулак к макушке. – С мужским пучком на голове, магистр изящных искусств, пишет бесперспективный роман. И, вообще, он какой-то… мерзкий.

Я фыркнула, вскинув бровь.

– Мерзкий?

Табита передернула плечами.

– У меня от него странные ощущения. Сильвия его ненавидела. Говорила, что он пытался с ней заигрывать в учительской. Как-то сказал, что на вид ей восемь лет и если бы носила макияж, выглядела бы на все девять.

– О боже, отвратительно, – сказала я.

– Ага. Но мы сами провели тщательное расследование и не обнаружили ничего неприличного между Тоффом и Самантой. – Она прикрыла свой сощуренный глаз – я вдруг поняла, что с закрытыми глазами мне легче на нее смотреть. Крошечные капельки дождя оседали на ее ресницах и тонких волосках бровей. – Однако слухов было достаточно. Прошлый год очень истощил Саманту эмоционально. В этом семестре она практически не появлялась. По словам ее родителей, она до сих пор не пришла в себя. Сильвия приглядывала за ней. Думаю… с ней все будет в порядке, – добавила она, – но, скорее всего, только после окончания школы. Вся эта история серьезно травмировала ее. – Она с силой ткнула меня указательным пальцем. – Ты только не думай, мы не знали, откуда пошли эти слухи.

Табита замолчала – мне даже показалось, что она отключилась. Потягивая воду, я подумала про Александрию.

– Граффити? – спросила я.

– Ага, – не открывая глаз, ответила сестра. – У меня нет доказательств, да и сама она не признается, но эту надпись сделала Александрия.

– И никто не сумел определить, какое заклинание она использовала?

– Никто, – подтвердила она, ее голос перешел в тихое бормотание, обычно предшествующее сну. – Я изучила некоторые теоретические возможности, но это выходит за рамки даже моего понимания. Так что… теперь тебе ясны мои слова по поводу нее?

Я кивнула.

– Могущественная. – Я снова пнула ботинок Табиты. – Эй, малышка. Не пора ли отвести тебя домой?

Она резко схватила меня за руку, ее глаза распахнулись. Пальцы на ощупь были холодными и влажными.

– Давай побудем здесь еще, Айви. Всего… пару минут. Я н-не х-хочу возвращаться. – От алкоголя и сонливости у нее заплетался язык. Моя сестра держала меня за руку. Мне не хотелось говорить ей «нет». Я пыталась отыскать в себе злость и обиду, испытываемые по отношению к ней всего пару часов назад. Но эта ладонь в моей руке и покоящаяся на моем плече голова – я не могла пока разрушить эти чары.

– Ладно. – Еще несколько минут мы сидели молча. Мой мозг обрабатывал все, сказанное ею. Возможно, у этой загадки простое решение. Быть может, я выберусь из Осторна уже через пару дней с остатками гонорара и воспоминанием о сестре, сжимающей мою руку. Тогда бы я сделала это – раскрыла убийство. Может ли быть все так просто?

– Табита? – прошептала я, надеясь в душе, что она меня не слышит, но она, естественно, услышала.

– Да?

– Мне не хочется спрашивать тебя об этом, но я должна, ты же знаешь. Где ты была в ту ночь?

Ее тело напряглось, она помедлила – стоит ли мне ввязываться в эту игру? – а потом пожала плечами.

– Дома, болела. Пищевое отравление. У нас многие пострадали.

Я хотела тихонько рассмеяться. А получился невразумительный пьяный гогот.

– Это же здорово! Значит, я могу вычеркнуть тебя из списка, да?

У сестры смех вышел в разы лучше моего, когда она встала и принялась стряхивать с брюк грязь. Она вдруг резко протрезвела.

– Да. Нужны какие-то доказательства? Или я свободна?

– Погоди, – на середине слова мой голос надломился. – Постой, нет, я тебе верю. Прости. Я не хотела все сводить к работе.

– Ничего страшного, – ответила она. – Все всегда связано с работой, Айви. – Она смотрела на меня сверху вниз уставшим взглядом. Лужица света от фонаря у нее над головой дрогнула, когда она направила на меня два согнутых пальца.

В следующую секунду я очнулась, стоя на лужайке Осторна, с промокшими от росы штанинами брюк. Как обычно чувствуешь, что тебя вот-вот вырвет, так и я точно знала, что села в такси, которое привезло меня домой. Но что мне действительно запомнилось в промежутке между нахождением возле бара и пребыванием здесь, на траве, это то, каким взглядом смотрела на меня Табита – полным разочарования и удовлетворения одновременно. Словно она предвидела такой исход.

Я вошла в квартиру и огляделась по сторонам. Она была пустой, практически стерильной. Налила себе стакан воды и прошла по коридору в спальню. При виде огромной кровати мне захотелось кричать. Слишком большая и безжизненная, она принадлежала умершей женщине. Я схватила скользкое одеяло и с силой дернула на себя. Матрас сдвинулся, когда оно выскочило из-под его краев. Оставив постель в таком виде, я завернулась в одеяло и побрела обратно в гостиную. Там рухнула на диван, даже не заботясь о том, что рельефная ткань подушки оставит след на моей щеке.

Засыпая, я снова и снова слышала в ушах голос Табиты: «Все всегда связано с работой, Айви. Все всегда связано с работой».