Текст книги "Горькое лекарство"

Глава 20
Родственные узы

Роулингс появился около девяти, привезя бригаду следователей. Он расспросил полицейских, отпустил их и прошел в гостиную. Я села на кушетку.

– Так-так-так, мисс Ви. Никогда не думал, что домашнее хозяйство и содержание помещения в порядке является вашей сильной стороной. Но чтобы до такой степени!.. Нечто особенное.

– Благодарю, детектив Роулингс. Я устроила это специально для вас.

– Вижу, вижу.

Он прошел к стеллажу, где я хранила пластинки и книги. Теперь они валялись на полу, диски вынуты из альбомов, на каждом шагу растрепанные книжки... Он взял наугад два тома.

– Примо Леви? Это еще что за имя – итальянец? Вы читаете по-итальянски?

– Да. Кстати, полицейский предупредил: ничего не трогать до прибытия бригады.

– Ага. Но вас вдруг одолела напасть навести в доме порядок и чистоту. Я вас понимаю. И кстати, мои отпечатки пальцев есть в досье. Так же как и ваши. И теперь детективы бросят все дела и накинутся на изучение вашей пыли, чтобы отделить наши отпечатки от отпечатков пальцев взломщиков. Чудесно. Вопрос: что искали взломщики?

– Убейте, не знаю, – покачала я головой. – Сижу сейчас без работы. Ничем не занимаюсь. Нет причины искать у меня хоть что-нибудь.

– Ну конечно! Это так же достоверно, как я – король Греции... Пропало что-нибудь?

– Ну, я еще не успела пересчитать все книги. Поэтому не знаю, сохранились ли драгоценные романы «Маленькая леди» и «Красавица негритянка». Еще мама подарила мне их на день рождения, когда мне исполнилось девять лет. И мое сердце будет разбито, если кто-нибудь их украл. А мои любимые диски «Озари дивным светом мой путь» и «Поездка в аббатство». Мысль о том, что их тоже похитили, ненавистна мне.

– И все-таки: кто мог подумать, что вы что-то прячете, а детка?

– Вы к кому это обращаетесь? – Я оглянулась.

– К вам, мисс Ви.

– Нет, не ко мне. Я вам не детка!

Он чопорно поклонился:

– Ох, извините меня, миледи Варшавски. Мадам! Позвольте перефразировать: кто все-таки мог подозревать, что вы здесь прячете нечто?

Я пожала плечами:

– Сама бьюсь над этим вопросом с того момента, когда застала квартиру в таком виде. Думаю, это Серджио. Пару дней назад я виделась с Фабиано. Он что-то знает, но молчит. Я так довела его расспросами, что он даже разрыдался. А вчера подрядил какого-то стряпчего предъявить иск доктору Хершель по обвинению в халатности. Вот я и провела целую ночь с Лотти, стараясь ее чуточку приободрить. Возможно, «Львы» решили отомстить за его мужскую неполноценность и явились сюда поразмять мускулы.

Роулингс вынул сигару из внутреннего кармана пиджака.

– Да, – сказала я, – возражаю против вашего курения здесь. И это, кстати, уложило бы наповал всю вашу бригаду.

Он с невыразимой тоской посмотрел на сигару и спрятал ее.

– Это не вы так жестоко избили малютку Фабиано?

– Не так уж и жестоко. А что, он всем рассказывает, что это я?

– Никому он ничего не рассказывает. Но мы видели его в синяках после похорон жены. И слышали, что он попал в автомобильную аварию. Хотя, на мой взгляд, это автомобиль попал в аварию, ударившись о его голову.

– Честно, детектив, это не я. Тоже сомневалась, но, по моим сведениям, он ударился физиономией о ветровое стекло.

– Итак, сестренка, – тьфу, извините, мадам, – давайте помолимся о скорейшем выздоровлении вашего соседа. И если это был Серджио, то у нас есть шанс прижать его к ногтю.

Я с ним согласилась, не потому что хотела, чтобы Серджио сцапали. Бедный мистер Контрерас... Всего два дня минуло, как у него сняли те швы. А теперь еще и это. Я помолилась, чтобы его голова оказалась так же крепка, как он всегда хвастался.

После того как бригада разделалась со всеми формальностями, я подписала множество всяческих протоколов и форм, потом позвонила смотрителю дома и попросила прислать ремонтников починить дверь.

Я также хотела набрать номер Лотти, но у нее и своих забот было по горло, ей не до меня... Я бесцельно бродила по квартире. Нельзя сказать, что ущерб был непоправимый. Несколько струн в пианино порвано, но сам инструмент уцелел. Разбросанные вещи было нетрудно собрать и поставить на свои места. Не как у Малькольма, там все было разнесено на куски. И тем не менее это оголтелый, бешеный налет. Противно! А если бы я оказалась дома... Треск взломанной двери разбудил бы меня, и, вероятно, я бы кого-нибудь подстрелила. Да, худо, что меня тут не было...

Я легла, не в силах заниматься уборкой. Форс-мажорные события последних дней вымотали меня вконец. Какие уж тут занятия по дому... Заснуть я тоже не могла, голова раскалывалась от мыслей. Допустим, старина Монкфиш обнаружил пропажу досье. И вообразил – как он уже сказал газетчикам, – что это дело рук злокозненных поборников аборта. Он нанял кого-то, допустим, тех молодчиков, которых я видела у клиники Лотти, чтобы они ворвались ко мне, устроили погром и забрали досье, под видом банального ограбления.

Это казалось весьма вероятным, даже реальным. Но кто мог догадаться, что бумаги у меня? Не Монкфиш. В любом случае он не знал наверняка. Единственным, кто знал точно, был Питер Бургойн.

Кому он звонил из закусочной? Сказал, что это было нечто личное. Ладно. Но он увез меня на целый день из города! И если связан с этим происшествием, то почему? И кого он мог задействовать с ходу?

Я кружила, кружила, как исступленная; шрамики на лице вновь стали пощипывать от мышечного напряжения... Конечно, я могла бы позвонить ему. Еще лучше – встретиться. По телефону он может вывернуться, но вот лицо у него настолько выразительное, что тет-а-тет я сразу бы смекнула: лжет или нет.

Можно было позвонить Дику. Узнать, есть ли причины у «Дружбы» или Питера бояться, что документы «Ик-Пифф» находятся у меня. Весьма вероятен факт, что Дик представляет интересы «Дружбы». Но что им так уж заботиться о несчастном дурачке Дитере? Впрочем, ясно, какой прием устроил бы мне Дик, обратись я к нему с расспросами.

Итак, действовать – девиз каждого сыщика. Я встала и позвонила Питеру домой. Мне показалось, что его голос звучал обеспокоенно.

– У тебя все в порядке?

– В порядке. А почему ты спрашиваешь? – осведомилась я несколько агрессивно.

– Мне кажется, ты возбуждена. Что-нибудь случилось с Хершель? Иск?

– Пока ничего. Могу ли я приехать сегодня в Баррингтон и забрать у тебя для нее копию истории болезни Консуэло?

– Вик, дорогая, я ведь уже сказал тебе, что займусь этим в понедельник. Даже если мне удастся уладить это с госпиталем сегодня, все равно за уик-энд Лотти не управится ни с чем.

Я попыталась назначить свидание на субботу, но он сказал, что зверски занят с конференцией, даже отгул взял в пятницу, ведь больше свободного времени у него не будет всю неделю.

– Ну, так и быть, – сказала я, – только не забудь о копии для Лотти. Понимаю, это не так важно, как твоя конференция и репутация, но для нее это жизненно необходимо.

– Ох, ради всего святого, Вик. Мне кажется, мы все уже обговорили прошлой ночью. Займусь этим делом в первую очередь в понедельник утром.

Он резко бросил трубку на рычаг.

Внезапно я ощутила неловкость и устыдилась своей подозрительности, чрезмерной прямоты и беспардонности, хотела даже перезвонить и извиниться. Потом подумала: раз уж нет настроения заняться уборкой и не спится, не лучше ли поехать в «Бет Изрейэль» – навестить соседа.

Я уже одевалась, когда позвонил Дик: просто телепатия какая-то. Сотни лет назад, когда мы только познакомились, такой звонок вызвал бы трепет в моем сердце: А теперь меня едва не стошнило.

– Дик? Вот это сюрприз! Стефания знает, что ты звонишь мне?

– Проклятье, Вик. Ее зовут Терри. Могу поспорить, ты нарочно зовешь ее Стефанией, чтобы разозлить меня.

– Нет, нет, Дик. У меня и в мыслях такого никогда не бывало и не будет. Злить тебя! Ха... Что ты от меня хочешь? Не задержалась ли я с выплатой тебе алиментов?

Он раздраженно ответил:

– Офис моего клиента разбили вдребезги двое суток тому назад.

– Какого клиента? У тебя, что, теперь один только остался?

– Дитер Монкфиш, – выпалил он. – Полиция утверждает, что к нему ворвались местные алкаши. Но дверь не была взломана, ее открыли отмычкой.

– А вдруг он просто забыл ее запереть. Такое с людьми бывает, ты же знаешь.

Он проигнорировал мой полезный совет.

– У него пропали кое-какие вещи. Картотека с именами спонсоров и бухгалтерские книги. Он сказал, что ты была у него в четверг, интересовалась этими документами, однако он тебя выгнал. Он думает, что сейчас они находятся у тебя.

– А ты считаешь, что это я открыла дверь отмычкой? Скажу тебе: нет у меня ничего, принадлежащего Дитеру Монкфишу. Даже его мозгов, которые у него набекрень. Клянусь девичьей честью. Ручаюсь головой, что, если ты обзаведешься ордером на обыск и прочещешь помещения, как мое, так и моих друзей, ты и клочка бумаги от документов Дитера или его чокнутых дружков не сыщешь. Понял?

– Ну, может быть, и так, – зло сказал он, не зная, верить мне или нет.

– А теперь, раз уж ты мне позвонил и, в сущности, обвинил в грабеже, что само по себе оскорбительно и преступно, позволь и мне спросить: кто из твоих клиентов оплачивает счета Монкфиша?

Он швырнул трубку. Его манеры настолько «оригинальны» и отличаются таким «вкусом», что диву даешься, как его могла взять партнером фирма, столь ревниво относящаяся к своей репутации.

Я отправилась в «Бет Изрейэль». Полиция не позаботилась снабдить Контрераса охраной. Они посчитали, что он застал взломщиков на месте преступления и угодил под горячую руку. Никто, дескать, не пытался уничтожить именно его. Оспаривать это было трудно, но я подумала, что уж лучше бы с ним кто-нибудь был рядом до тех пор, пока он не придет в себя и не опознает мародеров.

В клинике мне сказали, что он еще без сознания лежит в реанимации, но его жизнь вне опасности. Дежурный ординатор пояснил, что рана неглубокая: больной может прийти в себя в любую минуту, а может остаться в бессознательном состоянии еще некоторое время... Нет, видеть его нельзя: в этот блок пускают лишь близких родственников, по одному, да и то с двухчасовым интервалом.

Сколько раз я горячо доказывала Лотти, что такая практика порочна. Что больной нуждается в присутствии близких, особенно в тяжелые минуты. Аппаратура спасет твое тело, а не дух. Но уж раз я упрямицу Лотти не переспорила, куда уж там было тягаться с ординатором. Все они строго придерживались установленных медициной правил. Кончилось тем, что ординатор просто-напросто ушел из посетительской, тем самым оборвав дискуссию.

Я тоже собралась отбыть, когда вошла перегруженная косметикой женщина лет сорока. Ей бы скинуть килограммов десять лишнего веса – она напоминала раздувшуюся резиновую куклу. В ее фарватере неохотно плыли двое мальчишек, одному лет двенадцать, другому около десяти. На них были хорошо выстиранные джинсы и белые рубашечки для торжественных случаев.

– Я – миссис Маркано, – заявила дама с сильным акцентом. – Где мой отец?

Ну ясно: дочь мистера Контрераса – Рути. Сколько раз я слышала ее пронзительный голос, долетавший с первого этажа, но встретилась с ней впервые.

– Он там. – Я показала на сестринскую палату, примыкавшую к блоку интенсивной терапии. – Дежурная вызовет вам врача.

– А вы кто? – спросила она.

Большие карие глаза мистера Контрераса были пересажены на лицо леди, но в них не было свойственной старику теплоты.

– Ви. Ай. Варшавски, его соседка с верхнего этажа. Это я нашла его утром.

– Ясно, вы та самая, которая втравила его во все эти ужасные передряги. Хм, я должна была бы сразу это понять. Это из-за вас ему голову разбили две недели назад? И вам этого показалось мало? Надо было постараться, чтобы его вообще укокошили! Так?

– Ма, пожалуйста, не надо, – сказал старший из мальчиков; его одолевала неловкость, которую только подростки испытывают при виде родителей, устраивающих дурацкие сцены на людях. – Она вовсе не старалась убить дедушку. Детектив сказал, что она спасла ему жизнь. Ты же знаешь, он так и сказал.

– И ты, ты веришь легавому, а не мне?!

Впрочем; она тотчас повернула борт фрегата с пушками ко мне:

– Он же старый человек! Он должен жить у меня. У нас такой славный дом. В спокойном районе. Не то что в вашем Шанхае, на севере. Там, где на него нападают, высунь он только нос наружу...

И я его единственная дочь! Но он мотается за вами по пятам, как послушная овечка. Всякий раз я от него только и слышу: мисс Варшавски – то, мисс Варшавски – другое. Да я взорваться от злости готова, когда слышу ваше имя... Ну, ладно, говорю, если уж ты ее так любишь, женись на ней! Вот что я ему говорю. Можно подумать, что семьи у него нет. И мой Джо, и я ему уже не подходим? А подходит эта юристка с высшим образованием? Та-ак. И мама ему тоже не подходила!

Старший сын напрасно повторял: «Ма, не надо». И он, и его брат держались поодаль, на лицах – нескрываемое сомнение во всем. Такой вид частенько бывает у посетителей в больнице.

Я была смята ее словоизвержением. Факт, она унаследовала – у папаши его ораторские наклонности.

– Меня к нему не пускают, – сказала я. – Но если вы скажете, что вы его дочь, сестры позовут ординатора, и он вас проведет. Пока. Было очень приятно познакомиться... Я сбежала из клиники, чуть ли не улыбаясь, но Рути выразила словами чувство вины, которое я испытывала. Ну почему, проклятье, старина лез не в свое дело? Зачем потащился наверх? Чтобы там ему череп раскроили?... Его ранили при попытке защитить меня. Прекрасно! Но это означало, что теперь-то я непременно должна найти громил. Стало быть, соревноваться с полицией на том поле, где у нее были все преимущества. Правда, они ничего не знали о досье. И мне? надлежало выяснить, кто же платит моему бывшему мужу.

Если бы меня не знали в его конторе, я могла бы устроиться там секретаршей. И речи нет о том, чтобы выудить что-либо у сотрудников. Начни я копать, сейчас же будет доложено Дику...

Моя квартира выглядела ужасающе, беспросветно, невыносимо. Это был не просто разгром. Без мистера Контрераса дом вообще казался безжизненным. Я постояла у окна. Юные корейцы играли в мяч, лихо гоняя его прямо по помидорным кустикам, благо хозяина не было. Я взяла доски, вырубленные из моей двери, и отнесла их в садик. Под немигающим взглядом мальчишек соорудила импровизированный заборчик вокруг кустиков.

– Больше здесь не играйте, ребята. Поняли?

Те молча кивнули. Я поднялась к себе, чувствуя себя значительно лучше, все-таки что-то сделала, хоть какой-то внесла порядок. И снова погрузилась в размышления...

Глава 21
Прочно связанные

Мистер Контрерас пришел в сознание к вечеру в воскресенье. Поскольку его оставили в реанимационном отделении еще на сутки, я не смогла с ним повидаться. Мне сказали, что он почти ничего не помнит из того, что произошло. Ему вспомнился лишь привычный вечерний уклад: как он готовил ужин, читал газету – результаты гонок, – но хоть его застрели, в памяти – никаких подробностей о происшедшем на лестнице. Не помнил даже, как бежал по ступенькам к моей квартире.

Ни Лотти, ни психоневролог, осмотревший Контрераса, не дали полиции обнадеживающие сведения: не осталось надежды на то, что он вообще когда-нибудь опознает налетчиков. Такое случается, когда резко травмирующий сознание эпизод блокирует кусочек памяти, – временная амнезия. Детектив Роулингс, на которого я наткнулась в клинике, был обескуражен. А я благодарила небо за то, что Контрерас остался жив.

В понедельник утром мой клиент с картонной фабрики решил наконец согласиться с предъявленным мною тарифом. Кто-то из рабочих въехал бульдозером прямо в стену одного из цехов и сокрушил ее, причинив ущерб на сумму в пять «штук». Создалось впечатление, что водитель был полностью невменяем из-за употребления крэка – сырого кокаина. Хозяину фабрики пришлось не по вкусу то; что я приступлю к работе не раньше, чем через неделю, но он согласился на приглашение братьев Стритер. Уже на следующий день двое из них были готовы приступить к работе.

Обеспечив себе таким образом постоянного клиента, я смогла наконец полностью посвятить себя решению собственных проблем. Подозрения по отношению к Питеру смущали меня, а вспомнив о последнем телефонном разговоре, я чуть было не всплакнула. Но вопросы оставались. Я должна была доказать самой себе, что Питер не имел отношения к исчезновению документов Дитера из моей квартиры.

Итак, секретарша Дика. Лежа на полу в гостиной, посреди неубранных книг и пластинок, я закрыла глаза... Ей под сорок, замужем, стройная, элегантная, учтивая, деловая. Регнер. Харриет Регнер.

В десять я позвонила в Шомбург, в «Дружбу-5», и попросила к телефону Алана Хамфриса, исполнительного директора. Женский голос возвестил, что меня соединяют с его офисом.

– Доброе утро, – сказала я, как мне казалось, приятным полуофициальным голосом. – Говорит Харриет Регнер, секретарь мистера Ярборо.

– О, привет, Харриет! Это Джеки. Хорошо провела уик-энд? Кажется, ты немного простудилась?

– Ах, Просто сенная лихорадка, Джеки, этакая сезонная аллергия.

Я покрепче прижала носовой платок к ноздрям, чтобы сделать тембр голоса более гнусавым.

– Знаешь, мистеру Ярборо нужна небольшая информация от мистера Хамфриса... Нет, нет... Не надо меня с ним соединять. Ты наверняка в курсе и можешь мне ее передать. Мы не совсем уверены: оплата счетов Монкфиша занесена на общий счет «корпорации» или должна прийти отдельной платежкой непосредственно доктору Бургойну?

– Минуточку, не вешай трубку... – Я глядела в потолок, мечтая о возможности повидать Дика в тот момент, когда он узнает о нашем разговоре. – Харриет, ты слушаешь? Мистер Хамфрис сказал, что уже утряс эти вопросы с мистером Ярборо. Счет должен поступить Бургойну, но сюда, прямо в госпиталь, на его имя... Алан хочет переговорить с тобой.

– Конечно, конечно, Джеки... О, извини, меня зовет мистер Ярборо, могу я перезвонить через секунду? Отлично...

Я положила трубку. Все ясно, и есть подтверждение данному факту. «Дружба» оплачивала счет, предъявленный Монкфишем. Но почему, ради всего святого, почему?! Вдруг Алан Хамфрис сам фанатичный член безумного общества. Или «Дружба» также занималась пресловутыми «терапевтическими» абортами, как многие другие клиники, особенно на поздних стадиях беременности. И скорее всего именно это беспокоило Хамфриса, тяжким бременем легло на его душу. А в результате он оплачивал счета Монкфиша сам, не внося их в приходную кассовую книгу госпиталя.

Но один болезненный вопрос оставался неразъясненным. Какое отношение имел к происшествию Бургойн? Питер был у меня дома в ту ночь, когда я притащила досье лиги Монкфиша. Но Питеру-то какое до этого дело?

Я с неохотой позвонила в его кабинет в «Дружбе». Секретарь сказала, что он в операционной. Хочу ли я что-нибудь ему передать? Я едва удержалась, чтобы не сказать: «Да. Желаю уточнить, кого он нанял, чтобы избить мистера Контрераса и ограбить мою квартиру». Однако спросила, лишь, как обстоят дела с историей болезни Консуэло.

Запнувшись, она ответила:

– Доктор не дал мне никаких указаний на этот счет. Как ваше имя?

Я назвалась и попросила передать Питеру, чтобы он тут же перезвонил мне, как только вернется из операционной. Я нервно выхаживала по моему оскверненному жилищу, готовая к бою, к действиям. Но к каким? В конце концов позвонила Мюррею Райерсону, заведующему отделом криминальной хроники газеты «Геральд стар», той самой, что дала заметку об ограблении Монкфиша под рубрикой «Пульс Чикаго»...

Весть об ограблении моей квартиры докатилась до отдела в пятницу. Мюррей надеялся на публикацию первополосной статьи, но я сказала, что игра не стоит свеч: ничего пикантного...

Этим утром я поймала его в отделе городской хроники:

– Тебе известны подробности о налете на штаб-квартиру «Ик-Пифф»?

– Ага, значит, ты хочешь покаяться, – тут же реагировал он. – Но это уже история с бородой, Ви. Ай... Зато всем известно, что ты женщина, дающая грандиозное развитие сногсшибательным новостям.

Ему, очевидно, казалось, что он необыкновенно остроумен. Хорошо, что в этот момент он меня не видел.

– Дик Ярборо, – продолжала я, – адвокат Дитера. Это тебе известно? Минуту назад я посмотрела в свой волшебный хрустальный шар, и он подсказал мне, что примерно в конце сегодняшнего дня Дик сам недосчитался кое-каких досье. Ты мог бы расспросить его об этом...

– Вик, какого лешего ты мне это плетешь? Подумаешь! У «Ик-Пифф» досье пропали – невелико дело. Неинтересно. Даже если ты их украла, а потом подкинула адвокату, как там его, это не сенсация.

– Ну что ж, ладно. Я-то думала, что это может стать художественным обрамлением при подаче всей истории со взломом... Но у меня нет материала и неизвестно, у кого он есть. Хотя у Дика он будет самое позднее завтра. Бай-бай.

Я собралась отключиться, но Мюррей вдруг заявил:

– Погоди секундочку. Монкфиш вел толпу на приступ клиники Лотти две недели назад, так? А этот Ярборо – тип, который вытащил его под залог. Ну да! Все это у меня на мониторе есть. А потом и Дитера разгромили, так? Объясни, Варшавски, что происходит?

– Послушай, Мюррей. Объяснений не будет. Ты прав: досье Дитера – не Бог весть что. Ну что ж, как хочешь... Позвоню в «Трибюн».

Я засмеялась, услышав его возбужденное кудахтанье, и повесила трубку, а потом поехала в клинику Лотти посмотреть, как она держится. В первые дни после разгрома было совсем мало работы, но постепенно все вошло в норму, и сейчас приемный покой оказался забитым до отказа. Дети, матери с орущими новорожденными, пожилые дамы с взрослыми дочками, а также одинокий мужчина с дрожащими руками, твердо взиравший в никуда.

Миссис Колтрейн управлялась с этой публикой так же лихо, как опытный бармен с возбужденной толпой алчущих. Она одарила меня профессиональной улыбкой, от ее паники и следа не осталось.

Лотти пообщалась со мной на бегу. Должно быть, за две недели она похудела, хотя и незначительно: скулы заострились, брови энергично сдвинуты. Я поделилась с ней моими хлопотами по добыванию истории болезни Консуэло.

– Еще раз свяжусь с Питером сегодня вечером. Если откажет, то, возможно, ты позовешь на помощь своего юриста Морриса Хэзлтайна?

Лицо Лотти скривилось:

– Он не представляет моих интересов в этой сфере. Придется обратиться к страховой компании. Я им скажу, что пропали документы, это их очень встревожит.

Внезапно она хлопнула себя ладошкой по лбу:

– Стресс дурно действует на сообразительность. Власти штата! А именно: департамент экологии и людских ресурсов. Ведь они производят неожиданные проверки в клиниках, где имела место смерть матери или ребенка. У них должен быть весь материал, касающийся Консуэло. В любом случае – записи, которые делал Малькольм.

– Ну и что ты предпримешь, Лотти? Вот так запросто позвонишь и попросишь их? Мой личный опыт свидетельствует, что власти не очень-то расположены кому-либо помогать...

Лотти высокомерно улыбнулась.

– Обычно – да. Но у меня стажировалась одна дама из этого департамента, Она сейчас там заместитель директора. Филиппа Барнс – мой первый стажер в «Бет Изрейэль». Очень умна и превосходный специалист. Но это было так давно... Женщине трудно получить частную практику, а она к тому же черная. Вот и пришлось ей пристраиваться в казенном учреждении... Послушай. Мне работы еще часа на четыре. Давай-ка позвоню ей, предупрежу. Пойдешь к ней?

– С удовольствием. Буду рада предпринять что-то. А так мы с тобой выглядим как две подставные уточки на стрельбищах в Ривервью...

Я вкратце рассказала Лотти о связи между Дитером и Диком Ярборо.

– Что ты об этом думаешь?

Ее густые брови резко сдвинулись.

– Извини, но всегда ломала себе голову, почему ты вышла за него замуж, Вик?

Я ухмыльнулась:

– Комплекс неполноценности иммигрантки. Он – чисторовный белый, протестант, англосакс... Но почему связь с «Дружбой»?

Лотти подтвердила мои предположения:

– А может, деньги, не уплаченные в виде налога за аборты, производимые в «Дружбе»? У людей разные бывают заскоки...

Ее мысли вновь были заняты работой.

– Сейчас позвоню Филиппе, – торопливо сказала она. Сжала мою ладонь и устремилась к кабинету. Словно кошка: только что была здесь и нет ее. Какое облегчение – убедиться, что Лотти вновь стала сама собой...