Текст книги "Россия и бесы. Когда не стало Родины моей…"

Другой братец-ленинградец с московскими корнями артист Басилашвили, тоже с большевиками никогда не конфликтовавший, разве что, подобно пикейным жилетам, по меткому выражению Астафьева, «пускал шептуны в валенок», поругивая на кухне награждавших его безграмотных чиновников, по сей день не может утихомириться и славит во всю ивановскую Собчака, Чубайса и Гайдара, хотя они после себя и воды не оставили, чтобы ее слить.

Нелегким было мое «коммунистическое» прошлое. В рядах партийных не числился. Все, что Бог помог сделать, состоялось не благодаря, а вопреки власть предержащим. А вот попробовал бы работающий тогда в журнале «Театр» критик Швыдкой не напечатать на обложке, не говорю уже о вклейках, портреты Лаврова, Басилашвили или Ульянова. «Добро» на это давали серые министры, которым и не снились «сила и мудрость» нынешнего их антипода.

Сам москвич, я бесконечно благодарен любимому городу на Неве, значащему так много в моей судьбе. Петербург —

Петроград-Ленинград подарил мне радость общения с выдающимся искусствоведом, художником, реставратором – директором Русского музея Николаем Сычевым и ученым мирового уровня Львом Гумилевым. Ленинград дал возможность встречаться и говорить с Дмитрием Шостаковичем, Николаем Скатовым, Константином Сергеевым и Наталией Дудинской. Северная столица взрастила многих моих друзей и единомышленников: Леонида Творогова, Семена Гейченко, Юрия Спегальского, Всеволода Смирнова и Бориса Скобельцына, возродивших из послевоенного пепла Псковскую землю. В Ленинграде наблюдал и радовался я творчеству Евсея Моисеенко и Петра Фомина – продолжателей лучших традиций русской живописи. Здесь сегодня продолжает трудиться освобождавший Европу от фашизма старейший полиграфист, руководивший многие годы издательствами «Аврора» и «Наука», Сергей Зверев. В Петербурге работает мой друг Виктор Правдюк – высокопрофессиональный тележурналист, историк и публицист, с группой единомышленников завершающий гигантский труд по созданию 85-серийного документального фильма «Вторая мировая. День за днем», уже сейчас похвально отличаемого видевшими его специалистами.

Довелось мне долгие годы сначала учиться, а потом и работать, и дружить с еще одним, не побоюсь этого слова, выдающимся ленинградцем, тридцатилетие без малого руководившим Русским музеем, Василием Алексеевичем Пушкаревым. Роль этого человека в отечественном музейном деле сопоставима разве что с деятельностью Павла Третьякова. Познавший горький привкус тоталитаризма на полную катушку, он в конце концов был изгнан Романовым по наветам обкомовских культурных баловней из родного города и три года назад умер в Москве. Никто из одемократизировавшихся петербургских культуртрегеров не удосужился отдать последнюю почесть славному земляку. Второй год боремся мы с собчаковскими выкормышами, командующими петербургскими музеями, и губернским начальством, пытаясь увековечить память о подвижнике, хлебом которого они и по сей день питаются. Известные художники, ученые, директора музеев подписали обращение к министру культуры A.C. Соколову, который без промедления отправил документ об установке мемориальной доски на доме, где жил прославленный директор, в Смольный, а руководству Русского музея порекомендовал позаботиться о памятном знаке в музейном интерьере Михайловского дворца. С тех пор мы слышим лишь фальшивые отговорки тех, кому наплевать на священную память о прошлом. Вот бы Вам, господин Лавров, вместе с господином Швыдким вмешаться в эту непристойную возню. Поверьте, Пушкарев для русской культуры не менее значимая фигура, чем Товстоногов и другие известные ваши коллеги, именами которых названы театры, кому устанавливаются памятники и вывешиваются памятные доски.

P.S. Письмецо в «Известиях» почему-то напомнило мне деяния Лямшина и Федьки-каторжника, разбивших киот на иконе Богоматери и запустивших туда мышь. Бессмертный автор «Бесов» назвал поступок «героев» «безобразным и возмутительным кощунством». В «Известиях», видимо, к Достоевскому относятся по-чубайсовски, предпочитая разорвать гения на части, потому что уже в следующем номере продолжили гнуть верховенско-лямшинскую линию: телепроизводитель господин Файфман назвал огромной удачей руководимого им Первого канала экранизацию «выдающихся литературных произведений «Московской саги» и «Детей Арбата». Фильм же «Диверсант», принятый ветеранами, как плевок в лицо памяти воевавших и погибших накануне 60-летия Победы, привел в пример как «удачное сочетание высокохудожественного произведения, не вызывающего никаких вопросов, и абсолютно рейтингового лидера». Свояки у Швыдкого повсюду!

Свояки у Швыдкого повсюду!

НТВ – верное чадо бывшего хозяина Гусинского, скрывающегося от российской прокуратуры. Если хочешь узнать, как прекрасен Запад и как смешон и беспомощен родной дом, нажимай на четвертую кнопку – не проиграешь. Зря доверчивый налогоплательщик будет ждать на этом экране встречи с Валентином Распутиным, Александром Солженицыным, Василием Ливановым или Валентином Курбатовым. Не покажут по НТВ пушкинские или тютчевские праздники, аксаковские и рубцовские торжества, не упомянут о приближающемся двухсотлетии Гоголя, не удостоят своим вниманием ежегодно проходящий в Ярославле замечательный музыкальный фестиваль, посвященный великому дирижеру Евгению Колобову. Зато с какими радостными лицами информируют нас медиащелкунчики о хождении во власть молодых, да ранних дочек Гайдара и Немцова, рвущихся в Мосгордуму; постоянно рассказывают о помолвках, тусовках, скандальных эпатажах героев и героинь нашего времени – отпрысков Ельцина, Собчака, Смоленского или тех же Ющенко и Тимошенко.

Скандал, из пальца высосанный Швыдким после упоминания министром культуры о коррупции в стенах швыдковских ведомств, для НТВ стал особо лакомой косточкой. Шоумен проводит на наших глазах внеочередной выпуск «Культурной революции» с провокационным названием «Чиновник без отката немыслим», и НТВ охотно включается в пошленькую игру. Пропустил Швыдкой мимо ушей юридическое обвинение его команды во взяточничестве при разбазаривании трофейных ценностей, за неделю до выступления Соколова сделанное в той же программе «Постскриптум» артистом и режиссером Николаем Губенко, имеющим многолетний опыт служения на высших годарственных постах. Не подал шоумен в суд на Губенко, ибо тот сейчас вне политики. А вот начавшему разгребать авгиевы конюшни в Китайском проезде, ликвидируя последствия швыдковского правления, Соколову надо перекрыть кислород и помешать бороться с временщиками от искусства, щедро подкармливаемыми незадачливым шоуменом. Чем хуже для страны, тем радостнее для представителей второй древнейшей профессии. С какой оперативностью НТВ выплеснуло на экран «новость» о предполагаемом снятии со своих должностей Соколова и Швыдкого и замене их непотопляемым президентским советником Ястржембским. Кто будет проверять достоверность информации или искать инициаторов грязного пиара? Главное – посеять смуту, заставить Соколова волноваться, помешать нормальной работе его ведомства.

Божья роса не сходит с глаз телепровокаторов, когда деза не подтверждается. Они тут же зубоскалят в сюжете, посвященном дню рождения министра, издеваются над правительственными поздравлениями, ставят под сомнение слова юбиляра о твердой уверенности в правильности выбранного им рабочего курса. А через пару дней еще один свояк Швыдкого подбрасывает гнилых дровишек в смрадный костерок выкуривания Соколова с занимаемой должности. И свояк этот не кто иной, как артист и режиссер г-н Табаков, ставший находкой для инсинуаторов с НТВ.

Умеет Олег Павлович, пользуясь актерскими навыками, полученными от великих учителей, прикинувшись этаким доверчивым простачком, котом Матроскиным, нашептать в ушко начальству гадости про неугодных ему людей. Целый вечер НТВ озвучивало табаковский донос на Соколова президенту Путину во время встречи с руководителями ведущих театров. По всем остальным каналам показали деловые выступления Ю. Соломина, Л. Додина, озабоченных плачевным состоянием дел в театральном хозяйстве России, а НТВ смаковало слезный монолог Табакова, издевающегося над новым министром культуры и поющего осанну свояку Михаилу Ефимовичу, который был так щедр с ним. Ни для кого не секрет, что ласковое саратовское телятко умеет сосать больше, чем двух маток, прибегая к запрещенным приемам, которыми частенько пользовался его нахрапистый земляк губернатор и «дипломат» Аяцков.

Слушая сладкоголосую ложь Табакова, вспомнил я почему-то десятилетней давности его юбилей, торжественно отмеченный раздираемой кровавыми междоусобицами ельцинской Россией. В течение трех часов телевидение в прямом эфире демонстрировало непотребное зрелище. На главной сцене МХАТа, освященной талантом Станиславского и его единомышленников, за пиршественным столом, поедая жареного поросенка и запивая его водкой из большущего штофа, вытирал юбиляр засаленные руки о камзол и лез целоваться с восторженными славильщиками. Очень напоминал Табаков своего предшественника из великой мхатовской плеяды, даже внешне схожего с бесцеремонным юбиляром. Гримируясь в уборной, самодовольный тот барин обращался к товарищам по сцене, каждый из которых был гордостью МХАТа, с наигранной непосредственностью и кокетством: «Ну, чего у меня только нет? Квартир у меня три, дачи две, машины две. Жена есть, любовницы имеются. И чего у меня только нет?» Блистательный мастер афоризма, остро чувствующий человеческую ложь и фальшь Борис Николаевич Ливанов лаконично бросил доморощенному Фальстафу: «Совести у тебя, дорогой, нет!» Унаследовавший от отца все лучшее, чем может наградить человека природа, Василий Ливанов был абсолютно прав, когда предложил на историческом здании в Камергерском вывесить мемориальную доску с надписью: «Здесь с 1898 по 1987 год помещался знаменитый МХАТ».

Я поражаюсь, как умеют Табаковы вписаться во все политические режимы. Вот сейчас идет всенародная репетиция 70-летнего юбилея сего национального достояния. Ни одна газета, ни один журнал, радио– или телеканал не обошли самым пристальным вниманием этот красный день календаря. Забыв о пророческих словах Пастернака «Быть знаменитым некрасиво», юбиляр, буквально не закрывая рта, одаривает современников словесным потоком сознания. Бия себя в грудь, отрекается он от коммунистического своего прошлого, чуть ли не в диссиденты просится. И тут же гордо сообщает, что закончил Университет марксизма-ленинизма, а насущные творческие и жизненные вопросы решал напрямую с такими партийными бонзами, как Суслов и Гришин. При этом забывает упомянуть о замечательном руководителе Бауманского райкома КПСС С.А. Купрееве, подарившем ему не одну только «Табакерку», или о комсомольском функционере Олеге Столярове, щедро кормившем гурмана Табакова с присными. За одно воплощение на сцене «Современника» шатровско-ленинских большевиков Табакову сотоварищи каяться следует до конца дней своих. А он, подобно переквалифицировавшемуся в торговца мебелью капиталисту Шатрову, удачно вписывается в ряды преуспевающих рыночных дельцов.

На вопрос восторженной журналистки «Откуда столько мерзости в жизни?» – Табаков отвечает с легкостью и цинизмом необыкновенным: «Ну, накопили. Надо все-таки регулярно «клапан открывать». Обычно это с утра делается (смеется). Я думаю, все начинается с нашей чистоплотности. Это очень простые заповеди, большого ума не надо. С семьи все начинается! Сегодня все ругают телевидение. А меня оно не пугает – как они со мной, так и я с ними. У меня же пульт есть! Пошли вон, дураки паршивые».

Интересно, вырубил ли свой ящик Табаков, когда его свояк Швыдкой, руливший ВГТРК, показывал в смотрибельное время жесткое порно с «актером», похожим на прокурора Скуратова? Сказал ли своему любимцу «дурака паршивого»? Подумал ли он о детях, которым не всякий отец напишет в холодильнике: «Икру не есть – она папина», или запретит смотреть телевизор?

«Новая газета», с не меньшей яростью, чем НТВ, обрушившая лавину оскорблений в адрес министра культуры A.C. Соколова, рассказать о юбилее швыдковского свояка Табакова предложила А. Смелянскому, ректору Школы-студии МХТ («академический» из аббревиатуры убрали, грядет, видимо, черед вычеркивать и «художественный»). Много чего наговорил летописец ефремовско-табаковского периода театра, но главный смысл сказанного – «Табакова охарактеризовать легко: лицедей. Несравненный лицедей нашего Простоквашина». На страницах юбилейного выпуска «7 дней» лицедей «порадовал» читателей сообщением о звонке Президента Путина, пообещавшего ему орденок «За заслуги перед Отечеством» аж 2-й степени.

На этом и закончим наши рассуждения о своячестве Табакова и Швыдкого. Оно имеет те же корни, что и постоянные склоки в эфире между Табаковым и Карауловым. Несовместимость шатровского лицедея и шатровского экс-зятя чисто внешняя. На самом деле они свояки Швыдкого.

P.S. Надеюсь, читатели не заподозрят меня после обращения к своякам Швыдкого с простодушными вопросами в недобром отношении к артистам и режиссерам. Мне посчастливилось работать, общаться и дружить с такими творцами, которые не приняли разрушительного участия в глумливом кинематографическом съезде, где «благодарные» ученики топтали маститых учителей. Преклоняюсь я перед скромностью и совестливостью Андрея Тарковского, Ивана Лапикова, Николая Гринько, Анатолия Солоницына, Станислава Ростоцкого, Сергея Вронского. Восхищаюсь искусством классиков, с которыми не был знаком, но чье искусство помогало нам жить: незабвенными Крючковым, Андреевым, Симоновым, Смоктуновским, Папановым, Черкасовым. Счастлив сверять время с Марленом Хуциевым, Василием Ливановым, Валентином Гафтом, Вадимом Юсовым, Алексеем Баталовым. Свояков у Швыдкого много, но далеко не все.

Единожды солгав

Свобода слова, о которой мы все мечтали и которой упивались на кухонных посиделках в так называемую тоталитарную эпоху, обрушилась на Россию стихийно и нежданно, будто майский снег на расцветшие фруктовые сады. И сразу стало ясно, что сама по себе свобода эта отнюдь не самодостаточна, а скорее вредна и опасна, если ею пользоваться не во благо народное, а ради сиюминутной корысти новых хозяев жизни, присвоивших себе право на такую свободу. Вспомните, например, газеты, журналы и телеканалы конца 80 – 90-х годов, превратившиеся в мутную клоаку либеральной вседозволенности и беззастенчивой лжи, вместо того чтобы обеспечить объективное освещение происходящего в стране. Какие ушаты грязи выливали сорвавшийся с цепи коротичевский «Огонек» и яковлевские «Московские новости» на тех, кто шел не в ногу с «демократами», самозабвенно проклинавшими сталинский и брежневский режимы и возводившими почетные пьедесталы верным детям и внукам ленинско-троцкистской гвардии. Сколько дифирамбов Бухарину, Тухачевскому, Якиру, Литвинову и другим разрушителям России было пропето слугами партийной верхушки, занимавшими главные места у номенклатурной кормушки. С какой щенячьей радостью перекрасившиеся журналы публиковали казавшиеся сенсационными, а на самом деле давно отшлакованные архивные документы о «героях», уничтоживших мировую и отечественную литературную и художественную классику, превративших подлинную культуру в экспериментальный суррогат, столь близкий и дорогой «комиссарам в пыльных шлемах» и «детям Арбата». Закрывали глаза борзописцы на тот факт, что родители этих детишек заняли дома, принадлежавшие ранее истинным арбатским старожилам, уничтоженным красным колесом революции. Возмездие, обрушившееся на их отнюдь не невинные головы со стороны бывшего подельника, превратившегося в тирана, стало законной платой за физическое уничтожение миллионов русских крестьян, лучших представителей отечественной интеллигенции, за пастырей православия, живыми закопанных в землю или сосланных на верную погибель на окраины бывшей империи. Вот их-то и славили писатели, режиссеры, актеры и публицисты, поспешившие поменять партбилеты на иностранную валюту.

Наводнившая книжные прилавки литература подменила свободу слова неприкрытой ложью, дешевизной формы, смакованием запретных тем и растлением подрастающего поколения. Особенно неприятно повели себя авторы мемуарного жанра, поспешившие, по меткому выражению Валентина Распутина, «вывалить чрева на всеобщее обозрение». Бог с ними, вралями и нарциссами. Исписанная бумага, как говорится, две копейки пуд. Но когда, ублажая себя любимых, они возводят напраслину на людей высоко духовных, сумевших и при большевистском режиме остаться нравственными ориентирами, невольно хочется одернуть клеветников, порочащих подвижников, ушедших из жизни, а потому сраму не имущих.

Три года назад, приступая к работе над книгой «Архимандрит Алипий. Человек, художник, воин, игумен», я обратился к людям, имевшим счастье общаться с прославленным настоятелем Псково-Печерского монастыря, с просьбой поделиться со мной своими воспоминаниями о батюшке. Вспомнились рассказы игумена о молодом ленинградце Мише Шемякине, которому он помогал, как и многим другим неофициальным художникам. Словом и делом благословил он начинающего мастера, покидавшего Родину не по своей воле. Архимандрит Алипий в наших с ним мимолетных беседах вспоминал и о других подпольных творцах, искавших у него поддержки и понимания. Передавая мне фотоальбомы их выставок, игумен говорил: «Кокаином от картинок этих попахивает, но моя обязанность каждому нуждающемуся поспешествовать». Оказалось у меня и гравированное Шемякиным изображение Богоматери с трогательной надписью: «Архимандриту Алипию. Отцу, Наместнику, Художнику и Человеку с большой буквы».

На мою просьбу Шемякин, тогда уже заокеанский маэстро, ответил согласием, за которым, однако, последовало двухлетнее молчание. Во время второго телефонного разговора, когда книга уже сдавалась в типографию, господин Шемякин озадачил меня вопросом: «Не будет ли издание церковно-сусальным?» Ответив собеседнику, что, в отличие от нынешних российских шемякинских кумиров типа незадачливого властелина северной столицы господина Собчака, жизнь и служение архимандрита Алипия исключает даже намек на какие-либо фривольности, я выслушал тираду о беспросветном пьянстве печерского игумена и о героическом поступке юного Шемякина, выловившего тонущего батюшку из бочки с солеными огурцами. Пораженный такими глюками, больше я к услугам гофмановского персонажа не обращался, ограничившись благородными и благодарными воспоминаниями тех художников, которым встречи с архимандритом Алипием помогли найти свою дорогу в жизни. А гравюру, давно исполненную Шемякиным во славу Богоматери и с поклоном дарованную благодетелю, поместил среди многочисленных иллюстраций недавно увидевшего свет издания.

Лишенный возможности приврать об игумене Алипии в серьезном издании, охочий до жареных интервью господин Шемякин использовал наиболее подходящую для таких целей многомиллионную «Экспресс-газету», где среди изобилия порнокартинок поплакался приехавшим к нему в американское имение собеседникам, как насильно спаивал его гуляка-наместник – «замечательный человек, у которого всякий вечер было офицерское застолье». Присвоив себе должность келейника, прислуживающего настоятелю, и не подумал горе-мемуарист, что тогда, в 1961 году, только начинал батюшка труднейшую работу по возрождению из руин Печерской обители, отдавая каждую минуту насущным заботам, встречая мощное сопротивление со стороны клевретов Хрущева, пообещавшего русским людям «показать последнего попа». Не учел маэстро, что назначил на ответственное место монаха Троице-Сергиевой лавры Алипия ее игумен Патриарх Алексий I. Ценил в нем Святейший глубокую веру, дар художника-реставратора, но никак не гуляку лихого и бражника. Советую господину Шемякину почитать недавно опубликованные в «Псковских хрониках» документы из архивов КГБ, полные доносов, обвиняющих архимандрита Алипия в борьбе с атеистическими установками и требующих заменить его более сговорчивым монахом. С какой радостью ухватились бы доносчики за алкогольную зависимость наместника и препроводили в ближайший вытрезвитель. Много лет провел я бок о бок с батюшкой, присутствовал на самых различных монастырских трапезах – от строгих постных до торжественных праздничных приемов. Келейник всегда наливал в рюмку архимандрита чай, имитирующий коньяк, которым угощались гости.

Болтливая исповедь господина Шемякина в «Экспресс-газете» – типичный образчик российской свободы слова. Справедливо возмущается он своими коллегами по творческому цеху – «дерьмовыми концептуалистами, обнажающимися на публике, лающими, выставляющими на швыдковских биеннале экскременты, а за такие «шедевры», как клетка с чучелом и рукописями, обгаживаемыми живыми курами, получающими золотые медали Академии художеств России, приватизированной ненасытным Зурабом Церетели». Живописны и зрелищны сценки совместного пьянства и мордобоев промеж Шемякиным и доморощенным революционером Лимоновым, твердо следующим по ленинскому пути. Герои веселых пассажей стоят один другого. Но постоянно тянет Шемякина постоять на одной доске с сильными мира сего. «Я Аникушину, академику мировой величины (!), прошлой зимой посылал из Америки дубленку, чтобы старик не замерзал. Единственное теплое пальто с него сняли на улице посреди белого дня, и он в слезах в одном пиджаке домой бежал». Хлестаков здесь отдыхает! Аникушин – известный скульптор – при жизни был настолько материально обеспечен, что мог бы и Шемякину дубленку со своего плеча пожаловать.

Завравшемуся художнику, прекрасно знающему историю мирового искусства, собравшему уникальную библиотеку-музей, следует почаще вспоминать благодарственную свою надпись на гравюре Богоматери, посвященную архимандриту Алипию. Вместо того чтобы уродовать прекрасный облик центра Москвы изваяниями человеческих пороков и стремиться запечатлеть в бронзе порушившего Санкт-Петербург Собчака, отдать дань памяти директору Эрмитажа М.И. Артамонову, изгнанному из музея партийными бонзами за разрешение показать первую шемякинскую выставку в его помещении. Нужно мэтру покаяться и перед ушедшим из жизни художником Михаилом Шварцманом, который забывчивому тезке щедро преподал азы изобразительного искусства и вытащил из беды, случившейся с изгнанником в «гостеприимной» Франции. Покаяться за то, что на свою персональную выставку в Центральном Доме художника обласканный либералами-перестройщиками возвращенец пригласил важнейших дип, вип и других персон. Только про Михаила Матвеевича в суматохе забыл. А это хуже завирального синдрома и носит другой диагноз.