Текст книги "Путешествия со смыслом. Россия"

5 причин поехать в Приэльбрусье
Олег Филин

Природа

В Приэльбрусье можно полюбоваться множеством красивейших уголков природы, почти нетронутых цивилизацией, и прежде всего, конечно, горами – ничто не оставляет такого яркого и сильного следа в душе человека, как встреча с ними.

Вас ждет удивительный контраст зеленых баксанских елей, ярких альпийских лугов и сияющего снега на горных вершинах: переходы из лета в зиму происходят здесь очень стремительно, буквально за полчаса, как при подъеме на «канатке» из Азау.

Отдых на любой вкус

Приэльбрусье доступно каждому, главное – добраться до Нальчика или Минеральных вод, а затем еще пару часов проехать в автобусе либо на машине частника, и вы на месте. Почти в каждом ущелье Баксанской долины есть дома отдыха, спортивные базы и альплагеря. Выбор велик: можно остановиться в современном отеле в одном из мест, традиционно любимых туристами: в Чегете, Азау, Терсколе, – а можно поставить палатку на каком-нибудь живописном горном склоне.

Эльбрус

Гора Эльбрус – высочайшая в Европе (5642 м над уровнем моря). Каждый год сотни тысяч людей приезжают, чтобы увидеть это чудо, а кто-то и совершить восхождение. Если у вас есть соответствующая одежда и обувь плюс минимальная физическая подготовка, вы можете подняться до «Приюта 11» (раньше там, на высоте 4200 м, находилась самая высокогорная гостиница). Дальнейшее восхождение на вершины Эльбруса требует альпинистской подготовки.

Интересные места

Их не перечесть! Это и уникальная природа ущелий; и красивейший водопад Девичьи косы, стекающий с ледника Гарабаши на высоте около 2750 метров; и Долина нарзанов, где на небольшой площади расположены целебные источники, хранящие секрет долголетия; и знаменитый рынок шерстяных вещей у подножия горы Чегет, где можно купить отличные подарки друзьям и близким. В общем, неинтересных мест в Приэльбрусье просто нет!

Тайна гор

В горах, как нигде, ясно ощущаешь себя частицей огромного мира. Мало кого оставит равнодушным рассвет на Эльбрусе, замерший бег голубых ледников и тающий океан вершин, уплывающий от тебя в ночь на перевале. Голос гор обращен даже не к твоей голове, а к душе, к сердцу. И не зря говорят, что об этом не рассказать, что это можно только пережить самому, прикоснувшись к тайне, имя которой Горы. И когда-нибудь снова вернуться сюда, в Приэльбрусье.

Уникальная территория. Город Калуга
Николай Лукьянов

Так вот течет, проходит все. Часы, любовь, весна, малая жизнь малых людей, и незаметно, но неудержимо тает снег, вздувается река, трещит три дня, и губернатор едет уже на пролетке, и ципулинские пароходы совершают первый рейс в Серпухов мимо рыже-зеленеющих холмов Оки, и городской сад нежно одевается апрельской зеленью, с площадки его видно зеркало Оки, бор, Ромодановское и зеленый пух уходящего в гору большака на Перемышль. Россия вновь, всегда Россия!

Борис Зайцев. Из рассказа «Атлантида»

Берег Вселенной

Вот такая панорама, географические детали которой и сегодня можно увидеть со смотровой площадки городского сада в Калуге, ровно сто лет назад запечатлелась в памяти семнадцатилетнего выпускника калужского реального училища, начинающего литератора. «Содержание творчества Зайцева – человеческая душа как часть космоса и его отражение», – четко сформулировал годы спустя автор посвященного писателю очерка в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона… История русского космизма еще только начиналась.

Процитированные в эпиграфе строки были написаны Борисом Константиновичем Зайцевым в 1927 году в парижской эмиграции. Знал ли маститый «лирик Космоса» о том, какое развитие получил к тому времени диалог человека и Вселенной в городе его юности? Вполне возможно. Знаменитая ныне книга Александра Чижевского «Физические факторы исторического процесса» в начале 1924 года, через считанные месяцы после ее публикации в Калуге, стала темой обзорной статьи в одной из популярных французских газет. Современные исследователи упоминают в этой связи об «эффекте разорвавшейся бомбы». Сенсационная монография была доставлена западным ученым в одном почтовом отправлении с трудом К. Э. Циолковского «Ракета в космическое пространство», снабженным предисловием того же Чижевского. Это значит, что мир, или, точнее, все, кому была небезразлична волновавшая в 20-е годы достаточно многих «вселенская» тематика, одновременно узнал о молодом основоположнике гелиобиологии, старшем друге Зайцева, и о провинциальном городе, где они оба работали.

С некоторой долей условности зайцевский автобиографический рассказ можно считать художественным исследованием о Калуге рубежа веков. В это время Циолковский был уже на пути всеобщего признания, ждать которого, тем не менее, нужно было еще четверть столетия. Один из персонажей рассказа – учитель математики Александр Георгиевич, отвергающий теорию Коперника, – очень напоминает прославленного «калужского мечтателя», который действительно некоторое время преподавал в реальном училище в те годы, когда там обучался будущий прозаик-импрессионист. И в то же время этот шаржированный и одновременно внушающий почтение образ выглядит собирательным. В странной, несколько мистической атмосфере зайцевской Калуги появление подобных «вероятных гениев» кажется совершенно естественным.

Исторические факты таковы. Именно в тот период в городе над Окой поселилась Елена Федоровна Писарева, продолжательница дела Елены Петровны Блаватской, автор нескольких книг о влиянии Космоса на человека и человека на Космос, издававшихся в типографии, которая размещалась во флигеле ее калужского дома. Именно тогда в Калуге политический ссыльный Александр Богданов пишет философскую работу «Познание с исторической точки зрения», в которой разрабатывается учение об энергии как универсальном начале, объединяющем материю и дух. Его гипотезы об изморфизме физических, биологических и социальных законов предвосхищают эмпирически подтвержденные много десятилетий спустя выводы, положенные в основу современной синергетики. Наконец, калужское знакомство Богданова с сосланными тогда же в этот город А. Луначарским и В. Базаровым закладывает фундамент будущего «богостроительского кружка»; завязывается нить, уводящая в 20-е годы, переплетаясь с судьбами отечественной и мировой культуры, с развитием такого родственного и равновеликого русскому космизму русского авангардизма.

Итак, Калуга оказалась «берегом Вселенной» не только для Циолковского и Чижевского, хотя лишь этих двух имен было бы вполне достаточно, чтобы заставить задуматься о «магии места». Еще в XVIII веке авторитетный французский теоретик градостроительства Пьер Патт утверждал, что в каждом городе нужно видеть философское произведение. В контексте задачи, подходы к решению которой мы попытаемся найти, эта цитата особо значима: калужский градостроительный ансамбль создавался в век Просвещения.

Под екатерининской короной

Когда-то новая, а теперь уже историческая, Калуга, сохранившаяся по сегодняшний день – с заметными, но все же минимальными потерями – как целостная рукотворно-ландшафтная композиция, разумеется, появилась не на пустом месте. История города уходит в глубь веков. Вид на Калугу из упомянутого в эпиграфе села Ромодановского, расположившегося на противоположном берегу Оки, напомнил в свое время Н. В. Гоголю панораму Константинополя. Это не случайно, ведь для градостроителей Московского государства, провозгласившего себя третьим Римом, «второй Рим» был образцом. На склонах прибрежных холмов жива и наглядна память о допетровской Руси, воплощенная в камне и дереве, в изгибах так и не спрямленных проездов, наконец, в самом живописном расположении классицистических и более поздних построек. И все же…

Вчитаемся в официальное описание калужского герба, высочайше утвержденного 10 марта 1777 года: «В голубом поле горизонтально извитый серебрянный переклад, означающий реку Оку, протекающую возле сего города, и в верхней части щита Императорская корона, в знак знаменитости, которую он чрез нынешнее учреждение в нем губернии от Монаршей милости получил». Появление в гербе короны – знак поистине уникальный, резко выделивший Калугу из ряда других, в том числе и губернских, городов. Такой геральдике нужно было соответствовать.

Указ об учреждении Калужской губернии – или, как предпочитали говорить в екатерининское царствование, наместничества – был подписан императрицей в августе 1776 года, спустя девять месяцев после того, как Екатерина II лично посетила берега реки, которая была в те времена оживленным торговым путем и основой благосостояния калужских купцов. Видимо, их богатство, о котором ходили легенды, в сочетании с красотой ландшафтов и поразили воображение «северной Семирамиды». Выведя город из административного подчинения нелюбимой ею Москве, она превращает его в центр обширного региона Центральной России, включавший в себя Тульское, а первые несколько лет (до 1782 года) еще и Рязанское наместничества.

Первым шагом назначенного правителем всех этих территорий генерал-поручика Михаила Никитича Кречетникова стало основание в Калуге театра. Наместник, бывший выпустником петербургского Сухопутного шляхетского корпуса, где воспитывались и некоторые видные деятели культуры, приглашает в свою «столицу» московского антрепренера, драматурга и композитора Н. С. Титова, заказывает либретто грандиозного музыкального представления в честь открытия губернских учреждений известному поэту В. И. Майкову…

Следующая кречетниковская инициатива – создать в «наместничьем городе» училища для купеческих и мещанских детей – шла в русле вынашиваемой императрицей идеи об организации общероссийской системы подобных заведений, но опередила ее осуществление на целых девять лет

И театр, и училище ставились на службу единой, всеобъемлющей цели – делу просвещения. Просвещать, возвышать душу должна была и сама городская среда. В Калугу прибывает архитектор Петр Романович Никитин, который перед этим много лет работал в Твери, превращенной им в один из лучших, по мнению Екатерины II, городов Европы. Когда-то он преподавал теоретические дисциплины ученикам, принятым в «архитекторскую команду» князя Д. В. Ухтомского, строителя Москвы елизаветинского времени.

На берегах Оки перед 49-летним мастером стояла задача значительно более сложная, чем в свое время на берегу Волги. Прежняя застройка Твери была практически полностью уничтожена грандиозным пожаром. Огненная стихия неоднократно бушевала и в Калуге, но в ответ зажиточные горожане начали строить каменные дома, разрушать которые ради абстрактных планировочных замыслов владельцы вряд ли пожелали бы. Украшавшие панораму города старинные церкви тоже могли бы показаться «препятствием» на пути к строгой регулярности. Однако и сама идея о тотальной прямолинейности улиц как единственно достойного «века разума» градостроительного решения во второй половине 1770-х годов уже не казалась незыблемым догматом.

Творение мастера

Никитин, знаток европейских архитектурных концепций, идет по пути синтеза индуктивного и дедуктивного методов проектирования. Основой композиции «кречет-никовской столицы» становится система взаимосвязанных архитектурно-планировочно-ландшафтных ансамблей, последовательно предстающих перед зрителем по ходу его передвижения по городу. Направление этого движения указывалось средствами специфической архитектурной драматургии.

Миновав арочные Московские ворота («утраченные» в 1932 году), гость города осознавал, что едет по его главной парадной магистрали. Репрезентативная застройка ее продолжения за единственной развилкой не оставляет сомнения, в какую сторону следует повернуть тому, кто стремится увидеть главные достропримечательности Калуги.

Трасса все более круто идет под уклон, на горизонте вырисовывается живописная гора. Возникающие образы лучше всего передаются словами современника Циолковского и Чижевского Освальда Шпенглера, говорившего о «поэзии бесконечных уличных пролетов», о «переживании глубины, создающем нам мировое пространство», о дальней зрительной перспективе, «вызывающей в памяти предчувствие чего-то преходящего, мимолетного, последнего». Все это было написано о западном градостроительстве эпохи барокко, наиболее концентрированно, по мысли автора «Заката Европы», выражавшем мироощущение, которое он называл фаустовским и без которого, по его убеждению, не было бы ни цивилизации XX века, ни ее устремленности к космическим далям.

Но вот внимание путешественника переключается на необычные архитектурные формы Гостиного двора. Чтобы увидеть его главный фасад, необходимо развернуться направо и въехать на площадь «Старый Торг». Новый ориентир – комплекс Присутственных мест и Троицкого собора – вопреки основанному на устойчивом стереотипе ожиданию, открывается не прямо перед глазами, а сбоку, по диагонали. Вторая встретившаяся на пути проездная арка символизирует въезд в сакральное пространство. Однако обнаруживающийся прямо за ней ее «дубль» заставляет задуматься: может быть, самое главное еще впереди? Еще две арки настойчиво приглашают вглубь центрального ансамбля, построенного Никитиным на месте давно сгоревшего старинного деревянного Кремля.

И собор, и Присутственные места – выдающиеся архитектурные памятники, о которых можно много рассказывать, а об их значении в историческом Калужском наместничестве говорить и вовсе излишне. Важнее другое – в контексте нашего «космического» маршрута они выглядят всего лишь величественным оформлением подходов к той самой смотровой площадке, с которой открывается «зайцевская» панорама.

Продолжение маршрута в западном направлении сразу же преподносит сюрприз. Нетрудно представить себе, какое ошеломляющее впечатление должен был производить сто и двести лет назад монументальный Каменный мост, переброшенный все тем же мудрым и изобретательным зодчим через широкий Березуйский овраг. Никитин прислушался к рекомендации своего соотечественника и коллеги Патта Марка-Антуана Ложье, известной ему еще со времен преподавания в Москве: «Смешаем знатность с сельской простотой». Мост, подобный древнеримским виадукам, заставлял отнестись к живописной местности как к подобию ландшафтных парков, атрибутов императорских и аристократических резиденций.

«Фаустовский» город, казалось бы, остался позади. О. Шпенглер определил бы район Калуги к западу от Березуйского оврага как «аполлонический» – это понятие он связывал с «культурой малого, легкого, простого». Человек, которого проделанный путь настроил на космический масштаб мировосприятия, здесь словно приглашается к спокойному, неторопливому размышлению. Продвигаясь дальше, мы убеждаемся: вроде бы более чем обыденный, по точному описанию Чижевского, «уголок настоящей русской деревеньки», где жил Циолковский, несмотря даже на стену возведенных в недавнее время многоэтажен, закрывших вид из сада его дома на центр Калуги, неотделим от города, созданного Никитиным.

«Малое» и «великое» здесь плавно перетекает одно в другое, сливаясь в гармоничное целое, а их контраст мастер использует для мощного усиления в финале своей градостроительной симфонии «фаустовской», а точнее, космической ноты. По его воле главный маршрут города завершается в бывшем загородном саду. Плавно рассекающие пространство аллеи выводят к зримому образу Бесконечности: установленные в 1960-х ракеты вместе с Музеем космонавтики органично вписываются в пейзаж.

Петр Романович Никитин, наверное, не удивился бы.

«Великое Море, Священный Байкал»
Дмитрий Соловьев

Было у старика Байкала 333 сына. Но пуще всего любил он и берёг единственную дочь – красавицу Ангару. Любила Ангара богатыря Енисея. Далеко он был. Узнал старик, разгневался, заточил дочь в каменные темницы. И решил отдать замуж за другого богатыря – молодого Иркута. Но не люб он был Ангаре. И захотела она убежать. Узнал Байкал, пуще прежнего разгневался. Стал торопить Иркута. Уже близок был Иркут, близка была свадьба. Но стремилась Ангара к Енисею. И, однажды ночью, сломала она запоры каменные и устремилась навстречу к возлюбленному. Услыхал Байкал, рассвирепел. Оторвал в ярости от скалы огромный камень и бросил вслед дочери, чтобы остановить её. Упал камень перед Ангарой, но не испугалась она, обошла камень с двух сторон и устремилась дальше. Стал звать тогда Байкал Иркута на помощь. Тот услышал, потому что близко был. Повернул резко и бросился вслед за Ангарой, догнал почти, попытался схватить, но куда там. Велика сила любви. Увернулась Ангара и помчалась дальше, к Енисею. Слились они и ушли вместе дальше на север.

Ныне мы знаем огромное озеро, в которое впадают многочисленные реки и ручьи, большие и малые, а вытекает только одна – полноводная Ангара. В самом истоке её, посередине, из воды выглядывает кусок скалы, называемый Шаман-камень. Иркут в восточных отрогах Саян, не дойдя до Байкала около 30 километров, круто поворачивает на север, чтобы впасть в Ангару. А Ангара, неся свои бурные воды дальше на северо-запад, впадает в полноводный Енисей.

Так, вкратце, звучит легенда об Ангаре. В окрестностях Байкала практически все её знают с детства. Многие в душе своей относятся к ней даже очень серьёзно. Ведь когда стоишь на берегу Байкала, волей неволей ощущаешь мощь его, то неуловимое нечто, что присутствует, но объяснить не можешь. Издревле народы, жившие на берегах озера, сложившие и передававшие эту легенду, которых озеро и берега его кормили и одевали, которым давали кров, всегда почитали Байкал и поклонялись духу его – Бурхану.

Почти посередине западного берега острова Ольхон находится мыс Бурхан. Стоит на мысу огромный камень-скала. И живёт там Бурхан.

Ещё недавно показывали туристам пещеру в скале. Рассказывали, что местные шаманы, справляя обряды и показывая своё величие и значимость перед простым народом (так объясняли в советские времена), заходили с одной стороны скалы и выходили с другой переодетые. Как говорили экскурсоводы, для обмана простого народа. А в пещере этой был алтарь – большой плоский квадратный камень, куда клали пожертвования Байкалу. Не стерпел Бурхан надругательства. Осыпалась, говорят, пещера.

О Байкале много написано. С тех пор, как русские первооткрыватели начали пробивать пути в Сибирь и на Дальний Восток, составлялись карты, описывались маршруты. Но систематически изучаться учёными Байкал начал только в XIX веке. Много с тех пор написано литературы, много изучено, посчитано, промерено, сделано гипотез и открытий. Рассказывать о них – значит писать огромный труд, поскольку каждому месту, явлению, каждой бухте, каждому животному можно посвятить длинный рассказ. Можно рассказывать сухо – одни факты, можно эмоционально, восторженно или очень восторженно. Но всё равно ничего толком не расскажешь. Там надо быть. Дышать тем воздухом, ощущать на себе дыхание озера, его мощь, такую, что, когда закроешь глаза, кажется, что летишь. Да и нужна ли такая голая информация, чтобы хоть краешком коснуться великого природного чуда? Такого рода информация находится в любом справочнике. Гораздо интереснее читать путевые заметки путешественников. Помимо описания они, каждый хоть чуточку, но дают возможность понять красоту тех мест, где были. А сопоставляя разные точки зрения, впечатления разных людей, проникаешься духом Сибири, её жемчужинами, одна из которых, самая большая, – Байкал.

Собираясь познакомиться поближе с предметом путешествия, всегда стараешься узнать о нём хоть немного. Про Байкал многие знают. Что он находится в Сибири (далеко от Европы). Его уникальность состоит в том, что это самое глубокое озеро в мире (максимальная глубина 1637 м), пятое по площади (среди пресных озёр), но первое по объёму пресной воды.

По-моему, любой, кто когда-то учился в школе лучше, чем на «двойку», сходу ответит на вопрос: «Какое главное богатство у Байкала?» Конечно же, вода. Чистейшая, прозрачная, почти дистиллированная, но вкусная, холодная. Чистота и прозрачность удивительны. Даже проводимые замеры с белым диском, подтверждающими прозрачность, чуть ли не первую в мире, включая все моря, а среди пресных озёр и рек однозначно первая (диск диаметром 30 см виден на глубине 40–45 м, в Саргассовом море – 65 м), не впечатляют так, как наблюдение за водой со скалы. Кажется, что дно рядом, неглубоко, все камушки – как на ладони, виден весь подводный мир. Ну, максимум по пояс там. Но вдруг осознаёшь расстояния, вспоминаешь, что дно уходит круто вниз, и даже видишь, где оно обрывается в бездну, где уже непроглядный мрак. И тогда понимаешь, что глубина до 20 метров, а ты видишь всё, удивлению нет предела. Даже привыкаешь и то с трудом.

Помимо физической чистоты вода и химически почти чистая, точнее, слабоминерализованная. Чистая настолько, что раньше водители без опаски добавляли её в аккумуляторы. В принципе, можно и сейчас.

А зимой, когда вода наконец-то замерзает, можно пройтись по льду. Если не станет страшно. Когда со льда ветер сметёт нападавший снег, подойдя к такому месту, вдруг видишь дно, если недалеко от берега, или просто – чёрную глубину, кажется, что ты сейчас провалишься. Поскольку не видишь дна, не можешь оценить толщину льда. Хотя он достигает метра в толщину, и ты это умом знаешь, но непроизвольно веришь глазам. И, лишь наступив на кажущуюся пустоту, чувствуешь под ногами твердь. Приглядевшись, замечаешь трещинки, снежинки в глубине, по которым можешь оценить толщину льда.

Воды много. Байкал содержит столько пресной воды, что не один год может поить всё население земного шара. Чтобы разом выпить всю воду из Байкала, отсоединив, по предложению Эзопа, все впадающие реки, нужно, что бы на каждом квадратном метре поверхности Земли, включая океаны, расположилось бы по два человека, при этом каждый должен выпить сразу почти 10 литров воды. Это примерно 10¹⁵ людей. Не так уж и много, если не принимать в расчёт, что численность населения Земли меньше на шесть порядков, то есть, ни много ни мало, в миллионы раз.

Вода в озере холодная. В истоке Ангары, где она поднимается из глубины, температура её около 40 круглый год.

Лишь зимой она доходит до 0. Но поскольку активно перемешивается, то ни в какой зимний мороз исток не замерзает. И до 20 километров вниз по течению (в зависимости от морозов) Ангара почти свободна ото льда. Да и посередине Байкала вода не теплее. В самый жаркий летний период (конец июля начало августа), когда температура на берегу может достигать 30 и больше градусов, только отчаянный храбрец или привыкший, закалённый человек может окунуться в желанную прохладу байкальских вод. Ведь верхние слои по озеру прогреваются, в безветренную погоду до 100 (слишком много воды, и она прозрачна, поэтому солнечным лучам трудно её прогреть). В бухтах до 12–16 градусов (обычное дело). И лишь в заливах Малого Моря и в сорах, мелких закрытых заливах, прогревается до 20 и выше градусов. Наверно потому и существует поверье, что, мол, искупаешься в Байкале – помолодеешь.

Естественно, что и остывает вода долго. По всей Сибири трещат морозы, а по Байкалу волны гуляют. Не сразу он успокаивается. Лишь во второй половине января лёд сковывает всю поверхность озера. А очищается ото льда только к середине июня.

Сколько бы раз я не бывал на Байкале, даже заново услышанная эта самая простая информация всегда поражала, заставляла заново открывать для себя давно вроде бы знакомое.

Знакомство с Байкалом обычно начинается с истока Ангары. Здесь даже построена смотровая площадка. Особо любопытным предоставляется возможность взойти на близлежащую сопку, чтобы посмотреть на всю красоту сверху. Видны порт Байкал на другом берегу Ангары, кусочек посёлка Листвянка недалеко по этому берегу. И, если повезёт, еле различимые в тумане, очень редко более-менее чёткие, но всё равно далёкие отроги Хамар-Дабана – горного хребта на восточном берегу. До них всего лишь чуть больше 40 км.

Именно здесь в Листвянке и был промысел перевозчиков. Чтобы обогнуть озеро с юга, надо проделать немалый путь в добрых пару, а то и больше сотен километров, потому что пришлось бы много сопок и скал обходить. А товары шли в прошлые века в обоих направлениях. Промысел этот процветал. Но не всякий раз брались перевозчики за работу. Прислушивались и присматривались они к приметам, не то, неровен час, окажешься посреди озера застигнут ветром. Только в начале XX века построили удивительное сооружение – кругобайкальскую железную дорогу от Иркутска до порта Байкал и оттуда до Култука, Слюдянки. Она достаточно органично вписалась в пейзаж байкальских скал, прорезая их тоннелями и галереями, пролетая по мостикам над ручьями и речками и повторяя почти все изгибы берега. После того, как построили Иркутскую ГЭС, часть дороги до Иркутска оказалась под водой. Но дорога осталась и даже действует. Два раза в сутки там ходит поезд. Туда и обратно, то есть из Слюдянки в порт «Байкал». В Русско-японскую войну, когда не все тоннели ещё были готовы, поезда шли прямо по льду. Это очень сильно помогло тогда русской армии. Да и потом ещё долго существовала паромная переправа для ж. д. составов, как дополнение к существующей дороге. Причём, действовала она круглый год. Осуществлял её знаменитый паром-ледокол «Байкал». А если была тяжёлая ледовая обстановка, ему помогал ледокол «Ангара».

Для тех, кто впервые приехал на Байкал, да и тем, кто бывал уже, неплохо бы зайти в Лимнологический институт. Вернее, в его Музей Байкала. Он находится недалеко от истока Ангары, на горке, где дорога поворачивает на Листвянку. Сотрудники института, не смотря ни на что, бережно и упорно продолжают изучать Байкал. В музее собрана малая толика того, что есть удивительного в озере, на его берегах и в окрестностях. Пожалуй, только там можно увидеть рыбу голомянку и попробовать через неё почитать газету (рыбка прозрачная и плавает очень глубоко). И рассказывают там о Байкале, как о большом живом существе, которое и знакомо, и преподносит массу загадок. Много интересного там можно узнать, многое увидеть в качестве экспонатов. Но это всё же ещё только самое начало знакомства с удивительным – с Байкалом. Чтобы узнать его получше, нужно побродить по его берегам, выйти в море, пожить в какой-нибудь бухте в палатке, искупаться. Да и после этого останется ощущение, что самого главного-то ты и не знаешь.

Собственно, Листвянка уже давно служит исходной точкой всех маршрутов по Байкалу. Лучше и удобнее, конечно для тех, кто переносит морскую болезнь, добираться так до северных (Северобайкальск и Верхнеангарск) и восточных (Баргузинский заповедник) берегов, проезжая остров Ольхой, бухту Песчанную. Но не всегда суда идут вдоль берегов, к сожалению. А раньше ходил один старенький пароход «Комсомолец». Тихо и верно, не боясь волн и ветров, делал круг по озеру, заходя во все укромные бухты, где живут люди.

Людей всегда тянет в путешествия. Узнать новые неизведанные места. Побродить по знакомым местам, но взглянуть по-новому, задержаться у давно знакомого, но увидеть в нём нечто такое, чего никогда не замечал. Но всё-таки дух путешествия зовёт в неизведанные дали. Чтобы поближе познакомиться с Байкалом, люди идут в походы по его берегам. Или забираются в какое-нибудь место и там гуляют по окрестностям.

Первое моё серьёзное знакомство с Байкалом состоялось в пешем походе от Онгурён до мыса Покойники. Там мы перешли через перевал в верховья Лены и сплавились по ней на деревянных плотах до деревни Бирюльки. Сам по себе поход был замечателен трудностями, которые не только встретили на пути, но ещё и сами себе создали. Но это тема отдельной истории.

До Онгурён мы добирались почти сутки на древнем как мир пароходе «Комсомолец». Бывалый туристический люд уже при посадке занял всю палубу и поставил там палатки. Не отставая от них, мы сделали так же. Ночь на корабле была замечательной. Далёкие звёзды в абсолютно чёрном небе. Их настолько много и они так хорошо видны, что не сразу ориентируешься в привычном сплетении созвездий. Однако усталость берёт своё. Но через некоторое время ощущение продолжения какого-то праздника выталкивает из палатки на палубу и… Чуден миг просыпания природы! Только что темные скалы бухты Ая, где была остановка, окрашиваются во все оттенки красного, трава на берегу из сине-зелёной вдруг приобретает розовость и изумрудность. И чайки, весело галдя, радуются и приходу парохода, и поднимающемуся из-за вод на горизонте красному солнышку. Вообще, рассветы на Байкале – это что-то удивительное, не похожее ни на что. Даже встречая солнце в других местах, я не так сильно ощущал той торжественности момента, какая была там. В другой раз мне довелось встретить солнце чуть погодя. Повинуясь какой-то неопределённой силе, я выполз из палатки на мысе Шартлай и смотрел на предрассветные изменения. Тучи, нагоняемые ветром (наверное, Баргузин хотел тогда погулять и раздумывал, выйти ему или нет), летели довольно быстро, волна не на шутку расплескалась. Птицы на берегу о чём-то спорили. Но в одно мгновение вдруг всё стихло, только волны набегали по инерции на гальку, и то старались это делать на цыпочках. Тут и показалось солнце. В разрезе низких чёрных туч. Причём, как мне показалось, всё сразу. И тогда, конечно же, всё загомонило, зашумело, закачалось….

В первый день маршрута от Онгурён пришлось полазать по горам, прежде чем дошли до планируемой стоянки. Тропа рядом была. Но пришла почему-то всем в голову мысль пойти так, а не иначе. Видно, подсказал кто-то.

Идём дальше, не спеша, осматривая окрестности, удивляясь возникающим пейзажам. Вдоль берега из распадков выползают языки тайги, на сопках едва видны редкие деревья, Дальше на север лес, конечно, погуще. На мысе Рытый вдруг неожиданно попадаем в каменную реку, сплошь состоящую из больших и очень больших валунов и ям в этой реке. Потому он и Рытый, что ни одной ровной площадки нет. С погодой нам тогда повезло. Обгонявшие нас группы на байдарках и знатоки тех мест говорили, что такое бывает редко – 12 дней без дождя и главное – почти без ветра, исключая ночной бриз, обусловленный разностью температур воды и берега. Вот и мыс Покойники. В советское время пытались дать ему благозвучное название – мыс Солнечный, но народ в Сибири консервативен, как назвали в первый раз, так и называют. Почему Покойники? Есть несколько версий. Одна из них говорит о том, что несколько беглых польских каторжников пытались поздней осенью или вначале зимы, не дожидаясь ледостава перебраться на западный берег. От погони они ушли. Но никто не видел больше их следов. Только весной нашли вмёрзших в лёд на берегу людей. С тех пор так и называют этот мыс. А раньше беглые каторжники переправлялись тайком с восточного берега на западный в бочках для засолки омуля. Дождутся Баргузина, запечатываются и в путь. Трудно, но быстрее чем пешком.