Текст книги "Хайдеггер, «Черные тетради» и Россия (сборник)"

Эмманюэль Фай. От категорий к экзистенциалам. Запрограммированная деструкция философии в метаполитическом проекте Мартина Хайдеггера[9]9
  Переведено по: Faye, Emmanuel. Arendt et Heidegger. Extermination nazie et destruction de la pensée. Paris: Albin Michel, 2016. P. 217–240.


[Закрыть]

[…] Когда заходит речь о великих делах, следует хранить молчание как можно дольше.

Мартин Хайдеггер[10]10
  Письмо Эльфриде от 19.03.1933, Heidegger M. & E. 2005:249.


[Закрыть]

КАК сказал Хайдеггер по поводу своих работ, вошедших в 102 тома Полного собрания сочинений, это «лишь пути, а не произведения». Действительно, каждый из его текстов вписывается в некое «движение», тесно связанное с современностью и одновременно стремящееся к долгосрочному воздействию. Поэтому следует соотносить всё, что выходило из-под его пера, с определенной временнóй фазой. Действительно, темп развития содержащихся в его текстах явных и неявных отсылок вторит военно-политической динамике современной ему Германии[11]11
  Одним из первых это заметил Джеффри Бараш (Barash 1995, ch. X).


[Закрыть]. Здесь мы можем различить две восходящие фазы, связанные, как одна, так и другая, с ростом национал-социалистического движения. Тесно коррелирующая с политическими событиями первая фаза достигает кульминации в 1933–34 годах, ознаменовавшихся приходом к власти Гитлера и годичным ректорством Хайдеггера в Университете Фрайбурга. Вторая фаза, связанная с военными событиями, переживает свой апогей в 1940–41 годах, в период первых военных побед вермахта.

Каждому из этих кульминационных моментов соответствует период эйфории, когда Хайдеггер недвусмысленно формулирует то, о чем ранее предпочитал высказываться окольно и эвфемизмами. За каждой из этих фаз следует более сложный период, в течение которого Хайдеггер вследствие неудач как личных (смещение с ректорской должности), так и коллективных (первые поражения на русском фронте) замыкается в способе выражения, который можно назвать зашифрованным, и в эзотерической форме письма с толкованиями Гёльдерлина и Гераклита. Это относится к курсу лекций зимнего семестра 1934–35 годов, посвященному гимнам Гёльдерлина «Германия» и «Рейн», а также к курсам зимнего семестра 1941–42 и летнего семестра 1942 года, в которых он комментирует на этот раз «Воспоминание» и «Истр». Следует упомянуть и важнейший курс лета 1943 года о Гераклите. Ни один из этих трех курсов лекций, ключевых для понимания Хайдеггерова видения нацистской программы массового уничтожения 1941–44 годов, пока не переведен на французский язык.

В этой статье мы ограничимся рассмотрением некоторых элементов первой фазы, достигшей кульминации весной 1934-го и берущей начало в 1919 году, если верить указанию, оставленному Хайдеггером в тетради «Размышления и знаки III». В примечании, датируемом концом февраля 1934 года, он уточняет, что «изменение всего бытия», в котором «должно укорениться движение», подготовлялось «в течение 15 лет» (GA 94:157; ЧТ 178). Это отсылает нас к 1919 году, когда Хайдеггер публично порывает с «системой католицизма», чтобы избрать для себя новое направление[12]12
  См. письмо от 9.01.1919 Энгельберту Кребсу (Ott 1992:106–107). В историческом плане напомним, что в этом же году 5 января была основана Немецкая рабочая партия (DAP), из которой выросла НСДАП.


[Закрыть].

Середина этой восходящей пятнадцатилетней фазы совпадает с выходом в свет «Бытия и времени» (1927). Было бы затруднительно рассматривать это произведение вне его контекста. Оно было подготовлено целым рядом текстов, таких как лекция и трактат «Понятие времени» (1924), а также прочитанные в апреле 1925 года в Касселе лекции под заголовком «Исследовательская работа Вильгельма Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни». Как известно, «Бытие и время» – незаконченное произведение. Опубликовано было только два раздела первой части, т. е. треть первоначально задуманной книги, если верить плану, помещенному в § 8. Некоторые последующие сочинения, такие как книга о Канте (1929), несколько сгладят эту незавершенность, но объявленная «деструкция» Аристотелевой и Декартовой онтологий так никогда и не будет философски реализована. Причина этого обстоятельства, несомненно, кроется в том, что Хайдеггер целился не столько в саму философию Аристотеля, Декарта и Канта, сколько в христианскую схоластику, гуссерлевскую феноменологию и неокантианство, непосредственно подразумеваемые под этими тремя именами. Недвусмысленное одобрение «национал-социалистического мировоззрения» в его курсе лекций зимнего семестра 1933–34 годов станет резкой отповедью этим философским традициям. Так, например, преподавание в немецких университетах Декарта с его Я и методическим сомнением будет уподоблено «духовному упадку» (geistige Ver lotterung, GA 36/37:39).

Незавершенности «Бытия и времени» соответствует еще один пропуск. ЧТ, четыре тома которых опубликованы на сегодняшний день, де монстри руют очевидный изначальный пробел. Первая из опубликованных тетрадей, начатая в октябре 1931 года, как указано автором, носит следующий заголовок: «Знаки X размышления (II) и указания». Пометка «размышления (II)» заставляет предположить, что первая тетрадь «Размышлений» в настоящее время отсутствует. Но, учитывая, что первая опубликованная тетрадь, как и следующая, включает несколько существенных ссылок, дающих представление о всей важности «Бытия и времени» для Хайдеггера, анализ этих двух тетрадей (вторая доходит до его отставки с должности ректора) позволит нам по-новому взглянуть на эволюцию взглядов автора начиная с момента выхода в свет «Бытия и времени» до весны 1934 года.

Категории и экзистенциалы в «Бытии и времени»

Модус письма у Мартина Хайдеггера можно назвать ассерторическим: сомнений здесь нет, аргументации мало. Автор утверждает, заявляет, отвергает, возвещает. По этому поводу Ясперс скажет в 1945 году о его «несвободном, диктаторском, некоммуникативном стиле мышления»[13]13
  Карл Ясперс Фридриху Олькерсу от 22.12.1945: Jaspers/ Heidegger 1990: 270–273; рус. пер. 363–364.


[Закрыть]. Вместе с тем догматический аплом рассуждений Хайдеггера смягчается вопросительной риторикой. Множество вопросов, подтачивающих уверенность читателя и не пускающих мысль двигаться вперед, вопросов с откладываемым до бесконечности ответом, вопросов намеченных, но неразвернутых. К последнему модусу относится самый знаменитый из Хайдеггеровых «вопросов» о «бытии» или о «смысле бытия». Этот вопрос трудно сформулировать[14]14
  Вопрос «Was ist Sein?», ритмично выкрикиваемый немецкой зонг-группой Pigor & Eichhorn в сатирической песне «Хайдеггер», звучит в высшей степени комично, но никак не отражает то, чем руководствовался философ в своих трудах.


[Закрыть]. Действительно, было бы невозможно ни поставить вопрос, ни рассмотреть вопрошание «Что есть бытие?», не уронив при этом бытие в область категориальной детерминации и не утратив тем самым его радикальную трансцендентность, утверждаемую в «Бытии и времени». На самом деле вопрос «Что есть бытие?» ставится в произведениях Хайдеггера несколько косвенным образом; например в дополнительных примечаниях к лекционному курсу летнего семестра 1933 года. Там мы читаем следующее: «Вовлеченность в нашу реальность. Что есть бытие?» (курсив автора). Это далеко уводит нас от чистой онтологии. Здесь поставлена на карту «борьба за ясность подлинной сущности народно-националистического (völklich)» (GA 36/37:273). Кстати, в ЧТ Хайдеггер утверждает, что «любой вопрос о бытии содержит угрозу и разрушение бытия» (GA 94; ЧТ 110).

Если точнее, Хайдеггер отводит вопрос «Что?» (Was) в пользу вопроса «Кто?» (Wer). Категориальную детерминацию сущности сущего он подменяет вопросом, который уже можно назвать идентитарным. Уточним, что различие между этими двумя способами постановки вопроса проявилось весьма рано – уже в заключении к лекции «Понятие времени» (1924). Эта лекция, долгое время не издававшаяся, представляет собой пандан к тексту того же года и с тем же названием, который можно рассматривать в качестве матрицы «Бытия и времени». В нем Хайдеггер утверждает что вопрос о времени претерпел трансформацию. «Вопрос “Что есть время?” стал вопросом: “Кто есть время?” или даже “Есть ли мы сами время?”»[15]15
  GA 64:125. Уже наличествующее измерение «мы» пока не полностью заменило собой «я». Хайдеггер далее продолжает: «Или же: есть ли я моё время? (bin ich meine Zeit?)».


[Закрыть]. Впоследствии Хайдеггер вернулся к этому различию между Was и Wer и тематизировал его в «Бытии и времени», говоря о различии между категориями и экзистенциалами (§ 9). Вместе с тем нельзя не заметить, что, будучи основополагающим для всего подхода данной книги, подобная дифференциация категорий, отвечающих на вопрос «Что?», и экзистенциалов, отвечающих на вопрос «Кто?», не приводит его в «Бытии и времени» к законченной формулировке вопроса. В 1927 году вопрошание, начинающееся с «Кто?» (Wer?), по-прежнему носит инхоативный, начинательный характер. Единственный возникающий вопрос направлен на «то, чтó есть человек (was der Mensch sei)»[16]16
  Это видимое противоречие между заявленным новым способом вопрошания и тем, который фактически сохранился, привело к тому, что Эмманюэль Мартино, по ошибке или оговорившись, перевел was der Mensch sei как «кто есть человек», тогда как данное немецкое выражение означает именно «что такое человек».


[Закрыть]. Хайдеггер пока еще не покончил с основным, согласно Канту, вопросом философии.

Не есть ли эта незаконченность смещения от Was к Wer признак мысли, еще не достигшей завершенности? Не подтверждает ли она самую распространенную интерпретацию «Бытия и времени», выдвинутую, в частности, Карлом Лёвитом, который пришел к выводу о недетерминированности таких экзистенциалов, как «решимость»? «Я решился, – приводит Лёвит шутку одного из студентов Хайдеггера, – только не знаю на что» (Löwith 1986:29). И не является ли подобная видимость неопределенности частью стратегии автора, не желающего раскрываться слишком рано? Напомним, что еще в 20-е годы он заявил немецкому феноменологу и автору расовых теорий Людвигу Фердинанду Клаусу: «То, что я думаю, я скажу, когда стану ординариусом»[17]17
  Письмо Л. Ф. Клауса Эриху Ротхакеру от 1.12.1954 (цит. по: Böhnigh 2002:131).


[Закрыть].

Но вскоре после того как в 1928 году он занял кафедру своего учителя Гуссерля во Фрайбургском университете и начал отход от его учения, Хайдеггер раскрывается в большей степени, с одной стороны, в своей книге «Кант и проблема метафизики» (1929) и, с другой, в курсе лекций «Основные понятия метафизики» (1929–30). Следует ли в данном случае говорить о некоем повороте в его мысли? Не будет ли правильнее увидеть здесь скорее непрерывное продвижение в осмыслении различия между вопросом «Что?» (Was?) и вопросом «Кто?» (Wer?), по поводу которого в курсе лекций под названием «Логика» летнего семестра 1933 года Хайдеггер уже говорит о Werfrage (GA 38:108)? В действительности данное различие будет полностью тематизировано лишь в первые годы после прихода к власти национал-социалистов.

Указав в § 9 «Бытия и времени» на различие между двумя модусами вопрошания, первый из которых, «Кто?», относится к экзистенции, а второй, «Что?», – к «наличию», Хайдеггер откладывает на потом полное уяснение «связи» между экзистенциалами и категориями. Прежде, пишет он, надлежит прояснить горизонт «вопроса о бытии». Не есть ли этот так и не сформулированный здесь «вопрос о бытии» не что иное, как своего рода «линия схода» и лазейка?

Следующий параграф имеет программное значение. Вместо уяснения «горизонта» «вопроса о бытии» Хайдеггер говорит о «задаче, настоятельность которой едва ли меньше»: необходимое для уяснения вопроса «что есть человек?» «выявление» «априори». Одним движением мысли, которое он будет непрестанно повторять, Хайдеггер отсылает к задаче, представленной им как более изначальная, чем антропология. Используя частично заимствованную у Канта терминологию, он характеризует эту программу как «экзистенциальную аналитику», предваряющую любую антропологию, психологию или биологию. Но что означает это предварение? Что это за априори? Идет ли речь о трансцендентальном? Позволяет ли экзистенциальная аналитика выделить априорные трансцендентальные детерминации экзистенции, подобно тому как Кантова трансцендентальная аналитика попыталась сделать это в отношении способности рассудка и его способности к осмыслению и упорядочению опыта[18]18
  Если есть какой-то смысл говорить о трансцендентальном в мышлении по отношению к опыту, т. е. о формах рассудка, категориях, позволяющих нашему мышлению упорядочивать опыт, то можно ли говорить о трансцендентальном применительно к экзистенции? У Хайдеггера, которого повторяет и оспаривает Оскар Беккер, придумавший для этой цели термин «пара-трансценденции», за этим скрывается на самом деле некая форма пре-детерминации в стиле völkisch (см. Faye 2005:425–431, Hogrebe 2006:221–253).


[Закрыть]?

Хайдеггер так и не даст ясного ответа на эти вопросы, которые в любом случае не удостаиваются какого-либо его разъяснения, поскольку он их сразу отвергает как не заслуживающие такового, раз надлежащая тематизация экзистенции предполагает, по его мнению, отвод всякого вопрошания на тему «что?».

Кант сумел выделить априорные детерминации опыта, проявляющиеся в нашем рассудке в форме категорий. Хайдеггер одновременно имитирует ход рассуждения Канта и производит его деструкцию в принципе. Предварительное, или априорное, впредь полагается как нечто неосмысленное или даже немыслимое, будучи вне ведения нашего рассудка. Действительно, в заключении § 31 «Бытия и времени», где во второй раз встречается термин «экзистенциалы» (Existenzialien), первая из детерминаций Dasein, или первый из «экзистенциалов», не принадлежит к порядку мышления. Речь идет об «аффективной расположенности» (Bef ndlichkeit). Что же касается рассудка (Verstand), в «Бытии и времени» (§ 31) Хайдеггер заменяет его на «понимание» (Verstehen), представляемое как вторичный по отношению к аффективной расположенности «экзистенциал».

В более общем плане нужно заметить, что в «Бытии и времени» Хайдеггер прибегнул к довольно-таки туманной форме изложения, позволившей ему ссылаться одинаково и на Кантову аналитику, транспонируемую с рассудка на Dasein, и на герменевтику Шлейермахера в редакции Дильтея, и – гораздо более отстраненно – на Гуссерлево феноменологическое описание. В конечном счете Хайдеггер сбросит эти методологические одежки ради более соответствующего программному характеру его произведения стиля, когда в § 74 подойдет к вопросу о «фундаментальном конституировании историчности». И тогда он призовет продолжить «борьбу» – это слово, как мы видели, фигурировало уже в заголовке «Кассельских лекций» (1925). Нужно ли напомнить в этой связи, что восхваление «борьбы» прозвучало у Хайдеггера дважды – в 1925-м и 1927-м – в одно время с поочередным выходом в свет двух частей гитлеровского «Mein Kampf»? Несомненно, что хайдеггерианцы будут возражать против проведения какой бы то ни было параллели на тему «борьбы» между публикациями Хайдеггера и Гитлера в 1920-е годы, но пока они не представили никакого удовлетворительного истолкования хайдеггеровской программы борьбы, содержание и направленность которой стали совершенно очевидными в начале 1930-х годов[19]19
  Мы испытываем сильные сомнения в отношении прочтения Хайдеггера в частности Райнером Шюрманом – безусловно, одного из самых блестящих, но в то же время одного из самых надуманных. В его истолковании Хайдеггерово противопоставление между категориями и экзистенциалами фактически стерто, ему повсюду видится действие некой «дедукции категорий», которые лишь перемещаются из экзистенциальной аналитики в то, что он называет аналитикой «эпохальной». Здесь имеет место недооценка характерного для рассуждений Хайдеггера ассерторического, а не дедуктивного модуса, не позволяющая увидеть, что переход от «Что есть?» к «Кто?» рав носилен непризнанию категориального мышления. См.: Schürmann 2013:225–236.


[Закрыть].

Аффективная расположенность как настрой, предшествующий всякому познаванию

Аффективная расположенность, согласно «Бытию и времени» (§ 29), есть первичный «настрой» (Stimmung), образующий в свою очередь «модус бытия, происходящий из Dasein, в котором последнее раскрывается самому себе до всякого познания и всякого желания и вне их способности к раскрытию». Нужно ли уточнять, что оба экзистенциала – аффективная расположенность и понимание, о которых заходит речь уже в § 28, ни в коем случае не являются следствием дедукции, а просто-напросто постулатами?

Если трансцендентный по отношению к познанию и воле настрой аффективной расположенности назначается первичным в экзистенции, нетрудно понять, почему подход Хайдеггера в изложении тех, кто его усвоил и принял, так противится любой форме критического аргументирования. Но может ли такой примат аффективного над мыслительным – источник власти над душами, сердцами и умами – стать основой какой-либо собственно философии? Среди близких к Хайдеггеру в 1920-е годы студентов наиболее отстраненное и проницательное суждение в этой связи принадлежит Хансу Йонасу, так высказавшемуся об учении мэтра из Месскирха в своих мемуарах: «Это было не философией, а каким-то сектантством, почти что новым верованием» (Jonas 2003:108).

То, что в кругу хайдеггерианцев первичным является не мысль и не сознательная воля, а настрой аффективной расположенности, для этого написанного пером явно недостаточно, ведь власть Хайдеггера над его учениками в значительной степени объясняется умело вызываемым им завораживающим эффектом его учения. И это учение было не только академическим, оно находило продолжение и усиливалось благодаря образу жизни: лыжные прогулки, ночные бдения, совместное проживание в хижине (Hütte). Обо всем этом нам рассказывают воспоминания Гюнтера Андерса, свидетельства Макса Мюллера, фотографии (юный Гадамер, пилящий дрова в паре с учителем), письма (в частности, к Элизабет Блохман). Над этим веет ярко выраженный дух Jugendbewegung, тогдашнего немецкого «молодежного движения», проникнутого своеобразным эросом.

Действительно, говоря об аффективной расположенности у Хайдеггера, обычно приводят изложение темы ужаса в первой части «Бытия и времени». При этом реже задумываются о том, чем становится настрой экзистенции и аффективной расположенности, когда в судьбе сообщества какого-либо народа, где судьбы уже заранее кем-то возглавлены и ведомы (geleitet), Dasein свершается в общении, борьбе и выборе своего героя (§ 74). Какая же аффективная расположенность объединяет «друзей существенного» в «борьбе за бытие», как Хайдеггер выразился в книге о Канте? Гитлеровский семинар зимы 1933–1934 годов дает ответ: это эрос народа ради фюрера. Одного и единственного фюрера, указующего, говоря словами из курса лекций о «Гимнах» Гёльдерлина следующего года, на область (Bereich) полубогов.

Но как тогда попасть в лад с каким-либо настроем, как с помощью пера вызывать или поддерживать аффективную расположенность? Измерение недосказанности играет здесь важнейшую роль. Благодаря этому Хайдеггеру удается заменить передачу мыслей некой формой инициации, предназначенной лишь «некоторым» – тем, кто способен откликнуться на зов бытия[20]20
  Это эзотерическое, если не сказать оккультное, измерение хайдеггеровского учения и в более общем плане любого способа трансляции, нацеленного на господство и овладение умами, было тематизировано в ходе семинара «Власть посредством эзотерики в интеллектуальной культуре Веймарской республики» (Herrschaft durch Esoterik in der Intellektuellen Kultur der Weimarer Republik), организованного Э. Каминада, С. Келлерер и С. Никласом, а также Kolleg Morphomata и A.R.T.E.S. в Кёльнском университете 19 и 20 февраля 2015 г., где был изложен ряд выводов этой статьи.


[Закрыть]. Именно в такой перспективе незавершенность «Бытия и времени» приобретает весь смысл. Несоразмерность между представленным в § 8 планом, в том числе с проектом «деструкции истории онтологии», восходящим от Канта к Декарту и Аристотелю, и опубликованной частью книги – треть от задуманного – играла важнейшую роль в завораживающем эффекте, который производило это произведение. В силу этого горизонт мысли автора, его ‘философский’ потенциал выглядят более просторными и обширными, чем сам опубликованный труд. Это создает определенный эффект ожидания: Гадамер назвал бы его «горизонтом ожидания» (Erwartungshorizont), на котором Хайдеггер будет играть в течение четверти века, прежде чем объявит, только в 1953 году, в предисловии (Vorbemerkung) к девятому изданию, что, собственно говоря, вторая часть «Бытия и времени» уже невозможна, но есть «путь, остающийся в наши дни еще более необходимым, если вопрос о бытии должен привести в движение наше Dasein».

Вместо ожидаемой второй части он всё в том же предисловии сообщает об одновременном переиздании курса лекций летнего семестра 1935 года «Введение в метафизику», в котором возносит хвалу «внутренней правде и величию этого [т. е. национал-социалистического] движения». Не является ли сказанное в этом контексте «привести в движение наше Dasein» едва замаскированным указанием на того, к кому обращено это «мы» и что за «движение», какая «истина» всегда сможет и должна будет привести «нас» в движение?

Написанная в 1929 году книга о Канте вступила в некоторое противоречие с проектом деструкции истории онтологии. В самом деле лейтмотивом этой книги было «обоснование метафизики» – тема, предполагающая пересмотр неокантианских интерпретаций «Критики чистого разума», рассматриваемой как теория познания. В книге «Кант и проблема метафизики» особый интерес представляет для нас удивительный четвертый, последний и самый короткий (около сорока страниц) раздел, озаглавленный «Обоснование метафизики в повторении». Было бы трудно изложить его кратко: в нем нет ни дедукции, ни настоящей аргументации. Его стиль по-прежнему ассерторичен и эллиптичен, мысль автора как будто вертится вокруг чего-то недосказанного.

В самом конце третьего раздела Хайдеггер говорит о «выявлении скрытых возможностей» повторения обоснования метафизики. Речь идет о том, чтобы «преобразовать рассматриваемую проблему» и «тем самым сохранить ее подлинное содержание» (GA 3:261). При такой концепции, изменяющей содержание и смысл мысли ради сохранения ее предполагаемого «подлинного содержания», из любой философии можно извлечь всё что угодно и делать с ней всё что захочется. Хайдеггер признаёт это. Вообще его полемический замысел очевиден: вопреки сторонникам Канта, таким неокантианцам, как Кассирер, он намеревается повторить предположительно подлинное содержание его мысли, трансформируя ее «за гранью слов» самого Канта. Что неизбежно означает, допускает Хайдеггер, «прибегнуть к насилию» (там же, 256). Фактически мы можем заметить, как он прибегает к насильственной интерпретации на протяжении всей своей книги о Канте, особенно по завершении третьего раздела, где он легко переходит от времени у Канта к бытию, как его понимает автор «Бытия и времени».

Тем не менее «бытийный вопрос» – в значительной степени, как мы уже видели ранее, вопрос риторический и пустой, который Хайдеггер никогда не сможет развить как таковой, – есть на самом деле «вопрос о человеке», взятый им у Канта для того, чтобы подвергнуть его радикальной трансформации. Сам Хайдеггер писал: «Кантово обоснование показывает, что обоснование метафизики есть вопрос о человеке, есть антропология» (там же, 262). Но речь идет не об ответе на вопрос Канта о том, «что есть человек?», а о том, чтобы постоянно спрашивать, как поставить вопрос о человеке. Благодаря такому приему – постановке открытых вопросов при отсутствии ответов – мысль Хайдеггера становится неуловимой, исчезая в череде вопросов (там же, 269). В то же время мы можем проследить, как от вопроса о человеке он плавно переходит к тому, что сам называет экзистенциальным вопросом бытия Dasein. Как и в «Бытии и времени», он делает акцент на отношении между Dasein и аффективной расположенностью (там же, 283).

Конец книги с характерными для его стиля фигурами умолчания и тем, как автор заставляет читателя кружить на месте, не позволяет сразу увидеть, куда клонит Хайдеггер. Этот зашифрованный финал обращен, как пишет автор в конце книги, исключительно к «друзьям сущностного» (die Freunde des Wesentlichen), а не к «помешанным на организации» (Narren der Organisation)[21]21
  Последнее выражение было неправильно переведено на французский язык как «помешанность на технике», что выглядит как обезличивающий противника анахронизм, вводящий в датируемый 1929 г. текст мотив, получивший свое развитие только в 40-е гг.


[Закрыть].