Текст книги "Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст"

В 1930-е годы в лагерях появились три важные структуры, занимавшиеся нетрудоспособными заключенными: сначала слабосильные команды, потом оздоровительные команды, а затем отдельные лагеря для инвалидов при основных лагерных комплексах. Эти структуры пережили периоды потрясений, обрушившихся на ГУЛАГ, и чиновники государственного и местного уровня их регулярно переориентировали и реформировали. Тем не менее, несмотря на значительное давление сверху, гулаговское начальство никогда не переставало поддерживать эти особые структуры.

В ноябре 1930 года заместитель начальника ГУЛАГа М. Д. Берман подписал первую директиву об организации в ГУЛАГе команд слабосильных заключенных[156]156
  См. «О слабосильных командах»: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2736. Л. 4.


[Закрыть]. Начиная с 1 января 1931 года в лагерях этой стремительно развивающейся системы должны были повсеместно создаваться команды, в которые следовало направлять ослабленных и нетрудоспособных заключенных на период от одного до двух месяцев, предоставлять им заметно облегченный режим труда и особый рацион, чтобы подкормить их и восстановить здоровье. Основным контингентом слабосильных команд становились «физически ослабевшие в результате тяжелой физической работы» и недавно госпитализированные заключенные, которых невозможно было отправить обратно на работу. Другая ключевая группа подчеркивает одну из основных опасностей жизни в ГУЛАГе: этапирование в лагеря осуществлялось долго и в плохих условиях, в результате чего заключенные прибывали истощенными и больными; таким образом, прибывшие по этапу также определялись в подобные команды. В каждом лагере в них могло состоять не более 1,5 % заключенных. Для того чтобы попасть в слабосильную команду, со стороны гулаговских властей, вероятно органов внутренней безопасности и / или агитаторов Культурно-просветительского отдела, заключенному требовалась характеристика, удостоверявшая «хорошее поведение и добросовестное отношение к труду». Направлению в слабосильные команды явно не подлежали заключенные, «на полное восстановление трудоспособности которых нельзя рассчитывать» по состоянию здоровья. Таким образом, слабосильные команды были созданы для того, чтобы подкормить тех, кого можно было вернуть на общие работы, и исключали попадание в них тех, кто уклонялся от работ, и бедолаг, находившихся на грани смерти, зачастую в результате изнуряющего труда. В феврале 1931 года по распоряжению начальника ГУЛАГа Л. И. Когана цель слабосильных команд стала еще более очевидной: по восстановлении каждый направленный туда заключенный должен был вернуться к тяжелому труду. Перед периодическими медицинскими комиссиями была поставлена задача определять наиболее подходящих кандидатов, которых можно было бы восстановить до наиболее физически крепкой трудовой категории [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 72–74][157]157
  В этом распоряжении также упоминались команды «выздоравливающих» заключенных; очевидно, они предназначались для заключенных, недавно выписанных из переполненных гулаговских лазаретов, которым и далее требовалась медицинская помощь.


[Закрыть].

Эволюция слабосильных команд в системе медицинского контроля ГУЛАГа начала 1930-х годов показывает, что на раннем этапе управление ими было менее централизовано, чем хотелось Москве. Такой непорядок возник на фоне первых попыток избавить ГУЛАГ от десятков сотен нетрудоспособных заключенных посредством амнистий. В своем докладе руководству ОГПУ в мае 1933 года гулаговские начальники призывали к освобождению 64 000 «инвалидов и неработоспособных»[158]158
  Записка начальника ГУЛАГ М. Д. Бермана, начальника финансового отдела ГУЛАГ Л. И. Берензона и начальника строительства канала Москва – Волга Л. И. Когана заместителям председателя ОГПУ Г. Г. Ягоде и Г. Е. Прокофьеву об улучшении использования заключенных лагерей на производстве. 17.05.1933 [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 106–111].


[Закрыть]. К тому времени, по оценкам НКВД, приведенным в докладе Сталину, из полумиллиона заключенных, содержавшихся в лагерях, 3,2 % (12 700 человек) были полными инвалидами, а еще 25 % (около 100 000 человек) – нетрудоспособными по причине болезней и потери здоровья при недавнем этапировании[159]159
  Докладная записка заместителя председателя ОГПУ Г. Г. Ягоды И. В. Сталину об итогах хозяйственной деятельности лагерей за 1932 и первый квартал 1933 г. (не ранее 26 апреля 1933 года) [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 95–106].


[Закрыть]. Несмотря на амнистии, условия в лагерях продолжали порождать ослабленных заключенных, и врачей призывали выявлять кандидатов в слабосильные команды на ранних стадиях, прежде чем здоровье ухудшится настолько, что потребуется много времени на лечение и выздоровление. Директивы помощника начальника ГУЛАГа С. Г. Фирина, изданные в 1933 году, пытались ограничить пребывание заключенных в слабосильных командах максимум двумя неделями, но благодаря вмешательству Бермана (в то время начальника ГУЛАГа) этот жесткий срок был увеличен еще на две недели, хотя квота на разрешение такого продления была ограничена 10 %[160]160
  Циркуляр ГУЛАГ № 669600 об оздоровлении слабосильных заключенных и улучшении использования рабочей силы в лагерях от 31 августа 1933 года: ГАРФ. Ф. Р-9414. Оп. 1. Д. 2741. Л. 47–47 об.]; см. также распоряжение от 5 ноября 1933 года, продлевающее срок содержания еще на 14 дней: ГАРФ. Ф. Р-9414. Оп. 1. Д. 2741. Л. 57.


[Закрыть].

То, как формировались слабосильные команды в отдельных лагерях, можно оценить по приказу некого Флейшмейкера, начальника Санотдела Дмитлага, лагеря, занимавшегося строительством канала Москва – Волга. Этот приказ носит желательный характер, и маловероятно, что содержащиеся в нем установки всегда могли быть выполнены в местных подразделениях лагеря, где медицинское обслуживание осуществлялось вольнонаемными врачами и врачами-заключенными. Кандидатов в слабосильные команды следовало отбирать среди истощенных и больных, только что прибывших с этапа; среди тех, кто, не являясь протестующим, был не в состоянии выполнить норму на общих работах без «скидки»; среди тех, кто недавно выписался из больницы; и, наконец, среди тех, кто, находясь в хорошей физической форме, выполнял и даже перевыполняли трудовые нормы – в этих случаях врачи предписывали отдых по строго медицинским причинам. Заключенных, попавших в слабосильные команды, следовало содержать отдельно, в хорошо обставленных и оборудованных бараках, и кормить очень хорошим больничным пайком, который предусматривал 900 граммов хлеба в день, не считая других продуктов. Им также полагались антипеллагрические добавки и талоны, которые можно было отоварить в лагерных магазинах военторга. Под строгим медицинским контролем они должны были соблюдать полустационарный ежедневный график, устанавливаемый медицинским персоналом, который определял, кто из заключенных в состоянии выполнять очень легкие задания – работу в лагерных помещениях и хозблоке – в течение неполного рабочего дня. В балансе трудовых ресурсов заключенные из слабосильных команд должны были учитываться отдельно как заключенные с легкой степенью истощения, которых не следовало смешивать с госпитализированными. В печатном варианте этого распоряжения не указывалось никаких квот для слабосильных команд, но ограниченные ресурсы и давление со стороны начальников строительства должны были влиять на ограничение зачисленных в них заключенных ничуть не меньше, чем прописанные квоты[161]161
  См. «Положение о слабосильных в ДМИТЛАГе ОГПУ» от 28 февраля 1934 года: ГАРФ. Ф. 9489. Оп. 2. Д. 46. Л. 90–93.


[Закрыть]. Слабосильные команды и команды выздоравливающих явно держались в резерве для временно нетрудоспособных и, по крайней мере на бумаге, предназначались для повторного ввода в строй заключенных, которых можно было легко восстановить для выполнения тяжелых работ. Фактический эффект от этих команд, судя по воспоминаниям тех, кто в них находился, был в лучшем случае неоднозначным.

Константин Петрович Гурский, бывший зэк, вспоминает, как в 1936 году в соответствии с разнарядкой медицинский работник, лекпом, отправил заключенных из слабосильной команды собирать грибы и ягоды; эти продукты явно предназначались для других заключенных. В отряды фуражиров входили заключенные, которых их товарищи считали доходягами. Тем не менее, по мнению Гурского, слабосильная команда заключенных была ступенью к получению в дальнейшем медицинской помощи, она давала возможность заручиться сочувствием медработника и получить лечение, которое, возможно, привело бы к выздоровлению[162]162
  Гурский К. П. По дорогам ГУЛАГа: Воспоминания. Кн. 1. Ухтпечлаг. «Мемориал»: Москва. Ф. 2. Оп. 3. Д. 17. Л. 19–20, 27. См. аналогичные впечатления в [Шаламов 2009: 204–207].


[Закрыть].

По мере расширения системы лагерей в середине – конце 1930-х годов такие команды заметно разрослись. Число неработающих заключенных резко увеличилось в результате Террора, и многие из них были временно или постоянно нетрудоспособны. По мере развития ГУЛАГА в 1930-е годы, несмотря на его «вращающуюся дверь», в нем накапливалось все больше инвалидов, которым инкриминировались совершение в прошлом все более тяжких «преступлений», ввиду чего – с официальной точки зрения – их освобождение становилось невозможным[163]163
  Об амнистиях см. [Alexopoulos 2005: 274–306].


[Закрыть]. В отчетах Сталину руководители ГУЛАГа подчеркивали, что контингент неизлечимых, не подлежащих освобождению, неработающих хронических больных и инвалидов, а также тех, кто не работал по другим причинам, к 1935 году насчитывал около 100 000, а к 1938-му – 179 000 заключенных[164]164
  Данные на 1935 год приводятся в Справке ГУЛАГ об использовании контингентов исправительно-трудовых лагерей НКВД на 11 января 1935 года от 23 января 1935 года [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 116–117]; на 1938 год в Объяснительной записке начальника ГУЛАГ И. И. Плинера к сводке о трудовом использовании заключенных в лагерях НКВД за май 1938 года (июнь 1938 года) [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 144–145]. В 1938 году примерно половина неработающих либо содержалась в штрафных изоляторах, считаясь злостными отказчиками от работы, либо не имела возможности трудиться из-за отсутствия одежды или обуви.


[Закрыть]. В конце 1937 года и в течение всего 1938-го Террор отправил в лагеря сотни тысяч заключенных; слабосильные команды и команды выздоравливающих – или упомянутые выше лагеря для инвалидов – не могли вместить резко возросшее количество инвалидов и больных, и из донесений, критикующих эту практику, следует, что госпитализация многих инвалидов осуществлялась импровизированно и в явно примитивных условиях[165]165
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2753 Л. 134–135 (5 апреля 1938 г.); Л. 234–235 (6 июня 1938 г.). «Госпитализация» в ГУЛАГе раннего периода могла означать просто разрешение остаться в бараке, с получением медицинской помощи или без нее, особенно в новых лагерях, где не было лазаретов и не хватало медицинских работников. Мобильность гулаговской пенитенциарной экономики с этапированием в пустынные места, где надлежало создать лагерь, означала, что многие заключенные подвергались госпитализации в примитивных условиях. В обустроенных лагерях имелись лазареты с койками для нуждающихся в госпитализации, но они всегда были заняты; сложилась система подчинения лагерных лазаретов на местах центральным больницам со специализированными палатами, лабораториями и другими медицинскими объектами. Приказ по ГУЛАГу от октября 1944 года свидетельствует о том, что руководство Санотдела и начальник ГУЛАГа намеревались создать сеть центральных и местных современных, работающих на научной основе больниц со специализированными отделениями и лабораториями, хотя подобные учреждения стали появляться только после 1945 года. См.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 2. Д. 165. Л. 85–87.


[Закрыть]. Вероятно, значительная часть погибла в невыносимых условиях; в 1938 году официально зарегистрирована смерть 108 654 заключенных, и этот пик смертности не был превышен до начала войны[166]166
  Общие сведения о смертях в лагерях, колониях и тюрьмах: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2740. Л. 52–53.


[Закрыть]. В конце декабря 1938 года по приказу центрального Санотдела была реформирована структура слабосильных команд – их разделили на две группы[167]167
  «Положение о командах слабосильных в лагерях и колониях НКВД СССР» от 21 декабря 1938 года, подписанное заместителем начальника Сантодела, неким Соколовым: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2753. Л. 372–379.


[Закрыть]. Кандидатами в обе группы были лица, ослабевшие на общих работах, при этапировании или после недавно перенесенной болезни; как и прежде, им требовалась рекомендация врача, справка о производительности труда и характеристика от руководителя работ и чиновников культпросвета. Этот приказ явно не касался хронических инвалидов, у которых не было надежды восстановить трудоспособность, а также «злостных отказчиков, беглецов, штрафников и проигрывающих пайки». Как и прежде, ничего не было сказано об исключениях в связи с характером преступления, за которое был осужден заключенный; формально и после начала Террора в слабосильные команды могли направляться и политические заключенные. В первой группе слабые заключенные должны были оставаться на прежних рабочих местах, жить в специально оборудованных бараках и иметь четыре выходных дня в месяц, раз в десять дней проходить медицинский осмотр и получать дополнительные пайки. Определенные во вторую группу должны были жить в условиях лазарета и получать соответствующие пайки; предполагалось, что они трудились только по разрешению медиков и не более шести часов в день, выполняя легкую работу по хозяйству или в мастерских по изготовлению предметов народного потребления. Они должны были находиться под ежедневным медицинским наблюдением и раз в пять дней проходить осмотр у врача. В зависимости от физического состояния лагерного контингента во вторую группу слабосильных команд могли быть направлены не более 1–2 % среднегодовой численности заключенных в лагере; и не более 2–5 % – в первую группу. Эти квоты, в совокупности составлявшие 3–7 % от населения лагеря, были послаблением по сравнению с полуторапроцентным лимитом, установленным в 1931 году, и завуaлированным признанием серьезно ухудшившегося состояния контингента заключенных[168]168
  Статистика с мест дает более мрачную картину, чем централизованная. Так, 1 июня 1938 года из 19 974 узников Севжелдорлага трудиться могли всего 8483 человека; остальные были ослабленные, инвалиды, госпитализированные или страдающие от нехватки витаминов. См. [Азаров 2005: 130, табл. 6].


[Закрыть]. Заключенные из первой группы должны были оставаться в балансе трудовых ресурсов; неработающие заключенные из второй группы снимались с баланса. Также требуют пересмотра документация и донесения в Москву, касающиеся этих команд[169]169
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2753. Л. 377–378.


[Закрыть]. Реорганизация групп слабосильных заключенных, утвержденная вновь назначенным начальником ГУЛАГА Г. В. Филаретовым, представляла собой ранний пример «реформ» Берии, направленных на стабилизацию экономики ГУЛАГа после хаоса Террора [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 186–235].

В 1930-е годы в ГУЛАГе было создано значительное количество лагерей для лиц со стойкой нетрудоспособностью. Пространственное отделение инвалидов от физически крепких заключенных, очевидно, облегчило начальству контроль за моральным духом и трудовой дисциплиной в обеих группах, делая менее заметными самых нетрудоспособных. В различных районах, колонизированных НКВД, лагеря для инвалидов принимали различные формы. К концу 1930-х годов эти лагеря стали хорошо зарекомендовавшей себя частью ГУЛАГа, эксплуатируемой Санотделом, и все занимались некой формой экономической деятельности, которая если не обеспечивала их функционирование, то, по крайней мере, оправдывала их существование.

Один из первых примеров был подан опять-таки Дмитлагом. В распоряжении начальника Санотдела Дмитлага Флейшмейкера, датированном 1934 годом, подробно излагается режим содержания стойко нетрудоспособных в инвалидном городке[170]170
  ГАРФ. Ф. 9489. Оп. 2. Д. 46. Л. 89–90 об.


[Закрыть]. В него могли направляться: 1) те, кто был полностью нетрудоспособен и нуждался в постороннем уходе (госпитализированные хронические больные); 2) те, кто был полностью нетрудоспособен, но не нуждался в уходе; и 3) истощенные и ослабленные, для восстановления трудоспособности которых требовалось более двух месяцев (лица с «временной инвалидностью»). Таким образом, в инвалидном городке должны были находиться госпитализированные, абсолютно нетрудоспособный контингент и группы с ограничениями трудовой деятельности. Все обитатели городка должны были находиться под наблюдением медицинского персонала и направляться на работу только с визой врача, определяющей тип работ, которые они могли выполнять, и максимальную продолжительность рабочего дня. Трудоспособные инвалиды могли работать в мастерских – изготавливать предметы народного потребления для лагерных нужд. Госпитализированные инвалиды должны были получать медицинские пайки; инвалиды, работавшие в мастерских, получали базовый паек, дополненный поощрением за работу. Все должны были получать антипеллагрические добавки. Также было распоряжение выращивать в городке сельскохозяйственные культуры на специально отведенных для этого участках. Заключенных исключали из баланса трудовых ресурсов и заносили в отдельный учетный список как инвалидов.

Г. В. Князев вспоминал, как в 1938 году в Адаке под Воркутой, в 20 километрах от ближайшего населенного пункта, с нуля строился лагерь для инвалидов. Трудоспособные бригады отправляли расчищать лес для установки палаток. Среди самых ослабленных заключенных в лагере Князева нарастало беспокойство – они боялись, что их отправят в это пустынное место. Князев слышал, что первые заключенные-инвалиды «живут в палатках, ни бани, ни кухни, пищу варят в огромном котле под открытым небом. И несмотря на все это неустройство, туда прибывают одна за другой партии слабосильных и “неполноценных” зеков»[171]171
  Григорий Власович Князев. Воспоминания: В 3 т. Т. 2. С. 282. Общество «Мемориал»: Санкт-Петербург (без присвоения номеров фонда / описи).


[Закрыть]. Туда же отправляли и престарелых. Позднее, в том же году, и самого Князева отправили в Адак. Работы для заключенных было мало, и самые слабые просто лежали на нарах и мечтали о еде. В распоряжении врача инвалидного лагеря, тоже зэка, было совсем немного продовольственных запасов, и он мало что мог сделать, чтобы предотвратить смерть людей от голода[172]172
  Григорий Власович Князев. Воспоминания: В 3 т. Т. 2. С. 318–323.


[Закрыть]. Однако Князев достаточно окреп для перевода в другой лагерь и в конце концов устроился на работу санитаром в лагерном лазарете.

Вероятно, некоторые мастерские лагерей для инвалидов выпускали большую часть предметов народного потребления для нужд ГУЛАГа. В 1933 году начальство ГУЛАГа уже могло похвастаться тем, что в 1932 году в лагерях было произведено множество разнообразных предметов на сумму 11 млн рублей, в том числе мебели, игрушек, товаров для дома, метизов, кожгалантереи и музыкальных инструментов. О том, кому предназначались эти товары, не сообщалось, но было отмечено, что в будущем производимые предметы будут предназначены в основном для внутреннего потребления в лагерях. Предполагаемыми потребителями, скорее всего, должны были стать коменданты лагерей, руководство и их родственники [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 105]. З. Д. Усова научилась делать мебель в плотницкой мастерской в инвалидном лагере в Талагах под Архангельском в конце 1930-х годов. Она охотно освоила это ремесло и гордилась своими табуретками, столами и тумбочками. Однако рацион в ее лагере составлял всего 700 граммов хлеба в день, а рабочий день был намного длиннее, чем для контингента слабосильных команд: десять часов, начиная с семи утра[173]173
  Зинаида Даниловна Усова. ЧСИР: Воспоминания. Москва, 1988. Общество «Мемориал»: Москва. Ф. 2. Оп. 1. Д. 118. Л. 53–55.


[Закрыть]. В то же самое время в 23 километрах от Магадана, на другом конце СССР, в хорошо оборудованном инвалидном лагере трудился Лев Лазаревич Хургес, сначала в столярной мастерской, а затем в ателье по изготовлению игрушек, получая 800 граммов хлеба при неопределенной продолжительности рабочего дня. Изготовление игрушек, писал он, «вселяло в душу некоторую радость. Раскрашивал я кукол, паяцев и мишек, и всегда, взяв в руки очередную игрушку и представляя себе улыбающуюся детскую мордашку, я забывал и голод, и все унижения своей теперешней жизни» [Хургес 2012: 602]. Эти примеры, в отличие от случая Князева в новом лагере для инвалидов, показывают, что назначение в давно существующий инвалидный лагерь давало возможность путем полезных занятий обрести своего рода достоинство – то, о чем мечтали инвалиды как внутри ГУЛАГа, так и за его пределами.

Организация отдельных инвалидных лагерей получила дополнительный импульс во времена Террора, когда резко возросло количество инвалидов. В директиве, подписанной в марте 1938 года заместителем наркома внутренних дел С. Б. Жуковским, всем лагерям приказывалось организовать инвалидные подразделения с мастерскими для производства товаров народного потребления, в которых заключенные содержались бы отдельно от физически здоровых и снимались бы с баланса трудовых ресурсов[174]174
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1138. Л. 39 (март 1938 года).


[Закрыть]. Эта директива была разослана как часть более длинной серии безумных директив, которыми пытались упорядочить перевод заключенных из городских тюрем в отдаленные лагерные комплексы; заключенные-инвалиды, по всей видимости, стали головной болью для управленцев, ответственных за организацию их транспортировки. Согласно одному неполному обследованию, проведенному в 28 лагерях, в мае 1938 года насчитывалось приблизительно 33 000 инвалидов и ослабленных из почти 900 000 заключенных (3,7 % от этого общего числа). К концу года положение не улучшилось. В первом квартале 1939 года гулаговские специалисты по финансовому планированию отмечали контингент из 63 000 инвалидов (3,11 % из чуть более 2 млн заключенных), из которых от 35 000 до 40 000 человек были абсолютно нетрудоспособны и должны были содержаться за счет казны ГУЛАГа, субсидируемой государством[175]175
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1140. Л. 176–177. Эти общие цифры относятся к лагерям и колониям; об общей численности контингента см. [Getty, Rittersporn, Zemskov 1993: 1023].


[Закрыть]. Разумеется, эти цифры относятся к актированным инвалидам, признанным таковыми администрацией. Некоторые лагерные комплексы, такие как Норильский и Колымский, из-за крайней удаленности отказывались принимать ослабленных заключенных и заключенных-инвалидов с материка (хотя, конечно же, сами они порождали и содержали нетрудоспособных заключенных, таких как Хургес и Шаламов), а давление, оказывавшееся на всех местных комендантов ГУЛАГа с целью выполнения производственных задач, в любом случае отбивало у них желание принимать подобных заключенных[176]176
  О возражениях против ограничения пересылки на Колыму лиц, находившихся в наиболее подходящей физической форме, см.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1140. Л. 38–41. Воспоминания о депортации заключенных-инвалидов с Колымы в материковые лагеря в восточной Сибири в 1940 году пережившего ее инвалида см.: Григорий Моисеевич Муравин. Из мрака культа личности. Воспоминания. Общество «Мемориал»: Санкт-Петербург (без присвоения номеров фонда, описи, дела).


[Закрыть].

Заключенный-инвалид мог вписаться в экономическую модель ГУЛАГа только за счет систематического исключения нетрудоспособных из учетного списка трудовых ресурсов и за счет субсидий.

С началом войны в июне 1941 года власти ГУЛАГа призвали инвалидов внести свой вклад в победу, и мобилизация охватила даже госпитализированных и обычно считавшихся нетрудоспособными. ГУЛАГ военного времени пережил пиковые за всю его историю показатели смертности: максимум пришелся на 1942 год, и в 1943 году они были немногим меньше[177]177
  Эпплбаум приводит задокументированные показатели смертности: 115 484 (6,1 %) в 1941 году; 352 560 (24,9 %) в 1942 году; 267 826 (22,4 %) в 1943 году; 114 481 (9,2 %) в 1944 году и 81 917 (5,95 %) в 1945 году [Applebaum 2003: 519].


[Закрыть]. Даже способные эффективно работать, физически полноценные заключенные ГУЛАГа получали по 800–1500 калорий в день, меньше, чем требовалось для работы, которую они должны были выполнять; гулаговское начальство несло ответственность за снижение рациона и падение производительности труда, обрекавшие огромное количество заключенных на медленную смерть от болезней, вызванных голодом. Как и в гражданском обществе, за редким исключением, недоедание и сопутствующие ему заболевания, в особенности туберкулез, были распространены повсеместно. Заключенные разделяли судьбу свободных советских граждан, питание которых резко ухудшилось во время войны и оставалось явно недостаточным долгое время после нее. Д. Фильцер показал, что тогда смертность советских граждан в городском тылу достигла двух значительных пиков. Первый, в 1941–1942 годах, был результатом внезапного потрясения из-за сокращения запасов продовольствия, эвакуации и ухудшения условий жизни и вызвал резкое повышение смертности среди пожилых и детей младшего возраста. Второй пик смертности – среди находившихся в тылу мужчин трудоспособного возраста в 1943 году – явился результатом длительного голодания, сопровождавшегося болезнями, лечение которых предусматривало правильное питание, в особенности туберкулезом [Filtzer 2015: 265–338][178]178
  По поводу недоедания рабочих см. [Filtzer 2010: 163–253].


[Закрыть]. Судя по проведенному Фильцером анализу вызванной недоеданием смертности гражданского населения, не приходится удивляться тому, что пик смертей в ГУЛАГе был достигнут несколько ранее, в 1942 году, учитывая уже и без того плохое питание и то, что положение не изменилось и на следующий год. Подобно тому, как в 1944 году благодаря программам усиленного питания начала сокращаться смертность среди гражданского населения советских городов, когда правительство обеспечило лучший контроль над запасами продовольствия, в гораздо более скромном масштабе аналогичные программы действовали и за колючей проволокой[179]179
  Гражданские программы восстановления физических сил были ориентированы на важнейших для промышленности рабочих [Filtzer 2015: 323, 327–328].


[Закрыть]. Узники ГУЛАГа не были изолированы от советского общества, когда дело касалось биополитики распределения продовольствия, но испытывали на себе крайнюю форму ее проявления[180]180
  Государственная политика распределения продовольствия описывается в [Goldman 2015: 44–97].


[Закрыть]. Даже в этих отчаянных обстоятельствах инвалид в ГУЛАГе не считался «жизнью, недостойной жизни». В конце 1941 года, когда дела на войне у Советского Союза шли плохо, гулаговские специалисты по финансовому планированию заложили на 1942 год почти 86 млн рублей на содержание примерно 57 000 лиц, признанных инвалидами. Эти планы предполагали поразительно малое снижение (примерно на 8 %) расходов на душу населения по сравнению с предыдущим годом, когда число признанных инвалидами было меньше (53 528) и на их содержание было израсходовано 87,6 млн рублей[181]181
  См. Объяснительную записку к финансовому плану УИТК ГУЛАГа на 1942 год от 3 ноября 1941 года: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2006. Л. 4, 14.


[Закрыть].

Реальность 1941–1942 годов и нечеловеческие условия жизни в некоторых лагерях, усугубленные войной, фактически означали, что инвалидов зачастую привлeкали к общим работам, как если бы они были физически здоровыми. Бесполезность и жестокость такой практики очевидна из расследований, проведенных представителями закона. В одном прокурорском отчете по лесоповальному лагерю Усольлаг в Пермском крае описываются три случая наказания комендантов за использование инвалидов на общих работах. Нетрудоспособных заключенных отправляли соединять бревна в плоты для сплава по реке на обработку[182]182
  ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 37. Д. 1253. Л. 154–156.


[Закрыть]. Весной 1942 года в восточносибирском Южлаге прокурор, инспектировавший фабрику по производству бочек, успешно опротестовал нарушение прав лишенных ног инвалидов, которым не снизили нормы выработки[183]183
  ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 37. Д. 1253. Л. 209.


[Закрыть]. На самом деле, к 1942–1943 годам огромная доля контингента заключенных ГУЛАГа была официально признaна инвалидами или ослабленными и непригодными для общих работ. В 1942 году в эти категории попали ошеломляющие 801 350 из 1 777 043 заключенных – чуть больше 40 % всего контингента заключенных. В 1943 году цифры снизились до 411 921 из 1 286 294 заключенных, но это все еще было значительно больше по сравнению с 20–25 % неработающих заключенных, которые так беспокоили работников ГУЛАГа в 1930-е годы[184]184
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1181. Л. 35.


[Закрыть]. Говорилось, что в одном инвалидном лагере, Черноисточинском, организованном в 1942 году для Тагильского лагерного комплекса, в мастерских по изготовлению товаров народного потребления работала только треть его обитателей; остальные числились слабыми и больными[185]185
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1181. Л. 49.


[Закрыть]. На первых два года войны заключенная Талажского лагеря для инвалидов Усова, ранее работавшая в мебельной мастерской, была переведена в сапожную мастерскую. Рабочий день был увеличен до 12 часов, а паек уменьшен; в мастерскую приходили партии запятнанных кровью валенок убитых солдат, и в мастерских чинили эти валенки для повторного использования[186]186
  Усова З. Д. ЧСИР: Воспоминания. Москва, 1988. Общество «Мемориал»: Москва. Ф. 2. Оп. 1. Д. 118. Л. 53–55.


[Закрыть]. Мемуарные источники свидетельствуют, что жизнь в инвалидных лагерях требовала невероятной стойкости: лагеря для инвалидов создавались в панике и закрывались с такой же скоростью; назначенная заведующей домом инвалидов заключенная прилагала отчаянные усилия, чтобы по заснеженным степям привезти еду и спасти своих подопечных; существовал жуткий ритуал распределения материала для плетения корзин между прикованными к постели умирающими туберкулезными больными[187]187
  О том, как быстро возникали и закрывались лагеря близ Потьминского ИТЛ, см.: Анна Филипповна Рабинович. Воспоминания. Общество «Мемориал»: Москва. Ф. 2. Оп. 1. Д. 99. Л. 40. О том, как волокли продовольствие по степям в окрестностях Акмолинского ИТЛ, см.: Раиса Львовна Волынская. Воспоминания. Общество «Мемориал»: Москва. Ф. 2. Оп. 1. Д. 13. Л. 14–15. О распределении работы между заключенными, находившимися при смерти, в Тындинском ИТЛ, см.: Григорий Моисеевич Муравин. Из мрака культа личности. Воспоминания. Общество «Мемориал»: Санкт-Петербург (без присвоения номеров фонда, описи, дела).


[Закрыть].

В то время как резко снижалась работоспособность и возрастал уровень заболеваемости, Москва пыталась насадить в лагерных медицинских учреждениях те же приоритеты, что существовали в военной медицине. В январе 1943 года Берия напомнил всему медицинскому персоналу ГУЛАГа, что его главная задача состоит в сосредоточении усилий на возвращении заключенных к труду[188]188
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2785. Л. 16.


[Закрыть]. Это указание адаптировало для ГУЛАГа основные принципы военной сортировки, применявшейся во время войны: при оказании медицинской помощи на поле боя военврачи Красной армии уделяли первоочередное внимание тем солдатам, которых можно было вернуть на фронт[189]189
  О медицинских приоритетах на фронте см., например, [Иванов, Георгиевский, Лобастов 1985: 24–26; Гладких, Локтев 2005: 45; 48].


[Закрыть]. В конце 1943 года руководство Центрального санотдела провело кампанию, направленную на освобождение переполненных лагерных госпиталей от болеющих долгое время и нетрудоспособных, которых следовало переводить в «полустационарные учреждения»[190]190
  Директивы, подписанные руководителями Санотдела в июне и ноябре 1943 года, см.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2785. Л. 49, 100–100 об.


[Закрыть]. Госпитализации подлежали заключенные, здоровье которых можно было быстро восстановить, но не безнадежно или хронически больные. Между тем лагерные администрации начали использовать труд инвалидов более систематически.

По мере приближения окончания войны и начала восстановления народного хозяйства труд заключенных-инвалидов становился объектом более пристального изучения и проектирования увеличения его производительности. Начальство центрального лагеря продвигало концепцию индивидуального труда, учитывавшую возможности каждого ослабленного, выздоравливающего или хронически больного заключенного. В декабре 1944 года в инструкции, полученной от начальника ГУЛАГа В. Г. Наседкина, лагерному начальству объяснялось, как организовать в лазаретах индивидуальный труд для производства товаров народного потребления; такая работа должна была рассматриваться как трудотерапия, с резким сокращением ранее установленных норм и стимулированием дополнительным питанием за перевыполнение норм выработки. В одном из донесений того же времени подробно говорилось о том, как в нескольких лесоповальных лагерях были организованы новые подразделения для наиболее ослабленных работающих и нетрудоспособных заключенных. В них для каждого заключенного начальство определяло индивидуальные трудовые задания в сельском хозяйстве или в мастерских по производству товаров народного потребления[191]191
  См.: Указание ГУЛАГ № 42/173961 начальникам исправительно-трудовых лагерей и колоний об использовании выздоравливающих и хронически больных заключенных на работах по изготовлению предметов ширпотреба» от 1 декабря 1944 года [История ГУЛАГа 2004–2005, 4: 523]; Справка о выполнении… приказа НКВД СССР № 0202 «Об организации специальных лаг-подразделений и колоний для содержания заключенных III категории трудоспособности – индивидуального труда»: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 325. Л. 13.


[Закрыть]. Во время и после войны официально санкционированные эксперименты с трудотерапией начали проводиться в Санитарных отделах некоторых лагерей в Ухтинско-Печорском районе Республики Коми и в других местах, исходя из того, что, если трудовые задания назначать под контролем врачей, можно будет полностью восстановить трудоспособность ослабленных заключенных[192]192
  См. исследования, посвященные трудотерапии, проведенные в Северном железнодорожном лагере (Севжелдорлаге) в Ухте-Печоре (ныне хранятся в ГАРФ): Солодовников С. А. Методы оздоровления категорийных больных; Равич Н. Н. Опыт работы с неполноценными категориями в условиях лагеря (Ф. 9414. Оп. 2. Д. 168. Л. 36–45, 176); «Трудотерапия (дозированный труд и его роль в деле восстановления рабочей силы)» (выполненные докторами Дубровским и Солодовниковым) (Ф. 9414. Оп. 2. Д. 172. Л. 3); Мебурнутов О. А. «Лечение трудом» (по материалам Центральной больницы Ухтокомбината МВД) (Ф. 9414. Оп. 2. Д. 178–179).


[Закрыть]. Гулаговские эксперименты с трудотерапией повторяли многолетнее и широко распространенное использование подобных режимов гражданской медициной в отношении участников войны и выздоравливающих туберкулезных и психиатрических больных [Коробов, Дубинина, Карпов 2008: 5–11; Геллерштейн 1943; БСЭ 1956, 43: 333–334].

Поразительной биополитической чертой гулаговских экспериментов с трудотерапией для инвалидов была медикализация практически всех норм и критериев, относящихся к заключенному-инвалиду. Группы для этих экспериментов набирались врачами по известным критериям: находили ослабленного или нетрудоспособного кандидата, еще не превратившегося в неизлечимого больного (из-за голодания или туберкулеза), оценивали его психологический портрет и отслеживали во время экспериментов[193]193
  Испытуемые, по-видимому, были малообразованными, но имели некоторый опыт в строительстве легких сооружений и кустарном производстве, т. е. навыки, характерные для крестьянства. См.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 2. Д. 172. Л. 11 об., 24–25; Д. 178. Л. 6–9, в особенности Л. 7.


[Закрыть]. Врачи называли выдаваемые трудовые предписания дозировкой[194]194
  См. документ, в котором описывается трудотерапевтический эксперимент в Унжлаге, поставленный на выздоравливающих больных туберкулезом: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 2. Д. 178. Л. 9; Д. 171. Л. 15 об.


[Закрыть]. Иногда нормы выработки привязывались к стимулирующим пайкам; в других экспериментах ослабленные заключенные получали лазаретные пайки независимо от своей выработки[195]195
  См. эксперимент по установлению норм выработки: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 2. Д. 172. Л. 15–18 об.; Д. 178. Л. 1–2 (выработка не подлежит квотированию).


[Закрыть]. Врачи определяли условия содержания заключенных, обеспечивали их мылом и постельным бельем, разрабатывали для них ежедневные графики. Они следили за физическим состоянием испытуемых, используя физиологические и антропометрические критерии, а также показатели набора веса[196]196
  См.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 2. Д. 178. Л. 11. В этих экспериментах главным критерием успеха был прирост массы тела, а самые лучшие тела заключенных, демонстрирующих такое улучшение, могли фотографироваться для служебного пользования; см.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 6. Д. 40. Л. 4 об.: Фотоальбом «2-х месячный дополнительный оздоровительный пункт Соликамского ИТЛ», 1946.


[Закрыть]. За выражениями «индивидуальный труд» и «дозированный труд» стояла усиливающаяся борьба гулаговского начальства за трудоспособных работников всех типов и постепенное осознание того, что, как и всем руководителям послевоенной советской экономики, им придется использовать больше рабочих со сниженными физическими возможностями[197]197
  См. комментарии управленцев, присутствовавших на конференциях, посвященных подрядам на использование труда заключенных ГУЛАГа, заключаемых с гражданскими министерствами: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1208 (1944).


[Закрыть]. Если до 1941 года нетрудоспособные зэки работали в импровизированных условиях на местах, то теперь они были потенциальным материалом для попыток врачей встроить их искалеченные тела в процесс производства. Такие требования отражали ожидания, возлагаемые на гражданских лиц; большинство инвалидов труда и войны могли быть официально признаны инвалидами, но это не избавляло их от обязанности трудиться.

Санотдел ГУЛАГа распространял опыт индивидуализированной трудотерапии по всей своей системе, но условия для широкого внедрения такого интенсивного использования ресурсов существовали далеко не везде[198]198
  Начальник ГУЛАГа Наседкин расхваливал эти эксперименты и 6 марта 1945 года распорядился провести их во всех лагерях; см.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2801. Л. 35–36 об. О планах конференции в Печорлаге для обсуждения исследования питания и публикации результатов в системе Санотдела в 1946 г. см.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1а. Д. 619. Л. 8 об.


[Закрыть]. Тем не менее в 1940-е годы медицинское начальство лагерей, используя аналогичный подход, делало попытки рационализировать существующие структуры, ориентированные на заключенных, здоровье которых может быть восстановлено, и на заключенных-инвалидов. В военное время слабосильные и оздоровительные команды 1930-х годов были преобразованы в оздоровительные пункты / команды; как и прежде, они стремились к возвращению в строй временно нетрудоспособных заключенных, исключая хронически нетрудоспособных[199]199
  См. лекции начальника ГУЛАГа Наседкина для Высшей школы НКВД СССР, 1945 год: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 77. Л. 38.


[Закрыть]. Оздоровительные пункты предназначались для относительно трудоспособных, нуждавшихся в двухнедельном отдыхе (рис. 3.1). Оздоровительные пункты, рассчитанные на организованные рабочие контингенты, описанные Фильцером, явно копировали программы дополнительного питания [Filtzer 2015]. Санотдел пояснял, что команды выздоравливающих предназначались для заключенных, которые на общих работах могли выполнять лишь сниженную норму, и существовали для того, чтобы откормить их и тем самым восстановить их здоровье[200]200
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2790. Л. 2 (январь 1944 года).


[Закрыть].

Авторы мемуаров вспоминают, что оздоровительными командами и оздоровительными пунктами злоупотребляла «аристократия» заключенных-уголовников, имевшая влияние на охранников или вынуждавшая врачей направлять их туда, но врачи также использовали эту возможность, чтобы спасти тех заключенных, которым симпатизировали [Солженицын 2006, 2: 172–174][201]201
  О том, как в этот период на Колыме врач направил в команду выздоравливающих священника, которому симпатизировал, см. [Лесняк 2004: 310–318].


[Закрыть].