Текст книги "Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст"

Вторая волна создания трудовых лагерей не столько совпала по времени с Большим террором 1937–1938 годов, сколько последовала за ним. В этом нет ничего удивительного, если задуматься о том, что в страшные дни террора НКВД больше заботилось о проведении массовых чисток, чем об экономическом росте; этой задаче стало уделяться больше внимания после разрастания системы Гулага с его огромной рабочей силой. На пике Большого террора репрессии затронули практически все отрасли науки и техники, обрушившись и на институты, подчиненные Академии наук, и на те учреждения, что находились в ведении промышленных комиссариатов; особенно тяжелым был удар по исследовательским институтам и заводам, работавшим на оборонную промышленность. В одной только авиационной промышленности брошенными в тюрьмы оказались практически все крупные конструкторы, в том числе Р. Л. Бартини, К. А. Калинин, В. М. Мясищев, А. В. Надашкевич, В. М. Петляков, С. П. Королев и А. Н. Туполев (рис. 4.3). Особенно серьезно пострадали руководители заводов. На одном крупном авиазаводе, занимавшемся изготовлением двигателей, было арестовано по меньшей мере пятьдесят человек, в том числе директор, замдиректора и главный механик[244]244
  Речь идет об авиационном заводе № 24 в Москве, известном также как завод им. М. В. Фрунзе. См.: РГАЭ. Ф. 7515. Оп. 1. Д. 153. Л. 417–418; [Симонов 1996: 110–111].


[Закрыть].

Большинство исторических и биографических свидетельств указывают, что инициатором и создателем системы спецтюрем для ученых после чисток 1937–1938 годов был глава НКВД Л. П. Берия [Симонов 1996: 113]. Однако возобновление системы шарашек было более сложным процессом, начавшимся еще до того, как Берия возглавил НКВД в декабре 1938 года. Любопытно, что одними из инициаторов воссоздания шарашек выступили сами заключенные специалисты. В начале 1938 года группа авиаконструкторов, ожидая приговора в застенках Лубянки, подготовила два кратких предложения, одно из которых относилось к самолетам, а другое к авиационным двигателям. Опасаясь, что их отправят заниматься тяжелым физическим трудом в сибирские лагеря, авторы этих докладных записок перечислили ряд усовершенствований, которые они могли были сделать, если им предоставят необходимые условия для работы; эти предложения были направлены непосредственно ветерану авиационной промышленности Л. М. Кагановичу, ставшему преемником Орджоникидзе на посту главы Наркомтяжпрома. Каганович переслал записки тогдашнему главе НКВД Н. И. Ежову, снабдив их собственными комментариями по различным техническим аспектам этих предложений: некоторые из них он одобрил, другие нет. Он писал: «Ознакомившись с предложениями арестованных конструкторов-самолетчиков, считаю целесообразным оформить их в группу»[245]245
  Каганович Ежову от 13 марта 1938 года. РГАЭ. Ф. 7515. Оп. 1. Д. 408. Л. 83–84. См. также л. 1, где Каганович дает оценку предложениям заключенных конструкторов-авиамоторщиков А. Д. Чаромского, Б. С. Стечкина и А. М. Колосова.


[Закрыть]. Ежов, очевидно, не возражал против этой идеи и собирался принять предложения Кагановича по поводу самолетов и авиационных двигателей.

Каганович, возможно, этого и не знал, но на тот момент, когда он получил письмо от арестованных авиаспециалистов, в Ленинграде уже с 1 декабря 1937 года функционировала спецтюрьма для ученых и конструкторов. Около 150 старших конструкторов с огромного завода «Большевик», арестованных независимо друг от друга в предыдущие месяцы и годы, были помещены в «Кресты» – одну из самых больших тюрем Европы – для работы над проектами по созданию морской артиллерии. Письмо Кагановича, судя по всему, побудило Ежова поставить это дело на поток, и 20 апреля 1938 года его заместитель подписал приказ о создании Особого конструкторского бюро (ОКБ) НКВД в Ленинградской области[246]246
  Приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР за 1938 год № 00240. ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1а. Д. 20. Л. 160.


[Закрыть]. Бюро в «Крестах» изначально состояло из заключенных, ранее работавших на заводе «Большевик», однако, разросшись, стало включать в себя ученых, инженеров и конструкторов с различных артиллерийских заводов. Главным конструктором ОКБ был назначен талантливый инженер С. И. Лодкин, специалист по турбинам, который был арестован в 1933 году и много лет трудился на общих работах на строительстве Беломорско-Балтийского канала, где чуть не умер от туберкулеза. После перевода в «Кресты» он возглавил группу, занимавшуюся разработкой двухорудийной 130-миллиметровой артиллерийской установки [Крук 2001].

Осенью 1938 года карьера Ежова оказалась под угрозой, и руководство делами НКВД постепенно перешло в руки его первого заместителя Берии. 25 ноября Берия официально сменил Ежова на посту главы НКВД [Jansen and Petrov 2002]. Хотя он с рвением взялся за исправление всех ошибок, допущенных его предшественником, первым делом, разумеется, вычистив из органов окружение Ежова, одну из идей предыдущего руководителя НКВД – а именно систему шарашек – Берия не тронул. Едва вступив в должность главы НКВД, он распорядился объединить шарашки в единую систему, официально подчиняющуюся непосредственно ему. В начале января Берия написал Сталину о недостатках возрожденной системы шарашек, существовавшей при Ежове, и выдвинул свои предложения («мною приняты меры к улучшению бытового обслуживания заключенных, состав работников бюро пополнен молодыми специалистами»). Особенно важной представляется следующая фраза: «Для придания большего значения работе по использованию заключенных специалистов Особое бюро будет возглавляться Народным Комиссаром»[247]247
  Берия Сталину от 9 января 1939 года. АПРФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 142. Л. 72–73.


[Закрыть]. На следующий день, 8 января 1939 года, Политбюро одобрило запрос Берии и утвердило положение об Особом техническом бюро (ОТБ) при НКВД. Задача этой новой организации была сформулирована как «организация конструирования и внедрения в производство новых средств вооружения армии и флота»[248]248
  См. Положение об особом техническом бюро при народном комиссаре внутренних дел СССР. АПРФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 142. Л. 70–71. Также этот документ хранится в ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1. Д. 513. Л. 58–64. Приказ НКВД см. в: АПРФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 142. Л. 77. Прежде чем получить название ОТБ, система шарашек называлась Отдел особых конструкторских бюро НКВД (29 сентября – 21 октября 1938 года), Четвертый спецотдел НКВД (21 октября 1938 – 9 января 1939 года) и, наконец, Особое техническое бюро НКВД. См. [Кокурин и Петров 1997: 129].


[Закрыть].

Но зачем же вновь понадобилось возвращаться к практике спецтюрем, где ученые, инженеры и специалисты работали под надзором конвоиров? Во-первых, в конце 1930-х НКВД (особенно под руководством Берии) стал играть более важную роль в перевооружении РККА перед готовящейся войной с Германией. Как показал историк Н. С. Симонов, при Берии НКВД существенно увеличивает свою роль в укреплении обороноспособности страны по линии строительства стратегических шоссейных дорог, производственного освоения отдаленных территорий с богатыми месторождениями полезных ископаемых и руководства различными металлургическими заводами [Симонов 1996: 113]. Во-вторых, контроль над ведущими учеными и инженерами позволял НКВД расширить свою масштабную экономическую инфраструктуру, основанную на использовании рабочей силы Гулага, и с их помощью Берия мог эффективнее пользоваться имевшимися в его наличии огромными людскими ресурсами; третьей и, пожалуй, наиболее важной причиной возрождения шарашек было то обстоятельство, что в годы Большого террора НКВД нанес настолько серьезный удар по научным и исследовательским организациям, что необходимо было принять какие-то восстановительные меры, чтобы исправить положение. НКВД создал новую систему шарашек во многом ради того, чтобы свести к минимуму ущерб от собственной деятельности.

В приказе о создании новой системы шарашек, находящейся в его непосредственном подчинении, Берия вычленил в составе этого бюро восемь групп по специальностям (позже их осталось семь). Каждая группа соответствовала независимой команде специалистов, работавшей при том или ином заводе[249]249
  Первоначально были созданы следующие восемь групп: группа самолетостроения и авиационных винтов; группа авиационных моторов и дизелей; группа военно-морского судостроения; группа порохов; группа артиллерии, снарядов и взрывателей; группа броневых сталей; группа боевых отравляющих веществ и противохимической защиты; группа внедрения в серию авиадизеля АН-1 (при заводе № 82). (См. «Положение об особом техническом бюро».)


[Закрыть]. Он также возобновил практику привлечения в группы «вольнонаемных специалистов, в первую очередь из числа молодых специалистов», которые должны были работать вместе с заключенными. При планировании работы бюро НКВД учитывал «предложения заключенных», но также делал и собственные заявки; окончательное утверждении всех проектов находилось в ведении Государственного комитета обороны (ГКО), которым руководил лично Сталин.

К середине 1939 года ОТБ при НКВД состояло по меньшей мере из трех крупных групп ученых, работавших в разных местах: группа в «Крестах», занимавшаяся разработкой морской артиллерии, две независимые команды на заводе в Тушино на северо-западе Москвы, трудившиеся над разными проектами авиационных двигателей, и новейшее бюро, собранное из лучших советских авиаконструкторов под руководством патриарха советской авиации А. Н. Туполева, которое располагалось в подмосковном Болшеве[250]250
  Это были завод № 172 (Ленинград); завод № 82 (Тушино), где работали две команды конструкторов; и спецтюрьма НКВД в Болшеве. В феврале 1940 года группа Туполева была перемещена из Болшева на московский завод № 156.


[Закрыть]. Вмешательство Берии обеспечило этим шарашкам доступ ко всем возможным ресурсам, в том числе первоначальное финансирование в небывалом размере – 35 870 000 рублей[251]251
  Решение от 31.3.39 г. 127: Об ассигнованиях НКВД СССР. АПРФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 142. Л. 83. Для сравнения: столько же получил ведущий советский реактивный институт НИИ-3 за весь период с 1934 по 1940 год. См. [Siddiqi 2003].


[Закрыть]. Хотя вскоре расходы на содержание шарашек стали выражаться в менее астрономических суммах, важным финансовым преимуществом этой системы являлось то обстоятельство, что заключенным не надо было платить зарплату[252]252
  Хотя итоговые суммы нам неизвестны, в 1940 и 1941 годах на финансирование шарашек было потрачено 4,1 и 4,8 млн рублей соответственно (Ворошилов Молотову от 20 января 1941 года. ГАРФ. Ф. 8418. Оп. 25. Д. 635. Л. 32).


[Закрыть].

Все ученые и инженеры, попадавшие в шарашку, оказывались там по одной и той же схеме. О той странной смеси ужаса и облегчения, которую им приходилось при этом испытывать, можно судить по истории одного конкретного инженера. М. А. Храпко работал в Челябинске на одном из больших советских заводов, построенных в годы первой пятилетки, где участвовал в создании первого в СССР трактора с дизельным двигателем, пущенного в серийное производство[253]253
  Это был Челябинский тракторный завод (ЧТЗ).


[Закрыть]. Этот трактор С-65 (Сталинец-65) превозносился партийными руководителями как идеальная замена гужевым повозкам (или, при везении, тракторам «Фордзон»), массово использовавшимся в колхозах по всей стране. В начале 1930-х годов Храпко со своим начальником Элиазаром Гуревичем, одним из самых талантливых челябинских инженеров, посетил Соединенные Штаты, и эта поездка определила их судьбу в годы Большого террора. Гуревич был взят в сентябре 1937 года, а Храпко арестовали два месяца спустя вместе с по меньшей мере тремястами другими сотрудниками завода. Храпко еще повезло, поскольку многие из его коллег, включая Гуревича, были расстреляны.

После нескольких ужасных месяцев в челябинской тюрьме Храпко был переведен на Лубянку, жестоко там избит и затем направлен в Бутырку, служившую «сортировочным центром», откуда заключенных специалистов направляли для работы в ту или иную шарашку. Многие из этих специалистов прибывали из трудовых лагерей Норильска или Колымы, но некоторые, как Храпко, попадали в шарашку прямо с Лубянки. В итоге Храпко был командирован в Тушино на завод № 82 для участия в разработке дизельных двигателей для самолетов. В то время ему было 35 лет. Условия жизни в Тушине были спартанскими: он спал в сыром и темном тюремном бараке, где располагались тридцать две койки. Как и многие другие заключенные, в шарашке он радовался различным мелочам, которых был лишен с момента своего ареста. Храпко вспоминает одну из таких житейских радостей: заключенные могли пользоваться туалетом в любое время дня, в отличие от Бутырки, где на все выделялись два десятиминутных перерыва [Гуревич 2008; Гуревич 2009].

Подбор специалистов для работы в шарашках происходил по-разному. Сначала за это отвечал В. А. Кравченко, в ноябре 1939 года сменивший Берию на посту начальника ОТБ[254]254
  Официально сетью шарашек руководили М. А. Давыдов (21.10.1938– 15.01.1939), затем Л. П. Берия (15.01.1939–04.09.1939), снова Давыдов (04.09.1939–08.10.1939) и В. А. Кравченко (с 08.10.1939 до самого конца). Фактическое руководство деятельностью шарашек с октября 1938 года до своего ареста 8 октября 1939 года осуществлял Давыдов. Будучи ставленником Ежова, Давыдов был «вычищен» из рядов НКВД в рамках кампании, проводимой Берией, приговорен к казни 7 июля 1941 года и расстрелян 27 августа 1941 года. Биографию Давыдова см. в [Кокурин и Петров 2000: 812].


[Закрыть]. Кравченко, окончивший Одесский институт инженеров связи, был в работе немногословен и беспощаден. Он приходил в тюрьму на Лубянке, читал дела заключенных, переводил выбранных им специалистов в Болшево и распределял их по различным конструкторским бюро. По мере расширения сети шарашек Кравченко переложил часть этой работы на плечи своих заместителей, в частности Г. Я. Кутепова – малообразованного человека, работавшего в молодости слесарем на одном из московских авиазаводов, который был назначен начальником авиационной шарашки. Кутепов, видимо сознавая свою недостаточную компетентность в этой области, доверил комплектование бюро самим заключенным – главным образом А. Н. Туполеву, фактическому отцу советской авиации, переведенному в шарашку в 1939 году [Ямской 2006].

К середине 1939 года ядро ОТБ при НКВД состояло из более чем трехсот человек (исключительно мужчин) и включало в себя лучших в СССР специалистов в области авиации, судостроения, артиллерии и производства стрелкового оружия[255]255
  В донесении от 4 июля 1939 года Берия пишет о 316 специалистах, работающих в шарашках: Берия Сталину от 4 июня 1939 года. АПРФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 142. Л. 84–86.


[Закрыть]. Хотя эти люди были арестованы по обычным обвинениям в шпионаже, вредительстве и участии в контрреволюционной деятельности, многих из них перевели в спецтюрьмы еще до суда и приговора, и таким образом, с юридической точки зрения их статус был неясен. Впрочем, Берию это обстоятельство волновало мало. Он писал Сталину:

Возобновить следствие по этим делам и передать их в суд в обычном порядке нецелесообразно, так как, во-первых, это отвлечет арестованных специалистов на длительное время от работ по проектированию важнейших объектов… и, во-вторых, следствие не даст по существу положительных результатов вследствие того, что арестованные, находясь длительное время во взаимном общении во время работы, договорились между собой о характере данных ими показаний на предварительном следствии[256]256
  АПРФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 142. Л. 84–86.


[Закрыть].

Обходясь без такой формальности, как суд, Берия разделил арестованных на три группы с разными сроками заключения: по десять, пятнадцать и двадцать лет лишения свободы[257]257
  Эти приговоры были заочно вынесены 28 мая 1940 года по делам 307 ученых, конструкторов, инженеров и специалистов. См. докладную записку А. Л. Дедова, П. В. Баранова и И. А. Серова Н. С. Хрущеву от 23 февраля 1955 года. АПРФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 440. Л. 56–58.


[Закрыть]. Берия считал, что заключенные будут трудиться с бóльшим желанием, если обещать им возможность суда в будущем, который, возможно, скостит им сроки за хорошую работу.

Условия жизни в тюремных бюро были намного лучше, чем в сибирских трудовых лагерях или обычных тюрьмах НКВД, таких как Лубянка или Бутырка. Новоприбывшие заключенные не верили своим глазам. Ходили слухи, что Туполева, арестованного в 1937 году за то, что он будто бы был «главой антисоветской вредительской организации и французским шпионом», доставили в Болшево с узелком в руках, в котором хранились пайка хлеба и несколько кусков сахара, и он отказывался расставаться с этим узелком даже после того, как ему сказали, что в этом лагере хорошо кормят[258]258
  Туполев был арестован 21 октября 1937 года. См.: Докладная записка А. Л. Дедова, П. В. Баранова и И. А. Серова Н. С. Хрущеву о реабилитации А. Н. Туполева, В. М. Мясищева, В. М. Петлякова и других от 23 февраля 1955 года [Артизов и др. 2000: 192–193].


[Закрыть]. Кербер, автор знаменитой «Туполевской шараги», вспоминал, что «после лагерей такое питание без физического труда способствовало тому, что из скелетов мы стали приобретать человеческий облик» [Кербер 1999: 134]. Берия быстро отреагировал на жалобы заключенных о плохом качестве кормежки и приказал руководству тюрьмы улучшить пайки [Жуков 2006а]. В авиаконструкторском бюро Туполева работа обычно начиналась в девять утра и продолжалась до семи вечера с часовым перерывом на обед. После начала войны условия работы ухудшились. Храпко, работавшей в шарашке в Казани, вспоминал о нехватке топлива для обогрева цехов, четырнадцатичасовом рабочем дне и питании, которое стало плохим, а иногда несъедобным [Гуревич 2009].

Рис. 4.4. Здание КОСОС, где располагалось ЦКБ-29, сегодня. © Кирилл Глебов, 2015

Группа Туполева какое-то время работала в Болшеве, но затем переехала в большое здание, принадлежащее московскому заводу № 156. Заключенные трудились на первом этаже дома на улице Радио, а под ними на трех верхних этажах находились большие общие спальни, в которых жили двести человек. Заключенным было позволено гулять по плоской крыше здания КБ, огороженной решетками; они называли ее «обезьянником». Специалисты всегда находились под вооруженной охраной, которая следила за всеми их разговорами и не оставляла их наедине друг с другом, за исключением времени сна. Все окна и двери были защищены решетками. Многие заключенные тяжелее всего переносили изоляцию от внешнего мира: информация о внешних событиях строго дозировалась, а семьи арестованных ничего не знали о судьбе своих близких – даже то, были ли они живы. Это изменилось после 1940 года, когда заключенным разрешили десятиминутные свидания с родственниками в Бутырской тюрьме раз в несколько месяцев. Социальная структура КБ существенно осложнялась присутствием в нем вольнонаемных специалистов, которые находились в подчинении у «врагов народа», но могли уйти домой в конце рабочего дня. Некоторые из бывших заключенных вспоминали, что отношения между этими двумя группами были по большей части теплыми, однако другие пишут об отчужденности и о том, что вольных специалистов воспринимали как сотрудников НКВД, настроенных против заключенных[259]259
  Различных точек зрения по этому вопросу придерживаются, например, Храпко и Жуков [Гуревич 2009; Жуков 2006а].


[Закрыть]. В авиационном бюро Туполева ЦКБ-29 (рис. 4.4) около тысячи вольнонаемных инженеров ежедневно отчитывались о проделанной работе своим заключенным руководителям, перед тем как уйти вечером домой [Соболев 2000: 52].

Некоторое количество арестованных специалистов было освобождено во время войны, но большинство оставалось в заключении до тех пор, пока исход войны не стал окончательно ясен. С 1944 года тюремные конструкторские бюро стали понемногу закрываться, и на свободу потянулся тонкий ручеек освобожденных специалистов, а потом наступил 1948 год, когда истекли десятилетние сроки заключения, полученные в ходе Большого террора. Типичный случай такой амнистии произошел в июле 1944 года, когда были выпущены на свободу 35 человек, работавших на заводе № 16 в Казани[260]260
  Протокол № 18 от 27 июля 1944 года. АРАН. Ф. 1546. Оп. 1. Д. 28. Л. 1.


[Закрыть]. В письме Сталину Берия обосновывает это на первый взгляд неожиданное освобождение тем, что система шарашек справилась со своей задачей так хорошо, что теперь в ней больше нет необходимости. Он пишет: «Учитывая важность проведенных работ, НКВД СССР считает целесообразным освободить, со снятием судимости, особо отличившихся заключенных специалистов, с последующим направлением их на работу в авиапромышленность»[261]261
  Берия Сталину от 16 мая 1944 года. ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 65. Л. 385–386.


[Закрыть]. Берия перечислил заслуги каждого из тридцати пяти освобождаемых специалистов, указав их вклад в создание оружия, которое помогло победить в войне[262]262
  [Список заключенных]. ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 65. Л. 386–392.


[Закрыть].

Была ли система шарашек Гулага продуктивной во время войны? Пожалуй, по большей части да. Строжайший контроль, четко поставленные цели и внушительное финансирование позволяли инженерам решать стоявшие перед ними задачи.

Судя по отчету о работе отвечавшего за систему шарашек Четвертого спецотдела НКВД, выпущенному в 1944 году, НКВД оценивал результаты своей деятельности в высшей степени положительно. Авторы этого отчета перечислили двадцать важных видов вооружения и разработок – в том числе бомбардировщиков, авиационных двигателей, реактивного топлива, средств радиосвязи, многочисленных артиллерийских систем и новых средств химической войны, – созданных заключенными. По меньшей мере 12 из этих проектов были запущены в серийное производство – весьма высокий процент по сравнению с довоенными показателями подобных разработок. Почти все эти проекты достигли этапа сертификационных испытаний[263]263
  Краткий отчет о работах 4-го спецотдела НКВД СССР с 1939-го по 1944 г. От 14 августа 1944 года. ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 88. Л. 155–161. Этот объемный документ должен был стать частью планировавшейся, но так и не опубликованной книги о деятельности НКВД во время войны.


[Закрыть]. Как отмечал Берия, «в результате внедрения многих мероприятий, предложенных специалистами и реализованных на различных заводах, достигнута многомиллионная экономия государственных средств»[264]264
  ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 88. Особенно Л. 159.


[Закрыть]. Правда ли это и как вообще это можно посчитать – вероятно, не столь важно по сравнению с самим фактом, что Берия пытался убедить в этом Сталина. Система шарашек по крайней мере на бумаге выглядела инновационным триумфом НКВД. Никому и в голову не приходило, что эти заключенные могли бы достичь таких же, если не больших успехов, если бы их не держали в тюрьме.

Окончание Второй мировой войны пробудило надежду у миллионов советских граждан. После ужасов Террора и войны многие верили, что сталинское государство откажется от политики репрессий. И какое-то недолгое время казалось, что эти надежды могут сбыться. К 1948 году почти вся система шарашек – Четвертый спецотдел НКВД – была распущена, и сотни специалистов, отбыв назначенные сроки наказания, вышли на свободу[265]265
  В сентябре 1945 года в НКВД обсуждалась идея полного роспуска Четвертого спецотдела, но это предложение так и не было реализовано. После войны появилось только одно новое тюремное бюро – ОКБ-86 при заводе № 86 в Таганроге, которым руководил итальянский авиаконструктор Р. Л. Бартини. Оно было расформировано в 1948 году. Еще одна шарашка, ОКБ-172 в «Крестах», видимо, являлась единственным крупным тюремным бюро, пережившим войну и существовавшим до середины 1950-х.


[Закрыть]. Однако эта передышка длилась недолго. Большинство специалистов, освобожденных после войны, были арестованы снова. Так, менее чем через два года после выхода на свободу был вновь арестован и приговорен к пожизненной ссылке в Сибирь Михаил Храпко; там, в Игарке, в 150 с лишним километрах к северу от Полярного круга, он и продолжил (неофициально) заниматься своей работой. Многие из его коллег в конце 1940-х годов тоже испытали ужасы повторного ареста. Павел Жуков, работавший во время войны в Тушине и заново арестованный в 1948 году, на основании доносов от секретных осведомителей был обвинен в «пораженческих настроениях» [Жуков 2006б].

Такие случаи повторного ареста были обычным делом, особенно во время третьей и последней волны создания шарашек, совпавшей с возобновившимися репрессиями в отношении ученых и инженеров в конце 1940-х и начале 1950-х годов. Благодаря полуавтобиографическому роману Солженицына «В круге первом» это самый известный период в истории советской тюремной науки. Солженицынская смесь квазиисторического нарратива, лирической прозы и моральных вопросов произвела глубокое впечатление на западного читателя в конце 1960-х и в 1970-х, и для многих, особенно в России, именно Марфинская шарашка – спецтюрьма в северо-восточном районе Москвы, где заключенные занимались изготовлением шпионской аппаратуры для органов госбезопасности, – стала образцом тюремного конструкторского бюро[266]266
  В 2006 году на российском телевидении вышла десятисерийная экранизация романа «В круге первом» Глеба Панфилова, имевшая большой успех.


[Закрыть]. Как ни странно, послевоенная система шарашек хуже всего описана историками: большинство научных работ посвящены Туполевской шарашке, во многом из-за того, что там трудились несколько знаменитых советских ученых и конструкторов. В шарашках эпохи послевоенного сталинизма, напротив, было сравнительно мало видных представителей советской интеллигенции. Эта система возродилась в результате новых массовых репрессий во второй половине 1940-х годов и расцвела благодаря значительному росту Гулага (и его экономики) и необходимости скорейшего восстановления страны, разрушенной недавней войной. Все эти факторы, отсутствовавшие в довоенной системе шарашек, привели к тому, что спецтюрьмы периода позднего сталинизма оказались укомплектованы рядовыми специалистами, принадлежавшими к научно-технической интеллигенции.

Новая волна репрессий после Второй мировой войны случилась не на пустом месте. В этот период экономика Гулага росла небывалыми темпами, и к 1950 году в различных трудовых лагерях и колониях содержались около 2,5 млн заключенных. Примерно половина из них, находившаяся в ведении печально известного Третьего управления Гулага, занималась добычей золота и физическим трудом в тяжелейших условиях. Еще треть была занята в послевоенном восстановлении страны – на лесозаготовках, строительстве железных дорог, оборонном производстве, возведении гидроэлектростанций и других крупных объектов [Gregory 2003: 13]. Вся эта деятельность требовала участия ученых, инженеров и технических специалистов, которые занимались бы проектированием и осуществляли надзор за строительством; многие из этих специалистов являлись штатными сотрудниками МВД, но других, уже находившихся в тюрьме, заставили работать на благо экономики Гулага принудительно. С точки зрения администрации Гулага, создание новой системы шарашек было логичным решением в условиях вызванного массовыми репрессиями социального напряжения, экономического роста Гулага и необходимости восстановления страны после войны.

По любопытному и не вполне случайному стечению обстоятельств, многие представители научно-технической интеллигенции, арестованные в последние годы правления Сталина, владели профессиями, полезными для работы на окраинах страны. Так, в 1949 году в рамках Красноярского дела МВД начало кампанию против советских геологов, многие из которых были евреями, якобы из-за сокрытия урановых месторождений на территории Красноярского края. Затем волна арестов прокатилась по всем крупным городам СССР, и были задержаны десятки геологов, получивших длительные тюремные сроки по стандартным обвинениям в шпионаже и вредительстве. Примечательно, что геологические учреждения обвинялись еще и в предпочтении старых ученых и задвигании молодых советских специалистов; именно такие обвинения звучали и во время первой волны репрессий, направленных против ученых и инженеров в конце 1920-х годов[267]267
  Приказ Министерства геологии. Цит. по [Беляков 1999а]. См. также [Годлевская и Крейтер 1994].


[Закрыть]. Почти все эти геологи – и сотни представителей других прикладных наук, таких как металлургия, – в итоге оказались в шарашках в удаленных уголках Советского Союза.

В эпоху позднего сталинизма система шарашек раздулась до небывалых размеров. Произошло это в основном благодаря тому, что МВД сделало спецтюрьмы фундаментальной частью производственной экономики Гулага, включающей в себя добычу ценных металлов на востоке СССР и масштабное строительство. На самом деле объем капитального строительства, выполненного руками заключенных, почти удвоился в период с 1949 по 1952 год, что приблизительно совпадает с пиком третьей волны шарашек [Khlevniuk 2003: 53]. Одним из важнейших элементов этой новой системы стало созданное МВД в 1949 году Особое техническое бюро № 1 (ОТБ-1), в котором работали геологи и металлурги. Их задача заключалась в поиске и исследовании руд и минералогических образцов полезных ископаемых, очистке руд и минералов (особенно сурьмы, используемой в аккумуляторах), разработке процессов переплавки руд и металлоконцентратов и проектировании нового оборудования для добычи, обработки и обогащения руды[268]268
  Приказ Министерства внутренних дел Союза ССР № 0880: Об организации особого технического бюро № 1 от 22 августа 1949 года. URL: http://www. memorial.krsk.ru/LAGER/Eniisroy/490822.htm (дата обращения: 21.10.2019).


[Закрыть]. Это конструкторское бюро, имевшее филиалы по всей Восточной Сибири, подчинялось одновременно Енисейстрою – крупному отделению Гулага, заведовавшему десятью трудовыми лагерями, – и старому Четвертому спецотделу МВД, которой вновь возглавил руководитель военной сети шарашек и ветеран службы В. А. Кравченко[269]269
  С 14 марта 1947 года по 3 мая 1949 года Кравченко занимал другие должности в системе МВД [Кокурин и Петров 2000: 827].


[Закрыть]. А система шарашек продолжала расширяться. В ноябре 1949 года Четвертый спецотдел МВД и администрация Гулага совместно организовали еще пять конструкторских бюро, которые должны были комплектоваться из «спецпоселенцев… имеющих высшее и среднее техническое образование». О важности работы этих заключенных говорилось прямым текстом. Они должны были заниматься «научно-исследовательскими и проектно-конструкторскими работами» для «максимального использования экономических ресурсов во вновь осваиваемых предприятиями и стройками МВД СССР отдаленных районах Союза»[270]270
  Об организации в составе 4-го Спецотдела МВД 8-го отделения и особых бюро 4-го Спецотдела МВД СССР в системе главков и строек МВД СССР от 9 ноября 1949 года. URL: http://www.memorial.krsk.ru/DOKUMENT/ USSR/491109.htm (дата обращения: 21.10.2019). Новые шарашки должны были называться ОКБ-2, ОПКБ-3, ОПБ-4, ОТБ-5 и ОТБ-6.


[Закрыть].

Из мемуарной литературы вырисовывается сюрреалистичная картина послевоенной шарашки. В. Г. Переломова, вольнонаемная сотрудница ОТБ-1, вспоминает разношерстную команду заключенных, трудившихся в глухом районе Сибири: бывшие профессора, геологи, эксперты в области металлургии, специалисты по петроглифам, фотографы и даже художники, составлявшие макеты официальных отчетов для МВД. Время от времени организовывались научно-исследовательские экспедиции в неисследованные районы тайги, а иногда узники умирали от болезней, подхваченных в тюрьме. Из почти двух сотен заключенных практически все были политическими, осужденными по печально известной 58-й статье. Переломова познакомилась со своим будущим мужем Ю. Ф. Погоней-Стефановичем в лагере, где, вопреки всем обстоятельствам, между ними вспыхнуло романтическое чувство[271]271
  Сообщение В. Г. Переломовой. URL: http://www.memorial.krsk.ru/svidet/ mperel.htm (дата обращения: 21.10.2019).


[Закрыть]. Такая связь являлась исключением из правил, поскольку отношения между заключенными и вольнонаемными специалистами в ОТБ-1 были, как правило, натянутыми. М. И. Левичек, первый директор ОТБ-1, называл впоследствии эти отношения враждебными, в отличие от доброжелательной атмосферы шарашек 30-х годов, и говорил следующее: «Объяснение, вероятно, в том, что в 30-х гг. еще сохранялись традиционные отношения к заключенным как к пострадавшим, и моральное разложение общества, присущее сталинскому режиму, еще не достигло такой глубины, как в 50-х гг.»[272]272
  ОТБ-1: Страницы памяти. URL: http://www.memorial.krsk.ru/Work/ Konkurs/06/Korj/OTB.htm (дата обращения: 21.10.2019).


[Закрыть].

Что же заставляло столь многих ученых и инженеров усердно или по крайней мере продуктивно трудиться в шарашках? Во время войны, безусловно, важным мотивирующим фактором являлся патриотизм, и этому имеется много свидетельств. Однако нельзя сбрасывать со счетов и принуждение в самых разных его формах, например в виде угрозы отправки обратно в трудовые лагеря заниматься тяжелым физическим трудом. Впрочем, бюрократы из МВД быстро поняли, что само по себе принуждение является зачастую неэффективным и затратным методом, особенно с учетом сравнительно высоких жалований, получаемых десятками тысяч охранников, и огромных логистических затрат на содержание лагерей в отдаленных регионах в условиях полной секретности. Продуктивность труда была серьезной проблемой, и для улучшения трудовых показателей в МВД даже пошли на материальное стимулирование заключенных. В 1948 году администрация Гулага ввела заработную плату. В различные периоды МВД вводило практику зачетов рабочих дней для некоторых категорий заключенных: по сути эти зачеты уменьшали тюремные сроки на два дня или больше за каждый день с перевыполнением плана [Sokolov 2003: 40; Borodkin and Ertz 2005]. Специалистов, оформлявших патенты на изобретения, МВД даже пыталось как-то наградить: в 1952 году Берия подписал приказ, согласно которому заключенным полагались 25 % от «обычной» суммы, выплачиваемой за патент[273]273
  ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 86а. Д. 7799. С. 18–25.


[Закрыть]. Несмотря на эти вполне радикальные меры, в начале 1950-х годов общая производительность труда продолжала медленно снижаться. Хотя принуждение и материальное стимулирование заставляли заключенных выполнять работу, все это не делало их более продуктивными и инициативными работниками.

К моменту смерти Сталина в 1953 году общую экономическую неэффективность системы Гулага – особенно это касалось огромной массы заключенных, занимавшихся тяжелым физическим трудом, – больше невозможно было игнорировать. Система шарашек тоже подверглась пересмотру. 30 марта 1953 года, всего через три недели после смерти Сталина, по распоряжению Берии был распущен Четвертый спецотдел МВД, занимавшийся спецтюрьмами. Несколько шарашек продолжили функционировать до 1955 года, но как официальное институциональное явление они перестали существовать [Кокурин и Петров 1997: 129]. Как и большой Гулаг, шарашки оказались экономически неэффективны. Скрытые финансовые издержки этой системы, в частности расходы на охрану и необходимость сохранения существования этих организаций в строжайшей тайне, делали ее явно невыгодной по сравнению со свободным научно-техническим сообществом. И все же в течение двадцати с лишним лет система шарашек считалась эффективным решением стоявших перед страной экономических проблем, хотя все факты, особенно в эпоху позднего сталинизма, говорили об обратном. Объясняя, как государство экономически обосновывало функционирование Гулага, историк В. Лазарев заметил, что «рациональный диктатор… мог учредить и поддерживать такое предприятие, как Гулаг, несмотря на все связанные с этим издержки, исходя из ложного представления о том, что труд заключенных Гулага был “бесплатным” и ничего не стоил обществу» [Lazarev 2003: 190–191]. В конечном итоге ключевой характеристикой шарашек оказалась невидимость для общества всего, что было с ними связано, – людей, мест и информации; это было справедливо в отношении не только их существования, но и их исчезновения.

Незадолго до смерти бывшего министра и дипломата В. М. Молотова спросили о том, почему лучшие советские ученые и инженеры были брошены в тюрьмы. Вот что он ответил:

А тогда ведь интеллигенция отрицательно относилась к Советской власти! Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть.

Туполевых посадили за решетку, чекистам приказали: обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем только можно, больше, чем кому бы то ни было, но не выпускайте! Пускай работают, конструируют нужные стране военные вещи. Это нужнейшие люди. Не пропагандой, а своим личным влиянием они опасны. И не считаться с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны [Чуев 1991: 240][274]274
  Также цит. в [Иванова 2006: 371].


[Закрыть].

Этот циничный монолог Молотова раскрывает одну очень важную идею: в глазах большевиков (а потом сталинистов) самая главная угроза, исходившая от представителей научно-технической интеллигенции, заключалась не в их идеологии, а в том, каким авторитетом и влиянием они обладали. Однако большевики пришли к выводу, что их стремление превратить Россию в современную социалистическую утопию неосуществимо без квалифицированных специалистов. В этой непростой ситуации система шарашек казалась логичным решением.