Текст книги "Моховая, 9-11. Судьбы, события, память"

Ах, шутник-шутник, мой тезка, поэт и затейник… Весь студгородок потрясла его нелепая гибель. В тот трагический момент мы с Геной Шевелевым (тоже, увы, покойным) были во дворе. У нас на глазах Валя Давыдов, не проронив ни звука, пронесся с громадной высоты и боком врезался в газон. Никогда не забуду: конвульсивно он пытался приподняться, но тут же поник и затих… Володя Ионов, тоже поэт и его ближайший друг, напрасно взывал: «Валя, держись, «скорая» сейчас будет».

…Римка Сид, когда его дочка училась в Москве, регулярно приезжал, мы виделись на посиделках у Балихиных. Несколько раз во время командировок в Вильнюс и я бывал у него дома. Последняя наша встреча – это было в разгар перестройки – произвела гнетущее впечатление. Римка повел меня в свой университет, горько сетовал, что его притесняют как русиста, а спустя время, когда я позвонил ему из Москвы, сообщил, что вынужден уйти в отставку, обретается на даче, занимается огородничеством.

Далеко позади и юность, и заполошные радения газетчика… Последние годы, с перерывом на инфаркт, обретался в еженедельнике «Московский железнодорожник»…

Очень сильно удручает скудость досуга, засилье масспорнобескуль-турья. В литературе, кино, театре – сплошное штукарство, стрелялоч-ки-догонялочки. Классики в гробах переворачиваются от режиссерских «находок» в интерпретации бессмертных творений. К телеэкрану не хочется подходить: жаль, что никто пальцем о палец не стукнет, чтобы обуздать всю эту омерзительную вакханалию, этот «юмор», выворачивание наизнанку самых низменных «основных инстинктов». Думается, даже булгаковский коллега нынешних «братков» Жорж Милославский и тот не выдержал бы, смачно реализовав свое «Тьфу на вас!»

Остается одно – погрузиться в собственный внутренний мир, способный распечатать чистые родники чувств…

«Жили книжные дети…»
(В. Высоцкий)

Галина Насилова

55 лет назад мы стали студентами филологического факультета МГУ. Как в наше время поступали в университет? Какими мы пришли на филфак в сентябре 1953 года? Почему мы стали такими, какими мы стали? Такие мысли невольно возникают, когда общаешься с первокурсниками-филологами. Меня как преподавателя вуза поражает их низкий общекультурный уровень, плохая начитанность, даже по школьной программе. И это лучшие выпускники школы, к тому же, вероятно, потратившие немалые деньги на занятия с репетиторами!

Вряд ли можно прийти к исчерпывающему ответу, хотя для себя он у меня есть: мы читали. Покажу на своем примере (думаю, довольно типичном), как мы росли и учились жить. Может быть, мои сверстники вспомнят свое детство и раннюю юность, а молодые, если они прочитают мои заметки, о чем-нибудь задумаются, сделают для себя какие-то выводы.

Военные и первые послевоенные годы я прожила в Вологде. Это милый северный город, сохранивший патриархальные нравы и душевную чистоту жителей, деревянная кружевная сказка. В школу, как и почти все мои однокурсники, пошла в 1943 году, причем даже первого сентября меня никто не провожал: отец воевал, мама не имела ни минуты свободной, потому что кроме основной работы было, согласно условиям военного времени, множество трудовых повинностей: тор-фо-, лесо-, сенозаготовки и т. д., да еще свой огород (за 5 километров! пешком!), благодаря которому мы и выжили. И я ходила одна через весь город, чтобы заниматься именно у Нины Феодосьевны, талантливой учительницы, благодаря педагогическому мастерству которой я не отвратилась от учебы. Дело в том, что я уже хорошо читала (вот передо мной книжка с крупным шрифтом – «Козетта», отрывок из «Отверженных» Гюго, – и маминой надписью: «Моему маленькому грамотею. 26. XII. 1940 г.»; мне 5 лет. Помню, второклассницей плакала в библиотеке, когда новый работник не давал мне второй том «Дэвида Копперфильда»), и если бы не Нина Феодосьевна, которая умела занять меня на уроке, то я бы потеряла интерес к учебе. Вечное ей спасибо.

В то время нас много было таких, буквально предоставленных самим себе. Как и положено в раннем возрасте, мы неосознанно искали ориентиры, компас в океане жизни. Нас воспитывала улица, двор, где мы взаимообогащались своими знаниями и мнениями, усваивали законы дворовой морали (лежачего не бьют; сам погибай, а товарища выручай), – и книги. Для нас не было вопроса, чем занять себя. Все мы были книгочеями: мы «книги глотали, пьянея от строк». Помню, в детских библиотеках всегда стояла очередь пришедших поменять книгу. Книги были истрепанными от постоянного использования. При выборе их мы руководствовались списками произведений, которые рекомендовалось прочитать в определенном возрасте, хотя и выходили за эти рамки. Младшими школьниками очень любили рассказы о природе В. Бианки, Э. Сетон-Томпсона, повести Марка Твена, «Детство Никиты» А. Толстого, «Тимур и его команда» А. Гайдара, «Кондуит и Швамбрания» Л. Кассиля, потом пошли романы Жюля Верна, В. Скотта, Ф. Купера, «Робинзон Крузо», «Два капитана», «Овод», «Мартин Иден», «Дон Кихот», «Отверженные» – список бесконечен. Это произведения о героях смелых, бескомпромиссных, верных друзьях, в них открывался для нас неведомый пока мир природы и человеческих отношений и добра. Они вызывали жажду познания. Как я позже поняла, это – вечные книги и вечные герои.

Мы близко к сердцу принимали судьбы персонажей. Сколько девчачьих слёз пролито над «Оводом»! Одной из самых любимых книг была повесть Р. Фраермана «Дикая собака динго, или Повесть о первой любви». Вот где точно передана сложность и хрупкость отношений подростков! Мне кажется, я была такая же противоречивая, как Таня, так же мучилась от непонятных для себя своих поступков; кажется, я вместе с ней, плача, ела на крыльце холодные пельмени, когда она ушла из-за стола, чего ей совершенно не хотелось делать, ушла якобы для того, чтобы накормить собаку. Такие книги были хорошей психологической школой. Мы вместе с героями проживали их жизнь, учились понимать любовь как таинство, как самое чистое, возвышенное и прекрасное чувство, и, думаю, хорошо, что в то время не было столь употребляемого сейчас понятия и слова «секс», а были слова «дружба» и «любовь». Уже взрослым человеком с наслаждением перечитывала эту повесть и поняла, что хорошие детские книги так же, как своим адресатам, нужны и интересны взрослым, потому что в них раскрывается правда жизни, они не придуманы, не измышлены, написаны живым, естественным языком. И только такие книги надо читать детям, особенно маленьким.

Мы вели читательский дневник – старательно графили тетради: автор, название, тема (о чём), главные герои, что понравилось. Читая и обдумывая прочитанное, мы учились постигать сложность, тонкость и красоту человеческих отношений и судеб, впитывали романтику героизма, благородства, верности, постигали «что почём». Прочитанное давало «столько пищи для маленьких наших мозгов»!

Одновременно развивалась и обогащалась наша речь. В школе проводились читательские конференции, где мы рассказывали о своих впечатлениях, спорили, читали наизусть отрывки. У многих были блокнотики, тетрадки, куда выписывались поразившие нас или понравившиеся мудрые мысли, например: «Жизнь – это не те дни, что прошли, а те, что запомнились», «Умри, но не давай поцелуя без любви», «Нужно, чтобы магнитное поле твоего сердца было как можно шире, и тогда оно почувствует много такого, мимо чего не пройдёшь, если ты настоящий человек», «Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец, спотыкающийся и падающий на каждом шагу», «Всем хорошим во мне я обязан книге». Хотелось узнать что-то высокое, красивое, вечное, нужное для жизни, и такие слова вызывали и укрепляли в нас это желание. Вот моя запись от 12 декабря 1952 года (10 класс): «Читаю «Как закалялась сталь». Очень нравится, особенно описание дружбы Павла и Тони (далее – большая выдержка о юности, дружбе и любви). Нравится вся книга. Вот это был человек! Поистине его жизнь может вдохновлять на подвиги. Не могу оторваться от книги». И снова следуют выписки.

Такое обогащение готовыми формулировками не сделало нас начетчиками, живущими чужим умом. Они побуждали нас думать, развивали эмоциональную сферу. Доказательство этому – и сейчас ещё работающие редакторы, критики, переводчики, литераторы, талантливые педагоги, профессора, в том числе и нашего родного филфака, учёные, даже один академик Российской академии образования, к сожалению, уже скончавшийся, – бывшие студенты нашего курса. Вот такой у нас собрался курс!

Читала я дни напролёт, как бы следуя известным тогда словам: «День, прожитый без чтения книг, – пропащий, вычеркнутый из жизни день». Читала до позднего вечера, в сумерках прислонив книгу к оконному стеклу, пока ещё что-то было видно (в 40-е годы с электричеством было плохо, а керосин экономили, не зажигая маленькую коптилочку, а после войны – лампу допоздна). Во время обеда раскрытая книга опиралась на стоящий за тарелкой графин с водой или кастрюлю, и я не замечала, что ела. Когда болела, прочитывала в день около 500 страниц.

Прекрасные, волнующие часы наедине с книгой, соучастие в судьбах героев, полет фантазии, наслаждение красотой – слова, человеческих поступков, картин природы… Помню, уже в старших классах, начистишь сырой моркови (благо, была со своего огорода) – очень хотелось есть, а не всегда было что, – сидишь с книгой и хрупаешь. Так уютно.

Расстаться с хорошей книгой было невозможно, пока не дочитаешь. Например, ставшую любимой «Сагу о Форсайтах» я впервые читала в девятом классе. Так даже когда мыла посуду в тазике, читала, скосив глаза в лежащую рядом книгу.

Каюсь, иногда читала даже на уроках, держа книгу под партой и пытаясь рассмотреть буквы сквозь щель у откидной крышки. Таких книгочеев мне удалось встретить, будучи еще начинающим преподавателем, в 60-е годы среди моих учеников в ленинградском ПТУ-22. Володя и Николай сидели опустив головы – читали, и если головы поднимались, я знала, что сказала нечто интересное и важное. Кое в чём они были начитаннее, чем я: некоторые стихи Бунина я услышала от них. Надеюсь, книга помогла им стать хорошими людьми.

Однажды, классе во втором – третьем, эта страсть к чтению сыграла со мной злую шутку. После занятий кружка кукольного театра в Доме учителя (мы ставили целые спектакли) я, как всегда, ушла в соседнюю комнату, где было хранилище библиотеки, уселась на полу между полками (детские книжки стояли на нижних) и погрузилась в любимое занятие: кое-что читала, рассматривала картинки. Особенно я любила и каждый раз листала книжку-альбом «Рассказы в стихах и картинках» (думаю, ее любили и помнят многие), неосознанно наслаждаясь красотой созвучий, ритмом, изобразительностью стихов и забавными цветными рисунками Н. Радлова. Из этой книжки помню только одно стихотворение – наверное потому, что оно очень живописно, музыкально, ритмично:

 
Катился-крутился, крутился-катился,
Катился – и скрылся клубок.
Но я догадался, куда он девался,
А кот догадаться не мог.
 

Может быть, отсюда, из детских книжек, и идут нити к большой литературе, к прекрасной музыке, к театру – к Культуре?

Так вот, насытившись и возжелав пойти домой, я обнаружила, что дверь в коридор заперта: все ушли, не заглянув в библиотеку, а я, увлечённая своим занятием, ничего не слышала. Не буду описывать, что пережила я, восьмилетний ребёнок, ночью одна в запертом помещении. Вызволила меня уже под утро мама с помощью пожарных. Этот случай прославил меня на весь город. Зато при поступлении в МГУ начитанность обеспечила мне успех. На собеседовании (у меня была золотая медаль) основательно спрашивали по роману «Рудин», хотя по программе в школе изучались, как и сейчас, «Отцы и дети». Результат очевиден.

Общение с книгой пронизывало тогда всю нашу жизнь. И в школе, и в Доме пионеров, и в летнем лагере часто проводились литературные викторины, в которых мы с интересом и удовольствием участвовали. Победители получали в качестве приза опять же книгу. За отличное окончание учебного года – тоже книга. На день рождения мы дарили друг другу тоже книги; была даже такая формулировка: «Книга – лучший подарок». Книга была с нами всегда. В программе младших классов женской школы (обучение было раздельным) имелся предмет «Рукоделие». Мы просто сидели за партами и вышивали. И всегда это занятие сопровождалось чтением вслух. Читали по очереди. И часто мы заслушивались, забывая о своей работе. Помню, как в пятом классе читали рассказы Н.Носова. «Мишкина каша» заставила нас хохотать до слёз.

Уже в 40-е годы появилось много произведений о Великой Отечественной войне: лет в 10–12 мы читали книжки «Сын полка» В. Катаева, «Четвёртая высота» Е. Ильиной, «Дорогие мои мальчишки» и «Великое противостояние» Л. Кассиля, «Радуга» В. Василевской, «Звезда» Э. Казакевича, «Это было под Ровно» Д. Медведева, «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого. Они напоминали нам о тех событиях и о том душевном состоянии, которые мы сами пережили так недавно. Особенно большое впечатление произвела на нас «Молодая гвардия» А. Фадеева – может быть ещё и потому, что почти все её герои были ненамного старше нас и мы представляли себя на их месте: вместе с Серёжкой и Валей поджигали немецкий штаб, вместе с Любкой пели немцам романс «Бродяга», дерзко обращаясь к портрету Гитлера: «Ой, да и получишь ты скоро по заслугам», вместе с Улей после пыток читали в камере «Демон» Лермонтова. Мы, 15-16-летние, восхищались этими героями и горевали об их судьбе, переживая катарсис, возвышаясь душой, неосознанно проникаясь чувством патриотизма, получая тем самым мощный урок нравственного воспитания.

Однако нельзя не вспомнить и о роли уроков литературы, которая наряду с русским языком являлась в школе основным учебным предметом и стояла в расписании практически почти каждый день. Не берусь оценивать методическую сторону преподавания этого предмета в нашем классе (на дом задавалось прочтение глав произведения, а на уроке по очереди вызываемые ученики пересказывали их содержание; после такого знакомства с текстом анализировались образы героев и идейное содержание произведения), но все, даже самые нерадивые, вынуждены были читать. Поскольку в программу входила только отечественная литература, то за время учёбы в школе наша классика всеми была прочитана.

Наряду с книгой окно в мир открывала для нас чёрная тарелка радиорепродуктора. Многие передачи основывались на литературных произведениях. Помню радиоспектакли для детей и подростков: по пушкинским «Повестям Белкина», «Звёздный мальчик» по О. Уайльду, «Оле-Лукойе» Андерсена, «Клуб знаменитых капитанов», в котором участвовали Дик Сенд, капитан Немо, Робинзон, Мюнхгаузен и другие герои приключенческих книг. Помню чарующий голос М.И. Бабановой, неповторимый волшебный тембр Н. Литвинова. Думаю, и сейчас, при наличии всяких «развлекаловок», эти передачи дети слушали бы с удовольствием. Они пробуждали воображение, учили ценить дружбу и верность, ненавидеть вероломство и предательство, вызывали желание стоять за справедливость, формировали представление о добре и зле. А детям так необходима ориентация на добро! И мы не чувствовали потребности искать иные источники душевной наполненности и радости.

В нашем общении большое место занимала поэзия. Поскольку мы очень любили стихи, часто «в минуту жизни трудную» прибегали к ним. Например, симпатизировавший мне живший в нашем доме мальчик высказал свои переживания при помощи близких тогда его душевному состоянию строк Лермонтова:

 
Я не достоин, может быть,
Твоей любви: не мне судить;
Но ты обманом наградила
Мои надежды и мечты,
И я всегда скажу, что ты
Несправедливо поступила.
 

Влюблённые мальчики часто читали девочкам стихи во время совместных прогулок (у нас было раздельное обучение). Многие вещи Есенина, Блока я узнала таким образом (ведь тогда их произведения были практически недоступны).

По примеру пушкинской «уездной барышни» у каждой девчонки был альбом, «что все подружки измарали с конца, с начала и кругом». Мы писали друг другу и любимые стихи, и выдержки из прозаических произведений, оформляя их наклеенными картинками, и пожелания на будущую взрослую жизнь. Не обходилось и без ходячих глупостей (вероятно, сохранившихся в фольклоре ещё с XIX века) типа: «Если хочешь быть счастливой, ешь побольше чернослива, и тогда в твоём желудке разведутся незабудки» или ещё лучше: «Под деревом банана сидели два болвана и думали о том, что написать в альбом».

Конечно, уроки мы делали без напоминаний и контроля родителей, которые трудились буквально с утра до ночи – не для того, чтобы купить модную косметику (тогда о ней не было понятия), «престижные» вещи, а для того, чтобы накормить нас, детей, «вывести нас в люди» – дать образование. Многие школьники, и я в том числе, любили делать уроки и готовиться к сочинениям в областной библиотеке, где пользовались критической литературой. Я кроме нее брала журналы «Новый мир», «Наука и жизнь». Нужно отметить наш большой интерес к научно-популярной литературе. Мы с увлечением, даже и не собираясь посвятить себя изучению этих наук, читали «Занимательную физику» и «Занимательную алгебру» Я. Перельмана, «Сто тысяч почему» М. Ильина (даже сейчас помню задачу из нее: «Что теплее, три рубашки или одна рубашка тройной толщины?»), «Как человек стал великаном» М. Ильина и Е. Сегал, «Приключения доисторического мальчика» (автора не помню). Этот свойственный ребёнку интерес к миру был поддержан ещё в дошкольные годы «Почемучкой» – книгой Б. Житкова «Что я видел». Наверное, в нашем поколении нет ни одного человека, кто не обожал бы в детстве «Почемучку».

Но не надо думать, что мы были «синими чулками». После уроков, пообедав, часто возвращались в школу. Готовили вечера: литературные, физические, химические, где после тематической части обязательно была наша самодеятельность, а потом мы танцевали (приглашались мальчики из мужской школы, а мы ходили на вечера к ним). Проводили диспуты, конференции, конкурсы, ставили спектакли. Много кружков работало в Доме пионеров. Там ставились большие пьесы, например «Ревизор», чеховский «Медведь», «Макар Чудра» по Горькому, «Снежок» В. Любимовой, «Любовь к трём апельсинам» К. Гоцци. Был и кружок рукоделия, где нас учили вышивать, но почему-то не шить, что было бы более практичным. После занятий кружка мы шли в зал и под патефон в валенках(!) с упоением танцевали танцы с изящными, романтическими, загадочными названиями падеграс, падеспань, падепатинер, падекатр, от которых веяло длинными платьями, галантными кавалерами, хорошими манерами.

Конечно, большую роль в духовном и нравственном формировании нашего поколения студентов 50-х годов, из которых вышли многие «шестидесятники», сыграл пример наших родителей, пионерская и комсомольская организация. Но об этом надо говорить отдельно.

И всё же особенно благодарны мы книгам. Это прекрасно выразил один из самых ярких представителей нашего поколения Владимир Высоцкий.

 
Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом —
Значит, в жизни ты был
Ни при чём, ни при чём!
 
 
Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почём, —
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
 

Не всегда сытые, плохо одетые, мы не задумывались об этом, после войны почти вся страна так жила. Наверное, мы были идеалистами, романтиками, не вполне правильно понимали жизнь. Но лучше ли прагматики, скептики и циники, каких много сейчас?

Уверена, к учёбе в МГУ мы были интеллектуально и нравственно подготовлены в значительной мере благодаря чтению, книгам. И сейчас, спустя полвека, всё более убеждаюсь в том, что самое широкое, основательное гуманитарное образование дает филологический факультет, особенно наш факультет. Дай ему Бог дальнейшего процветания!

Мои небесные горы

Анатолий Филатов

Решение поступать на филологический факультет самого прославленного в советской стране Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова, как теперь представляется мне по прошествии 55 лет, было авантюрой чистой воды. В книге воспоминаний «Время, оставшееся с нами» (М., 2004) – признаюсь, этот заголовок был счастливо придуман мною – достаточно подробно рассказано об этой самой «авантюре» и повторяться не буду. В ее исполнение я и сам мало верил. Во всяком случае теперь я на такое не решился бы ни за какие коврижки – ехать наобум за пять тысяч километров из неведомого райцентра Узун-Агач, что привольно раскинулся у подножия Тянь-Шаня (Небесные Горы – в переводе с китайского) – в 57 километрах от Алма-Аты. Но, как говорят теперь, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Молилась и верила в мою звезду матушка моя, Александра Ивановна Филатова – кладезь народной мудрости, мастерица на острое слово и носительница фольклора. Уже после университета, через А.В.Кулаги-ну, я передал на кафедру фольклора МГУ целую тетрадь записей от матери и жалею лишь о том, что не записал от нее похоронные вопли – жанр, надо полагать, вообще исчезнувший. Что-то об отце с матерью, о тех годах нашло отражение в моих стихах.