Текст книги "Олимпийские игры в политике, повседневной жизни и культуре. От античности до современности"

Павсаний указывает на то, что при исполнении своих обязанностей избранные в 480 г. до н. э. девять гелланодиков делились на три тройки, каждая из которых имела свою сферу компетенции: пентатлон, конские состязания и все остальные. Сообщение о трех судьях, определявших исход состязания в простом беге в 396 г. до н. э., также подтверждает наличие «троек» (Paus. VI.3.7). Но сам характер этого «разделения труда» среди гелланодиков выглядит достаточно странно, если признавать, что его главной целью было облегчение деятельности агональных судей путем введения специализации. На деле в этой системе трех троек по-настоящему специализированными выглядят только гелланодики, судившие гиппические агоны, в то время как остальные две тройки на деле дублировали друг друга с точки зрения характера той деятельности, которой им приходилось заниматься. Поскольку пентатлон по сути своей был комплексным видом соревнований, гелланодики должны были решать исход разных состязаний: в простом беге, в метании копья и диска, в прыжках в длину и, наконец, в борьбе.

Три гелланодика также судили борьбу, кулачный бой, панкратий и все виды бега, причем, видимо, как среди взрослых, так и среди мальчиков. Такое распределение полномочий едва ли можно назвать специализированным разделением труда в прямом смысле слова, поскольку характер труда (т. е. судейской деятельности) оставался у обеих троек во многом схожим[33]33
  Логика современного человека подсказывает разделение полномочий по другому принципу – по видам состязаний: одна коллегия предназначалась для беговых видов спорта, другая – для единоборств, третья – для метания копья или диска и т. д.


[Закрыть]. Речь здесь идет именно о распределении сферы компетенции судей, а не об их специализации.

Сам факт избрания на должность гелланодика по жребию создавал возможность попадания на этот важный пост людей, в разной степени подготовленных (или не подготовленных) к выполнению судейских обязанностей, в связи с чем для гелланодиков был предусмотрен предварительный десятимесячный инструктаж под руководством знатоков агональных правил – номофилаков, причем, согласно Павсанию, все гелланодики проходили одинаковую подготовку (Paus. VI.24.1–3). Далее, реально исход каждого состязания определяла комиссия из трех гелланодиков, так что нагрузка, ложившаяся на плечи каждого гелланодика в ходе отдельно взятого состязания, немногим отличалась от нагрузки на коллегию судей, состоявшую из двух человек (т. е. по состоянию на 580–484 гг. до н. э.). Единственным важным отличием здесь была большая определенность окончательного судейского решения: в случае разногласий внутри «тройки» исход определялся большинством голосов (как свидетельствует тот же эпизод со спорной победой бегуна Эвполема в 396 г. до н. э.).

Важно также заметить, что появление вместо двух судей девяти не давало видимых преимуществ в плане общего ускорения агонального процесса. Состязания по-прежнему проводились, последовательно сменяя одно другое, в то время как с точки зрения практической пользы можно было бы допустить одновременное проведение разных видов агонов на разных площадках (или хотя бы параллельное проведение состязаний на стадионе и на ипподроме). Здесь важную роль играл, вероятно, фактор зрелищности (требовалось обеспечить гостям празднества возможность присутствовать на всех видах состязаний), а также вероятность того, что некоторые атлеты могли пожелать состязаться не в одном, а в нескольких видах. Поэтому введение девяти гелланодиков нельзя рассматривать как меру, предпринятую в виду увеличения числа состязаний, включенных в олимпийскую программу: при последовательном проведении состязаний с судейством могла управиться и гораздо менее многочисленная коллегия, что и имело место в архаическую эпоху на протяжении очень длительного времени[34]34
  Основные виды состязаний, впоследствии разделенные между «тройками» гелланодиков, были включены в олимпийскую программу уже в течение VIII – первой половины VII в. до н. э., т. е. даже до появления двух судей.


[Закрыть]. Поэтому возникшая к началу V в. до н. э. проблема перенасыщенности графика состязаний сохранилась и после учреждения коллегии из девяти человек; для ее разрешения после 77-й Олимпиады (т. е. к 468 г. до н. э.) было предпринято увеличение продолжительности празднества с одного дня до пяти (Paus. V.9.3) (Weniger 1904: 132–135; Robert 1900: 141–195).

Наконец, стоит учесть тот факт, что коллегия увеличивалась и сокращалась в своем составе уже в течение V–IV вв. до н. э., применительно к которым у нас нет никаких оснований предполагать какие бы то ни было «технические» потребности в увеличении числа судей (активное пополнение олимпийской программы новыми видами агонов в целом если и не прекратилось полностью, то, во всяком случае, снизило темпы, а установление после 472 г. до н. э. более продолжительного срока празднества должно было способствовать некоторой «разгрузке»). Напротив, для этого времени есть прямые указания на то, что изменения численности коллегии были связаны с политическими обстоятельствами: увеличением или сокращением числа административно-территориальных единиц элейского полиса или даже с временной утратой руководства Играми (как это имело место в 364 г. до н. э.). Ни с появлением двенадцати гелланодиков, ни с уменьшением их числа до восьми (364–348 гг. до н. э.) мы не можем связать никаких существенных изменений в практике проведения состязаний и осуществления судейства на них, напротив, письменная традиция тесно связывала эти изменения именно с изменениями в структуре полиса.

Эпиграфические источники надежно подтверждают эти данные. Ряд дошедших до нас надписей из Олимпии, относящихся как раз ко времени динамичных перемен в составе коллегии в IV в. до н. э., содержит датировку событий по гелланодикам, таким образом, фиксируя состояние коллегии на тот момент. Так, надпись IvO. 36 (ср.: Kunze 1961: 217), представляющая собой почетный проксенический декрет, изданный новообразованным в 365 г. до н. э. полисом писейцев в честь двух граждан Сикиона, содержит датировочную формулу ὑπὸ ἑλλανοδικᾶν… и далее перечисляет имена двух гелланодиков – Филона, сына Ликомеда, и Батила, сына Клеомаха, что свидетельствует о резком сокращении коллегии гелланодиков в период писейской «неолимпиады» 364 г. до н. э.: захватив святилище и желая самостоятельно проводить игры, писейцы и аркадяне избрали своих гелланодиков, но не стали копировать элейскую систему из двенадцати гелланодиков, избранных от двенадцати фил, – очевидно, потому, что воссозданный писейский полис имел совсем другое административно-территориальное деление, а «технические» преимущества, которые давала бы коллегия из двенадцати судей, были для писейцев не очевидны[35]35
  До сих пор доподлинно не ясно, избирались ли эти два гелланодика в 364 г. до н. э. только от писейского полиса (и тогда два писейских гелланодика соответствуют делению внутри писейского полиса), либо в руководстве Играми принимали непосредственное участие и аркадцы, так что каждый гелланодик представлял один из полисов-устроителей (ср.: Paus. VI.4.2; 8.3; 22.3; Xen. Hell. VII.4.28–29; Diod. XV.78). Тексты древних авторов как будто предполагают именно такое совместное аркадо-писейское руководство. Данные же о структуре Писы в 365–363 гг. до н. э. отсутствуют. Однако едва ли можно с уверенностью предполагать какое бы то ни было двухчастное деление этого политического организма: традиция помнила о восьмеричном делении Писатиды в архаическое время, но к середине IV в. до н. э. его основа была ликвидирована элейцами: многие города Писатиды разрушены, а сама область включена в состав элейской территории.


[Закрыть].

В относящемся приблизительно к тому же времени декрете аркадского союза о предоставлении почестей нескольким лицам – гражданам разных полисов (Магнесии, Фив, Сиракуз, Сикиона и Аргоса) употреблена датировочная формула…κλέος καὶ Ὀλυμπιοδόρω ἑλλανοδικόντοιν (в дуалисе! – IvO. 31), что также свидетельствует о наличии в этот период двух гелланодиков[36]36
  По всей вероятности, данная надпись относится ко времени после олимпийского праздника «скандального» 364 г. до н. э., когда Олимпийское святилище еще оставалось в руках аркадян и писейцев, и для проведения следующей олимпиады – а вероятно, и для решения других административных задач – новые «хозяева» святилища выбрали из своей среды очередных должностных лиц. Декрет сообщает об эвергетической деятельности упомянутых в нем лиц, которые как-то были связаны с приведением в порядок – издатели восстанавливают [ἐπεσκεύ]ασαν, что, впрочем, не бесспорно, – золотых запасов Олимпийского святилища. Эти данные надписи стоит связать с фактом чеканки аркадцами и писейцами монеты из храмовых средств для оплаты службы эпаритов (Xen. Hell. VII.4.33–35; Diod. XV.82.1–4; о монетах см.: Gardner 1879: 26–30; Head 1911: 426; Kraay 1976: 106; см. также: Маринович 1975: 68–69). Сам этот акт вызвал разногласия среди аркадцев, поскольку воспринимался как проявление нечестия в отношении святилища. Видимо, лица, которым посвящен декрет, восполнили образовавшийся в связи с писейской эмиссией недостаток в храмовой казне из своих средств.


[Закрыть].

Иная картина наблюдается в надписях, относящихся ко времени после восстановления элейской власти над Олимпией. Почетный проксенический декрет (IvO. 44), датируемый временем после 348 г. до н. э., содержит формулу ὑπὸ ἑλλανο[δ]ι[κᾶν…] и далее перечисляет десять имен, из которых полностью сохранилось четыре, а три – частично. В других надписях – IvO. 39 (IV или III вв. до н. э.[37]37
  Датировка варьируется. См.: Oehler 1905: 157 (датирует IV в. до н. э.), Bultrighini 1990: 152 (датирует III в. до н. э.).


[Закрыть], IvO. 406, IvO. 407 – римского времени) коллегия гелланодиков обозначена с помощью формул ὑπὸ ἑλλανοδικᾶν περὶ… или ἑλλανοδίκαι περὶ… – с добавлением имени старшего гелланодика, видимо, того, которого Павсаний называл атлофетом. Такая практика именования коллегии собирательно с указанием старшего через оборот οἱ… περὶ… является для магистратских надписей эллинистического времени достаточно характерным явлением (ср., например, надписи агораномов из Северного Причерноморья: IOSPE. I². 128, 129, 685).

Таким образом, еще раз стоит подчеркнуть, что численность коллегии гелланодиков определялась в первую очередь политической структурой полиса (или полисов), проводивших Игры: каждая фила элейского полиса путем жеребьевки выставляла одного гелланодика, и в этом, очевидно, находил свое выражение принцип политического равноправия граждан, который можно интерпретировать как демократический. На увеличение и уменьшение числа гелланодиков в V–IV вв. до н. э. влияли изменения в составе земельного фонда элейского полиса. Появление девяти и десяти гелланодиков многие исследователи обоснованно связывают с синойкизмом Элиды, датируемым Диодором 471 г. до н. э. (Diod. XI.54.1), и некоторой демократизацией политического режима Элиды. Этот процесс, по всей видимости, был не единовременным, а продолжался в течение нескольких десятилетий. К числу преобразований, совпавших по времени с синойкизмом и проводимых в связи с ним, стоит отнести прослеживающийся на примере магистратуры гелланодиков демократический принцип избрания должностных лиц по филам с помощью жребия (вероятно, в результате занятие этих должностей стало более доступным), регулярную их сменяемость, коллегиальный характер и представительство в коллегии каждой из структурных единиц полиса в сочетании с обязательной подотчетностью и подконтрольностью деятельности магистратур другим органам полисного самоуправления (Bultrighini 1990: 187–188).

Реформы магистратур в Элиде были тесно связаны и с последовательным увеличением числа фил с восьми до девяти, а затем до десяти, что, весьма вероятно, было связано с введением десятеричной системы административно-территориального деления (наподобие клисфеновской системы в Афинах) (Jones 1987: 144; Piérart 1997: 321–351), не совпадавшей с прежним трибальным делением и призванной ослабить влияние аристократических родов. Аналогичным образом территориальные изменения в составе элейских земельных владений, происходившие между элейско-спартанской войной и 348 г. до н. э. (Paus. V.9.6), отражали утрату и обратное приобретение Элидой части земельных владений, а также, возможно, частичное перераспределение гражданских прав в пользу ранее ими не обладавших категорий населения.

Итак, на примере истории магистратуры гелланодиков становятся заметны такие отличительные черты эволюции институционального оформления и развития Олимпийских игр, как связь этого процесса с протекавшим в то же самое время процессом формирования и дальнейшего развития элейских полисных структур.

БИБЛИОГРАФИЯ

Андреев Ю. В. Раннегреческий полис (гомеровский период). Избранные статьи. СПб., 2003.

Блаватская Т. В. Черты истории государственности Эллады. СПб., 2003.

Видаль-Накэ П. Черный охотник. Формы мышления и формы общества в греческом мире / Пер. с фр.; под редакцией С. Г. Карпюка. М., 2001.

Гвоздева Т. Б., Логинов А. В. Суд и судейство Ахилла на погребальных играх в «Илиаде» Гомера // ДВАМ. 2018. Вып. 9. С. 122–146.

Доватур А. И. «Политика» и политии Аристотеля. М.—Л., 1965.

Евдокимов П. А. Олимпийские игры 480 г. до н. э. и нашествие Ксеркса // AntA. Вып. 2. Саратов, 2007. С. 241–255.

Евдокимов П. А. Архаическая Элида и Египет: к проблеме контактов // ВДИ. 2010. № 2. С. 31–47.

Евдокимов П. А. «Диск Ифита»: Элида, Спарта и Олимпия в эпоху ранней архаики: к характеристике современного состояния проблемы // Восток, Европа и Америка в древности. Вып. 3. М., 2014. С. 168–175.

Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции. Л., 1985.

Курбатов А. А. Военное значение аристократии в архаической Греции // АМА. Вып. 7. Саратов, 1990. С. 3–14.

Латышев В. В. Очерк греческих древностей. Ч. 2. СПб., 1997.

Маринович Л. П. Греческое наемничество IV в. до н. э. и кризис полиса. М., 1975.

Немировский А. И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979.

Печатнова Л. Г. История Спарты: период архаики и классики. СПб., 2001.

Рунг Э. В. Панэллинизм и мидизм в истории Фив классического периода // Мнемон. Вып. 12. СПб., 2013. С. 81–98.

Строгецкий В. М. Панэллинская лига 481 г. до н. э.: возникновение и структура // Социальная структура и политическая организация античного общества. Л., 1982. С. 45–75.

Строгецкий В. М. Полис и империя в классической Греции. Н. Новгород, 1991.

Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.

Хейзинга Й. Homo ludens: Опыт определения игрового элемента культуры / Пер. Д. В. Сильвестрова. М., 1997.

Bilik R. Hippias von Elis als Quelle von Diodors Bericht über den elischspartanischen Krieg? // AS. Vol. 29. 1998/99. P. 21–47.

Bultrighini U. Pausania e le tradizioni democratiche: Argo e Elide. Padua, 1990.

Crielaard J. P. The ‘Wanax to Basileus Model’ Reconsidered: Authority and Ideology after the Collapse of the Mycenaean Palaces // The “Dark Ages” Revisited. Vol. 1. Volos, 2011. P. 83–111.

Christesen P. Olympic Victor Lists and Ancient Greek History. Cambridge, 2007.

Crowther N. B. «Sed quis custodiet ipsos custodes?»: The Impartiality of the Olympic Judges and the Case of Leon of Ambracia // Nikephoros. Bd. 10. 1997. P. 149–160.

Demand N. H. Urban Relocation in Archaic and Classical Greece: Flight and Consolidation. Bristol, 1990.

Drees L. Olympia: Gods, Artists, Athletes. New York; Washington, 1968.

Drews R. Basileus: The Evidence for Kingship in Geometric Greece. London, 1983.

Dyer L. The Olympian Council House and Council // HSCPh. Vol. 19. 1908. P. 1–60.

Eder B., Mitsopoulos V. Zur Geschiche der Stadt Elis vor dem Synoikismos von 471 v. Chr. // JÖAI. Bd. 68. 1999. Sp. 1–40.

Gardiner E. N. Olympia, its History and Remains. Oxford, 1925.

Gardner P. The Coins of Elis. London, 1879.

Gehrke H.-J. Stasis. Untersuchungen zu den inneren Kriegen in griechischen Staaten des 5 und 4 Jahrhunderts v. Chr. München, 1985.

Gehrke H.-J. Jenseits von Athen und Sparta: Das Dritte Griechenland und seine Staatenwelt. München, 1986.

Head B. V. Historia Numorum. 2^nded. Oxford, 1911.

Jeffrey L. H. The Local Scripts of the Archaic Greece. A Study of the Origin of the Greek Alphabet and Its Development from the Eighth to the Fifth Centuries. Oxford, 1961.

Jeffrey L. H. Archaic Greece. The City-states c. 700–500 B.C. New York, 1976.

Jones N. F. Public Organization in Ancient Greece: a Documentary Study. Philadelphia, 1987.

Kiechle F. Das Verhältnis von Elis, Triphylien und der Pisatis im Spiegel der Dialektunterschiede // RhM. Bd. 103. 1960. S. 337–366.

Kõiv M. Communities and Rulers in Early Greece: Development of Leadership Patterns in Euboia and Argolis (12^th–6th Centuries BC) // T. R. Kämmerer, M. Kõiv, V. Sazonov (eds.). Kings, Gods and People: Establishing Monarchies in the Ancient World. Münster, 2016. P. 293–354.

Kõiv M. Basileus, tyrannos and polis. The Dynamics of Monarchy in Early Greece // Klio. Bd. 98. Hft. 1. 2016. P. 1–89.

Kraay C. M. Archaic and Classical Greek Coins. Los Angeles, 1976.

Kunze E. Zwei Marmorstellen der Arkadischen Bundes // VII Olympia– Bericht. Berlin, 1961. S. 211–217.

Liddell H. G., Scott R., Jones H. S. Greek – English Lexicon. Oxford, 1996.

Link S. Landverteilung und sozialen Frieden im archaischen Griechenland // Historia: Zeitschrift für Gescichte. Einzelschriften 69. Stuttgart, 1991.

Mezoe F. Geschichte der Olympischen Spiele. München, 1930.

Oehler J. Hellanodikai // RE. Bd. 6. Stuttgart, 1905. Sp. 155–157.

Parke H. W. The Oracles of Zeus. Dodona. Olympia. Ammon. Cambridge (Mass.), 1967.

Piérart M. L’ attitude d’ Argos à l’ égard des autres cités d’ Argolide // The Polis as an Urban Centre and as a Political Community. Copenhagen, 1997. P. 321–351.

Robert C. Die Ordnung der Olympischen Spiele und die Sieger der 75.-83. Olympiade // Hermes. Bd. 35. 1900. S. 141–195.

Roy J. The Perioikoi of Elis // The Polis as an Urban Center and as a Political Community (ed. M. H. Hansen). Copenhagen, 1997. P. 282–320 (a).

Roy J. Les cités d’Élide // Le Péloponnèse. Archéologie et histoire. Rennes, 1997. P. 151–176 (b).

Siewert P. The Olympic Rules // Proceedings of an International Symposium on the Olympic Games. 5–9 September 1988. Athens, 1992. P. 114–115.

Siewert P. Symmachien in neuen Inschriften von Olympia. Zu den sogenannten Perioeken der Eleer // Federazioni e federalismo nell’Europa antica. Vol. 1. Milano, 1994. S. 257–264.

Siewert P., Taita J. Funktionäre Olympias auf einem hocharchaischen Bronzeblech (BrU 6) // TYCHE. Beiträge zur Alten Geschichte, Papyrologie und Epigraphik. Bd. 29. 2014. S. 183–191.

Sinn U. Apollon und die Kentauromachie im Westgiebel des Zeustempels in Olympia: die Wettkampfstatte als Forum der griechischen Diplomatie nach den Perserkriegen // AA. H. 4. 1994. S. 585–602.

Swoboda H. Elis // RE. Bd. 5. Stuttgart, 1905. Sp. 2386–2427.

Weniger L. Das Hochfest des Zeus in Olympia. I: Die Ordnung der Agone // Klio. Bd. 4. 1904. S. 145–149.

Zoumbaki S. Hellanodiken ausserhalb von Olympia // TEKMERIA. Bd. 10. 2011. S. 7–21.

В. В. Хапаев, А. М. Глушич
Традиции античного агона на Константинопольском Ипподроме

Аннотация: В статье на основе средневековых письменных источников изучена преемственность с античной традицией в развитии византийского спорта на примере соревнований, проводившихся на константинопольском Ипподроме. Исследованы организация и правила проведения состязаний колесниц, перенятые от римского Циркус Максимус, и изменения, которым они подверглись в Средневековье. Изучены роль и значение цирковых партий в организации и проведении соревнований. Проанализирована организация других видов состязаний на Ипподроме, в том числе с участием животных. Сделан вывод, что вплоть до 1204 г., когда Ипподром был разгромлен и разграблен крестоносцами, античная соревновательная практика в основном сохранялась и претерпела лишь незначительные изменения.

Ключевые слова: константинопольский Ипподром, состязания колесниц, акробаты, травля диких зверей, спорт, агон.

«Надо удивляться тому неслыханному возбуждению, которое охватывает при этом зрелище более, чем при всяком другом, умы присутствующих. Побеждает зеленый возничий? И одна часть народа в отчаянии, обгоняет синий, и тотчас половина города в крайнем огорчении. Ничего не выигрывая и не теряя ни в том, ни в другом случае, народ с тем большею яростью или наносит оскорбления противной стороне, или еще глубже чувствует жестокое поражение, и таким образом из-за пустяков люди вступают в борьбу, как будто дело идет о спасении отечества от опасности»

Кассиодор, VI в. (Cassiod. Variae. 3.50)

Античные Олимпийские игры были запрещены около полутора тысяч лет назад (Гвоздева, Зверев 2012: 251; Schrodt 1981: 54–57); чуть позже окончательно прекратились гладиаторские бои на аренах западноримских амфитеатров (Феодорит. Церк. ист. 26). Олимпийский спорт в его современном понимании, считающий себя преемником античного агона, существует чуть более ста лет. Неужели связь времен между двумя эпохами олимпийского спорта была разорвана полностью? Мог ли в жителях Европы исчезнуть дух спортивного соперничества, могла ли уйти любовь к зрелищам? Мы знаем о рыцарских турнирах, правила и эстетика которых сложились в эпоху Крестовых походов в XII–XIII вв., – элитарном соревновании, на которое простой люд допускался только в качестве зрителей и прислуги, и то лишь в ограниченном числе (Руа, Мишо 2007: 76–78). Знаем и о ярмарочных забавах, содержавших соревновательный элемент – они были распространены в Средние века практически по всему миру и стали частью многих культур.

Однако ни в рыцарском турнире, ни в кулачном бою посреди торжища невозможно разглядеть прямой преемственности с античной соревновательной практикой: еe культом победителя, системой подготовки профессиональных спортсменов, капитальными спортивными сооружениями и мощным влиянием спорта на политику. Только одно государство Cредневековья на протяжении 800 лет – с V и до начала XIII в. – бережно хранило наследие античного спорта, трансформируя и приумножая его традиции. Это Восточная Римская империя, названная немецким историком XVI в. Иеронимом Вольфом Византией[38]38
  Этот термин был применен И. Вольфом при публикации им первого печатного свода восточно-римских источников (Corpus… 1557).


[Закрыть] лишь для того, чтобы подчеркнуть исключительное право Священной Римской Империи Германской Нации, подданным которой он был, на наследие Древнего Рима.

Историография, посвященная истории византийского спорта, довольно немногочисленна, и большая часть опубликованных работ, как в нашей стране, так и за рубежом, посвящена спортивной и околоспортивной жизни одного сооружения – константинопольского Ипподрома. Причем с точки зрения интересующей авторов хронологии исследования распределены крайне неравномерно: основное внимание уделено спортивной жизни Ранневизантийского периода (конец IV – начало VII в.), а к соревновательной практике Средневизантийского времени (середина VII в. – 1204 г.) привлекается несравненно меньше внимания. Поздневизантийское время и вовсе выпадает из поля зрения исследователей.

Последнее объяснимо: после захвата Константинополя крестоносцами и венецианцами в 1204 г. Ипподром подвергся тотальному разграблению и начал разрушаться, а после восстановления контроля Ромейской империи над столицей в 1261 г. сил и средств на возрождение грандиозного сооружения и дорогостоящих соревнований у государства уже не было. Авторы древнерусских Хожений, побывавшие в XIV – начале XV в. в Константинополе, упоминают Ипподром лишь вскользь, называя его, как правило, «Царским Игрищем», и описывают сохранившиеся на нем и возле него скульптурные памятники, но ни словом не упоминают о самих играх: «А на запад от царева двора, вблизи его, находится Игрище. Это Игрище было многими чудесами украшено, и еще много признаков былого здесь сохранилось» (Книга Хожений 1984: 263). Эти «признаки былого», в основном скульптурные украшения Спины (барьера, разделявшего беговые дорожки), упоминали с восхищением и митрополит Киевский и Всея Руси Пимен (Книга Хожений 1984: 290), и член его делегации дьякон Игнатий Смольянин в 1389 г. (Книга Хожений 1984: 278), и монах Троице-Сергиева монастыря Зосима, посетивший византийскую столицу около 1420 г. последним из авторов русских Хожений, видевших Константинополь еще не захваченным турками. Все они деликатно умалчивали о том, что от былого величия этого сооружения после крестоносного погрома и полувековой латинской оккупации почти ничего не осталось. Лишь анонимный новгородский путешественник рубежа XIII–XIV вв. сказал об этом честно и скорбно: «Ныне же все это уничтожено» (Книга Хожений 1984: 263). Поэтому неудивительно, что для другого новгородца, Стефана, посетившего Константинополь в 1348 или 1349 г., Ипподром был всего лишь географическим ориентиром, от которого он строил маршрут осмотра христианских святынь (Книга Хожений 1984: 270).

Пристальное внимание отечественных и зарубежных историков к Ипподрому времен Юстиниана I Великого (527–565 гг.) и его непосредственных предшественников понятно и объяснимо: этот период хорошо обеспечен источниками, «Игрище» описано и как сооружение, и с точки зрения организации соревнований. К этому же времени относятся знаменитые консульские диптихи – «программки» соревнований из слоновой кости, на внешних сторонах которых изображались не только скачки, но и другие виды состязаний, проводившихся на Ипподроме, а на внутренних указывалось расписание заездов (Dalton 1911: 196–197). Немногочисленные барельефы и скульптуры Ипподрома, дошедшие до наших дней, также в основном относятся к ранневизантийскому периоду, в том числе и важнейший памятник – мраморный постамент обелиска Тутмоса III, стоящего на Спине и сейчас. На всех четырех сторонах постамента изображены сцены, связанные с Ипподромом.

Информация о ранневизантийском Ипподроме содержит гораздо больше сведений о спортивной жизни на этом сооружении. Более поздние ромейские и иностранные авторы чаще (хотя и не всегда) упоминают его в связи с политическими событиями. Примечательно, что дискуссии в историографии, в основном, ведутся не вокруг тем, непосредственно связанных со спортивной функцией Ипподрома, а опять-таки вокруг его политического значения. Самой обсуждаемой и в отечественной, и в зарубежной литературе стала проблема политической роли цирковых партий, именовавшихся димами, или факциями. В западной историографии доминирует мнение о том, что факции были чисто спортивными объединениями или клубами (Cameron 1976; Schrodt 1981: 40–41). В отечественной литературе, как дореволюционной, так и советской, подчеркивается их политическая роль и влияние на религиозное противостояние в империи (Успенский 1894: 1–17; Дьяконов 1945: 144–227; Левченко 1947: 164–183; Пигулевская 1952: 216–222; Чекалова 1982: 37–53). Схожую с российской и советской точку зрения высказывал сербский византинист А. Манойлович (Manojlovic 1936: 617–716), однако она не стала доминирующей в западной историографии.

В результате в нашей стране об общественно-политической роли Ипподрома известно гораздо больше, чем об основной – спортивной. На Западе – наоборот. Основной вклад в изучение спортивной жизни ромеев внесли в XIX в. французские исследователи А. Рамбо (Rambaud 1870) и Ш. Диль (Диль 1908: 448–475), в ХХ в. – ученик Ш. Диля Р. Гийян (Guilland 1967: 262–277), его младшие современники А. Фогт (Vogt 1935: 482–488) и Ж. Дагрон (Dagron 2011), их британский коллега А. Кэмерон (Cameron 1973; 1976) и канадская исследовательница Б. Шродт (Schrodt 1981). В текущем столетии о византийском спорте за рубежом был издан небольшой тезисный труд исследовательниц Тани Карр, Карен Шепард и Анджелы Велч (Carr, Sheppard, Welch 2010) и статья испанского историка Хуана Антонио Хименеса Санчеса «Символы власти на Ипподроме Константинополя» (Sánchez 2004), а в нашей стране – статья одного из авторов этого текста, не касающаяся непосредственно Ипподрома (Хапаев 2015).

Таким образом, перед нами стоит задача заполнить пробел в отечественной историографии и подробнее изучить спортивную жизнь Византии в ее центре – на константинопольском Ипподроме, который был крупнейшим, но не единственным подобным сооружением в империи.

Ипподром

Крупнейшим ипподромом античного мира был римский Циркус Максимус (Circus Maximus), располагавшийся в долине между холмами Авентином и Палатином. Согласно римской традиции, соревнования там проводились с VI в. до н. э. и были тесно связаны с римскими языческими верованиями. Римский ипподром непрерывно расширялся и украшался, достигнув расцвета ко времени правления Траяна (98– 117 гг.). Он вмещал 150 тысяч зрителей, насчитывал 621 метр в длину и 118 метров в ширину (Humphrey 1986: 126). Упадок Рима привел и к упадку его Цирка. Последнее зафиксированное в источниках состязание там провел король остготов Тотила в 549 г. (Procop. BG. III. 37).

Остальные ипподромы в империи возводились по образу и подобию главной римской арены. Строительство цирка для конных ристаний в Визàнтии (еще не Константинополе) началось в 196 г. по приказу императора Септимия Севѐра после полного разрушения города. Этим жестом Север возвращал долг жителям Византия за его разорение в ходе разгрома армии Песценния Нигера. Сам император завершения работ не увидел, т. к. в 202 г. спешно вернулся в Рим, а строительство было завершено годом позже. Разумеется, не только Ипподром был построен, но и город, находившийся в стратегически важном месте – у входа в Босфор – также был восстановлен (Sánchez 2004: 109–132).

В пределах будущей Восточной Римской империи во II–IV вв. были также построены цирки в Фессалонике (действовал предположительно до 610 г.) (Humphrey 1986: 631), Никомедии (построен Диоклетианом в 304 г.) и Антиохии (построен во II в.) (Humphrey 1986: 580, fig. 272; 631). В начале V в. ипподром возвели и в Равенне, которая с 540 по 751 г. была центром византийских владений в Италии (Humphrey 1986: 631).

Расширение константинопольского Ипподрома, который после упадка и закрытия Большого Цирка в Риме стал крупнейшим в мире, было осуществлено в правление Константина Великого в период с 324 по 330 г. (Malalas. Chron. XIII.8). 11 мая 330 г. по указу императора на Ипподроме впервые торжественными церемониями и скачками был отмечен день завершения строительства города, который с тех пор праздновался ежегодно. Вот что писал об этом византийский историк VI в. Иоанн Малала: «В тот же день 11-го мая он приказал, чтобы общественные бани Зевксиппа были открыты возле ипподрома, Регия и дворца. Была сделана и другая его статуя из позолоченного дерева, державшая в правой руке Тихе (богиню удачи. – Авт.) города, тоже позолоченную, которую он назвал Анфуза. Он приказал, чтобы в тот же день, что День города и день скачек, эту деревянную статую принесли в сопровождении воинов в плащах и сапогах, все с зажженными свечами; повозка должна обойти вокруг точки поворота и достичь углубления напротив императорской кафизмы, и тогдашний император должен подняться и поклониться, как это сделал Константин с этой статуей Тихе города. Этот обычай сохранился до наших дней» (Malalas. Chron. XIII.8. Здесь и далее цит. в пер. Н. Н. Болгова).

Что же представлял собой константинопольский Ипподром? Мнения исследователей о размерах арены, ее вместимости и конструктивных особенностях расходятся. Обычно называются цифры от 370 до 470 метров в длину и от 117 до 180 метров в ширину (Брабич, Плетнева 1960: 20). Как видим, Ипподром в Новом Риме был значительно короче, чем в Ветхом[39]39
  Новый Рим – официальное название Константинополя с 330 по 1453 гг. В титулатуру Константинопольского патриарха до сих пор входит понятие «епископ Нового Рима». Расположенная в Италии бывшая столица Римской империи в русской церковной традиции часто именуется Ветхим Римом (см., например, тропарь Преподобному Антонию Римлянину, Новгородскому чудотворцу).


[Закрыть]. Это объяснялось, в первую очередь, рельефом местности: в юго-восточной части холма, на котором стояло сооружение, склон резко уходит вниз. Чтобы построить закругленную часть Ипподрома – Сфенду – пришлось возводить мощные многоярусные арочные субструкции, сохранившиеся по сей день и выдерживающие тяжесть стоящего на них современного здания. Увеличить строение еще больше не получалось. Соответственно, меньше, чем у Большого Цирка, была и вместимость: зрительские трибуны могли вмещать от 40 до 80 тысяч зрителей в разные периоды функционирования Ипподрома (Schrodt 1981: 43).

Длина беговой дорожки в форме сильно вытянутого эллипса составляла около 1000 футов (300 метров). Трибуны были отделены от нее каналом с водой, который назывался «эврипус». Некогда аналогичный канал был и в римском Цирке, но затем его засыпали для расширения беговых дорожек. Для обозначения количества пройденных кругов по углам, в подражание римскому прототипу, были установлены подвижные (опрокидывающиеся) статуи дельфинов. На северо-восточной стороне арены находились въездные ворота для колесниц (карцеры), увенчанные знаменитой бронзовой квадригой предположительно работы Лисиппа (Ps.-Codinos. Patria. 75), которая в 1204 г. была распилена на части и вывезена в Венецию для украшения собора св. Марка.

На восточной трибуне Ипподрома находилось место, откуда за заездами и празднествами наблюдал император. Императорская трибуна называлась «кафизма». Это был поистине неприступный оборонительный пункт, позволявший правителю общаться с народом и при этом надежно ограждавший его от опасности в случае волнений. К кафизме не было подхода со стороны трибун, а император попадал на свое место прямо из Большого дворца через специальный проход (Schrodt 1981: 44). Лестница, которая вела от дворца к ристалищу, называлась «кохлий» (Malalas. Chron. XIII.7).