Текст книги "Небывалому быть. Часть 1"

Глава 9

Дни плавно перетекали в недели, недели – в месяцы. Наступила весна 1918 года. Лидеры большевистского движения покинули полуразрушенный Петроград и перебрались в Кремль.

На юге собирал войска Деникин, на Кубани свирепствовал атаман Семенов, в Россию из эмиграции вернулся Колчак.

Смешивая населенные пункты с дорожной грязью, истребляя интеллигенцию и капиталистов, город за городом брали красноармейцы. Устанавливалась советская власть.

В России наступила новая эпоха – Гражданская война.

В Зуеве пока не чувствовались перемены. Немного смущенные поначалу оттого, что все вместе собрались под одной крышей и не на каникулы или отпуск, а на долгое время, домочадцы быстро привыкли видеть каждое утро друг друга, вместе завтракать, отправляться в конюшни, работать в огороде.

Зоя, изнывая от жара печи и утирая пот, готовила сытные обеды, возмущаясь тем, как быстро исчезает пища в довольных ртах братьев. Анна вставала с рассветом, чтобы успеть сбегать в деревню за яйцами и парным молоком и порадовать мужчин пышными оладьями.

Старший брат стал немного беспокоить Анну. Его отлучки в город стали случаться чаще. Возвращался он за полночь и без сил валился на кровать. Взгляд стал задумчивей, движения – рассеянными. Порой Анна видела, как Феликс залпом выпивал спиртное, падал на стул и, обхватив голову руками, раскачивался из сторону в сторону. Петр, подшучивая и подмигивая Анне, был уверен, что Феликс влюблен. Девушка же не верила в любовное увлечение старшего брата, она понимала, что в душе Феликса творится что-то мучительно новое и непонятное.

Однажды, уже в начале лета, Анна, насобирав в подол молодых огурцов, шла из огорода в дом. У крыльца с поникшей головой стоял Феликс, в руках он держал молоток и деревянный брус, очевидно, собираясь починить сломанные перила.

Анна тихонько обошла брата и заглянула ему в лицо. Остекленевшие глаза, бледное лицо и посиневшие губы.

– Феликс, ты чего? Тебе плохо? – испуганно спросила она.

– Анна? – удивился он и, очнувшись, начал прилаживать брус.

Анна присела на крыльцо и, обтерев огурец о подол, протянула брату.

– Ух, молоденькие. Пупырчатые, – с удовольствием откусил он и, поглаживая починенные перила, присел рядом с сестрой.

– Феликс, что происходит? Мне страшно смотреть, как ты мучаешься.

– Что ты! – рассмеялся брат. – Мучился Иисус, а я так, раздумываю.

– О чем же?

– Это сложно, Анна, – хрипло прошептал брат, проведя ладонью по лицу.

– Объясни, молю тебя. Я давно не ребенок, я все смогу понять. Только не молчи.

Мужчина достал папиросы и глубоко затянулся:

– Я никогда не рассказывал вам… В 1905 году, ты тогда совсем ребенком была, а мы с Лешкой еще в училище обучались. Забастовки были по городу, юнкера получили приказ подавить беспорядки на Невском, – Феликс взглянул на сестру и, встретив ее внимательный взгляд, отвернулся и продолжил: – Шашками мы тогда практически всех порубили. Зимой дело было, холод стоял страшный, кровь моментально в лед превращалась, скользили по ней, падали на трупы… Парень там был один, из рабочих, моих лет примерно… Помню, схватил он меня за воротник шинели и шипит: «За что? Свободы я просто хотел, учиться, как ты, работать и семью достойно содержать». А изо рта кровь пеной. Лешка тогда в обморок упал, а я возвратился в казармы с твердым решением застрелиться. Барабан проверил, дуло почистил, вам письмо написал, а тут дежурный с телеграммой: мама тогда умерла.

Феликс помолчал немного и судорожно вздохнул:

– Так получилось, что своей смертью она спасла мне жизнь. Правда, не знаю зачем. Может, для того, чтобы я когда-нибудь спас чью-то жизнь, более достойную и светлую?

Анна хотела было возразить, но Феликс протестующе замахал головой:

– Мне 32, Анна. Нет семьи и нет желания ее создавать, нет даже Родины. Развалилась она на две половины. Где правда? Где правильно? Голова кругом. Православные уничтожают друг друга, они, глупцы, даже не понимают, за что сражаются. Свобода, власть рабочим и крестьянам. И убивают тех же рабочих и крестьян, если они сопротивлялись советской власти. Но сами идеи! Это же прекрасно и удивительно – быть всем равными. Ведь это мечта любого патриота своей страны. Самодержавие уже более ста лет как изжило себя. Равноправие и демократия – вот символы нашей Родины. Ведь тысячи таких, как тот парень с Невского, рады будут получить образование и жить с уверенностью в завтрашнем дне. Вся беда в невежестве. Будь в рядах Красной армии побольше думающих голов, они бы уже давно одержали победу. Что может крестьянин с киркой наперевес против обученного офицера? Дотянуть их до своего уровня, обучить военной тактике, наладить пропаганду. Брать не силой, как это вошло в моду сейчас, а агитировать, чтобы зажиточный кулак сам захотел отдать лишнее беднякам.

– Ты хочешь пойти в Красную армию? – тихо спросила Анна, – этим ты мучаешься? Нет никакой роковой женщины, как предполагал Петр. Ты боишься, что папа и брат не поймут тебя, офицера царской армии, который собирается воевать против своих же однокурсников, вчерашних друзей.

– Я не знаю! – раздраженно воскликнул Феликс и встал с крыльца. – Но я не могу сидеть просто так на своем месте и делать вид, что мне это безразлично. А ты, Анна, ты бы поняла меня?

– Ах, Феликс, – Анна провела рукой по своей щеке и посмотрела снизу вверх на брата, – мне тяжело судить. Это, право, ужасно, что люди одной веры, говорящие на одном языке, не могут договориться о мире. Неужели, чтобы доказать свою правоту, надо проливать кровь? Ведь кто бы ни победил в этой войне, останется память о побежденных, о братьях. Как можно будет после этого жить в новом светлом государстве, если оно построено на крови миллионов? Мне непонятно, отчего убивают дворян, абсолютно не имеющих отношения ни к войне, ни к политике. Отчего вместо благодарности за многолетнюю благотворительность они получают пулю, а их усадьбы разворовываются и сжигаются? И мне непонятно, отчего бравые офицеры, еще вчера защищавшие русский народ, сегодня вновь взялись за оружие, чтобы уничтожить этот народ.

Анна встала и взяла руки брата в свои: – Какое бы решение ты ни принял, ты мой брат и я люблю тебя. Ты вправе мыслить и принимать собственные решения. Я не хочу, чтобы ты шел на войну, но, если тебе надо уйти, иди. До конца лета погоди только, всего пару месяцев поживи как простой человек, дай запомнить тебя, – Анна наклонилась и провела рукой по приделанному к перилам коричневому бруску. – И покрась этот инородок. Плотник, конечно, из тебя никудышный.

Глава 10

Анна не могла понять, что разбудило ее. То ли пение птиц в распахнутом окне спальни, то ли аромат кофе, то ли звук сабель.

Очевидно, братья опять достали старинное оружие и устроили поединок в гостиной.

– По шее надаю обоим, если поломаете! – услышала она зычный голос отца и улыбнулась.

Вскочив с кровати, Анна сладко потянулась, умылась прохладной водой из кувшина. Беззаботно напевая, распахнула старинный гардероб и быстро облачилась в нежно-голубое платье с оборками на декольте и короткими рукавами. Вчера осталась ночевать у Зуевых Аля, они проговорили до поздней ночи, забравшись на кровать и держа перед собой подсвечник. Анна созналась подруге в своих чувствах к Горину, Аля поделилась своей страстью к Петру.

Глупо улыбнувшись и поддавшись девичьему кокетству, Анна вынула из вазы пару фиалок и вплела их в волосы. Покрутившись у зеркала и убедившись в своей неотразимости, девушка выскочила из спальни.

На витиеватой лестнице, перепрыгивая через ступени и азартно издавая боевой клич, состязались братья. Белые рубашки, распахнутые на груди, промокли от пота, на шеях поблескивали нательные крестики.

Анна, пригнувшись и смеясь, обогнула мужчин и, спустившись вниз, по привычке поцеловала бюст Ломоносова.

– Науку не разбейте! – крикнула она разгоряченному Петру. Тот взмахнул саблей и кинулся в атаку на Феликса.

Продолжая смеяться, Анна вошла в кухню и весело поприветствовала Зою.

– Чудные все какие-то сегодня, – заметила горничная. – Петр Васильевич пел с утра, никогда бы не подумала. Феликс Васильевич вызвался помочь…

– Это же прекрасно, что настроение отличное, – улыбнулась Анна и присела у ведра с грибами. Взяла один и с наслаждением понюхала. – Откуда такая прелесть?

– Мальчишки из деревни принесли на продажу, – ответила Зоя, переливая молоко из кувшина в графин. – Анна Васильевна, вишня осыпается уже, надо что-то делать, пропадает добро.

Анна решительно встала и подхватила поднос с горячими гренками.

– Решено. Сегодня у нас пирогов день. Устроим пир на весь мир.

– Чудные какие-то, – пробурчала Зоя вслед хозяйке.

Анна вышла на летнюю террасу и поставила блюдо на белый круглый стол. Аля лениво попивала кофе и время от времени прислушивалась к звукам из дома.

– Доброе утро, Аля.

– Доброе утро. Долго еще они там воевать будут? – нетерпеливо оглянулась она в сторону распахнутой двери.

– Пока папа не прогонит, – рассмеялась Анна.

Очевидно, рассвирепевший генерал уже угомонил братьев, так как они, по-дружески подталкивая друг друга, выбежали на террасу и накинулись на завтрак.

– Господа! – повысила голос Анна, – провозглашаю сегодняшний день пироговым.

Петр и Феликс застонали.

– О нет, я еще помню вареников день, – смешно заломил руки Феликс и впился белоснежными зубами в булку. – Сжалься, сестрица, прояви сострадание к ближним.

– Ничего не знаю, – сурово нахмурила брови Анна, – берите корзины и – в сад за вишней!

– По ягоды пусть Петр и Александра идут. Сбор ягод настраивает на романтическую волну, – рассмеялся старший брат и тут же получил по спине полотенцем от Петра.

– Хорошо, Аля и Петя за вишней, а ты, Феликс, отправляйся на кухню и под надзором Зои чисти грибы.

– У-у, – вытянул он губы, – лучше тогда уж на воздухе. Петр с графиней после свадьбы нацелуются.

Старший брат увернулся от очередного удара Петра и, схватив стакан с молоком, залпом его выпил.

– За работу, господа, – Анна встала и важно хлопнула ладонями, – некогда прохлаждаться.

Ворча, братья поднялись со своих мест и, понурив головы, начали спускаться с крыльца.

– Ей бы войсками командовать. Похуже генерала Шторова, – услышала Анна возмущенные голоса братьев.

– Аля, ты как? С ними или со мной тесто месить?

– Ты же знаешь, что я рядом с Петей, – улыбнулась Аля и, прихватив со стула широкополую шляпу, поспешила за мужчинами.

Солнце стояло в зените, согревая все вокруг своими по-летнему длинными и теплыми лучами. Вся усадьба утопала в ароматах цветущих деревьев и скошенной травы. По-домашнему уютно пахло свежей выпечкой и сладкой вишней.

Все окна на кухне были открыты настежь, однако в комнате стоял неимоверный жар от печи.

– И куда мы столько намесили, Анна Васильевна, не съедим ведь, – вздохнула Зоя, утирая пот и заталкивая белоснежное вываливающееся тесто в кастрюлю.

– Работникам раздадим, в деревню снесем. Мальчишки, те, что грибы принесли, чьи будут?

– Валерьяна Котова сыновья. Обрадуются, конечно, – Зоя вытащила шмат теста и начала мять его руками. Шум с улицы отвлек ее, она вытянула шею, пытаясь разглядеть в окно, что там происходит.

– Приехал вроде кто-то…

Анна отложила нож, которым чистила грибы и, обтерев руки, подошла к окну. Она увидела двух приближающихся всадников в военной форме. Узнав одного, девушка вскрикнула и, отпрянув от окна, прижалась спиной к стене.

– Вы чего? – удивилась Зоя.

– Это он, Зоенька. Алексей Константинович это, – испуганно прошептала Анна. – Что же делать?

– К пиру и гости, – одобряюще кивнула хозяйке Зоя. – Что делать? Гостей встречать, как и подобает добродушной хозяйке.

Анна оторвалась от стены и, глубоко вздохнув пару раз, поспешила навстречу гостям.

Каждый вечер, засыпая, она думала о нем. Утром приветствовала его образ, словно он находился рядом: протяни руку и дотронься. Миллионы раз она репетировала встречу с ним: что скажет, как склонит голову, как улыбнется. Она никогда не забывала его последних слов, сказанных на перроне. Он писал ей, Господи, она бы полжизни отдала, только бы прочесть строчку из письма. Пусть это будут по-мужски немного грубые повествования о боях, пусть описания побед, но эти строки предназначались ей одной! Она не видела его больше года, казалось, вся жизнь прошла в тоске по нему. В молитвах она неустанно поминала его имя, моля Господа о его спасении и здравии.

И вот он здесь: не призрачный фантом, а настоящий, улыбающийся и еще более красивый, чем в последнюю их встречу.

Анна спустилась с крыльца и мило улыбнулась, когда Алексей, спешившись с коня, поцеловал ей ручку.

– Анна Васильевна, прошу прошения за неожиданное вторжение, но запахи из ваших окон так обворожительны, что я не смог устоять и проехать мимо.

– Значит, вас привлекли только пироги? – кокетливо поинтересовалась Анна.

– Вы же прекрасно знаете, что нет, – серьезно ответил Горин и с удивлением заметил, как покраснела девушка. – Позвольте представить вам подпоручика Васюткова.

Михаил, смущенно переступая с ноги на ногу, неловко поклонился.

– Мы рады вам, правда, – вновь улыбнулась Анна. – У нас сегодня пирогов день, так что вы, господа, очень кстати. Вы, должно быть, устали с дороги?

– Я в порядке, – заверил Алексей, – а Михаил четвертые сутки в седле, не сочтите за наглость…

– Конечно, – согласилась Анна, – у нас полно свободных комнат. Отдыхайте. К ужину вас разбудим.

– Да что вы, барышня, из простых я, мне бы на соломе в конюшне…

– Вы с ума сошли? – возмутилась Анна. – Вы наш гость, а наши гости не спят в конюшнях.

Кликнув Зою и поручив ей Михаила, Анна повернулась к Алексею:

– Вам тоже не мешало бы отдохнуть, Алексей Константинович.

– Променять минуты общения с вами на сон? Это, простите, невозможно.

Из-за дома послышались приближающиеся голоса братьев. Завидев Алексея, они наперебой кинулись приветствовать его, жать руку, хлопать по спине и зычно выкрикивать:

– Лешка! Живой! Здоровый-то какой стал!

Анна ревностно наблюдала, с какой легкостью и небрежностью ее братья общаются с тем, от одного вида которого у нее замирает сердце и кружится голова.

После ужина было решено сыграть в карты. Необыкновенный день подходил к концу. Разбуженный братьями Васютков наспех проглотил предложенный Зоей ужин и, еле передвигая ногами, отправился досыпать.

За круглым освещенным слабым светом абажура столом Алексей оказался рядом с Анной.

– Не знал, что вы играете в карты, – шепотом заметил он, слегка наклонившись к девушке.

– Это наше семейное пагубное увлечение. Мама очень любила так развлекаться по вечерам, – Анна резко подняла голову от карт, которые тасовала, и посмотрела на Алексея. Его глаза были слишком близко, так близко, что можно было рассмотреть темные крапинки у зрачков. От мужчины пахло табаком, одеколоном и чем-то близким и родным. Смутившись, Анна опустила голову.

– На что играем, господа? – Петр потянулся на стуле и с азартом посмотрел на окружающих. – Зоенька, будь добра, принеси нам коньяку.

– Только не на желание! – засмеялась Аля. – Не желаю, как в прошлый раз, проскакать верхом сто верст, чтобы купить вам, милейший Феликс Васильевич, английских папирос.

– Феликс, не знал, что ты так жесток к дамам, – заметил Алексей, беря со стола фужер с коньяком. – Идея на желание заманчива, я – за.

– Дорогая Аля, Феликс обещает быть снисходительным, я за него в ответе, тем более брат сегодня в прекрасном расположении духа, – Петр наклонился и поцеловал руку графине. – Без вас игра потеряет всю прелесть.

– Хорошо, Петр, но только в последний раз и только ради того, чтобы не оставлять Анну наедине с такими мужланами, как вы.

Феликс на это лишь усмехнулся и, закинув ногу на ногу, со вкусом закурил.

– Значит, в Омск направляетесь, Алексей Константинович? – генерал хмуро разглядывал свои карты.

– Так точно.

Феликс странно дернулся и резко затушил папиросу:

– Не знал, что ты фанат Колчака.

На минуту в гостиной воцарилась тишина, все удивленно повернули головы в сторону Феликса.

Алексей побарабанил пальцами по столу и исподлобья посмотрел на друга:

– Я фанат своей Родины, кому, как не тебе, об этом знать. Да, я направляюсь под начало верховного правителя России, чтобы прекратить тот ад, который устроили большевики.

Феликс скрестил руки на груди.

– Это вы правильно говорите, Алексей Константинович, – кивнул головой генерал. – То, что сейчас происходит в России, невыносимо и необъяснимо. Армия развалена, к высшим чинам никакого уважения. Убиты генерал Лазуров, Молотов. Растерзан в собственном доме министр Котов, я не говорю уже о низших чинах: их просто истребляют, как саранчу! Уничтожаются цвет нации, аристократия, дипломатия, духовенство… Во все времена тираны именно так и поступали, отрубая голову думающую, оставляя лишь безгласное тело. Убийства в селах, грабежи, насилие – такими методами новую Россию не построить. Давно уже пора было положить конец этим безумствам. Ведь, подумать только, сколько создалось партий за последние десять лет! Меньшевики, большевики, эсеры, правые, левые, кадеты (причем, как правило, именно кадеты и не состоят в этой партии), трудовики, социалы, социал-демократы… Все митингуют, бастуют. Очень модно стало взорвать какого-нибудь губернатора. Да, все думают по-разному, но только о себе. Страну не жалко. У всех у них одна цель – власть, а что они с этой властью будут делать, сами пока не придумали. Нет, управлять Россией должен только монарх. Россия без царя, что собака без хозяина. Поначалу она радуется свободе, бесцельно носится по улицам, лает на кого вздумается, но со временем завшивеет, обрастет нечесаными клочьями. Прохожие, которые ранее восхищались ее лоском и ухоженностью, теперь смотрят на нее с сожалением и брезгливостью. В итоге одичавший пес подыхает в подворотне. Испокон веков на Руси были цари, русский народ не привык сам что-либо решать. Возможно, потом, через пару веков, и будет демократия у нас, но только не сейчас, когда крестьяне еще толком не отошли от отмены крепостного права. Люди пока еще сами не понимают, что им делать со свободой, вдруг свалившейся на них.

– На Кубани и на Дону восстали казаки, еще немного, и белогвардейцы одержат достойную победу, – заметил Петр, подглядывая в карты Александры.

Собравшиеся за столом раскрыли карты. Выигрышная комбинация оказалась у Феликса.

– Никогда не знаешь, на чьей стороне выигрыш. Как ты можешь, мой дорогой брат, так смело утверждать, что белые победили, когда в селах и деревнях ежедневно поднимаются сотни крестьян, рабочие бросают станки и берутся за оружие? – Феликс отпил из своего фужера и взял карты из колоды. Он чувствовал на себе взгляд Алексея и старался не смотреть в сторону друга. – И не потому, что им надоело пахать или мастерить серпы, а потому, что они верят в справедливость. Верят, что победа приведет их к свободе, равенству и спокойствию за будущее своих детей. Потому что все устали от войн, придуманных царями, от законов, по которым жить невозможно, от неимоверных налогов и темноты необразованности.

– Если ты скажешь, что ты большевик, то я пойду и застрелюсь, – рассмеялся Петр.

Старший брат нахмурился.

– Я не принадлежу ни к какой существующей партии, если ты об этом, но я против старой власти. И, о да, царь мне мешал.

На секунду за столом воцарилась тишина. Анна с испугом смотрела на Феликса, она поняла, что назревает гроза. Встретив взгляд брата, она увидела в его глазах такое отчаяние и упрямство, что от жалости у нее защемило сердце и вспотели руки.

– Феликс! – генерал стукнул кулаком по столу и резко встал.

– Ох уж эти лозунги о свободе и равенстве, – стараясь казаться спокойным, проговорил Алексей, залпом опустошая свой бокал. – Что такое свобода? Это когда ты не заключен под стражу, когда можешь пойти, куда тебе велит сердце, можешь выбрать себе супругу по желанию, можешь поехать за границу, ведь мир так интересен. Можешь приготовить себе отменную уху на ужин или же зажарить гуся. Все это мы могли себе позволить и при царе. Конечно же, если человек совершил преступление, он лишен этой свободы, что в принципе и естественно, ведь порок должен быть наказан. Та же свобода, о которой так громко кричат господа-большевики, – это не свобода, а вседозволенность. Человек – сам себе бог, и, значит, ему все можно. Можно позабыть о нравственности, вежливости, забыть, что такое сострадание и великодушие. Разрушая церкви, они призывают убить веру в Бога, убить Бога в человеке. Ведь нас с пеленок приучали к тому, что Всевышний видит нас и все мы будем иметь ответ перед ним. Ну, а если нет Бога, тогда нет и страха, нет и ответственности. Тогда человек сам – божество, и божество свободное, но, увы, смертное. И нету царствия небесного, так что берите, товарищи, от жизни все самое лучшее, и пусть идут к черту ваши заповеди о «не укради» и «не убий». Образование? Мой друг, насколько мне известно, по образованности Россия до данного момента занимала лидирующее место. И не надо мне говорить, что образование может получить только ребенок из высшего сословия, в вашей гостиной стоит бюст человека, который опроверг это ошибочное мнение. Равенство! Кто равен? Работяга и лодырь? Дурак и умный? Покажи мне двух одинаковых людей! И за эту идиотскую идею положили миллионы жизней и еще столько же положат. Дорогой Феликс, ты не настолько наивен, чтобы не понимать, что какая бы власть ни была, всегда будет кто-то над кем-то и кто-то под кем-то. Да! Старая власть – и чем же она тебе не угодила? Может, тебя обделили жалованием или не оценили твоих заслуг? Ты всегда был обласкан наградами и похвалой. И ты присягал старой власти.

– Увы, и сто раз об этом жалел. Жалел в 1905 году, в Черногории, в германскую войну. В этом у нас с тобой различия, Леша. Ты обожаешь царя, я же его ненавижу. Я присягал Отечеству и воевал за него, ты присягал царю. Для тебя его слово – закон, он для тебя – луч света и бог, это я понял еще на присяге. Опомнись, друг, он ведь даже понятия не имеет о твоем существовании!

Алексей сжал кулаки, на лбу вздыбилась огромная вена, все говорило о негодовании и возмущении подполковника.

– Феликс, ты пьян! – устало махнул рукой генерал и повалился на стул. Анна поднесла к губам отца стакан с водой и с укором посмотрела на братьев.

– Я, как никто другой, радовался революции, – усмехнулся Феликс, – стоя рукоплескал, когда узнал об отречении. Наконец-то кончилось время рабства в России. Я люблю тебя как брата, ты знаешь об этом. Мне тяжело и неуютно говорить тебе все это, но я человек со своими чувствами, мыслями и хочу поступать, как того требует моя совесть. Ты же слепо мчишься за образом царя, оттого и Колчак, а не какая-то другая армия. Ведь только контр-адмирал был против отречения Николая. И понимая вашу цель – разбить Красную армию, уничтожить восставших и вернуть на трон Романовых, я готов отдать свою жизнь, чтобы противостоять вам.

Громко отодвинув стул, Алексей вскочил на ноги и встал лицом к лицу к поднявшемуся со своего места Феликсу:

– Мне очень жаль, что ты думаешь именно так. Мне всегда казалось, что мы лучше знаем друг друга, – лицо его сильно побледнело, то и дело сжимая и разжимая кулаки, он с сожалением смотрел на Зуева. – И мне очень жаль, что ты поддерживаешь тех, кто развалил армию и тем самым опозорил страну.

– Не развалил, – поднял указательный палец Феликс, – а узаконил порядки и установил равноправие.

– Армия – это подчинение, четкая иерархия, где приказы выполняются беспрекословно. Нет дисциплины – не будет и вооруженной силы, а будет огромный дискуссионный клуб. Как в итоге и получилось. И позор всем нам, что оставили безвиновными тех, кто трусливо бросил фронт и обесценил миллионы солдатских жизней, уже принесенных на алтарь победы. И я не понимаю, о каком рабстве ты ведешь речь. Крепостных у нас давно уже нет, воинская служба тоже дело добровольное.

– Выполнение чужой прихоти, убийства ради политической гонки. Ты не считаешь это невольничеством?

– Эту войну не мы затевали. Выполнение приказов, а не прихоти, как ты выразился, – это есть долг и обязанность любого солдата и офицера. Достаточно считать себя рабом, чтобы быть им.

– Надо уже мыслить серьезно, Алексей, – нежно прошептал Феликс, кладя руку на плечо Горину, – ведь ты сын России. Кухонные сплетни пора позабыть, не будь столь наивен, Леша.

Алексей раздраженно сбросил руку Феликса:

– Мне кажется, что мы говорим о разных вещах. И не надо мне напоминать о глупостях детства. Тем самым ты наносишь мне непростительные оскорбления. И, более того, своими намеками ты унижаешь честь моей матери! Ты раздражен? Объясни мне чем. Может, моим присутствием или же моим желанием служить в белогвардейской армии?

– Боже, Петр. Сделай же что-нибудь, – схватилась за щеки Александра и умоляюще посмотрела на своего возлюбленного.

– За те слова, что они говорят друг другу, я могу только расстрелять их в упор, – как всегда шутя проговорил Петр. – Но боюсь, что это будет не самое приятное зрелище для вас. Я прошу вас, милая Аля, не примите за труд, поищите в библиотеке какой-нибудь легкий французский роман, чтобы я мог прочесть вам его.

Графиня испуганно подскочила и, благодарно взглянув на Петра, поспешила из комнаты.

Как только за девушкой прикрылась дверь, Петр тут же подскочил к стоявшим на своих местах мужчинам и встал между ними:

– Понятия не имею, о чем вы тут спорите, но, господа, вы не настолько пьяны, чтобы не осознавать, что сейчас рушится ваша многолетняя дружба. Более того, своим петушиным поведением вы мараете честь офицерского мундира. Затеяли спор в присутствии отставного генерала, в присутствии дам! Стыдно, господа. Мне сложно поверить в то, что ты, Феликс, сейчас все это говорил. Радовался революции? Ты забыл, во что превратила эта революция наши войска, наш тыл? Революции везде и всегда одинаковы. Начиная с лозунгов добра и справедливости, они быстро устанавливают виселицы и гильотины.

Феликсу было неприятно видеть гневное лицо брата, но, встретившись с ним взглядом, он не мог не улыбнуться:

– Древо свободы должно время от времени орошаться кровью патриотов и тиранов. Это его естественное удобрение.

– Милый мой сын, – еле слышно прошептал старый генерал со своего места, – как же ты наивен и глуп. Неужели ты и вправду веришь, что эта война принесет равноправие? Алексей Константинович прав, увы. Пока людям присущи такие качества, как алчность, зависть и жажда власти, демократии не бывать. И хоть поистребляйте друг друга, в этой войне не выяснится, кто прав, а выяснится, кто остался. Каждый из вас по-своему прав, но беда ваша в том, что правда у вас разная. Дорогой мой сын, смею напомнить тебе о смуте в начале семнадцатого века, страна была на волосок от гибели, еще немного, и мы бы все стали подданными Польши. В стране царили голод, разруха и беспощадное истребление друг друга. Сейчас на наших глазах происходит то же самое. Пожалейте Россию, мои мальчики, сжальтесь над русским народом, ему и так предостаточно досталось.

– Ах, папа, как же вы невозможно стары, – печально посмотрел на отца Феликс.

– Выходит теперь так: не я за тебя и ты за меня, а ты против меня и я против тебя? – прошептал Алексей, глядя в упор на Феликса.

– Скорее так, ты против меня и я против тебя.

Алексей растерянно посмотрел на окружающих:

– Мне, пожалуй, пора. Анна Васильевна, благодарю за прекрасный вечер, – Алексей дрожащей рукой взял ладонь Анны и нежно поцеловал.

– Прошу вас простить меня, – он склонил голову перед генералом.

Пожав руку Петру, подполковник обернулся в сторону Феликса:

– Честь имею.

Феликс сел на стул и залпом опрокинул очередную рюмку.

Как-то незаметно опустела комната. Анна вышла провожать Горина, Петр с Александрой, тихо перешептываясь, ушли наверх. Старый генерал с трудом поднялся со своего места и, опершись на стол, взглянул на сына. По его серому лицу было видно, как сильно расстроил его этот разговор.

– Доброй ночи, Феликс.

Феликс проводил взглядом вышедшего отца и подошел к распахнутому окну. Наблюдая, как Анна что-то говорит Алексею и как из дома вышел заспанный Васютков, подполковник достал папиросу и задумчиво ее покрутил.

Вскоре послышался удаляющийся цокот копыт.

Феликс закурил и посмотрел на тонкую струйку дыма от папиросы. Он знал, что его не поймут, не примут и осудят. Он много передумал за последнее время, знал, что потеряет друга, брата, семью и, возможно, жизнь. Но принимать все как должное и покориться вновь судьбе он не хотел. Сражаться за то, во что веришь, служить той стране, в которой все равны и счастливы, и просто жить так, как считаешь нужным, а не так, как того требуют устав и положение, – все это теперь стало смыслом для него.

Затушив папиросу и выбросив окурок в окно, Феликс обернулся и увидел около двери Анну.

Когда брат подошел, Анна отодвинулась в сторону и прижалась спиной к стене.

– Спокойной ночи, – Феликс наклонился, чтобы поцеловать сестру на ночь. Девушка, зажав губу, отстранилась. – Прости за испорченный вечер.

Опустив голову, Феликс широким шагом направился вверх по ступеням.

– Что же я наделала? Ведь он совсем один. Я ведь обещала ему все понять и принять. Что же я за сестра, если бросаю и осуждаю близкого мне человека тогда, когда весь мир и так против него?

Анна соскочила с кровати и поискала в темноте халат. Кое-как завязав пояс и откинув назад непослушные волосы, она тихонько вышла из комнаты. На цыпочках прокралась до двери в комнату старшего брата.

– Феликс, ты спишь? – постучав, она приоткрыла дверь и вошла. Строго заправленная кровать, зажженный ночник у изголовья, мундир на спинке стула и старенький паровоз на полке рядом с книжками. Услышав странные звуки внизу, она выбежала из пустой комнаты и спустилась на первый этаж.

У распахнутой входной двери, широко расставив ноги, одетый в ночную рубашку до пола, стоял отец и смотрел на улицу.

Порыв ветра сорвал с него старинный ночной колпак и заколыхал белый лист бумаги, зажатый в руке, – прощальное письмо Феликса.

Через неделю вслед за Алексеем из дома засобирался и Петр.

– Поплотнее укладывай, – прикрикнул он на Игната, укладывающего на коня мешки с провизией и кормом. – Не пей тут без меня.

– Так точно, ни капли, Петр Васильевич, да и ведь сухой закон.

– Для вас законы не писаны. Не продают, так сами нагоните, – пробурчал Петр и погладил лошадь. – Ну что, Ласточка, готова?

– Храни вас Господь, барин, – прослезился Игнат.

– И тебя, – похлопав по плечу управляющего и поцеловав заплаканную Зою, Петр подошел к Анне, стоявшей на крыльце.

– Все будет хорошо, Анна, – обнял он сестру. – Вчера был у Шуваловых, объяснился с Алей. На Рождество мы обвенчаемся.