Текст книги "Монах Андрей. Жизнеописание. Воспоминания духовных чад. Молитвы и советы"

Военные годы были трудные, голодные, а жизнь непомерно тяжелая, такая, что современный человек даже не может себе представить, да и слава Богу. Период продвижения к Москве германских пехотных и танковых войск осенью 1941 года вошел в историю как «черный октябрь». В течение каких-то семи-восьми дней образовались так называемые Вяземский и Брянский котлы, в которых оказались окруженными войска трех наших фронтов.

Линия фронта перекатилась через Дубровский район еще летом. Дубровка находилась под оккупацией с 8 августа 1941 до 24 сентября 1943 года. На захваченной территории германские войска устанавливали свой орднунг, «новый немецкий порядок». Во всех населенных пунктах принимались меры охранительного характера: запрещалось выходить на улицы с шести часов вечера до пяти утра, у населения изымались радиоприемники, велосипеды, лыжи, устанавливался строгий пропускной режим. Ходить в лес можно было лишь по разрешению властей.

Многие русские люди за времена гонений на Церковь отвыкли жить со своей верой, с Богом, разучились молиться. Немецкие власти якобы несли им религиозную свободу и не препятствовали возобновлению церковных служб, а лютеранские пасторы, находившиеся в войсках, даже совершали крещение, правда, по своему протестантскому обряду. Подмосковный поэт Анатолий Липин вспоминал свои крестины в оккупированном городе Краснодоне:

 
В один из дней суровых, грозных —
мелькал войны калейдоскоп —
в огромной бочке на морозе
меня крестил немецкий поп
в шинели, рясою прикрытой.
Испуганных мальчишек ряд…
А снег сиял, как на открытках,
им присланных из Фатерлянд.
 

Попытки немецких миссионеров обратиться к религиозности русского народа и «перекрестить» его в свою веру были обречены на неудачу: население видело погромы и зверства, отнюдь не христианскую суть «нового немецкого порядка». Тем более в Брянском полесье пасторская миссия провалилась.

Шел 1941 год, стоял тот самый октябрь, когда потоки русских пленных шли по дорогам на запад. Картины военного ада были повсюду. «Наводили ужас трупные поля у очагов последних боев», – писал в отчете один немецкий офицер.

Может, краем уха Василий услышал про церковную службу под праздник Покрова Пресвятой Богородицы, или Сама Царица Небесная внушила ему мысль помолиться о себе и своих близких.

Как бы то ни было, рано утром 14 октября мальчик один-одинешенек отправился на богомолье. С палочкой в руках он босиком прошагал четыре километра до Дубровки и еще столько же – до села Давыдчичи. Ему встретился полицейский патруль: «Куда идешь?» Вася ответил, что идет в церковь, и его пропустили. Так он оказался на празднике Покрова Божией Матери.

Василий молился, как мог, крестился на образа, когда крестились все. А выйдя из храма Рождества Пресвятой Богородицы после праздничной службы, даже не успел вспомнить и вздохнуть о долгой обратной дороге, как увидел родную тетю и своих лучших друзей – двоюродных братьев. Они тоже были на празднике и стояли уже возле запряженной лошади. Братья обрадовались и удивились: «Как ты оказался так далеко от дома? Кто-то тебя сюда довез?» – «Нет, я сам пришел». Конечно, ему не поверили и, разумеется, не позволили добираться пешком обратно в деревню, а посадили на возок, прикативший всех к дому, в Зимницкую Слободу.

В ходе сражений во второй декаде октября 1941 года в Западной линии нашей обороны протяженностью 800 километров образовалась брешь шириной до 500 километров. Но само наличие здесь разбитых, истекающих кровью наших армий не было напрасным – из них на подступах к Москве образовался партизанский край. Партизаны на длительное время приковали к себе крупные силы немецких пехотных и танковых соединений группы армий «Центр». Взятие Москвы «с ходу» не состоялось.

Потом отец Андрей, ссылаясь на маршала Г.К. Жукова, которого очень любил, говорил, что неделя с 8 по 14 октября, когда «казалось, что лавина злая сметет Москву и мир затем; и заграница, замирая, молилась на Московский Кремль», стала переломной для хода войны, напоминая, что это седмица от дня памяти преподобного Сергия Радонежского до праздника Покрова Пресвятой Богородицы.

Терпя поражение на фронтах, фашисты с весны 1942 года начали проводить массовые карательные операции в партизанских зонах. Каратели применяли в Брянском полесье самые зверские способы убийства, включая массовые сожжения населенных пунктов вместе с жителями, объясняя жестокие меры ростом подпольного и партизанского движения. За одного убитого партизанами немецкого солдата фашисты казнили в Зимницкой Слободе десять мирных жителей. Плач и рыдания стояли по всей деревне. Тогда же начался принудительный угон молодых людей на работу в Германию. Укрывательство от угона жестоко каралось. За годы оккупации гитлеровцы насильственно угнали в Германию 8700 мирных жителей Дубровского района.

С учетом расположения в районе Дубровки большого аэродрома фашисты держали здесь крупный гарнизон. Гарнизонная комендатура располагалась в здании Дубровской средней школы. Большинство школьных учителей стали подпольщиками и вселяли в земляков веру в неизбежную победу Красной армии. Но среди местных жителей были и малодушные. В Зимницкой Слободе квартировали 18 полицаев, набранных из местного населения и получавших немецкий паек. В начале 1943 года среди них царили смятение и паника: прошел слух, что их будут отправлять на фронт. Многие запротестовали: «Мы уйдем в лес!» Они понимали, что им придется воевать против своих же братьев.

Через много лет Василий Петрович вспоминал один случай, как мимо их деревни проходил карательный отряд и как он, Вася, чуть не накликал беду. Недалеко от его родного дома жила семья, где Васю и других соседских ребятишек всегда хорошо принимали. Дверь в их дом не закрывалась, и Васю тянуло туда посидеть, поиграть с ребятами – в своем возрасте они не осознавали опасность и по-мальчишески храбрились. Дети жили со своей матерью и какой-то родней, их отец ушел на фронт. И вот Вася, когда гостил у них в очередной раз, зачем-то выглянул в окно и увидел лыжников. Он посчитал, что это кто-то из деревенских вышел на лыжню прокатиться. Он выскочил из избы и стал махать руками, подзывать их поближе. Один из хозяйских сыновей выбежал вслед за Васей и тоже радостно закричал. Лыжники оказались карателями. Они забрали с собой того паренька, который был старше Васи, выше ростом. Когда его угнали, в доме начался отчаянный крик, переполох: «Увели ребенка, убьют, расстреляют!» А виноват во всем Вася. Он со слезами бросился к себе домой. Спустя некоторое время тот паренек, не заходя к родным, явился к Васе и рассказал, что с ним случилось.

Каратели погнали его вперед под прикладами винтовок. Недалеко от Дубровки вдруг приказали остановиться и отойти в сторону от лыжни метров на тридцать. Он послушался, пошел. По нему выстрелили. Услышав звук выстрела за спиной, он упал в снег и остался цел и невредим. Произошло ли чудо, что он ускользнул из-под прицела, или каратель пожалел молодого паренька, выстрелив мимо, – неизвестно. Но когда карательный отряд скрылся из виду, мальчик встал и прибежал в родное село. Бог сохранил его от пули, а Василия – от невольной вины и от осуждения близких.

В конце второго года войны всю страну облетела партизанская песня «Шумел сурово брянский лес», потом ставшая гимном Брянской области. А сухой, жаркий сентябрь 1943-го, когда в Дубровку пришло освобождение, оставил в памяти Васи горящие брянские леса.

Позже Василий Петрович рассказывал, как во время оккупации он выхаживал родных, заболевших сыпным тифом, метавшихся в бреду. За лекарствами от тифа он отправился к немецкому врачу – больше идти было некуда. Врач, видимо, был добрым человеком. Васю он принял как-то даже тепло, расспросил про больных, дошел до их дома, заглянул в открытую дверь, но в дом заходить не стал, только подробно рассказал, как давать лекарства. Потом показывал Васе фотографии своей семьи, детей и попросил показать ему школьный учебник немецкого языка: улыбался, читая про «Junge Pioniere Schwestern und Brüder». Выхаживая всю семью, Вася и сам заболел тифом. Но выздоровел, остался жив.

Во время войны он не пошел в «немецкую» школу, а работал в Дубровке в сапожной мастерской. Работа пришлась ему по душе, запах сапожного крема всегда напоминал военное детство.

Чтобы выжить, местное население расширяло свое подсобное хозяйство, возделывало огороды, обменивало на продовольствие какие-то вещи. Бывало так, что в доме у Пантюховых не оставалось ни крошки хлеба, ни картофелины. Утром сядут за стол и смотрят друг на друга, голодные и холодные. Не могли дождаться весны, когда появится зелень: листья липы, щавель, кисличка, сныть, лебеда. Мама учила детей не отчаиваться, не терять присутствия духа, как бы ни было трудно.

Весной 1942 года отец одолжил где-то пшеницу и засеял большое поле на бывших колхозных полях. Всходы были дружными, пшеница пошла в рост, и на Вознесение отец с Васей пошли смотреть поле. Навсегда остался в памяти этот праздник: и необыкновенно солнечный день, и счастливый отец, и колосящаяся пшеница, и поющие в небе жаворонки… Урожай был большой. Петр Степанович выкопал во дворе глубокую яму для зерна, и его хватило семье на три года.

Закончилась война. Вернулся в родительский дом – грудь в медалях – старший брат Степан. Он прослужил всю войну механиком-мотористом на подлодке «Малютка» в Черном море, с базой в Балаклаве. Их подлодка затопила 13 транспортов противника, один из которых, с высоким немецким командованием на борту, выполнял личное указание Гитлера. После этой операции немцы долго бомбили море и разрывы бомб повредили лодку. Трое суток лодка лежала на дне, пока Степан ремонтировал двигатель. Среди боевых наград Степана Петровича Пантюхова – два ордена Великой Отечественной войны I и II степени, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Севастополя» и медаль Нахимова. В музее Боевой славы школы № 4 города Севастополя хранится его фотография.

Первый слева старший брат Степан, отслуживший всю войну на подлодке

Дошел до Берлина и вернулся с войны с боевыми наградами и товарищ Васи по мальчишеским играм, двоюродный брат Ваня Семинищенков. Иван привез из Германии трофеи – немецкую губную гармошку и настоящую гармонь. Обе гармоники он привез для друга Василия. Через много лет Василий Петрович вспоминал, как часто брал подаренную гармонь и растягивал ее, просто извлекая долгое, широкое звучание. Сядет, голову положит на музыкальный инструмент и подолгу «играет»: «Вот такой был из меня гармонист».

Раз и навсегда Василий сдружился с одноклассником Виктором Кубекиным и его братьями. Мальчиков Кубекиных воспитывала родная тетя, родителей у них не было. Все трое хорошо учились и всегда что-то мастерили. То сделают фотоаппарат, то радиоприемник починят. У них было самодельное ружье, берданка. И Васе всегда очень хотелось поохотиться с этим ружьем. Но как в лесу – с больной ногой? Как у такого охотника со скоростью, с реакцией? Непростой вопрос. Ребята не могли отказать другу и однажды дали ему ружье. Вася взял с собой в лес своего младшего брата Толю (разница в возрасте у них восемь лет), и они пошли на охоту. Побродили, подустали и с тем вернулись в село. Но мечта осуществилась: поохотились.

О своем детстве и школьных годах Василий Петрович вспоминать любил и рассказывал десятки раз. Вместе с супругой они ездили на его родину, видели почерневший от времени дом Пантюховых и ту начальную школу, где он учился. Прошлись по той самой лесной тропинке, которая начиналась у его дома и тянулась четыре километра до школы в районном центре.

В Дубровской средней школе Вася учился с пятого по одиннадцатый класс уже после войны. Он был отличником и старался не пропускать занятия. Но вопрос – учиться или не учиться – вставал перед Васей постоянно: слишком тяжело давалась дорога. Взрослые видели, как ему нелегко, и особенно бабушка настаивала на том, чтобы ему бросить школу и пойти учетчиком в колхоз. Но вскоре произошло чудо, которое Василий, будучи уже взрослым, считал подарком Царицы Небесной.

Однажды, неизвестно зачем, он полез на заброшенный чердак и там, к своему изумлению, нашел совершенно новые коньки большого размера. Откуда они взялись, кто их туда положил? Ведь купить их было некому, да и не на что. Находка оказалась палочкой-выручалочкой. Вася смастерил из коньков салазки и, сидя на коленках, отталкиваясь двумя металлическими штырьками, стал ездить значительно быстрее, чем ходить. Бывало, мама и бабушка скажут: «Васенька, может, не пойдешь в школу?» Но он садился на салазки и уезжал на уроки. Чудесная находка позволила ему закончить учебный год. И не беда, что в морозные дни приходилось срывать с волос сосульки, нараставшие за время пути: ледышки разлетались по школьному полу с забавным звоном.

Однажды зимой 1943-го пятиклассник Вася только по Промыслу Божьему остался жив. Возвращался из школы. Расстояние немалое, а зима стояла суровая, да и одет был кое-как, штанишки тонкие, без поддевки. Ноги и руки промерзли, одеревенели, палочка выскальзывала из рук. Жалкий одинокий путник совершенно выбился из сил и решил присесть. И стало Васе тепло, потянуло в сон – первый признак, что человек замерзает. Так бы и замерз, и сугроб бы над ним вырос. Но, на его счастье, из Дубровки возвращался в Зимницкую Слободу подвыпивший инвалид. Увидел Васю, хотел помочь, да не сумел и зашагал поскорее, чтобы сообщить о нем родственникам. Мальчик еще не успел «уснуть навеки», как прибежала сестра Ксения, усадила на салазки, укрыла одеяльцем, покатила в село. В избе ножки и ручки сразу опустили в холодную воду. Слава Богу, обошлось без обморожения.

Когда Вася учился в седьмом классе, его отца, Петра Степановича, направили на Украину, в Кривой Рог, выпекать хлеб для строителей мостопоезда. Работая на железной дороге, батя жил в вагончике. У него в распоряжении было еще два вагона: в одном он разместил пекарню, в другом – склад для хранения муки.

Анисья Киреевна, оставшись одна с детьми в Зимницкой Слободе, затосковала и надумала отправиться к мужу. Взяла с собой троих младших детей, в том числе и Васю, и поехала в Кривой Рог без билетов и еды. Добирались они на товарных поездах. Слава Богу, все доехали живыми. Так город Кривой Рог впервые вошел в биографию Василия. С этим городом он в дальнейшем свяжет свою судьбу, закончит Криворожский пединститут и останется на преподавательской работе, здесь встретит свою первую и единственную любовь, спутницу всей его жизни.

В Кривом Роге Вася продолжил учебу в украинской школе. Первые Васины диктанты, отданные на проверку учительнице, возвращались сплошным красным пятном. Впрочем, вскоре он стал писать увереннее, на твердую тройку.

Как-то ночью пекарню отца ограбили, и Петра Степановича стали вызывать на допросы. К ответственности не привлекли, его невиновность была доказана, но отец посчитал, что лучше уволиться с работы и вернуться на прежнее место жительства. На Брянщину они ехали снова в товарняках.

По возвращении Пантюховы продали дом в Зимницкой Слободе и поселились в поселке Тенишево, еще дальше от Дубровки. После войны в Тенишеве на лесоповале работали военнопленные немцы, а после их репатриации разработку лесного массива продолжили местные жители. Построенные немцами бараки опустели. В одном из таких бараков и поселилась большая семья Пантюховых.

Дубровскую школу Василий не менял. Ему нашелся угол в доме у крестной, недалеко от школы, а потом мама подыскала ему другое жилье в Дубровке: в крайнем домике, совсем маленьком. Домик был новенький, его только что построила одна вдова и жила в нем со взрослой дочерью. Женщины, не спросив ни копейки, согласились приютить Васю, который в то время учился уже в восьмом классе. Вася прожил у них три года, до самого окончания Дубровской средней школы. К нему относились как к родному, от стола никогда не отсаживали, хоть и сами питались очень скромно.

Васю, конечно, тянуло к родителям, к семье. От Дубровки ходил поезд до станции Белоглавой. Далее можно было добраться до Тенишева по шпалам или через лес. Правда, поезд приходил на Белоглавую ночью, и дорога через лес была опасна, там водились волки. Тем не менее Вася стремился домой при любой возможности. На поезде он ездил «зайцем», и только однажды женщина-контролер, обнаружив безбилетника, стала настойчиво его высаживать. На счастье, в том же вагоне ехала учительница математики из Дубровской школы, она уговорила контролершу не высаживать Васю.

В старших классах отличник учебы Василий Пантюхов мечтал стать юристом, даже планировал поехать учиться на прокурора в Минск, куда собрался его товарищ, который по учебе был не лучше Васи, но из семьи госслужащих. Видя всю нереальность этой затеи, родные начали разубеждать, отговаривать Василия, и он согласился с их разумными доводами.

Незадолго до этого родители Васи на пособие, выплаченное им на двоих младших детей, купили сруб и собирались строить в Тенишеве новое жилье. Но судьба распорядилась иначе – Петр Степанович внезапно и тяжело заболел и вскоре отошел ко Господу.

Ответственность за большую семью взял на себя его старший сын Степан Петрович. В то время Степан уже обосновался с женой и детьми в Кривом Роге. Работая на Криворожском металлургическом заводе и получив как участник Великой Отечественной войны земельный участок в Жуковке (Брянская область), Степан перевез туда купленный родителями сруб и выстроил дом для матери. Когда в 1950 году Василий окончил школу, старший брат забрал его к себе в Кривой Рог получать высшее образование.

Верно говорят, что где мама, там и дом. Районный город Жуковка, расположенный на берегу реки Десны, всем пришелся по душе. Дом Анисьи Киреевны стоял на окраине, а сразу за огородом начинался сосновый бор – настоящий суровый брянский лес.

«И мила душе доля всякая»

 
В горе, в черный день
Соловьем поешь;
При нужде, в беде
Смотришь соколом;
Нараспашку грудь
Против недруга,
Под грозой, в бою
Улыбаешься.
И мила душе
Доля всякая,
И весь белый свет
Раем кажется!
 

И.С. Никитин

Для Василия, которому исполнился 21 год, настало время самоопределения в жизни и профессии, и он выбрал геологический факультет Криворожского горнорудного института, выпускавшего инженерные кадры для железорудных предприятий. Студентам этого института выдавали форменную одежду, да и стипендии у них были повыше, чем в других вузах. Но здесь Василию отказали в приеме документов: профессии геолога и горного инженера связаны со спуском в шахту, а для него с его телесным недугом это было невозможно.

Оставалось только в пединститут. Впрочем, это был один из самых сильных вузов Кривого Рога и основной педагогический вуз Украины. В начале 1930-х годов он был основан как институт профобразования, естественно-научный факультет готовил химиков и биологов. После перепрофилирования в педагогический вуз здесь сохранялась традиция углубленной специализации. Василий выбрал факультет естествознания. Условий для подготовки к экзаменам на квартире у брата не было, он выходил с книгами на лестничную площадку, раскладывал их на подоконнике и читал, ничего не конспектируя, – все прочитанное держал в голове. Перед вступительными экзаменами Василий не волновался, хотя в те годы конкурсы в вузы составляли до десяти человек на место. Экзамены сдал на «отлично», а украинский язык ему предложили сдавать через год, и он успешно его сдал.

Виктория Пилипенко вспоминает: «С Василием я познакомилась в 1950 году, когда старший брат Васи привез его в Кривой Рог. Мы жили в двухэтажном доме № 1 на улице Вокзальной, недалеко от железнодорожной станции Червонная, а другую квартиру на нашем этаже занимал Степан Петрович Пантюхов с женой и сыновьями. Мне тогда было 11 лет, но я хорошо запомнила Василия. Этот паренек у всех соседей и в нашей семье вызывал живой интерес. Он ходил с инвалидной тростью, одет был в тельняшку и фланелевую матроску, на голове – флотская мичманка. Степан Петрович, в войну служивший на флоте, приодел его в форму со своего плеча. Вася всегда в ней ходил, другой одежды у него просто не было. Когда он жил по соседству и потом, когда навещал старшего брата, моя мама всегда звала его в гости, усаживала за стол, старалась чем-нибудь угостить и накормить».

Учебная группа химико-биологического факультета Криворожского педагогического института

С первого курса студент Василий Пантюхов получал повышенную стипендию, а вот место в общежитии ни ему, ни другим первокурсникам не дали. Почти весь учебный год он прожил в семье у брата. Наконец ему выделили койку в перенаселенном студенческом общежитии, состоявшем из двух больших комнат, рассчитанных на 15 юношей и 15 девушек. Не имевший никакой материальной поддержки, Василий, уже ставший отличником, обратился к ректору с просьбой предоставить ему какую-нибудь работу в вузовской лаборатории. Ставку лаборанта (30 рублей) он делил с одной студенткой, которая выходила на работу по утрам, а Василий – после лекций. Деньги, заработанные в лаборатории, он стал отправлять матери в Жуковку. У Анисьи Киреевны, тогда уже вдовы, на руках оставались еще двое младших детей – Валентина и Анатолий.

~

Город, в котором Василий учился, уникален не только для Украины – это один из четырех самых длинных европейских городов, он тянется более чем на 100 километров вдоль извилистого (кривого) русла реки Ингулец.

В Старом городе, где находился пединститут, преобладали двух– и трехэтажные дома в «кирпичном» стиле. Казалось бы, странное название «кирпичный стиль» связано с тем, что из кирпича на фасадах криворожских домов создавались карнизы, наличники, порталы, выкладывались цифры – даты постройки. Красный керамический кирпич играл роль украшения на фоне серого шлакового кирпича. Из этого местного высокопрочного кирпича (он был двух оттенков – слегка бежевого и серо-бирюзового) был возведен в 1863 году Свято-Николаевский храм на перекрестке первых улиц – Почтовой и Николаевской. Постройки из шлаковой «серости» были надежными и прочными, могли стоять века. Ведь когда в начале 1930-х годов воинствующие безбожники попытались взорвать главную городскую святыню и твердыню, это не удалось: кирпичная кладка Свято-Николаевского храма оказалась такой крепкой, словно монолитной, что здание долго разбирали вручную на «коммунистических» субботниках. Когда в 2003 году он был воссоздан как кафедральный храм-покровитель, то оказался уже 25-м храмом в Кривом Роге.

В Великую Отечественную войну был сожжен и разрушен исторический центр Кривого Рога. Грандиозное здание пединститута – образец сталинского ампира – было превращено в руины. В послевоенные годы вузу предоставили неброское, обыкновенное, построенное по типовому проекту здание бывшей школы, находившейся неподалеку, тоже в центре, в сквере на площади Сталина (ныне площадь Освобождения). Площадь пересекал проспект Карла Маркса (та же Почтовая улица). Ближайшую к площади часть этого проспекта студенческая молодежь, а потом и жители города прозвали «стометровкой». На фотографиях 1910-x годов можно увидеть эту широкую улицу с бордюрами и тротуаром. Такой она оставалась и в 1950-х годах, когда по ней ходил в институт Василий.

Из воспоминаний монахини Феофилы: «Стометровка – улица необычная, пешеходная, очень чистая. Машины по ней не ходили. Дворники сначала поливали ее, чтобы не поднимать пыль, и только потом подметали. Местные бабулечки торговали цветами: букеты они складывали веничком: зелень – с одной стороны, цветы – с другой. Тут же продавалась газированная вода с сиропом и просто «с пузырьками». Здания были невысокие, но очень красивые, с кирпичными балконами, я больше никогда и нигде таких домов не видела, только в Кривом Роге. В них жила местная аристократия. По утрам оживленный поток учащейся молодежи направлялся в институты и горный техникум. Еще раз стометровка оживала ближе к вечеру. Сюда выходили прогуливающиеся пары и компании, но все вели себя чинно и благородно. Тишина, покой, умиление… Перед сеансами в кино и перед началом спектаклей в драматическом театре играла духовая музыка. Вспоминается все это как во сне. В 1950-х годах люди испытывали ностальгию по довоенному городскому уюту, берегли и украшали такие уголки, где рукотворная красота облагораживала душу рабочего человека, но, конечно, не могла заменить Божий храм».

Василий Пантюхов – выпускник Криворожского педагогического института. 1955 г.

Правда, не один десяток лет предприятия Кривого Рога сбрасывали в реку отработанную воду, в этих сбросах – вся таблица Менделеева. При этом город оставался на удивление красивым и одним из самых зеленых на Украине, его и сейчас украшают более 60 парков и скверов. Сохранился и тот милый уголок. Бывшую «стометровку» теперь величают криворожским Крещатиком.

Конечно, Василию нравился город, он полюбил его и, казалось, легко переносил неустроенность студенческой жизни. Правда, к полуголодному существованию добавлялось привычное страдание – больная нога. Кто-то подсказал ему, что ногу можно прооперировать. Ждал ли он чуда от врачей? Надеялся, конечно. А после второго курса активно искал оперативного лечения. Начал с того, что взял путевку в санаторий «Ворзель» в 20 километрах от Киева. Здесь местный фельдшер дал ему адрес клиники, указав диагноз, и с этим, не имеющим никакой силы, «направлением» Василий приехал в Киев в Институт травматологии и ортопедии Академии медицинских наук Украины.

Лечебное учреждение при Академии – одно из известных и старейших в Советском Союзе – открыло свои двери для детей и подростков с ортопедической патологией в 1919 году. Тогда оно называлось Домом увечного ребенка. Василию чудом, по милости Божией, удалось попасть на операцию к светилам науки. В послевоенные годы институтская клиника была переполнена ранеными фронтовиками. Ученые-врачи занимались восстановительной хирургией для инвалидов Великой Отечественной войны.

Когда Василия прооперировали, нога выпрямилась и навсегда перестала сгибаться в колене, ему стало легче передвигаться, но без инвалидной трости было все равно не обойтись. После операции он так торопился выписаться к началу занятий в своем вузе, что совсем не считался с самочувствием. В палате над ним посмеивались, мол, какой ты быстрый, молодой человек, после подобных операций здесь лежат по полгода. Но Василий готовился к выписке. Каждую ночь, когда еще кровь сочилась сквозь гипс, разрабатывал ногу, пробовал ходить. И всегда потом в отношении собственного здоровья, которое приходилось постоянно «подправлять», он вставал на активную позицию и говорил: «А давай попробуем?» И преодолевал себя, побеждал, укрепляясь духом. Конечно, к началу учебного года в своем вузе и к работе в лаборатории он приступил без опоздания.

~

На занятиях Василий никогда не вел конспектов, чем вызывал недоумение у сокурсниц, – один раз услышанное или прочитанное отпечатывалось в его памяти, он всегда был готов на экзамене или зачете ответить на любой вопрос. С третьего курса Василий Пантюхов получал Сталинскую стипендию, так как учился только на «отлично», и он был единственным сталинским стипендиатом на факультете. Сталинская стипендия равнялась зарплате главного инженера большого завода. Для Василия и его матери это было огромным подспорьем. Кроме отличных оценок, стипендиат обязан был нести общественную нагрузку. Василия избрали секретарем комсомольской организации института. Студенческая жизнь кипела: соревнования, конкурсы, субботники, концерты самодеятельности, поездки – благо фантазии и организаторских способностей новому комсоргу было не занимать. С институтским баянистом Сашей Матвиенко они организовали концертные поездки и на небольшие «гонорары» купили новый баян. Когда Василия избирали комсомольским секретарем повторно, то весь зал аплодировал стоя, – такая популярность у него была среди студентов.

Руководя молодежью, Пантюхов беспокоился и об условиях в студенческом общежитии. Начал с того, что установил бак-кипятильник, чтобы к сухому пайку у всех был горячий чай (своей столовой в пединституте не было). Потом пришел черед более серьезных дел. Здание, где размещался вуз, было маловато по площади, не хватало аудиторий. Встал вопрос о строительстве нового здания. Василий написал письмо генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу, и незамедлительно последовал ответ, что новое здание будет построено. Удивительно то, что обещание было выполнено. Вскоре большая институтская стройка началась в новом микрорайоне, в Соцгороде.

Спустя 20 лет во время одной из командировок Василий Петрович приехал в Кривой Рог и побывал в этом здании, отвечающем всем требованиям современного вуза. Рядом построили учебные мастерские, открыли институтский стадион, заложили ботанический сад.

На студенческого лидера «старшие товарищи» возлагали надежды как на будущего партийного работника. Перед защитой государственного диплома Василия Пантюхова пригласил к себе первый секретарь горкома комсомола Кривого Рога и предложил ему работу второго секретаря райкома. Неизвестно, из каких побуждений, ведь предполагались дальнейший рост и перспектива партийной и государственной работы, Василий Петрович отказался от этого заманчивого предложения. Сказал, что хотел бы заняться наукой и у него уже есть тема для будущей кандидатской диссертации – о выработке условных рефлексов у кроликов, что рефлексологией он занимается со студенческой скамьи…

Отказ от должности в райкоме поставил крест на его карьере комсомольского и партийного функционера. Но никакого взыскания не последовало. После государственных экзаменов и вручения «красного» диплома Василия оставили на кафедре анатомии и физиологии. Научно-лабораторная и преподавательская деятельность ему были тогда еще интересны. А в партийной жизни он не видел себя, его внутренний мир не мог принять ложного учения.