Текст книги "Magnum Opus"

Музыка стала для меня настоящей отдушиной. В самые трудные и самые счастливые моменты жизни достаточно было поднять тяжелую лакированную крышку и коснуться пальцами клавиш. Музыка исцеляла, воскрешала. Но с тех пор, как я съехал от родителей, можно было по пальцам пересчитать, сколько раз я играл. Ольга была категорически против инструмента дома. «Только место будет занимать», – говорила она. А у меня не было ни сил, ни настроения спорить. Я затыкал уши наушниками и погружался в бессмертную классику. Чаще всего это были Моцарт или Гайдн.

Сесть посреди огромного торгового центра и начать играть я бы, пожалуй, не смог. Налажал бы во многих местах точно – слишком долго не практиковался. А вот она не постеснялась, не побоялась.

Рабочий день подошел к концу. Я планировал этим вечером наведаться в торговый центр и попросить посмотреть записи с камер видеонаблюдения. Высока была вероятность, что мне откажут. Но я должен был попытаться получить хоть какую-то информацию об интересующей меня девушке.

Я вышел из отделения и как раз спускался вниз по лестнице, когда на одном из пролётов увидел Романа. Мой приятель припёр к стенке посетителя, мертвой хваткой вцепившись в его рубашку. Белая накидка бедняги съехала на бок, лицо перекосило от испуга, а Нестеров злобно шипел мужчине в лицо:

– Чтобы я тебя больше здесь не видел! Охране скажу, на пушечный выстрел не подпустят!

Сбежав со ступеней, я кинулся их разнимать. Роман с неохотой отпустил посетителя, а тот, выплюнув в его адрес несколько ёмких ругательств, скрылся из вида.

– Ты соображаешь, что делаешь? Что на тебя нашло?

– Ты прав, не соображаю! – Приятель всё не мог успокоиться.

– Какого у вас чёрта произошло?

Мы увидели из окна, как этот щёголь, чуть не избитый Романом, садится в чёрную Тойоту и выезжает из больничного двора. Я вспомнил этого мужчину – видел его в реанимации, они разговаривали с Лерой. Но очень хотелось знать, почему на него взъелся мой друг, добрейшей души человек?

– Мы столкнулись на лестнице, – стал объяснять Нестеров. – Это жених Инны Филимоновой. Он поздоровался. Стал доставать деньги, мол, поблагодарить. Я ему отвечаю: «Успеете ещё, пока не за что». Он замялся, а я задал вопрос: «Вы ведь ещё придёте?»…В общем, он сбежал, Коля. Он кинул её. И деньги мне совал, откупиться хотел. Скотина.

Я мотнул головой и снова посмотрел в окно:

– Зря я вас разнял.

Начальник охраны торгового центра в просмотре видеозаписи мне отказал. Никакие уговоры и увещевания не подействовали. Мне было сказано, что право на просмотр видео имеют только сотрудники полиции и то при наличии соответствующих постановлений. Я его отчасти понимал, только желание найти мою красавицу никуда не делось. Наоборот, стало только сильнее. Я почему-то уверен был, что она очень красива. Иначе и быть не могло.

Сдаваться просто так я не собирался. Решил обойти отделы на первом этаже. Может кто-то видел эту девушку, или она покупала что-то и запомнилась продавцам? Итоги были неутешительные. Удалось выяснить, что к роялю в холле не испытывал никаких положительных эмоций вообще никто из сотрудников. Только раздражение. С инструментом часто баловались дети, и немелодичное бряканье по клавишам вызывало у продавцов бесконечные приступы мигрени. Рояль много раз просили убрать, но гендиректор компании «Суперфлауэрс» категорически отказался менять концепцию рекламной кампании. Девушку, увы, никто не запомнил…

Я вышел из последнего отдела и остановился в задумчивости. Инструмент стоял на прежнем месте, скамеечка, предназначенная для исполнителя, была пуста. Я сверлил взглядом холл и место, где сидела пианистка, будто от этого она могла появиться здесь. Затем подошел к инструменту, поднял крышку, присел и взял несколько аккордов. Где же ты?

Следующим утром у Инны Филимоновой была назначена перевязка. В целях экономии времени мы с Нестеровым опять принялись за дело вдвоём. Пациентка по-прежнему была «тяжелой», но стабильной. Последнее не могло не радовать.

Работали молча, только негромко играло радио. Через некоторое время Роман нарушил тишину вопросом:

– Как объявление?

– Глухо.

– Подожди, может, найдётся?

– Вы что-то продаёте, Николай Петрович? – оживилась наша анестезистка.

– Можно и так сказать, Людмила, – хохотнул мой приятель.

– Знаете… – протянула задумчиво Люда. – Я недавно такое объявление интересное прочитала в интернете в группе «Наш город». Там мужчина ищет девушку, пианистку. Ему настолько понравилось, как она играла. А имени, видимо не успел спросить… Объявление это тоже подал какой-то Николай. Я перешла в его профиль, только там фото не было, к сожалению.

Нестеров снова хрюкнул, с трудом скрыв под медицинской маской смешок. Люда с подозрением посмотрела на Нестерова, потом медленно перевела взгляд на меня.

– Да ладно… Не может быть! Это вы написали, Николай Петрович? – она приложила ладони к щекам. – Как романтичнооо!..

Я от комментариев воздержался. Да мне было на самом деле глубоко наплевать, что обо мне подумают. Пусть сочтут меня мечтателем, восторженным идиотом, мне всё равно. Лишь бы это помогло найти мою пианистку. Тут у пациентки скакнуло давление – аппарат тревожно запищал.

– Люда, не отвлекайся, – Роман кивнул на аппарат, а анестезистка уже набирала в шприц лекарство.

Я продолжал выполнять необходимые манипуляции, снимая бинты и накладывая новый перевязочный материал. Озадачила меня следующая реплика друга:

– Коля, аккуратнее с лицом.

– Ты в моём профессионализме сомневаешься?

– Ни в коем случае, – посмотрел на меня серьёзно Роман. – Просто будь аккуратен с лицом.

Валерия

Около двенадцати я зашла в ординаторскую к хирургам, чтобы узнать, как прошла перевязка у Инны и поблагодарить за то внимание, которое они ей уделяют. Я с удивлением узнала, что Роман Олегович, оказывается, проводит очень много времени в отделении реанимации. Николай сидел за рабочим столом и заполнял какие-то документы, Роман наливал себе кофе.

– Добрый день.

Мужчины посмотрели на меня и поздоровались в ответ. В глазах Николая отразилось сочувствие. А ещё он улыбнулся, правда, одним уголком рта. Мне даже показалось на секунду, что он рад меня видеть. Но потом, решительно тряхнула головой. Слава богу, я ещё не сошла с ума, чтобы путать сочувствие и сопереживание с симпатией.

– Я хотела узнать, как прошла перевязка у Инны.

Николай указал мне на диван:

– Да, конечно, присаживайтесь.

Роман снова повернулся к кофеварке, и уже через пару минут протянул мне горячую кружку с ароматным напитком. Пока я слушала рассказ Николая, Нестеров молчал. Его образ весельчака и балагура как-то не вязался у меня с Романом Олеговичем сегодняшним. Сейчас поведение Нестерова вызывало легкое недоумение – сведенные на переносице брови, тяжелый взгляд в никуда, тягучее молчание. Может у него случилось что-то?

– Сегодня только третий день после операции, – проговорил Николай. – Судить о чём-то ещё очень рано. В любом случае, мы делаем всё, что возможно.

– Спасибо вам большое, – я поднялась и поставила кружку в раковину. Хотела сказать кое-что ещё, но в ординаторскую влетела наш профорг Марина Витальевна.

– О! Очень хорошо! Валерия Павловна, вас-то я и ищу! – обрадовалась мне наш профорг и зашелестела страницами пухлого блокнота на пружине. – У профкома для вас задание. В честь юбилея больницы необходимо купить подарки нашим старожилам, так сказать, ветеранам больницы.

И Марина Витальевна перечислила имена и фамилии, которые мы и так прекрасно знали. Большинство из них были выбиты на памятной табличке у входа в главный корпус.

– Марина Витальевна, миленькая! Вот верите или нет, я в этот раз не могу. Я ведь с Новым годом помогла. Попросите, пожалуйста, кого-нибудь другого! – и я сложила ладони в мольбе.

Профорг глубоко задышала, и её огромный бюст угрожающе заколыхался:

– Кого мне попросить? Еремеева из урологии отвечает за банкет, своих медсестёр наверняка привлечёт. Культурно-массовые мероприятия, игры и конкурсы взяли на себя терапевты… Тем более, ты за рулём.

– И что? На этом сотрудники кончились? Больница огромная – не меньше пятисот человек штата. Подрядить больше некого? У нас половина докторов за рулём!

– Подрядить-то я могу, – поостыла профорг. – Только, Лера, они купят опять какую-нибудь ерунду! Дарить стыдно… Сегодня часов до пяти постарайся ко мне зайти за деньгами. Спонсоры расщедрились в кои-то веки. И да, поскольку вещей будет много, возьми себе в помощь… Николая Петровича, например. Вы же не против?

Она зыркнула на хирурга своими ярко подведенными глазами, и тому ничего не оставалось, как ответить согласием.

– Кстати, Николай Петрович, как у вас продвигаются дела с вашими поисками? – вдруг разулыбалась Марина Витальевна. Но мне даже вникать не хотелось, что там у них за поиски, и я вылетела из ординаторской, озлобленная и раздражённая.

Николай

Прошло четыре дня. Праздник неумолимо приближался. И когда откладывать дальше было уже некуда, мы, наконец, согласовали время для покупки подарков. Я ждал Леру возле стоянки, гадая, какой из автомобилей её. Смена заканчивалась, доктора и медсестры садились в свои машины и срывались домой. Вскоре появилась Лера. Выглядела она мрачнее тучи. Не то чтобы дело было ей в тягость, просто голова явно занята была занята не тем.

– Добрый вечер, – тихо проговорила она и нажала на брелок сигнализации.

Мелодичным пиликаньем и миганием фар ей ответил бордовый Опель Корса.

– Садитесь, – махнула она рукой.

Мне не надо было повторять дважды, я устроился на переднем сидении и пристегнулся. Лера умело вырулила со стоянки:

– Мне жаль, что вас тоже привлекли к этому делу.

– Не извиняйтесь, – я пожал плечами. – Мне будет приятно вам помочь. Куда мы едем?

– В Торговый центр «Оазис». Там есть всё – сувениры, посуда, да много чего…

Я усмехнулся. Что-то слишком часто я туда последнее время наведываюсь… А вдруг я снова её там встречу? Может мне так повезти или нет?

Мы молчали какое-то время. Загорелся красный, Лера притормозила и с досадой стукнула ладонями по рулю.

– Господи, чем я занимаюсь?! Не здесь я должна сейчас находиться! Не здесь! Когда с Инной такое происходит.

– Вы на данный момент не можете ей помочь. Тем более она находится под постоянным присмотром. Роман Олегович опять остался дежурить, поменялся сменами с нашим доктором. Нестеров будет приглядывать за ней, не волнуйтесь.

– Мне стыдно, Коля, что я еду готовиться к празднику. Мне просто стыдно, понимаете? Что я живу настоящей жизнью, а она…

– Она тоже живёт. Не надо хоронить её раньше времени. Вы не в трауре.

Загорелся зеленый. Лера нажала на педаль газа, и машина резко дёрнулась вперед.

– Может, я поведу?

– Не надо, я в порядке, – она быстрым движением смахнула слезу со щеки и шмыгнула носом. – Да, вы правы, Коля. Вы, безусловно, правы.

Мы припарковались возле «Оазиса», и направились ко входу в торговый центр. Стеклянные двери автоматически открылись при нашем приближении, приглашая внутрь. Было очень приятно из жаркого летнего дня окунуться в прохладу кондиционера. Лера на ходу достала список и углубилась в чтение, лишь изредка поднимая глаза на вывески с названиями отделов. Я не отставал. Она прошла через центральный холл мимо рояля, обратив на него не больше внимания, чем на автомат с газированной водой.

Я не ждал, конечно, что она захлопает в ладоши и запрыгает на месте с криками: «Вау!!! Как я хочу поиграть!» Но такое пересечение интересов было бы очень приятным. За роялем было пусто, и, несмотря на это, мне на какой-то миг снова померещился образ девушки с изящными руками-крыльями, порхающими по клавишам. Я уже начинал сомневаться, существовала ли пианистка на самом деле. Вероятно, она жила только в моём воображении.

Лера остановилась перед салоном элитного чая и кофе.

– Кажется, я знаю, что мы купим Владимиру Леонтьевичу! Он всегда был кофеманом.

– Это Потапову что-ли? – уточнил я. – Он у нас терапию вёл.

– Правда? – Лера оживилась. – И у нас тоже. Он же совсем недавно вышел на пенсию?

– Точно. Недавно. Мы с Романом у него в том году на даче были, он собаку завёл. Сенбернар, огромная мохнатая псина, – улыбнулся воспоминаниям я.

Лера рассчиталась на кассе, а я поудобнее перехватил большую коробку с любимым напитком нашего преподавателя.

– А вот сюда мы пойдём за подарком для Натальи Константиновны, – Лера уверенно указала на отдел посуды. – Мы купим ей чайную пару.

Я помнил этого врача-эндокринолога. Она долгое время проработала у нас в больнице, милая женщина. У неё всегда были очень красивые кружки. Чаще всего у докторов в ординаторской стояли кружки с приколами, смешными рисунками и подписями типа «Большой босс» или «Я лечу». У Натальи Константиновны посуда была изящная – чашки с золотыми ободочками, расписанные красивыми узорами… Только вот откуда Лера об этом знает? Она же пришла работать в больницу позже. Или нет?

– Лера, а вы в каком году закончили универ?

Она ответила, а потом протянула руку к изысканной белой чашке тончайшего фарфора, украшенной голубыми цветами.

– Мы берем вот эту, – улыбнулась она и направилась к выходу.

Я прикинул, что Лера училась всего на два года младше меня. Мы могли встречаться в универе, но я её не помнил. Да что там, мы и в больнице-то видимся и общаемся мельком, на уровне «здрасте и до свидания». С ней оказалось очень приятно ходить по магазинам. Я почему-то не чувствовал того раздражения от шопинга, о котором обычно твердят другие мужчины, о котором сложено множество анекдотов. Напротив, я наблюдал за Лерой с удовольствием. Слушал, с какой любовью и добротой она рассказывает о своих преподавателях и наставниках, и с каждой минутой всё больше проникался симпатией к этой молодой женщине.

– А у вас детские болезни тоже проходили на базе девятой больницы?

Я с улыбкой кивнул. Да, кафедра находилась именно там.

– Помните, как ездили чуть ли не на край города?

– Да… У нас цикл как раз пришелся на январь. Ох и помёрзли мы тогда!

– История тогда смешная была, – с теплотой проговорила Лера. – У нас одногруппница неподалеку жила. Занятия закончились в двенадцать, и она позвала всю группу к себе на обед. Мы скинулись, купили две пачки сосисок, макароны. И закатили пир на весь мир. Чуть на лекцию не опоздали. Забежали в маршрутку – все 13 человек. Доехали до универа, выходим, «газелька» остаётся пустой. И женщина на остановке растерянно спрашивает: «А что, маршрутка дальше не едет?»

Я расхохотался. Лера тоже. Только робко так засмеялась, несмело.

– А биологию у вас кто вёл? Игорь Юрьевич?

– Он самый.

– А правда, что он как-то зашел в лекционный зал и сказал «Прыг-скок, прыг-скок! Я – весёлый гонококк?» Или это что-то вроде легенды?

– Да, правда, Лера. Это была наша лекция. У нас записывать после этого никто не смог. Все под столом валялись.

Она оттаивала, было видно, как напряжение последних дней отступает. А я был очень этому рад. У нас ушло ещё около получаса, чтобы приобрести подарки для всех почётных гостей. Затем Лера отвезла меня домой.

Мы стояли напротив моего подъезда уже около минуты. А я не выходил, не хотелось и всё тут!

– Спасибо большое за помощь, Николай Петрович, и за весёлую компанию, – Лера замялась, будто бы хотела сказать что-то ещё.

Я обратил внимание на её официальное обращение и расстроился, потому что хотел предложить перейти на «ты».

– Пожалуйста, я тоже прекрасно провёл время.

– Я хотела бы вас попросить.

– Да…

– Вы не могли бы позвонить Роману Олеговичу. Узнать, как там Инна? Как прошла перевязка? Я бы позвонила в отделение, но у меня трубка разрядилась.

– Конечно, – я кивнул, достал аппарат и, перекинувшись парой слов с приятелем, с удовольствием доложил Лере, – температура в норме, появились первые участки регенерации, эпителий восстанавливается.

– Коля, – возликовала она, едва не подпрыгнув на сидении. – Вы понимаете, что это значит?! Вы понимаете?! Она идёт на поправку!

Я смотрел на неё и удивлялся, как же человека может красить улыбка. Её глаза лучились радостью. Мне эта радость тоже передалась. Хотелось верить, что всё будет хорошо. Я, как врач, не мог не понимать, что это может быть лишь временным улучшением. Несмотря на то, что она сама это прекрасно знает, ей нужна вера.

Я хотел сказать что-то ещё, но она резко повернулась и порывисто поцеловала меня в щёку.

Валерия

Подарки я решила оставить пока в машине. Отчитаюсь позже Марине Витальевне. Сегодня предстоял тяжелый день – пять плановых операций, куча больных на выписку… Я, подхватив поудобнее сумку, поднималась к себе в отделение, когда нос к носу столкнулась с Николаем.

– Лера, доброе утро! – он искренне мне улыбнулся.

– Доброе, – кратко ответила я и, обогнув коллегу, побежала на верх. Щёки ни с того ни с сего залил румянец.

Н-да уж, вчера неудобно вышло, как-то по-детски. Ведь это и не поцелуй был, а просто чмок. Не нарочно получилось, на эмоциях, в порыве благодарности. Надо будет извиниться перед ним. Я ведь даже не знаю его семейного положения. Может, он женат, и ему было неприятно. Но это всё потом. А сейчас я опаздывала на пятиминутку.

Разобраться с делами удалось только ближе к четырём часам. Я вышла от Инны и вспомнила, что так и не поела за весь день. Две чашки остывшего кофе не в счёт. Инна всегда любила вкусно поесть, и при этом ей, негоднице, как-то удавалось не толстеть. Особенно она любила суши. Вот как только поправится, отведу её в наш любимый ресторан. Закажем огромный сет и не уйдём, пока не съедим всё до последней рисинки. На глаза опять навернулись предательские слёзы.

Не в моих правилах было плакать при ком-то, «в жилетку», что называется. Раньше я бы забилась в нору и выла и скулила бы там, пока не станет легче. Одна. При Николае было иначе. Он не жалел, чего я терпеть не могла, а сопереживал. Он не обесценивал мои чувства, а признавал, уважал. При нём плакать почему-то было не стыдно.

Кстати, надо было сходить в хирургию. Не чтобы поплакать, нет. Чтобы объясниться с Николаем. Он говорил по телефону, когда я вошла. Жестом пригласил меня присесть на диван, а сам принялся что-то писать на стикере.

– Коля, я хотела с вами поговорить, – обратилась я Николаю, когда он положил трубку на базу.

– Я слушаю. Что-то с Инной?

– Нет-нет, – я испуганно покачала головой. – Я только что у неё была, всё хорошо. Если можно вообще так сказать. Спасибо вам ещё раз за внимание к ней.

– Можно на «ты», если удобно, – с улыбкой предложил он, тем самым только ещё больше меня смутив. Я и так волновалась, идя к нему, а тут вообще все настройки сбились. Вся моя напускная серьёзность куда-то делась. Из взрослой и уверенной женщины, превратилась в робкую нерешительную девочку.

– Ты… Я хотела поговорить про вчерашнее. Мне очень неловко за тот поцелуй. Ты должен меня извинить. Это был порыв. Возможно, тебе это было неприятно. В общем, этого больше не повторится.

Я прятала взгляд, но когда всё-таки заставила себя посмотреть ему в глаза, Николай глухо проговорил:

– Не повторится? Очень жаль… – и накрыл мои губы своими.

Целоваться с ним было так приятно. Из головы тут же выветрились все мысли. Я будто бы оторвалась от пола, хотя мгновение назад твёрдо стояла на ногах. Повинуясь инстинкту, обвила его шею руками и прижалась к нему всем телом. Он был невысоким, наверное, всего на пол головы выше меня, но крепким, плечистым. От него пахло мятной жвачкой и немного кофе. А мной овладело одно желание – чтобы этот поцелуй не прекращался никогда.

– Коля, – распахнул дверь ординаторской Нестеров, – тебя там ищет…

Я вздрогнула и, смутившись, уткнулась Николаю в плечо.

– Тебя там ищет Рязанцев из десятой палаты.

– Скажи ему, я скоро приду, – ответил Николай и после секундной паузы добавил. – Хватит глумиться, Ром. Сделай милость, выйди, а?

То, что между нами происходит, мы негласно решили не афишировать. Хотя отношений-то как таковых не было, и это озадачивало. Я чувствовала, что нравлюсь Николаю. Поэтому целоваться по углам больницы, как подростки, было, по меньшей мере, странно. Может, он понимал, что мне сейчас не до того? Не до серьёзных отношений? Не до ужинов в ресторане, плавно переходящих в завтраки… Хотя я бы этого хотела – разрешить себе жить.

Николай, казавшийся до нашего знакомства мрачным и замкнутым типом, открывался мне совершенно с новой стороны. Он был рад меня видеть. Где бы мы ни сталкивались – на лестнице, в коридорах больницы – он улыбался мне и легко сжимал мою руку. Общаясь с Колей, я поняла, как истосковалась по улыбкам. В разговоре с пациентами, с их родными и близкими мы нацепляли на себя маски профессионализма и строгости. Человеку, пришедшему к тебе с бедой, не до веселья. Время же, проведенное с Николаем, было для меня отдушиной. И я решила для себя не форсировать события, предоставить инициативу ему и наслаждаться происходящим здесь и сейчас.

Прошло ещё несколько дней. Инна по-прежнему находилась на аппарате ИВЛ, под седацией.

Николай за это время не делал никаких попыток к сближению. Возможно, я бы и приняла его поведение, если бы не стала свидетелем одного эпизода. Николай просил Романа поменяться дежурствами. Вопрос приятеля: «В чём дело? И всё ли в порядке?» он проигнорировал. Наспех попрощался и вылетел из ординаторской, судорожно сжимая в руке телефон. Умом я понимала, что на его безраздельное внимание ещё пока не имею никакого права. Может у него с сыном что-то произошло или с родителями? Но с удивлением обнаружила, насколько неприятно гадкий червячок ревности подтачивает сердце.

Николай

Я, летел на улицу, как на крыльях. У ворот больницы меня уже ждало такси. Неужели я нашёл её? Неужели я нашел свою пианистку? Да, не удалял объявление. Да, на что-то надеялся. Игнорировал пошлые и язвительные комментарии и уговаривал себя подождать ещё немного. Тот образ, который сложился у меня в голове, не давал покоя, требовал разгадки. Меня неудержимо тянуло к Лере. Но в то же самое время, я чувствовал, что должен был познакомиться с моей пианисткой. Я должен был признаться ей в любви к её мастерству и таланту. А дальше – будь что будет.

Когда она написала, я думал, что сойду с ума. Сердце бешено застучало, а руки затряслись так, что с трудом смог отстучать ответ. Я попробовал перейти в её профиль, ожидая найти фото. Но на аватарке под ником «Нина Ланская» стояла картинка – роза, лежащая на клавишах фортепиано. Она сказала, что будет ждать в ресторане «Алмаз». Я влетел в помещение, как безумный. Зал был полупустой. Я огляделся в поисках знакомого силуэта, но никого похожего не увидел.

В момент нашей первой встречи она произвела на меня такое ошеломляющее впечатление, что сейчас я вряд ли мог бы припомнить мелкие детали её облика. Но, несмотря на это, я надеялся, что узнаю её.

Я выдохнул и присел за ближайший столик. Она придёт, надо только немного подождать. Я лихорадочно соображал, что я ей скажу, проигрывал наш диалог в голове. Подошел официант, я рассеянно принял меню и в нетерпении стал отстукивать пальцами по столу незамысловатый ритм.

Вскоре моё внимание привлекли музыканты. Они расположились в глубине зала на небольшом возвышении. Пожалуй, его можно было назвать сценой. Играли простую мелодию, незатейливую, фоновую. Неудивительно, что я не сразу внимание обратил. Сам не зная, зачем, подошел ближе. Гитарист заметил меня и улыбнулся, обрадованный вниманием посетителя. Дуэтом с гитарой звучало фортепиано. Это было именно фортепиано, чему я немало удивился. Я ждал здесь увидеть синтезатор ну или на крайний случай электропианино. Хотя надо признать, звучал инструмент гармонично и в обстановку вписывался. Но дело было не только в этом.

За фортепиано сидела девушка. Она была одета в черное мерцающее платье, волосы уложены в высокую прическу. От острого ощущения дежавю загудело в голове. Я напряженно вслушивался в мотив, жаждал различить знакомые ноты. Ловил каждый звук, каждое движение кистей. И боялся поверить. Я гнал от себя прочь эмоции и сомнения. Такая мелодия – простая и даже примитивная – не вязалась у меня с образом пианистки, страстным и бунтарским. С другой стороны, эта музыка была уместна в данной ситуации – именно под неё было приятно поужинать и пообщаться.

Уже зная, что произойдёт дальше, я, как в замедленной съёмке, наблюдал за пианисткой. Она закончила играть, встала из-за инструмента и развернулась ко мне. Спускаясь вниз, аккуратно придержала подол платья, затем подошла ближе и мягко спросила:

– Вы Николай?

Ответить я не смог, только кивнул в ответ.

– Давайте присядем, – указала она на свободный столик.

Мы сели друг напротив друга. Я жадно всматривался в её черты. А она была хороша, и явно наслаждалась произведенным эффектом. Красиво подведенные глаза, черная щеточка ресниц, чётко очерченные скулы и пухлые алые губы, замершие в полуулыбке. Молчание затягивалось, и нужно было что-то сказать, иначе она могла убежать, улететь, развеяться, как наваждение. Я с трудом выдавил из себя:

– Я очень рад, что смог найти вас.

– А я очень рада, что вам понравилось моё исполнение. Вы так вдохновенно писали о музыке. Это очень тронуло.

– Вы потрясающе играете. Я был под впечатлением.

– Спасибо, – она улыбнулась и, смутившись, отвела взгляд.

Несмотря на её реакцию, в голове мелькнула мысль, что ей привычно получать комплименты. Хотя это неудивительно. Она действительно талантлива.

– Нина, я могу вас попросить?

– Да.

– Сыграйте, пожалуйста, ту мелодию, последнюю.

На её красивом лице отразилось непонимание.

– Ту, что играли в торговом центре.

Она замялась:

– Видите ли, Николай. Она очень специфическая, эта музыка. Я боюсь, что посетители могут не понять. Клиенты бывают весьма привередливы. Возможно, как-нибудь в другой раз?

– Хорошо, – легко согласился я. – Тогда «К Элизе» Бетховена. Прошу.

Нина встала и, расправив плечи, вновь поднялась на сцену. Бессмертный мотив разлился по залу. Я искал в её исполнении знакомые оттенки чувств и эмоций, чтобы насладиться ими вновь. Ждал с напряжением, которого, наверное, никогда не испытывал. Только меня ждало разочарование. Оно было настолько болезненным и жестоким, что хотелось заорать в голос.

Нет, мелодия была верной, ни одной фальшивой ноты. Просто исполнение было абсолютно другим – механическим и заученным. Как шарманка. Я никогда не думал, что исполнение одного и того же произведения может настолько сильно отличаться. Почти с первых тактов я осознал, что это не она, не моя пианистка. Было больно. Хотелось убежать немедленно и не продлевать эту муку. Но я дослушал до конца, чтобы просто спросить «зачем?».

Нина с достоинством завершила игру и вновь спустилась ко мне, готовясь выслушать очередную порцию комплиментов.

– Почему ты это сделала? – Я сам не заметил, как перешел на «ты».

– Но вы же сами попросили сыграть именно эту вещь, – брови Нины удивленно взметнулись вверх.

– Ты знаешь, что я имел в виду. Зачем ты выдала себя за неё?

Она не отвечала, и мне хотелось подойти и с силой тряхнуть её за плечи. Но я только лишь сжал ладони в кулаки.

– Я… Я прочитала твоё объявление случайно, но не смогла остаться равнодушной. Я почувствовала, что музыка для тебя очень много значит. Это меня и привлекло. Все мужчины, с кем я общалась до этого, воспринимали моё занятие музыкой, как блажь. А с тобой я хотела… попробовать… Мне показалось, что я смогу найти родственную душу.

– Но ты не могла не понимать, что я узнаю об обмане.

– Я надеялась, что это не произойдёт настолько рано. А к этому моменту, возможно, никто другой, кроме меня, тебе оказался бы не нужен.

– Ну, нееет, – зло протянул я.

– Николай, я могу спросить? Как ты понял?

– Для тебя музыка – ремесло, а для неё – вся жизнь. Ты – не она.

Все иллюзии оказались разбиты вдребезги, а мечты раздавлены грузом реальности. Мне никогда её не найти. Я заставлял себя смириться с этой мыслью, но это удавалось с трудом. На ходу достал телефон, нашёл то злосчастное объявление. Удалил его. Удалил аккаунт, который, собственно, и создал только ради этого. В голове снова зазвучала музыка, её музыка. Я так и не нашел ничего подобного в интернете, ни одного мало-мальски похожего трека. Чёрт, как же больно и обидно… Моя пианистка…

Валерия

На другой день Николай не пришел на работу. Чувство ревности сменилось волнением. Я несколько раз набирала его номер, слушала длинные гудки. Но потом отказалась от идеи дозвониться, не желая выглядеть навязчивой. С удивлением обнаружила, что скучаю, и, испугавшись собственных эмоций, с двойным усердием принялась за работу.

В графике сегодня у меня стояло ночное дежурство, чему я была очень рада. Имелся предлог не ехать на базу отдыха вместе с коллегами – был запланирован выезд на природу в честь юбилея больницы. Праздновать не было ни сил, ни настроения.

Я сидела в ординаторской вклеивала в операционный журнал очередной протокол, когда тишину нарушил резкий звонок сотового. На экране отобразился номер Нестерова. Мы ещё неделю назад обменялись с ним телефонами. По спине пробежал неприятной холодок.

– Я слушаю, Роман Олегович, – с трудом проговорила я, ожидая самых страшных новостей.

– Валерия Павловна, добрый вечер. Я сейчас передам телефон, с вами хотят поговорить.

Я сама не заметила, как вскочила на ноги, а по щекам заструились сволочи-слёзы. Вся превратилась в слух, боясь пропустить малейший звук, и чуть не потеряла сознание, когда из аппарата раздался слабый родной голос:

– Привет, дорогая… Заставила я тебя поволноваться…

Николай

Делая неуклюжие попытки ухаживать за Лерой и осознавая всю их бесполезность, я был сам себе противен. Дорого бы я отдал, чтобы узнать, что творится у неё в голове. Скорее всего, она осознавала, что я хочу сближения, но не могу решиться на него. Я-то прекрасно знал причину, но рассказать ей, конечно же, не мог.

Шаг навстречу Лере явился бы предательством, изменой тому образу, в который я влюбился без памяти. То, что раньше показалось бы романтической чепухой, не давало спокойно спать, есть, работать. В голове постоянно звучала мелодия, которую я не смог отыскать. Она становилась навязчивой, въедалась в мозг и выматывала душу.

А на другом полюсе была Лера – настоящая, земная и доступная. Как поступить и как навести порядок в голове, я не знал.

Вечером я вышел на работу. Чувства чувствами, но ответственность за пациентов не дала расслабиться. Я обошел палаты, сделал необходимые назначения. Из вновь поступивших никого в отделение не положил. Осмотрел, дал рекомендации и отправил по месту жительства в поликлинику. Работал на автомате, все манипуляции делал машинально, почти не глядя.

Я шел по коридору из инфекционного отделения, вызывали на консультацию к пациенту. Ничего не обнаружил по своему профилю, сделал соответствующую запись в историю болезни. Уже направляясь к себе, я неожиданно понял, как побороть моё наваждение.