Текст книги "Победа – одна на всех"

В половине четвертого эсминец «Славный» вновь пытался завести буксиры и начать буксировку, но в это время произошел новый взрыв под носом турбоэлектрохода. Заведенные буксиры перебило. От последнего взрыва произошла детонация боезапаса, погруженного на судно. Лайнер резко погрузился в воду, палуба и надстройки его были разрушены.

Что послужило причиной первоначального взрыва – мина или попадание 305-миллиметрового снаряда, – неизвестно. На турбоэлектроходе находилось 5589 человек, не считая команды. Снятие личного состава происходило в необычайно трудных условиях. Три раза батарея Маккилуото открывала огонь по гибнущему транспорту и кораблям-спасателям. Стояла ночь. В студеной декабрьской воде люди быстро коченели. От четырех взрывов было много жертв и на самом корабле. Из всех находившихся на борту турбоэлектрохода удалось спасти лишь 1740 человек. Корабли-спасатели были перегружены сверх всякой меры и больше не могли принять ни одного человека. /…/

Как выяснилось впоследствии, турбоэлектроход не затонул. Обладая еще значительной плавучестью, он дрейфовал у южного берега Финского залива, между мысом Суорте и Пакри. Там он сел на мель и был захвачен гитлеровцами».

Когда в 1974 году я читала этот очерк, то впервые задала себе вопрос: «Иосиф Сталин» не затонул в ночь со второго на третье декабря. Он дрейфовал, обладая еще «значительной плавучестью». На рассвете 3 декабря о том, что корабль подорвался на минах, узнали на Гогланде. Почему не послали спасателей? Не послали другие эсминцы и катера, не перегруженные защитниками Ханко, с непере-битыми буксирными тросами? Накренившийся, потерявший управление, не имеющий электричества, то есть света и тепла турбоэлектроход, на котором было около четырех тысяч человек, еще сутки можно было спасти. Почему и кто не отдал такого приказа?

Первые числа декабря – трагический конец эпопеи острова Осмуссаар, трагическое завершение судьбы моего отца. Официальная дата его гибели – 4 декабря 1941 года.

Вот что пишет Е. Л. Войскунский: «Весь день 1 декабря на Ханко гремели взрывы: уничтожали технику, которую невозможно было забрать с собой.

На рейде стоял на якорях последний конвой, отряд кораблей, пришедший из Кронштадта: эсминцы «Стойкий», на котором держал флаг командир отряда, вице-адмирал Дрозд, «Славный», несколько базовых тральщиков, морские охотники, торпедные катера. И крупное транспортное судно «Иосиф Сталин», красавец турбоэлектроход довоенной амстердамской постройки. Война перекрасила его борта в строгий серо-стальной цвет, переименовала в транспорт № 508, послала в опасный рейс по кишащему минами Финскому заливу. Он должен был вывезти с опустевшего полуострова его защитников, арьергард – шесть тысяч бойцов.

На борту «Сталина» нашей команде (журналистам. – Н. К.) во главе с Борисом Пророковым отвели четырехместную каюту. Кинув в кучу чемоданы и поставив в углу винтовки, мы с Дудиным дотемна торчали на верхней палубе. Заснеженный берег Гангута как магнитом притягивал взгляд. Тут и там на берегу ветер мотал багровые языки пожаров. Погрузка продолжалась и 2 декабря. Один из тральщиков доставил на транспорт 340 защитников острова Осмуссаар».

Любопытная и страшная цифра – 340 защитников Осмуссаара, последняя часть гарнизона, о судьбе которых после 4 декабря 1941 года почти ничего не известно!

Итак, на «Иосифе Сталине» эвакуировались в составе последнего каравана около шести с половиной тысяч человек. В их числе – мой отец, хирург, военврач второго ранга. Войскунский: «И вот маленький гарнизон Осмуссаара, по приказу генерала Кабанова, был снят и доставлен на борт «Иосифа Сталина». /…/.Транспорт был до отказа, до скрипа переборок набит людьми и загружен ящиками и мешками с продовольствием. Еще днем я встретил кого-то из знакомых бойцов 21-го батальона и узнал, что батальон тоже погружен на «Сталин», в один из трюмов. Пустился было разыскивать, – очень хотелось повидать Синицына и других ребят, – но убедился, что это невозможно, все проходы забиты, не пройти.

К вечеру 2 декабря Гангут опустел совершенно. Последними ушли заслоны с Петровской просеки, с островов («хольмов»), чьи звучные названия навсегда останутся в памяти. Мы уходили. Позади были 164 дня обороны, скалы Гангута и зарево пожара. Впереди – ночь, набирающий силу штормовой ветер и неизвестность.

В 21 час транспорт дал ход, занял место в походном ордере, и вскоре конвой покинул рейд Ханко. Лаг отсчитал первую из двухсот тридцати миль, отделявших нас от Кронштадта».

Вот как описаны действия врачей в эти дни и часы в книге А. В. Смольникова «Врач на войне»: «Эвакуация гарнизона Ханко началась с октября 1941 года. С первым эшелоном кораблей из госпиталя были эвакуированы все раненые и часть медицинского персонала. Ведущим хирургом во время перехода морем был назначен В. И. Ошкадеров. Врач Васюк руководил транспортировкой и погрузкой раненых на судно.

Поздно вечером 1 декабря два буксира вывели транспорт на фарватер. Ночью транспорт сбился с курса и попал на минное поле. Две мины взорвались под днищем. Всю ночь хирурги оказывали помощь раненым. Без устали работали операционные сестры Павлова, Поккер и санитарка Аня Соловьева. В 6 часов утра противник обнаружил транспорт. Несмотря на это, несколько тральщиков и катеров прорвались к транспорту на помощь.

Эвакуировать с судна всех раненых не удалось. Наиболее тяжелые из них были оставлены на транспорте. Вместе с ними остался хирург Ошкадеров».

В другой книге о врачах на войне подробно описывалась операционная в накрененной кают-компании, куда уже добралась вода. Отец – здесь он назван «хирург Ашкадаров» – продолжал оперировать, звучали привычные команды: «Тампон! Скальпель! Игла!» … Кому спасли жизнь эти последние операции моего отца?

Из воспоминаний Н. В. Чернова, майора медицинской службы запаса, бывшего младшего врача 124-го отдельного инженерного батальона («Гангут 1941»): «ВТ-508» был переполнен людьми. По приказанию старшего начальника медперсонал собрался в кают-компании турбоэлектрохода. Врачи и фельдшера распределили между собой обязанности. Каждому было указано его место по боевому расписанию. В случае надобности мне надлежало явиться на запасной пункт медпомощи, во главе которого был поставлен военврач 2-го ранга В. И. Ошкадеров.

…В середине ночи у борта транспорта произошел взрыв. Погас свет, но тотчас было включено аварийное освещение. Я схватил санитарную сумку и поспешил в кают-компанию, где был развернут запасной медпункт. От взрыва пострадало много людей, находившихся в кормовых помещениях турбоэлектрохода. Потом последовали новые взрывы. Число раненых, нуждавшихся в срочной помощи, увеличилось.

Обстановка была поистине трагической. Но на транспорте не было паники. Врачи, фельдшера, медсестры проявили высокую выдержку и самообладание. Люди в белых халатах продолжали напряженно трудиться в каютах, превращенных в операционные.

Мужественно переносили свои страдания раненые. Доныне видится мне раненный в голову мичман. Во время операции, несмотря на ужасную боль, он ни разу не застонал. Хотелось бы верить в то, что он не погиб в ту трудную ночь».

По-видимому, оперировал этого мичмана отец, поскольку именно ему в операционной ассистировал младший врач Чернов. Далее Н. В. Чернов пишет: «В медпункте вместе с сандружинницами помогал я врачам оперировать и перевязывать раненых. Всей этой работой руководил Валериан Иванович Ошкадеров. Он, казалось, не знал усталости, хотя ему приходилось тяжелее, чем кому бы то ни было из нас. Наконец поступило распоряжение командира транспорта всему медперсоналу переходить с тонущего судна на подошедший к нему тральщик. Однако Ошкадеров отказался идти на тральщик. Он заявил, что долг врача – быть до конца с ранеными, которые останутся на судне… От бывших сослуживцев по батальону мне стало известно, что хирург В. И. Ошкадеров погиб в фашистской неволе».

И еще одна из легенд о последних минутах моего отца – что он покончил с собой, чтобы не сдаться в плен. «Коммунисты в плен не сдаются!» «Моряки-балтийцы в плен не сдаются!» Думаю, что это не так. Врач не мог покинуть корабль, но не мог и уйти из жизни, бросив раненых на произвол врага. И – не ушел. Но такие настроения на корабле «Иосиф Сталин» были…

О том, что было с кораблем дальше, и тех, кто еще оставался на нем – а их было более трех тысяч человек, – рассказывают по-разному. В книге Смольникова:

«Дальнейшая судьба транспорта была трагической. Когда тральщики скрылись из виду, к судну подошли корабли противника. Гитлеровцы, не поднимаясь на судно (оно выглядело покинутым), перегнали его на буксире в Таллин. Когда транспорт поставили к стенке и фашисты стали подниматься на борт, с судна неожиданно загремели автоматные очереди, лихорадочно забили пулеметы. С большим трудом гитлеровцы все же овладели транспортом. Большинство защитников его погибли в схватке, а остальные, почти все израненные, были отправлены в лагерь смерти Клоога».

Лагерь смерти Клоога… Был ли там отец?

Это – максимально дозволенная версия 1972 года. В ней много неточностей: Смольников не был очевидцем и участником событий. Судно не перегоняли на буксире немцы, его несло к Таллину течение, бушевал шторм, и близ Палдиски, западнее Таллина, оно село на мель. Несколько тральщиков пытались подойти к тонущему кораблю, несмотря на шторм, чтобы спасти людей.

Е. Л. Войскунский вспоминал и о том, что с корабля, севшего на мель, люди пытались спастись, – сооружали плоты, снимали с петель двери кают. Но шторм опрокидывал и топил эти самодельные плоты, люди оказывались в ледяной декабрьской воде, плыли – или обратно, к борту корабля, или к берегу, но до берега было далеко. Немецкие парламентеры подошли к борту «Иосифа Сталина» 5 декабря.

Еще несколько последних подробностей о судьбе «ВТ-508», о том, что замалчивалось долгие годы в его судьбе. Е. Л. Войскунский: «В первую блокадную зиму в Кронштадте я искал в частях, куда влились гангутцы, Лолия Синицына и других ребят из моего батальона.

Никого не нашел. Кто-то мне сказал, что бойцы 21-го батальона были размещены в трюме «Иосифа Сталина», где рванула мина и в пробоину хлынула вода.

Я пытался дознаться: что же случилось? Почему не послали корабли, чтобы снять со «Сталина» более трех тысяч оставшихся там бойцов? Но ни в ту зиму, ни в последующие годы не получил вразумительного ответа. Чаще всего просто советовали заткнуться. Катастрофа со «Сталиным» почему-то замалчивалась, как военная тайна.

Однако времена менялись. После ХХ съезда грозный начальственный рык приутих. В мемуарах генералов и адмиралов Великой Отечественной стали появляться некоторые подробности».

Бывший командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал Трибуц в книге «Балтийцы вступают в бой» коснулся трагедии «Иосифа Сталина» как бы мимоходом: «Оставшийся на турбоэлектроходе личный состав предполагали снять с помощью кораблей аварийно-спасательного отряда капитана 2 ранга И.Г. Святова, который получил мое приказание выйти в море для оказания помощи турбоэлектроходу: «Людей снять, судно потопить!» После получения данных от наших самолетов-разведчиков о нахождении турбоэлектрохода и, учитывая, что посылка отряда Святова без прикрытия и с воздуха, и с моря не обеспечена и может привести еще к большим потерям, Военный совет флота принял решение возвратить с моря отряд Святова (…) К исходу 4 декабря все корабли отряда Святова возвратились на рейд Гогланда. Турбоэлектроход в это время дрейфовал и находился у южного берега залива в районе полуострова Суропа (чуть западнее Таллина), затем он сел на мель и попал в руки фашистов».

Попытку прояснить судьбу «Иосифа Сталина» вновь и вновь предпринимал Е. Л. Войскунский. Он рассказывает:

«Осенью 1971 года мне довелось встретиться с бывшим командиром военно-морской базы Ханко – генералом Сергеем Ивановичем Кабановым. Это было на квартире моего друга Владимира Рудного, писателя, автора романа «Гангутцы». Я спросил у Кабанова: как получилось, что три с половиной тысячи гангутцев были брошены на произвол судьбы на «Иосифе Сталине»? Вот что сказал Сергей Иванович:

«Мы с нашим штабом ушли с Густавсверна (островок, где был последний командный пункт базы Ханко. – Е. В.) вечером 2 декабря, когда люди все до одного были погружены на корабли. Мы ушли на торпедных катерах и на рассвете пришли на Гогланд. Тут я и узнал, что «Сталин» подорвался на минах. Я разыскал Святова и предложил немедленно направить все плавсредства, имевшиеся в его отряде, чтобы снять со «Сталина» людей». Тут генерал умолк. Грузный, он сидел, насупясь, обе руки положив на рукоять палки. Я спросил, что же было дальше.

«Святов ответил, что, во-первых, подчиняется не мне, а комфлотом (то есть адмиралу Трибуцу. – Н. К.). А во-вторых, у него в отряде плохо с топливом. Я направился на «Стойкий» к вице-адмиралу Дрозду. Из радиорубки связался с комфлотом, настоятельно просил отдать приказ Святову идти спасать людей. Трибуц заверил, что сделает все возможное».

«Так вышли в море спасатели?»

«Насколько я знаю, нет. Обстановка не позволяла… Дрозд был старшим на море, он должен был заставить Святова выполнить приказ комфлотом… Обстановка!..»

Опять умолк наш командир базы. Вдруг, подняв тяжелые веки, он с силой произнес: «У нас в училище всему учат – корабли водить, из пушек стрелять… Одному только не учат – храбрости!» Он стукнул палкой по полу. «Решительности!» Новый удар палкой. «Это или есть у человека, или нет!»

А еще такой бродил по Кронштадту слух, будто к месту катастрофы были посланы торпедные катера с приказом потопить судно (носящее такое имя!), чтобы оно не попало к немцам. И будто катера не нашли его в штормующем заливе.

В это не верилось. Влепить торпеды в своих же людей?! Мыслимо ли такое душегубство?..»

В 1991 году в № 6 журнала «Вокруг света» появилась статья под названием «Что произошло с лайнером «Иосиф Сталин»?» В этой статье приводились беседы с участниками событий пятидесятилетней давности, в частности, с капитаном 1 ранга в отставке, Героем Советского Союза А. Свердловым, известным и уважаемым на Балтике человеком.

«С рассветом 5 декабря, – рассказывал А. Свердлов, – командир охраны водного района (ОВРа) капитан 2 ранга Иван Святов приказал нам двумя большими катерами Д-3 атаковать и утопить дрейфующий в районе Таллина, у острова Аэгна, турбоэлектроход «И. Сталин». Для сопровождения выделен один самолет И-16. Выполнять приказ поручили 12-му и 22-му катерам. 22-м катером командовал старший лейтенант Яков Беляев. Операция была крайне опасной. Турбоэлектроход дрейфовал вблизи артиллерийских батарей противника. Немцы в светлое время суток не позволили бы у себя под носом хозяйничать советским торпедным катерам. Но приказ есть приказ и должен быть выполнен. Штормило, катера заливало волной, слепил снег. Пришлось сбавить ход. На траверзе маяка Родшер получили радиограмму: «Возвращайтесь!» Мотивы, по которым Святов отдал приказ, а потом отменил, он не объяснял».

Приведя эти слова, Е. Войскунский рассказывает о своих раздумьях над ними: «Надо ли ворошить былое, отболевшее? С опозданием в полвека обвинять покойного адмирала Трибуца, покойного контр-адмирала Святова? Они действовали в необычайно сложной военно-политической обстановке. Штормило не только в Финском заливе. Иные штормы сотрясали страну, и мы давно уже поняли, кто несет главную ответственность за плохую подготовленность к войне, за немыслимо огромные потери.

Стоит ли повторять общеизвестное – о преступном уничтожении сталинским руководством командных кадров армии и флота, о бездарных «легендарных маршалах», о страшных ошибках и вечном страхе – не перед противником, а перед своим грозным начальством… и прочее, и прочее… Да, жертв могло быть значительно меньше, – если бы вовремя эвакуировали флот и защитников Таллина… если бы вовремя сняли гарнизон с островов Моонзунда… если бы энергично противодействовали постановкам мин противника в Финском заливе… если бы спасательный отряд, вопреки неблагоприятным обстоятельствам, был направлен к подорвавшемуся «Иосифу Сталину»…

Великий русский мореплаватель Иван Федорович Крузенштерн написал в свое время: «Известно, что нет ни одного государства в Европе столь расточительного в рассуждении подданных, кроме России, более всех нуждающейся в оных». Горькая запись. Увы, с тех далеких времен не убавилось «расточительности в рассуждении подданных». Она, как проклятие, проходит через всю историю России». Так писал Е. Л. Войскунский.

«Расточительность в рассуждении подданных» непосредственно коснулась судьбы моего отца, военврача второго ранга Валериана Ивановича Ошкадерова.

Что было с ним после 4 декабря, я не знаю. Погиб ли он сразу, умер ли в лагере смерти Клоога или был убит при попытке к бегству? А может быть, правда содержалась в том письме-треугольнике, написанном «карандашными кривулями» и без обратного адреса? То есть правда, что был еще один лагерь – под Краковом, и был побег, и бой, и смерть в этом бою?

В записной книжке матери времени войны и нашей жизни в Переборах в 1942–1945 годах есть адреса отца. Что она писала по этим адресам и все еще надеялась получить ответ? И еще есть одна бумага в документах моей матери – видимо, ответ на ее запрос от 7 июля 1950 года: «Извещение. Ваш муж, офицер без звания Ошкадеров Валериан Иванович, находясь на фронте, погиб 3 декабря 1941 г. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии…» Этот небрежный документ-отписка был послан маме Петроградским райвоенкоматом и подписан полковником Рябинкиным. Как это «без звания»? Почему названа дата 3 декабря, а не 4-е? Где слова «смертью храбрых»? Почему «ходатайство о пенсии»? Мама получала ее на троих детей с 1942 года. После этого запросов о судьбе отца она уже не посылала.

«ЗС» 05–06/2010

Игорь Михайлов
В сорок первом под Вязьмой

2 октября 1941 года на Вяземском направлении на позиции советских войск Западного и Резервного фронтов всей своей мощью обрушился немецкий «Тайфун» – операция вермахта по захвату столицы СССР. Хотя 30 сентября эта операция началась против войск Брянского фронта на орловском направлении, основные силы группы армий «Центр» (3-я и 4-я танковые группы, 2-я, 4-я и 9-я полевые армии) вступили в сражение именно 2 октября. Учитывая короткий лимит времени, операция по разгрому советских войск Западного направления была тщательно продумана, выверена до дня, до каждого населенного пункта. Мощь немецкого наступления должна была смести стоящие на пути силы Красной Армии: зажать эти силы в железные тиски и в самый кратчайший срок уничтожить или пленить. Не случайно операция носила кодовое название «Тайфун». Никогда за всю Вторую мировую войну немецко-фашистское командование не задействовало столько сил и средств на одном направлении, как в начале октября 1941-го для удара по столице СССР – Москве. Группа армий «Центр» насчитывала 42 % личного состава, 75 % танков, 33 % орудий и минометов, почти половину самолетов, находившихся в тот момент на всем советско-германском фронте. Но уж очень была заманчива итоговая цель операции. И в Берлине, и в штабах немецких армий группы армий «Центр», и в окопах Восточного фронта казалось, что еще одно мощное усилие, и к ногам победителей падет не только столица, но и, в конечном счете, поверженная советская Россия. Не случайно в своем обращении к войскам, прочитанном перед началом операции, Гитлер назвал ее «большим решающим сражением года».

Главная ошибка советского командования заключалось в том, что оно не смогло разгадать замысел противника и сосредоточило главные силы резерва вблизи автомагистрали Москва – Минск, так как именно вяземское направление по кратчайшему пути и считалось наиболее вероятным направлением удара противника. Поэтому, когда 2 октября началось наступление немецко-фашистских войск, в местах нанесения главного удара противник многократно превосходил силы войск Западного и Резервного фронтов.

2 октября в 7.00 утра после непродолжительной артподготовки и под прикрытием дымовых завес немецкие танковые и пехотные дивизии обрушили свой удар на позиции Красной Армии. Наиболее сильный удар пришелся по частям 30 армии Западного фронта. Например, на участке 162 стрелковой дивизии действовало около 200 танков и 100 самолетов противника, дивизия оказала яростное сопротивление, личный состав дрался геройски. Командир дивизии полковник Холзинев, будучи раненым, утонул в реке. Не менее драматическая ситуация складывалась и на участке 242 дивизии – первый батальон 897 полка дрался храбро и в полном составе погиб. Геройски погибло боевое охранение 897 стрелкового полка, которое в прямом смысле сражалось до последнего бойца. Начальник радиостанции младший командир Морозов неоднократно доносил в штаб полка о стойкости боевого охранения. Последняя радиограмма была такой: «Взрываю радиостанцию. Прощайте, дорогие товарищи!»

Несмотря на героическое сопротивление, частям 30, 19 и 43 армий на направлениях главных ударов не удалось сдержать мощного таранного удара. К исходу первого дня боев противнику удалось вклиниться в советскую оборону на 5—10 километров. Чтобы сорвать наступление противника, на стыке 19 и 30 армий командование Западного фронта ввело в бой части фронтового резерва, объединив их под командованием заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта Болдина. Почти трое суток части группы вели ожесточенные бои за небольшой смоленский поселок Холм-Жирковский, который дважды переходил из рук в руки. Но, несмотря на все упорство и стойкость воинов из группы Болдина, остановить продвижение врага не удалось.

На участке Варшавского шоссе частям 43 и 33 армий также не удалось остановить продвижение противника. Заняв 4 октября Спас-Деменск, и 5 октября Юхнов, танковые дивизии 4 танковой группы приступили к созданию «котла» южнее Вязьмы. В это время жестокие кровавые бои шли на фронте 24 армии Резервного фронта, вот как об этом свидетельствуют документы: «Бои двух дней (имеются в виду 4 и 5 октября) были исключительно тяжелые и кровопролитные. Полки отстаивали каждую пядь рубежа».

Только к вечеру 5 октября в Москве осознали масштабы надвигающейся катастрофы в районе Вязьмы. Ставка ВГК разрешила фронтам отойти на новые рубежи обороны. К сожалению, пока приказ был отправлен непосредственно в войска, пока части армий приступили к его выполнению, кольцо окружения неумолимо сужалось. Во второй половине дня 6 октября к Вязьме подступили части 7 танковой дивизии из состава 3 танковой группы Гота, а 7 октября в первой половине дня в Вязьму вступили части 10 танковой дивизии 4 танковой группы – кольцо окружения окончательно захлопнулось. В штабах группы армий «Центр» царило ликование от предстоящей полной победы.

Но в планы немецкого командования вмешались тысячи и тысячи безвестных героев – воинов окруженных под Вязьмой армий. Именно с 7 по 13 октября на разных участках огромного Вяземского «котла» воины Западного и Резервного фронтов предпринимали неоднократные попытки прорвать кольцо окружения. И чтобы удержать эти яростные атаки, противник вынужден был держать здесь огромные силы не два и не три дня, а почти неделю.

Маленькие речки под Вязьмой – Бебря, Волоста, Средняя и расположенные вдоль их берегов деревеньки стали свидетелями ожесточенной, драматической борьбы окруженных советских войск. При отступлении к Вязьме 6–7 октября в ходе оперативной обстановки сложилось три главных группировки советских войск под Вязьмой. Северо-западнее города на фронте Вязьма – Богородицкое – Ломы сосредоточились части 19, 32 армий и группы Болдина; южнее на фронте Вязьма – Быково – Красный Холм – Селиваново сосредоточились силы 16 и 20 армий; на фронте Селиваново – Андрианы прорывались остатки 24 армии. На каждом из этих участков вяземского «котла» шла жесточайшая борьба. Армии и отдельные дивизии предпринимали по нескольку попыток в день, чтобы разорвать все более сужающееся, как удавка, кольцо окружения. Части несли огромные без преувеличения потери. По воспоминаниям местных жителей, очевидцев тех боев, реки под Вязьмой несколько дней текли кровью наших солдат, а убитых было так много, что невозможно было подойти к реке, чтобы набрать воды, не наступив на тело погибшего бойца. По приблизительным оценкам, в начале октября и позже, в наспех организованных лагерях, уже от холода, голода и болезней, в районе Вязьмы погибло 680 тысяч советских воинов!

В отечественной историографии, да и в немецких документах, окончанием боев под Вязьмой принято считать 13 октября 1941 года. Если вспомнить о том, что Адольф Гитлер планировал 12 октября вступить в Москву, тогда можно говорить об определенной победе Красной Армии в ходе Вяземских боев при безусловном военном поражении войск Западного и Резервного фронтов. На первый взгляд, выигрыш нескольких дней может показаться незначительной победой на фоне тяжелого поражения, но сегодня мы можем сказать, что дни с 7 по 13 октября стали одним из слагаемых нашей победы под Москвой. Советское командование воспользовалось оперативной паузой в немецком наступлении, смогло подтянуть резервы, перегруппировать свои немногочисленные силы, более грамотно построить оборону, и когда в середине октября немецкое наступление вновь приняло мощный характер, то немецкие войска опять натолкнулись на упорную оборону. Наступление врага продолжалось. Впереди еще будут полные трагизма и отчаянной борьбы месяцы, но вместе с другими героями московской битвы нашу столицу спасли и те многие тысячи воинов, оставшиеся в большинстве своем безымянными героями, кто под Вязьмой в течение одной недели октября, ведя жестокую борьбу с врагом, разрушил его планы захватить Москву к 12 октября.

В 1966 году в 25-ю годовщину обороны Москвы в селе Богородицкое ветеранами 2-й дивизии народного ополчения бывшего Сталинского района города Москвы был установлен закладной камень с надписью «Памятник советским воинам, погибшим в боях на подступах к Москве в октябре 1941 года». В 1989 году по просьбе Совета ветеранов 2-й дивизии народного ополчения архитектор И. Г. Ка-дина и скульптор А. В. Соловьев выполнили на общественных началах проект Мемориального знака воинам 2-й дивизии народного ополчения и морякам 200-го артдивизиона. 22 июня 1993 года в селе Богородицкое состоялось торжественное открытие этого памятного знака, представляющего собой обелиск 10 метров высотой из гранита с барельефами из кованой меди, укрепленными на каркасе вокруг обелиска.

Новую страницу в деле увековечения памяти защитников Родины, сражавшихся под Вязьмой в 1941 году, открыл генеральный директор историко-культурного и природного музея заповедника А. С. Грибоедова «Хмелита» Виктор Евгеньевич Кулаков. Более двадцати лет он вынашивал эту идею. Искреннее желание достойно увековечить память о героях войны наложились на его неукротимую энергию и железную волю. Виктор Евгеньевич изначально был нацелен на то, чтобы не просто создать мемориал, но и открыть в Богородицком музей, посвященный этим трагическим событиям. В августе 2003 года начались работы по созданию мемориала памяти воинов Западного и Резервного фронтов на территории Вяземского района Смоленской области. И 22 июня 2009 года, в День памяти и скорби, в селе Богородицкое был торжественно открыт военный мемориал памяти воинов Западного и Резервного фронтов «Богородицкое поле».

В конце декабря 2012 года в Богородицком состоялось еще одно важное и долгожданное событие: был открыт музей, посвященный Вяземской оборонительной операции «Богородицкое поле». Музей расположился в отреставрированных двух залах бывшего флигеля – оранжереи дворянской усадьбы. Главная задача музея – объективное и всестороннее освещение событий октября 1941 года, достойное увековечение памяти всех защитников Родины – воинов Западного и Резервного фронтов.

Музей «Богородицкое поле» является составной частью Федерального бюджетного учреждения культуры историко-культурного и природного музея-заповедника А. С. Грибоедова «Хмелита». Он небольшой по площади и посвящен всего четырнадцати дням Великой Отечественной войны. Но как тогда, в 1941-м под Вязьмой, так и сегодня в нашем маленьком музее сконцентрировалась такая боль и скорбь тех событий, что информация о них не может оставить равнодушным никого.

Михайлов Игорь Геннадьевич – Заведующий военно-историческим мемориалом Памяти воинов Западного и Резервного фронтов «Богородицкое поле», Вяземский район Смоленской области.

«ЗС» 05/2015