Текст книги "Палитра современной литературы"

(из серии «Можжевеловые сказы»)

Бабка утёрла нос малиновым в горошек платочком, аккуратно его сложила, убрала в карман фартука и изрекла:

– Послухай, Иваныч! А я, ить, богиня!

Дед поперхнулся пирогом, заклекотал, стараясь выбить из себя ошмётки варёного яйца, зелёного лука и странной новости, выдохнул, отхлебнул из кружки чаю и просипел:

– Кака-така богиня?!

– А така! – бабка встала с лавки и заходила по избе, норовя ступать по одной половице, будто заграничная модель из телевизора.

Половицы скрипели под пятью пудами живого веса, но помогали хозяйке держать форс. Бабка добралась до порога, крутнула там налитым задом и подефелировала к печке, пугая старика окаменевшим лицом.

– Эй, старая! Стой! Возьми рекламную паузу!

Бабка с разгону шлёпнулась рядом с ним на скамью, потеплела всеми морщинками и складочками и нормальным голосом сказала:

– Вот прожила я на свете… – она споткнулась на полуслове. – Достаточно прожила, в общем.

Дед заегозился было, чтобы подсказать возраст супруги, но был остановлен взглядом, слепленным из зимней морози, улыбки Фредди Крюгера и плакатности советских времён. Он осёкся, потёр пальцем тёмное пятнышко на лавке и притих, не зная, чего ожидать.

– И за эти годы никто не подсказал мне о моей внутренней сути, – протяжно выдала бабка, раскачиваясь из стороны в сторону. – Потому и жилось мне хреново! Ой, без увлечения, без осознания женской Силы, без этих… как их… аффирмаций! То бишь без манерного скороговорения.

Дед хрюкнул, затрясся тщедушным телом, хохоча с подвизгиваниями и оборотами:

– Охти мне, трепотни ей не хватало! Да вы ж, бабы, как соберётесь больше двух, такие осознания учиняете, что пыль столбом летит! И говорите так скоро да с выражениями, что у дворовых псов бубличные хвосты выпрямляются. А ежели ещё поперёк вам что брякнуть, ошпарите словесами, тряпкой пошоркаете, на забор повесите. И с превеликим увлечением! Скажешь, не так?

Бабка с сомнением скривила губы:

– Не, то жизня простая! Всё равно что поросёнку или законному мужику харчей сготовить. Одному картошки намять и другому тоже. Правда, боровку ещё комбикорма добавить нужно и помоев кухонных плеснуть. Забот о нём поболе, н-да!

Дед обиделся на невыгодное сравнение с поросём, натянул куртку и шмыгнул за дверь, решив пересидеть обиду у соседа Митрича. Со старинным другом он столкнулся у себя во дворе, где тот отбрехивался от громкого лая Полкана.

– До чего пёс у тебя, Иваныч, дотошный, – фальцетом прозвонил Митрич. – Пока до костей не обматерит, не угомонится. Глянь, щас опять пульнёт!

Полкан, завидев хозяина, замолчал, покрутился, примериваясь, задрал заднюю лапу и обоссал земную твердь возле ног соседа.

– Да что за день сегодня выдался! – изумился Митрич. – То баба, с которой, почитай, пятьдесят годков отвоевал, себя в богини производит. Того гляди, вместо икон на свою задницу молиться заставит. То блохоносец соседский на кроссовки, внуком дарёные, ссыт без зазрения совести. Куда мир катится, я спрашиваю?!

– И твоя тоже? – Иваныч привалился к плетню. – Я-то думал, это моя старуха сбрендила, а тут…

Он поднял глаза к небу в поисках ответа.

– О! Эпидемия!

Вскоре к ним подтянулись Васильич из крайнего дома, Лексеич-недомерок, Сан Саныч, бывший завклубом, Пастухов-младший, Коленька Шилохвост и ещё добрая дюжина озадаченных мужиков.

– Бабы взбесились, – был общий вердикт.

Гул, смачно приправляемый куревом, матом и несогласием, уплотнялся и становился почти видимым. Но тут, солидно откашлявшись, сам себе слово дал Сан Саныч.

– Друзья мои! Ваше негодование заслуживает того, чтобы… – и его понесло, как в те благословенные годы, когда можно было собирать полный зал народу и мурыжить его долгими цитатами и ещё более долгими партийными устремлениями.

Но нынче времена настали несговорчивые, и выступление быстро укоротили.

– По существу болтай! – грохотнул Лексеич, потирая обширную лысину.

– По существу, – согласился Сан Саныч. – В сельском клубе уже две недели проживает и увлекает местных баб некто – тренинг-мастер Иргорай Шрикотай.

– Как это – увлекает? – угрожающе буркнул Пастухов-младший, закатывая рукава.

– Да сущий пустяк эти увлечения! – хохотнул бывший завклубом. – Втемяшил в бабьи головы, будто сидит внутри у каждой королева, богиня, на худой конец – самозванка, и посему нужно их выпустить на волю, чтобы они мели горностаевой мантией по нашим раздолбанным дорогам и перед мужиками с такими рожами ходили, будто ревеня сгрызли по четыре фунта. Вот и клюнули наши «половины» на пляски пустого беса! Уж очень захотелось из резиновых сапог, облепленных грязью, разом перескочить в хрустальные туфельки. Сейчас же отовсюду о том вещают: «Будь такой и будь сякой!» А женщине, конечно, хочется, чтобы её любили не только три месяца до и после свадьбы, чтобы обожали без подходцев «липовых», чтобы уважали не за то, что она верная жена, умелая хозяйка и добрая мать, облепленная грамотами. А за то, что она в любом возрасте может так улыбнуться, что Земля похорошеет, иль всплакнуть так, что её дожди услышат. Да вы сами, мужики, о том ведаете испокон веков, только знание своё утаптываете.

Сан Саныч грустно улыбнулся и добавил:

– А за прохиндея городского не переживайте. Он уж всех в богинь произвёл, деньгу собрал, завтра поутру усвистит от нас. Может, в соседнюю деревню или на Бали – пятки в южном море греть.

Стихийное собрание как-то незаметно рассосалось, словно леденец во рту у бывшего курильщика. Иваныч вернулся домой, раздумывая, чтобы ему эдакое сказать жене – душевное и ласковое. Бабка Марья к тому времени успела сгоношить ужин: жареную картошку, солёные опята и запечённую курицу.

– Давай, старый, скореича присоседивайся! Я уж горбушку пожамкала, пока тебя ждала.

И тут деда осенило, как уважить жену. Он похлопал её по плечу, оскалился всеми двадцатью оставшимися зубами и выдал:

– Хоша ты, бабка, и протезом зубным клацаешь, а всё ж ты у меня богиня!

Валентина Тарасова

Любящая мама. Успешный фотограф. Талантливый художник. Практикующий йог.

Родилась 26 января 1983 года в Москве.

Творческий путь начала после рождения третьего ребенка в 2019 году, осознанно развернув себя к искусству. Поступила в художественную школу, занялась профессиональной фотографией. Сейчас проходит профессиональную переподготовку в Санкт-Петербургском институте культуры по курсу искусствоведение.

Стихи пишет с детства, но никогда никому их не показывала, большая их часть и вовсе где-то затерялась… Впервые опубликовалась в 2021 году и с тех пор уверенно развивается в этом направлении. Есть большое желание пройти обучение в сфере писательского мастерства, чтобы расширить свои возможности.

Сегодня автор тесно сотрудничает с издательством «Четыре»: совместная работа позволяет ей делиться тем, что создаётся с большой любовью!

 
Как-то быстро время пробежало,
Обернулась – целых сорок лет!
Вспомнились и те, кого не стало,
И кому пришлось держать особый свой ответ.
 
 
…И улыбки радостного детства,
Боли, слёзы, юных огорчений след.
Столько разного мне довелось прожить без бегства,
Обретая мудрости познаний – в этом и секрет.
 
 
Часто слышала я голос взрослых выше:
«Жизнь начнётся после сорока!»
Я же знаю точный смысл жизни —
Каждый день был начат мной не зря!
 
 
Пусть и дальше, что бы ни случалось,
На душе царит лишь мирный свет лучей,
В этом изливающем потоке
Проживу бесценно много дней!
 

 
Вот причудилось сегодня на рассвете,
Как бежала я по комнате в лучах,
Торопилась к папке своему в объятья,
Чтоб прижаться в ласковых руках.
 
 
Папа молча наблюдал за мною,
Улыбаясь, только руки распахнул.
Я же плюхнулась к нему со всей игрою,
Обхватила так, насколько было сил.
 
 
Папа, папочка, как круто!
Ты такой, как был в моих мечтах!
Детское сердечко звонко застучало.
Наклонившись, папа прошептал:
 
 
«Я с тобой всегда теперь, родная.
Как захочешь – сразу позови.
Верь по-прежнему в былое рая
И об этом миру расскажи!»
 

 
Сегодня снилось море —
Красивое такое!
С мерцанием на солнце,
С шуршанием воды.
 
 
Вдали виднелись волны,
Рябой бежали подле,
Касаясь скал прибрежных,
На капельки делясь.
 
 
Стояла там, как будто
С участием минутным,
И свежий тёплый воздух
По волосам ласкал.
 
 
Трепля мою макушку,
Шептал своё на ушко,
Невидимый собою
Шутливо обнимал.
 
 
Игриво улыбался
И продолжал касаться
Тот летний тёплый вечер,
Во сне пришедший мне.
 

 
Я проснулась сегодня с рассветом
У черты, где о землю коснулись лучи.
Мыслью мельком скользнуло по ветру:
Что же ждёт нас с тобой впереди?!
 
 
Может, дождик с небес нас умоет?
Воздух свежим порывом войдёт
В волосы, в кожу, одежды заполнит
И подхватит, закружит в полёт…
 
 
Может, небо сегодня изноет?
И в осенней промозглости стон,
Вихрь событий вразброс нас накроет,
И закрутит в неведомый сон…
 
 
У нас будет еще придыхание…
Ты успеешь сказать вскользь слова…
Но они не помогут той боли,
Что открылась в груди у меня.
 
 
Я руками закроюсь от взгляда,
Отключусь от звучания шумов
И шагну за черту за рассветом
В неизведанный спектр тонов.
 

 
Ах, это чудное мгновенье
Бывает только раз в году.
Весенний воздух с откровеньем
В цветущем сладостном саду!
 
 
Во всей красе стоят открыто,
Сияют нежностью своей.
И выделяются из света —
Один другого всех белей!
 
 
Я медленно поймаю нотку,
Душистый запах радужных аллей…
Шагну неспешно лёгкою походкой —
И тут же слышится жужжание шмелей.
 
 
Замедлю мысли, расплывусь в улыбке
И незаметно встану у цветка.
И, разглядев жучка на ветке,
Из глаз сверкнёт прозрачная слеза.
 
 
Какое счастье, слышать свет в дыханье!
И в этот миг согреть себя теплом!
В весеннем воздухе, в цветущем откровенье,
Мой мир наполнится добром!
 

 
Прохлада осени, красивый жёлтый день.
Еще шуршали листья под ногами…
От солнышка в воде ложилась тень,
Смешавшись с запахом и серостью в тумане.
 
 
Я мог стоять у речки, слушая часами
Крикливый разговор зимующих утят.
И сердце наполнялось увиденным глазами…
И детский смех внутри так радовал меня!
 

 
Чудная картина!
Как ты мне родна,
Белая берёза,
Жёлтая листва…
 
 
Свет с небес ласкает
С тонким ветерком
И к ногам кидает
Разноцветный тон.
 
 
Молча у калитки
Постою ещё…
Будто бы с открытки
Красотой пленён!
 

 
Февральский снег,
И за окном ещё зима,
А мы гуляем в парке
Наших ожиданий…
В руке рука,
Молчание – река,
Ещё три дня
Касаться будем мы друг друга…
 
 
Потом я буду ждать
Твоих звонков и писем,
Заглядывать в тетрадь,
Где наши мысли
О будущем, в мечтах…
Записаны тобою.
С улыбкой брошенной строкой:
«Нам только б зиму переждать…»
 
 
…Февральский снег.
И мы идём по парку,
В руке моей твоя рука,
И ты ко мне совсем близка,
Таким влюблённым взглядом
Всё время смотришь на меня.
А в мыслях крутится:
«Ещё три дня. Февральских дня».
И в них сейчас моя весна!
 

 
Знаю тебя всю свою жизнь,
Ты пришёл из света Луны.
И один сидишь у свечи,
Что-то пишешь в ночной тиши.
 
 
Слышу дыханье, биение сердца,
По бумаге шуршанье пера,
Наши строки слагаются в письма,
Не покинувших наших рук никогда.
 
 
Не встречаю твоих силуэтов
И не знаю голоса звук,
Запаха кожи и взгляда до дрожи,
Не знакомо тепло твоих рук.
 
 
Но я знаю тебя всю свою жизнь,
И я знаю дыхания звук,
Вторив моим мыслям внутри,
И биения сердца вслух.
 

Светлана Черникова

Родилась и живёт в Липецкой области. По образованию медицинская сестра, заслуженный работник здравоохранения Липецкой области.

Публиковалась в коллективных сборниках «Антология русской поэзии», «Почерк времени», «Самому себе не лгите», «Пушкин жив», «Человек слова», «Давайте будем бережней друг к другу», «Жизнь прожить – не поле перейти», «Современный дух поэзии», а также в сборниках проекта «Библиотека современной поэзии».

Отмечена медалью А. С. Пушкина и медалью А. П. Чехова. Президиум Российского союза писателей принял решение о награждении Светланы Черниковой медалью Афанасия Фета.

 
Дожди неизбежны осенней порою,
В них есть своя прелесть… Люблю их – не скрою…
В них есть и мелодика, и красота…
С началом дождя схлынет вся суета.
 
 
На улицах мало прохожих… С зонтами
Идут не спеша… Но они не устали…
Гуляют… и дышат… и смотрят окрест
На новые виды знакомых им мест.
 
 
Прозрачнее, шире, светлей панорама,
И, словно свеча, в небо здание храма
Глядит куполами, что мокро блестят,
Как будто слезами смыть лихо хотят.
 

 
Вдруг солнце, разорвав завесу,
На синтепон похожих, туч,
Подарит снова яркость лесу,
Откроет, повернувши ключ,
 
 
Дверь, хоть октябрь закрыть пытался,
Свой ноябрю сдавая пост,
В мир, что сиял, переливался,
Похожий на нетканый холст.
 
 
Пронизан солнышка лучами,
Он будто в воздухе повис…
И нет в нём серости, печали…
Кто правит бал из-за кулис?
 

 
Октябрь шагнул за половину…
Пусть реже кроны, чаще дождь,
Гуляем в парке, всё едино…
Прозрачный, мокрый – он хорош…
 
 
Сюрпризов меньше и загадок?
Но шире, выше, глубже даль.
И аромат листвы так сладок…
Ковёр из листьев павших жаль
 
 
Тревожить, ворошить ногами —
Стараемся ступать легко…
И молча меряем шагами
Октябрь… он в стиле рококо.
 

 
Живём который день без солнца —
До ночи сумерки с утра,
Но на закате вдруг пробьётся
Сквозь тучи, и вскричим: «Ура!»
Казавшаяся неприглядной
За дождиком и суетой,
Вмиг станет осень шоколадной
В обёртке хрусткой, золотой!
 

 
Осень фиолетовой портьерой
Занавесила и звёзды, и луну,
Ночь крадётся хитрою пантерой,
Фонарём-зрачком во тьме блеснув.
 
 
На центральной площади свернулась
В чёрный, мягкий, будто плюшевый, клубок,
Лапой нос накрыла и уснула,
Чтоб проснуться, лишь затеплится восток…
 

 
Ноябрь стряхнул листву на землю
И просьбам жалобным не внемлет —
То дождиком, а то и снегом
Присыплет; ветерок с разбега
 
 
Взметнёт, легко их вверх подкинет
И, рассмеявшись, тут же сгинет,
Добавив дворнику работы.
Потом вдруг загнусит фаготом,
 
 
Перепугав зверюшек, птичек…
Задует вечер, словно спичку…
А утром инею позволит
Принарядить и лес, и поле.
 

 
Был серым и невзрачным день осенний,
Но к ночи осенило синью, сенью…
И миг короткий сумерек туманных
Наш двор, и сад, и грустную поляну
 
 
Окрасил синим ярко, щедро, густо…
Пусть ненадолго… И котёнок грустный,
Продрогший, к нам прибившийся нежданно,
Стал дорогим, любимым и желанным…
 

 
Уж стало золко вечерами,
Туман крадётся над рекой…
Из листьев выстланный коврами,
Спит берег этот… и другой…
 
 
Чтоб не тревожить их, я тихо
Замру у самой у воды.
Прости мне, осень, эту прихоть —
Средь тишины и красоты
 
 
Побыть своей, родной частицей,
Впитать в себя покой и свет…
Стихотворение родится
На думы грустные в ответ…
 

Ирина Шульгина

Композитор, поэтесса, певица, преподаватель вокала.

Заслуженный работник культуры Красноярского края. Солистка государственного филармонического ансамбля «КрасА». Руководитель семейного ансамбля «Сёстры».

Почётный деятель литературы и искусства Международной Академии ЛИК (Германия). Академик Международной Академии развития литературы и искусства (Канада). Академик Петровской Академии наук и искусств (Санкт-Петербург).

Обладатель ордена «За заслуги в литературе и искусстве» и общественной медали «За труды в просвещении, культуре, искусстве и литературе». Факелоносец Универсиады – 2019.

Гран-при Международного конкурса во Франции и обладатель медали «За вклад в дружбу между народами». Победитель Национальной премии за добро в искусстве «На благо мира». Финалистка Международной литературной премии Мира и лауреат литературно-музыкальной международной премии имени Шарля Азнавура. Номинант премии имени Антуана де Сент-Экзюпери и В. Набокова.

Написано более 300 песен в разных жанрах, гимны. Автор проектов: мюзикл «Ночное кафе» и фолк-мюзикл Сибирский сказ «Вера, Надежда, Любовь».

 
Я на утренней на зóре
Выйду к чистому ручью.
Наберу воды в ладони,
Все поляны окроплю.
 
 
Босиком по чистым росам,
Словно ветер, пролечу.
Заплету я солнцу косы
И зажгу зари свечу.
 
 
Соберу ромашки в поле,
Незабудки соберу.
Отпущу печаль на волю —
Пусть трепещет на ветру.
 
 
Дай мне силы, ветер вольный,
Света – солнышко-душа!
Хорошо наше приволье,
И я, девка, хороша!
 
 
Разливайся, моя песня,
По озёрам и прудам,
По тропинкам тонким вейся
Да по нежным по цветам.
 
 
Пусть услышит друг мой милый
И подхватит песнь мою.
Как же я его любила,
Так же я его люблю!
 

26 апреля 2010 года

 
Голова твоя, головушка,
Ой ты, светла голова.
Ох, душа моя, лебёдушка,
Твои крылья – кружева.
 
 
Что грустишь, о чём печалишься,
Отражая грусть в реке?
Милый друг с тобой прощается,
Растворяясь вдалеке.
 
 
Сколько ждать, пока не ведая,
Сколько зим и сколько лет?
Зарастает место светлое
От печали да от бед.
 
 
Уплыла душа-лебёдушка
От кручины, от тоски,
Подняла свою головушку
Всем печалям вопреки.
 
 
Да свила уютно гнёздышко,
Ой, на чистом на пруду,
Родила малых лебёдушек,
Каких не было в роду.
 
 
Так светлы её красавицы,
Словно лебедь-матушка.
Так верны и силой славятся,
Как и лебедь-батюшка.
 
 
Голова твоя, головушка,
Ой ты, светла голова.
Ты дождись его, лебёдушка,
Как я милого ждала!
 

27 марта 2010 года

 
Мы счастья достойны, и, в сердце храня,
Быть может, и ты, а быть может, и я
Навстречу друг другу пойдём.
И всё же я верю, поймём,
Что мы любим, мы любим!
 
 
А чувства, как ласковых роз лепестки,
И шепчут, и шепчут они о любви.
И трепетный их аромат
Всё манит и манит туда,
Где так любят, мы любим!
 
 
Ах, как продлить нам минуты эти!
Миг, когда мир, словно три весны.
Может быть, там, на другой планете,
Вещие нам приснятся сны.
 
 
Посланник любви, неутомимый Амур,
Откроет секрет чудо-слова «лямур».
И огненных стрел острее,
Так сердце пронзают моё,
Я с любовью, мы любим!
 
 
В десятый, и в сотый, и в тысячный раз
Увижу я свет твоих ласковых глаз,
И сердце забьётся моё,
И сердце забьётся твоё —
Это счастье, мы любим!
 

Весна 2016 года

Елена Щербакова

Член Академии российской литературы, МГО Союза писателей России, награждена семью медалями (юбилейная медаль им. М. Ю. Лермонтова; юбилейная медаль «60 лет Союзу писателей России»; медаль за литературный вклад им. Н. П. Огарева; три памятных медали участника Всесоюзного литературного конкурса «Герои Великой Победы», медаль им. М. Басё).

Автор издала более пятидесяти книг, в которые вошли новеллы, очерки, рассказы о севере, сказы, сказки, лирика и пьесы, а также биографические и литературные дневники. Публиковалась в альманахах, журналах, газетах. Переводилась на английский, японский, польский, болгарский, французский, арабский и греческий языки. Издатель произведений И. С. Тургенева и Ж. Верна.

Картина бесчисленных незабудок напоминала погибших, замерзших под снегом воинов. Казалось, будто остановилось время, забыло прежнее совершенство, чтобы это ушедшее навечно хранилось где-то в сердцах под песком и снегом, пересыпалось в мелкие, почти неуловимые точки, угольки, оставшиеся от погибших, чтобы потом опять возродилась песня жизни и зацвели скромные её цветы. Голубые незабудки казались холодными, как снег, и девственно-чистыми, будто зимнее масло, масло зимы, которое подтаивало для зимнего дворца, что окружал ров с водой.

Холодные незабудки раньше трепетали под окном, словно сами хотели нарисовать картину для чеканки или заманивали богатыря в кольчуге. И от лёгкого трепета было как-то ледянисто, словно из пышного букета вырастал снежный ком для снеговика. Может, прибегут дети и слепят его. Но где они? Их сейчас нет. Глаза застыли, как покрылись линзами, и не встречали никаких детей. Запах незабудок уходил, точно в туман, что превращался в стужу. И глазам было больно. Так закрывались деревянные ставни окон. И всем казалось, что целый город спит, и сам спишь, как малое дитя.

Вот и снег в саду на цветах, которые прежде сверкали солнечным маслом, схватился теперь этим потаённым зимним маслом. Зимнее масло! Зимнее масло. Оно застывало на окнах, на деревьях, на крышах домов, очаровывало, восхищало, манило, но прикоснись к нему – и будет холодно, попробуй возьми – не унесёшь, растает, попробуй обрисуй – и узнаешь, что оно – это старый художник и рисует давно раньше тебя. И цена этого зимнего масла суровая и жёсткая. Этот художник зол, коварен, жесток, взять такую снежную глыбу и отскоблить не просто. Так трещит дерево, лопается стекло. Холод разрушителен, как и огонь.

Вот они летят – лёгкие, крохотные, беленькие снежинки зимнего масла. Как их много! Набери чайную ложечку зимнего масла. Рука неудобно изгибается, неестественно заносится в сторону, куда-то в бок, ей больно. С трудом, что лицо принимает ужасную гримасу от крика или возгласа, рука отскабливает порцию чайной ложки… и комок, будто горечь, не знаешь, к чему его теперь применить. К чугунной сковородке или к белому кусочку хлеба, тоненькому, как шапочка первого снега на перилах у крыльца дома. Пахнет воздушным, будто аэростат поднимается высоко в небо, всё выше и выше, почти в космос. И вдруг из-за белой и широкой арки, большущий, как воздушный проём, вышел седой немец, совсем старец и посмотрел на свет зимнего масла светло-серыми глазами.