Текст книги "В общем, все умерли. Рассказы"

Заяц для Дашеньки

Заяц сидел на прилавке и ждал. Он понимал, что никто его не купит. Кому он нужен такой? Нелепо розовый, отвратительно синтетический, да еще и музыкальный. Если прикоснуться к красному пластмассовому сердечку на лапе, заяц запоет сопливым голосом простуженного ребенка с цинковым ведром на голове.

Модных авторских мишек из шерсти альпийских коз раскупали сразу же и даже записывались в очередь. Долговязых тряпичных ангелов тоже разбирали. Один розовый заяц всё сидел и ждал, ждал…

На него прилепили красную бумажку, сообщающую о скидке. Потом еще одну. Это не помогало.

Заяц сидел и фантазировал о том, как его купят для какой-нибудь маленькой девочки. Может, она будет из бедной семьи, и он окажется ее первой и единственной игрушкой? Он ведь теперь самый дешевый во всем магазине. Доступное, почти бесплатное детское счастье. Батарейки скоро сядут, заткнув навеки неизвестного китайца, напевающего дурацкую мелодию. Кислотный мех чуть смягчится, потускнеет, перестанет быть таким вырвиглазным, поучаствовав в детских играх. Заяц станет такой же залюбленной игрушкой, как и все эксклюзивные медведи, которых торопятся купить своим детям люди побогаче. Девочка будет брать его с собой на прогулки, кормить супом из одуванчиков, лепить пластырь на воображаемые раны, оставляя на розовом мехе следы своей заботы…

Зайца посадили рядом с банкой леденцов возле кассы и перестали обновлять ценник. По вечерам лучи закатного солнца задевали пыльный розовый мех, выжигая на нем буроватые пятна. Заяц подумал, что хотя бы солнце его любит.

Но наступила осень, и солнце почти перестало появляться.

В один из таких пасмурных дней в магазин пришла женщина и купила зайца.

Сначала она хотела просто расплатиться за покупку, но потянулась за сдачей, задела красное сердечко и вдруг разглядела гнусаво запевшего зайца. Посмотрела на ценник, вернула сдачу:

– Зайца тоже пробейте, пожалуйста.

Сердце зайца (не красное, а другое, настоящее) замерло от радости. Неужели правда? Не может быть. А вдруг передумает?

Женщина не передумала. Она положила зайца в пакет и вышла на улицу. Заяц ничего не видел, но чувствовал, как щекочет мех холодный осенний воздух.

Сев на скамейку у автобусной остановки, женщина вдруг заговорила с зайцем:

– Я тебя отнесу к моей дочке, будешь ей песенки петь. Ты так замечательно поешь, зайка…

Заяц покраснел бы от смущения, если бы мог. А женщина продолжала:

– Ее зовут Дашенька. Ты ей очень понравишься.

Голос у женщины был хороший, немного дрожащий, как будто от волнения. Заяц осмотрел скромные покупки в пакете и заключил, что женщина наверняка бедная. Может быть, из-за опрометчивой покупки семье придется жить впроголодь, но зато у девочки Дашеньки будет друг. Удивительно ли, что голос женщины дрожит?

Заяц очень захотел подбодрить женщину, но не знал как.

Женщина сунула в пакет руку и погладила зайца по ушам. Заяц сосредоточился и послал ей заряд тепла. Кажется, женщина его почувствовала. Вздрогнула, замерла, потом погладила его снова.

А потом был тряский полупустой автобус. Женщина всё говорила с зайцем и рассказывала ему о Дашеньке. Заяц слушал внимательно, стараясь представить свою маленькую хозяйку. О, он будет самым верным ее другом, он будет дарить ей тепло и радость, вечно благодаря за то, что она наполнила смыслом его плюшевую жизнь… Заяц захлебывался от восторга.

Наконец приехали. Женщина вышла и понесла пакет, приговаривая:

– Ну вот, зайка, уже скоро, почти пришли… Скоро, скоро придем, тут недалеко.

И уже не зайцу:

– Здравствуй, милая. Здравствуй, моя хорошая. Как ты тут, Дашенька? Я тебе гостинцев принесла. И вот…

Женщина достала зайца, и он замер под взглядом огромных карих глаз Дашеньки, растерялся. Женщина коснулась красного сердечка, и заяц машинально запел.

Он продолжал петь, стоя лицом к Дашеньке, и даже не заметил, как женщина ушла. Что-то случилось с механизмом, и песенка не прекратилась, а всё шла и шла по кругу. Потом сели батарейки. А заяц всё стоял.

Стемнело. Заяц ощущал, как пропитывается тяжелой осенней влагой мех, и всё напевал про себя глупую песенку, надеясь, что маленькая хозяйка ее слышит. И отдавал, отдавал тепло, подаренное закатным солнцем. Теперь-то он понимал, почему оно так усердно грело его…

На могиле Дашеньки было сыро и холодно, но он никуда не ушел бы, даже если бы мог. Он ведь теперь ее заяц.

Чужой груз

Денис взял с прилавка пачку старых открыток и фотографий для себя и несколько браслетов с подвесками – маме. Она любит, чтобы на руке что-нибудь гремело и звенело. Постоянный аккомпанемент свел бы его с ума, а маме вот ничего, нравится.

Передав продавцу деньги, Денис на секунду расслабился – и тут же перед глазами возникла всё та же пронзительная, никак не желающая сглаживаться картина. Может, и ему пора завести пару гремучих браслетов, чтобы ни на секунду не отвлекаться от реальности?

– Молодой человек, хотите, погадаю? – вежливо спросила вынырнувшая из-за угла женщина неопределенной наружности.

Денис с готовностью протянул ей руку. Ну и пусть нельзя связываться, ну и пусть обманет, даже если деньги выманит – тоже пускай. Гадалка уже выдернула его из пучины воспоминаний, и Денис поспешно принял ее помощь, захлопнул за собой невидимую дверь, полностью переключил внимание.

Гадалка коснулась его ладони согнутым пальцем, вздрогнула. «Сейчас скажет, что на мне сглаз, и будет снимать за деньги,» – подумал Денис.

Гадалка помолчала, по-куриному дергая шеей. Наконец глухо произнесла:

– Не неси чужой груз.

И ушла, даже не заикнувшись об оплате.

Несколько минут Денис просто стоял, ни о чем не думая. Внутри было совершенно пусто, даже назойливое воспоминание не терзало его. Потом сознание вернулось. Денис проверил карманы, но всё было на месте. И из пакета с покупками тоже ничего не пропало. Вот это уже озадачивало. Понятно, что гадалка увидела отсутствие душевного равновесия и уязвимость, воспользовалась этим, загипнотизировала… Но зачем? Может, он в минуту беспамятства подписал какую-нибудь бумагу, передав ей всё имущество? Да нет, глупости.

Денис побрел домой.

Вручил браслеты матери, открытки закинул на этажерку. Покупки не радовали. «Не неси чужой груз,» – повторял голос гадалки.

Денис закрыл глаза и отдался воспоминанию. Бесконечно долго сидел он тогда у обочины, держа на руках изломанное тельце. Телефон никак не мог поймать сеть, машин не было. Дурацкая, неправдоподобная ситуация. И безвыходная. Когда наконец подъехал трактор, агония уже давно прекратилась. Денис этому даже обрадовался. Разве можно жить с расплющенной головой и грудной клеткой? Если бы девочку удалось спасти, это было бы страшнее смерти.

«Не неси чужой груз».

Вдвоем с трактористом они дозвонились наконец до полиции и «скорой» – мобильный заработал за пригорком в паре километров. Помогли погрузить в приехавшую машину тело и искореженный велосипед. Денис рассказал, как шел с автобуса к дачному поселку и увидел сбитую девочку на обочине.

«Не неси чужой груз».

Ему сказали, что девочку все равно было бы невозможно спасти. Даже если бы удалось позвонить сразу. С такими травмами не живут.

«Не неси чужой груз».

Денис никому не сказал о мучительной агонии, сотрясавшей тело в первые минуты. Не нашел слов.

Машину, сбившую маленькую велосипедистку, искали, но пока не нашли. А сцена ее смерти всё стояла перед глазами Дениса.

Чужой груз. Не это ли имела в виду гадалка? Денис поступил правильно. Он остался, не побежал за помощью, а остался с умирающей девочкой. Она всё равно умирала. И умерла у него на руках, а не на холодной земле. Она была не одна.

Надо рассказать. Найти родителей девочки и рассказать им о том, как она умерла. Пусть все знают, что он поступил хорошо, правильно. Может, тогда воспоминание перестанет терзать его.

Денис решил пока об этом не думать. Он пошел на кухню, где хозяйничала мать. Она заваривала чай, звеня новыми браслетами, и Денис снова поймал себя на мысли, что ему тоже необходим такой внешний раздражитель.

Хорошо, что мама дома. Можно отвлечься, поболтать с ней о всякой ерунде, слушая перезвон браслетов…

Отвлечься не получилось. На столе лежала свежая газета, раскрытая на статье о погибшей девочке. Денис впервые увидел ее лицо, каким оно было до наезда. Не бесформенное месиво с зубами наружу, а обычное лицо некрасивой, но жизнерадостной девочки. Челка, визуально удлиняющая и без того длинный нос, маленькие, слишком близко и глубоко посаженные глаза, тонкие губы, растянутые в улыбке.

Нужно всё рассказать. Семье девочки необходимо знать, чтобы жить дальше. А Денису необходимо сбросить с себя чужой груз. Он ведь сделал всё возможное, он не виноват, что именно он оказался рядом.

Сначала Денис хотел написать в газету. Просто изложить свою историю, описать события максимально точно. Но сразу же понял, что это было бы неправильно. Нужно рассказать лично.

И Денис принялся за дело, не позволяя звону браслетов остановить себя.

Адрес семьи нашелся быстро, но Дениса вдруг одолели сомнения. Как им сказать? Вдруг решат, что это он виноват?

Денис присел на край кровати, рассматривая свои сокровища: жестяные автомобили, ряды солдатиков, альбомы с открытками. Как нелепо… Вот он, взрослый человек, до сих пор играющий в игрушки. Он так и будет покупать себе машинки, пока не умрет от старости в своей кровати. А вот – девочка. Настя, ее звали Настя. Вот всё, что осталось от нее.

Память услужливо включила навеки закольцованный ролик с судорогами и смертью. Денис представил, как его впустят в дом, отведут в комнату Насти, чтобы он смог увидеть игрушки, которыми больше никто не играет. А вот интересно, где сейчас бывшие хозяева его антикварных солдатиков и машинок?

Денис задумался, не выпить ли для храбрости. Нализаться, а потом пойти к родным Насти и выплеснуть на них весь ужас последних дней. Пусть забирают себе эти воспоминания, она ему чужая, за что ему эта боль?

Нет, пить нельзя. Это будет неправильно.

Денис встал и направился к двери.

Мать не заметила его ухода.

Смеркалось, улица искрилась мелкими каплями дождя, смешанного с туманом. Идти было всё тяжелее. Денис понимал, что он несет и без того разоренной семье.

«Не неси чужой груз».

Надо отдать им это чужое, случайно попавшее к нему. Это их дочь, пусть и память о ее последних минутах останется с ними.

Денис убеждал себя, что это – единственный способ перевернуть страницу. Когда он им расскажет, Настя перестанет терзать его.

Звонка не было, пришлось стучать.

Открыла женщина, и несколько секунд они просто молча смотрели друг на друга.

– Это я нашел Настю, – наконец сказал Денис.

Женщина кивнула и так и осталась стоять, опустив голову и прикусив ладонь. Денис понял, что она плачет, и поспешно продолжал:

– Я поднял ее с земли, но…

Женщина часто закивала опущенной головой.

«Скорее всего, мгновенная смерть,» – говорил врач, осматривая тело. И Денис не опроверг тогда его слов.

Глядя на женщину, Денис почувствовал, как пережитое отступает. Он ошибался, думая, что ничего не может сделать для погибшей девочки.

– Скорее всего, мгновенная смерть, – повторил он женщине. – Колесо велосипеда еще крутилось, а она уже не дышала, когда я подошел. Мне очень жаль…

Снова выйдя на улицу, Денис ощутил себя пионером, помогающим старушке дотащить до дома авоську. В конце концов, что плохого в том, чтобы нести чужой груз, если тебе это по силам?

Приглашение

– Du kom aldrig, – прошелестел голос.

Денис пытался запомнить незнакомые слова, но сон испарился, унося их с собой. Проснувшись, Денис забыл почти всё, кроме собственного смятения.

– Снова этот сон, – пожаловался он матери.

Мать прищурилась:

– Про рыжую?

– Кажется. Не пойму, это она говорит или нет. Слова как будто со стороны приходят, а она просто смотрит.

– Что говорит-то?

– Не помню.

На следующий день мать вручила Денису ловца снов. Он скривился, но позволил ей повесить талисман над кроватью.

– Попадется в сети твоя рыжая, вот увидишь, – уверенно сказала мать.

И она попалась. Ночью Денис вскочил, схватил телефон и несколько раз повторил, нажав на кнопку записи:

– Du kom aldrig. Du kom aldrig.

Утром он забил предложение в переводчик и получил невразумительный ответ: «Ты никогда не пришел».

Мать, с энтузиазмом следившая за процессом, тут же объявила:

– Звоним Кассандре Львовне.

– Зачем?

– Как – зачем? Написано же, что это шведский, а у Кассандры Львовны муж со скандинавскими языками работает. Пусть переведет как следует.

Кассандра Львовна и ее муж Толик пришли в гости, похлюпали чаем, а потом Толику подсунули послание рыжей из сна.

– «Ты так и не пришел», – сообщил Толик.

Денис с матерью переглянулись. Про сон они ничего не рассказали.

Когда гости ушли, Денис попытался было сбежать к себе, но мать не пустила.

– Это наверняка из кино. Насмотрелся своих Бергманов, а подсознание запомнило. Не бери в голову, – уверенно говорила она.

Денис кивал и соглашался, но в глубине души не верил. Какой же фильм вот так плотно засядет в мозгу?

Сон повторялся почти каждую ночь. Теперь, из-за ловца снов или по какой-то другой причине, Денис запоминал всё больше подробностей. Он попытался было зазубрить терзающий его вопрос, но во сне никак не мог правильно произнести слова, а то и вовсе начинал говорить с рыжей по-английски. Она не понимала и не отвечала, продолжая твердить:

– Du kom aldrig. Du kom aldrig.

Денис злился. Вот ведь заклинило ее! Не пришел и не пришел. Куда он должен был прийти?

Вспомнились классические сюжеты страшилок. Может, рыжая ждала его на свидание и умерла? Да ну, какое там… Не знает он лично ни одного живого иностранца и уж тем более не встречался с рыжей шведкой. А может, она была тайно влюблена? Ходила за ним по пятам, надеялась, ждала – да так и померла… Это почему-то показалось Денису еще менее вероятным, чем предположение, будто призраки существуют. Глупости какие.

Отгадка не находилась. Денис попытался обо всём забыть и снял ловца снов, но это не помогло. Теперь во сне пришло знание, что рыжую зовут Сигне. А еще Денис абсолютно точно знал, что она всё же умерла.

Мертвая Сигне. Мертвая Сигне. Слова пульсировали в голове, пока Денис шагал на набережную. Зачем – он и сам не знал. Покой совершенно покинул его, рыжая, которую он невольно подвел, завладела мыслями и не позволяла отвлечься. «Ты не пришел, не пришел,» – твердил Денис сам себе. А рыжая вторила: «Du kom aldrig».

На набережной было людно. Погода стояла хорошая, кто-то играл на аккордеоне, по газону кружились танцующие пенсионеры. Денис вдруг понял, что сейчас откуда-то из толпы вынырнет Сигне, живая, вопреки сну, еще более рыжая, невыносимо сверкающая на солнце. Он мысленно повторял фразу, переведенную гуглом: «Jag har kommit». Надо было спросить у Толика, правильно ли это. Но плевать, если даже грамматика хромает. Суть она поймет: «Я пришел».

В это время мать Дениса протирала пыль в его комнате. Она бережно приподнимала старые жестяные автомобили, обмахивала их метелкой и ставила на место. Посреди последней полки она зацепилась браслетом за ручку торчащего из-за книг пакета и чуть не смела на пол целый взвод оловянных солдатиков. Убедившись, что этажерка всё же не обрушилась, мать осторожно извлекла пакет. Внутри лежали старые фотографии и открытки. Портреты серьезных детей и мрачных взрослых, картинки с кошками и куклами, а вот – что-то другое, непонятное. Белая карточка, датированная 1900-м годом. Прямоугольник из тонкого картона с вытисненными по краю узорами и надписью на непонятном языке. Слово, написанное огромными буквами посреди карточки, жгло глаза: «SIGNES». Вот откуда Денис взял это имя! И язык, конечно же, шведский. Нет, того самого «Du kom aldrig» на карточке не было, зато было другое…

Мать набрала номер.

– Толик, выручай. Вот это по-шведски? «Анмодас атт мед эдер нарваро хедра…»

Толик явственно поморщился на том конце провода, но подтвердил:

– Да. Означает что-то вроде «Приглашаем почтить своим присутствием…»

– Хорошо, а «Сигнес беграфнингс-акт»?

– «Похороны Сигне».

Трубка упала на пол.

Возле набережной Денис кинулся в радостный вихрь аккордеона и весны. Он представил, как будет гулять по городу со своей рыжеволосой шведкой, стряхивая с ее волос розоватые цветы абрикоса. Ему даже показалось, что он уже видит ее.

До гуляющих оставалось всего ничего, только перейти одну дорогу.

Автобус взвизгнул тормозами, и Денис, оказавшийся вдруг лицом к небу, недоуменно повернул голову, уже и не ощущая ее своей. Мимо проплыло рыжеволосое видение, показавшееся Денису сначала девушкой, а потом – монстром.

– Сигне, – прохрипел Денис, тщетно пытаясь вспомнить тщательно вызубренное предложение. Но тут же понял, что это не она. Он смотрел на рекламу, напечатанную на боку сбившего его автобуса. И изображен на ней был не монстр и не призрак, а просто эльф.

– Jag kom aldrig, – обреченно сказал Денис.

Что-то теплое стекло с виска на лоб, и в этом прикосновении Денису почудилось прощение и прощание.

Разоренное гнездо

Рома остановился и сорвал травинку. Тонкая, гибкая, если постараться, из нее наверняка можно сплести крошечную корзинку. Или хоть садовую мебель, она покрупнее… Вообще-то Рома мечтал о самых миниатюрных деталях: соломенной шляпе, лаптях, хлебнице в виде выгнувшего шею лебедя. Но он понимал, что никогда не достигнет таких высот. Придется довольствоваться имитацией, вылепленной из глины.

Начало увлечения было вполне невинным. Однажды Рома, привычно прячась под столом во время взрослого праздника, взял с собой оранжевый пластилин. Сначала вылепилась колбаска, потом свернулась в кольцо, которое расплющилось в по-прежнему замкнутую ленту, а уж лента возжелала висеть на длинной ноге шурупа, удерживавшего основание столешницы. И Рома увидел, как внутри этого импровизированного колеса весело бежит белка.

Место было очень вдохновляющим. Стол стоял в углу, а с одного из свободных краев к нему плотно примыкал топчан, так что выходила комната с тремя полноценными стенами, полом и потолком. Кроме того, стол и топчан обладали прекрасными перекладинами, где можно было выстраивать целые ряды пластилиновых фигурок.

Этим Рома и занимался до тех самых пор, пока топчан однажды не передвинули. Тут же посыпались на пол и были расплющены тапками люди, звери и птицы вместе со своими предметами быта, поднялась суматоха, обнаружились отвратительные разноцветно-жирные пятна, оставленные на необработанном дереве топчана…

Когда всё закончилось, Рома долго еще не решался вернуться на место преступления. Он плакал, и взрослые частично верно считали, что Рома осознает свою вину. Он осознавал, но оплакивал вовсе не погубленный топчан.

Пластилин Роме больше не давали.

Надежда вновь забрезжила весной, когда Рома обнаружил, что плодовые прутики яблонь похожи на космонавтов в скафандрах. Таких прутиков на земле было огромное множество, и Рома стал собирать их в спичечный коробок. Вскоре космонавты потребовали себе ракету. Так Рома обустроил первый интерьер в спичечном коробке.

Ракета была простенькая, серебристая снаружи и внутри (к счастью, случился день рождения с прилагающейся шоколадкой). Но в процессе Рома вдруг понял, сколько возможностей хранит в себе каждый коробок. Раздобыть их легко, хранить в ящике стола, не привлекая внимания, тоже…

Сейчас Рома работал над девятым «комнатным» коробком. У него уже были ванная, кухня, гостиная, чердак, прихожая, двухкомнатный гараж и спальня, а теперь пришел черед веранды. Иногда Рома полностью вынимал из коробков все ящики и строил из них один большой дом. Иногда отвлекался на предыдущие проекты: набитую космонавтами ракету, сорочье гнездо (коробок, выстланный тонкой соломой и заполненный блестящими сокровищами), кошкин дом (скромно декорированный клетчатой шерстяной тканью и ватой коробок, в котором хранилась удивительной красоты фарфоровая кошка размером с монетку).

Веранда строилась долго. Рома становился всё требовательнее к себе, хотел тонких и изящных деталей. Пальцы постепенно привыкли к масштабам, а если всё равно не справлялись, в ход шли иголки и булавки. Веранда была задумана деревянной, поэтому стены, пол и потолок Рома выложил расщепленными спичками. И даже нарисовал на концах каждой такой доски по гвоздику. Сначала гвозди вышли слишком грубыми, и пришлось всё переделывать. Потом соскользнуло лезвие, оставляя глубокий порез на большом пальце. Пришлось прерваться на целую неделю. Потом Роме захотелось настоящую лампу, но даже лампочка от новогодней гирлянды оказалась слишком огромной, и он с сожалением забросил свою затею, слепив вместо этого свечи из парафина, соскобленного с куска сыра. Тем же парафином он облил вылепленную из глины миниатюрную сырную головку и даже остался ею доволен. Готовый сыр он надрезал лезвием, булавкой наковырял в нем швейцарских дырок, поджелтил гуашью…

Шагая домой, Рома вдруг понял, что может сделать соломенную шляпу. Может! Он вылепит каркас из глины, потом возьмет швейные нитки, окунет их в клей, выложит спиралью, покрывая весь каркас… Не забыть бы его смазать кремом или вазелином, чтобы потом легко было снимать. И нитки-то можно взять белые, а потом покрасить в подходящий цвет. А еще можно будет приклеить по краю тульи черную ленту из нитки потолще. Потренироваться на шляпе, а потом и лапти получатся. И с хлебницей уж как-нибудь выйдет…

Со счастливой улыбкой Рома распахнул дверь и вбежал в комнату.

Письменный стол, обычно заставленный всевозможными книгами, тетрадями и пузырьками с клеем и красками, заляпанный и захламленный, пустовал. Зеленовато-коричневый, сияющий внезапной чистотой и разорением.

Рома кинулся выдвигать ящики. В первом – книги, во втором – тетради, в третьем – ручки и карандаши. И всё.

– Хоть бы спасибо сказал, – проворчала за его спиной бабушка. – Три мешка мусора выгребла, сам-то ни за что не приберешь, не допросишься…

Рома кинулся было к помойному ведру, но бабушка продолжала:

– Всё в печку выкинула, все коробки. Как полыхнуло-то, ужас… А если бы они у тебя тут загорелись? Вот верно говорят, спички детям не игрушка.