Текст книги "Убийство номер двадцать"

Глава 20

Элайджа прикидывает в руке увесистую фигуру. Переставляет короля на другую клетку на доске, затем убирает пальцы, завершая ход. Ему нравится все, что связано с шахматами. Чувство цельности деревянных фигур. Их замысловатые движения. Тот момент, когда задуманный план уже практически реализован и ты знаешь, что всего три хода – и вот тебе шах и мат.

Он терпеть не может проигрывать, но все равно играет против самого себя. Быстро принимает решения, выступает то за белых, то за черных, даже не потрудившись перевернуть доску. В комнате вокруг него суета – вдруг вспыхивает спор, слышатся удары, вмешиваются надзиратели, – но он к этому давно привык. Ритм тюрьмы – как биение сердца.

Чувствует, как кто-то похлопывает его по плечу. Один из охранников стоит у него за спиной.

– Кто выигрывает, док? – интересуется он.

– Я, конечно. Не хочешь присоединиться? Какой там у нас счет? Двенадцать – один?

Охранник улыбается. Он знает, что Элайджа просто позволил ему победить. Всего один раз.

– Не сегодня. Мы получили запрос на посещение. Я знаю, что шеф не станет возражать, но хотел сначала обсудить это с вами.

Элайджа заинтересованно приподнимает бровь.

– Это из полиции. Старший детектив-инспектор Адам Бишоп.

Элайджа опять отводит взгляд. Ничего неожиданного. Но это и не тот человек, который ему нужен. Пока что.

– Отошлите его, – отвечает он.

Охранник явно удивлен, но согласно кивает и оставляет Элайджу продолжать игру. Тот выдвигает черного ферзя вперед.

– Шах, – шепчет он, снимая с доски еще одну фигуру.

Глава 21

Ночью Ромилли спала плохо. Сны про тьму и металл, крики и мольбы о помощи… Она ежечасно заставляла себя просыпаться, глядя на звезды, проецируемые на потолок, и ощущая близкое тепло своего бойфренда, лежащего с ней в постели.

На работе Ром сказалась больной. Ее младшие коллеги вполне со всем управятся – она на телефоне, случись вдруг что. И вот теперь совершено еще одно убийство… Ромилли колеблется, но не может удержаться, чтобы не позвонить Адаму. Отвечает тот коротко и отрывисто – Адам по-прежнему не хочет, чтобы она лезла в это дело.

Когда они только познакомились, она немало удивилась, когда он рассказал ей, чем зарабатывает на жизнь. Что Адам – сотрудник уголовного розыска.

«Да, – сказал он тогда, пожимая плечами. – Убийства и все такое».

Ромилли просто не могла себе представить, как этот человек – как этот мужчина, который излил ей свою душу и чей нервный смех, как она поняла, скрывал целую массу слабостей – мог, не дрогнув, управляться с самыми жестокими преступлениями. В Адаме было что-то такое, к чему ее с самого начала тянуло. Ей нравился звук его голоса – чуть картавого, переходящего в хрипловатый кудахтающий смешок, когда ему что-то нравилось. И он слушал ее, подперев голову рукой, согнув ногу и выставив перед собой колено. Она поняла, чем было это воздетое вверх колено, – чем-то вроде щита. И потом оно медленно и неохотно опускалось. Физическое проявление ментального барьера.

Их помолвка была короткой, а свадьба скромной, но это и к лучшему. Ни один из них не был близок со своими родственниками, и они решили, что пары-тройки друзей вполне хватит. И они были по-настоящему влюблены друг в друга. Ромилли хорошо помнит те первые два-три года. Они вдвоем против всего мира.

После развода ей удалось установить некоторую дистанцию между ними. Всякий раз, когда они пытались оставаться друзьями или даже наскрести некое подобие цивилизованных отношений, все с оглушительным треском разваливалось, сея хаос среди окружающих их людей. Самая близкая к ним пара, Джейми и Пиппа, частенько принимала на себя основной удар.

«Я не собираюсь принимать чью-либо сторону, но…» – не раз говаривала Пиппа. Похоже, женская солидарность затмевала для нее все остальное. Даже несмотря на то, что сделала Ромилли.

А Джейми приходилось сохранять верность Адаму. В конце концов, Адам – его непосредственный руководитель. Они каждый день вместе. Адам однажды попытался объяснить это, употребив слово «братство». Связь, создаваемую средой, в которой они работают. Если ты не из полиции, то никогда не постигнешь этого. «Тебе этого не понять» – вот каким было его невысказанное послание.

Но теперь она здесь. Сбоку припека, но мозг все равно втягивает ее в эти жестокие убийства. Серийный убийца: она знает о таких – но лишь о том, что произошло после. Как тут можно помочь? Она ведь пыталась убедить его. Пожалуй, и впрямь стоит отойти в сторонку. Особенно учитывая ночные кошмары.

Ромилли видела выражение лица Фила за завтраком – озабоченность с оттенком враждебности. Он не может понять, почему ей просто не выбросить все это из головы. Но что бы там ни говорил Адам, она по-прежнему верит, что эти события взаимосвязаны. Слишком уж большое совпадение, чтобы не быть правдой.

Ромилли знает, что может сказать Фил: «Лучше держись от всего этого подальше». Но она не может – по причинам, которых ему никогда не понять.

Он ушел на работу, целомудренно чмокнув ее в щеку. Ей хотелось броситься вдогонку, извиниться, но за что тут извиняться? За то, что пообщалась со своим бывшим мужем? Влезла в дело, не имеющее к ней никакого отношения? Он должен доверять ей, думает Ромилли, вызывая в себе волну праведного гнева, хотя в глубине души понимает, что дело вовсе не в этом. Он беспокоится за нее, вот и всё.

Но она не может останавливаться. И не станет.

Что-то притягивает ее к себе. Что-то, от чего в горле появляется кислый привкус. Что-то, что, как она знает, вредно для нее, но она все равно продолжает это употреблять. Как дешевое белое вино. Как жирный кебаб на ночь глядя.

Как чувство вины из давно минувших времен.

Даже целиком погрузившись во все эти свои размышления, Ромилли слышит стук крышки почтового ящика, в который опускается почта. Это хороший способ отвлечься, и она идет в прихожую, чтобы забрать ее. Все как обычно: каталоги одежных компаний, которыми она годами не пользовалась, счета, требующие оплаты… И еще один белый конверт.

Она вертит его в руке, и ощущение медленного погружения во что-то вязкое пробирается от живота к самым кончикам пальцев. На лицевой стороне черными заглавными буквами написаны ее имя и адрес. Почерк она не узнает, но штамп в правом верхнем углу распознается безошибочно: «Тюрьма Ее Величества Белмарш».

Руки у нее начинают дрожать. Она кладет конверт на стол, но, не в силах отвести от него глаз, опять берет в руки. Несмотря на то что это всего лишь бумага и клей, на ощупь он горячий. Словно заряженный чем-то не от мира сего.

Фил посоветовал бы ей подождать, пока он не вернется домой, чтобы открыть его вместе. Адам велел бы разорвать это письмо на мелкие клочки – вечно предпочитающий избегать и уклоняться.

Но Ромилли не может этого сделать. Что сказала бы доктор Джонс? «Теперь уже не в его власти причинить вам хоть какой-то вред».

Дрожащими пальцами она вскрывает конверт. Внутри – два маленьких листка бумаги. Первый – газетная вырезка, и Ром узнает ее. Новость с первой полосы «Сан», освещающей убийства единственным известным ей способом – сенсационно-раздутым. Хотя не то чтобы им пришлось особо сильно стараться, учитывая подобное событие. На первой фотографии изображена свалка во всем ее разгроме и убожестве, криминалисты в белых костюмах занимаются своей работой. Главное отличие от прочих фотографий с мест преступлений – это сразу пять отдельных оцеплений, пять одинаковых синих пластиковых шатров. Но вторая использованная в газете фотография удивляет ее. Снимок явно сделан у входа в отдел полиции – на нем Адам, о чем-то беседующий с Джейми. Подпись: «Ведущий дело старший детектив-инспектор Адам Бишоп и один из его коллег». Вырезана газетная статья очень аккуратно. Ровные, прямые края.

При виде второго листка бумаги у нее едва не останавливается сердце.

Грудь сжимается. Ромилли не может дышать. Она падает на колени на пол в прихожей, все еще сжимая записку в руке. Это лист хрустящей белой писчей бумаги, плотной и дорогой. С посланием, написанным авторучкой, черными чернилами – почерком столь же знакомым ей, как ее собственный.

Пять слов, из-за которых зрение туманят слезы. Которые останавливают все ее мысли, оставляя ее враз ослабевшей и задыхающейся.

«Тебе нужно поговорить со мной», – говорится в записке.

Глава 22

На сей раз Адам сворачивается чуть пораньше – в девять вечера. Энергия в штабной комнате заметно рассеялась – слишком многого приходится ждать. Результат вскрытия готов, но нужно дождаться экспертизы обнаруженных на теле волокон. И с этим сраным отпечатком пальца возятся уже не пойми сколько… Ни одной хорошей зацепки, за которую можно было бы ухватиться; всем уже пора отдохнуть. Адам знает, что, если выплывет что-то важное, Мэгги Кларк сразу позвонит ему из лаборатории.

Он кричит над рядами письменных столов:

– Всё, заканчивайте то, чем сейчас занимаетесь, и расходитесь по домам! Повидайтесь с женами, мужьями и детишками. А кто не хочет домой, айда со мной в паб!

Раздаются радостные возгласы. Накидываются пальто и куртки. Как и предполагалось, обладатели жен и детей спешат поскорей убраться, пока Адам не передумал. Джейми стоит у своего стола и ждет.

– Почему не мчишься к своей красавице жене, молодожен? – спрашивает Адам.

– У нее сегодня девичник.

– Значит, придется сделать вид, будто ты все еще молод и свободен, и провести вечерок со мной?

– Вот именно.

Адам смеется.

– Тогда по коням! – кричит он. – Первый заказ – с меня[12]12
  В британских пабах и барах принято заказывать на всех по очереди, даже если компания достаточно большая.


[Закрыть].

* * *

Первый заказ превращается во второй и в третий. Заказывается еда – пицца, чипсы, бургеры… Нездоровая кабацкая закусь под пивко. К одиннадцати остается лишь небольшая кучка самых упорных, включая нового детектива-констебля Элли Куинн. Она явно пьяна – Адам делает себе мысленную пометку в следующий раз уговорить ее ограничиться чем-нибудь безалкогольным.

И не она единственная. Джейми, который убрал уже несколько пинт, полуприсел на столик рядом с Адамом – голова у него едва держится прямо, глаза полузакрыты.

– Она рассказала про тебя Пиппе, – произносит он, проглатывая отдельные слоги. – И в этом все равно что-то есть.

– Если и рассказала, то лишь потому, что ей нравится изводить меня.

– М-может быть, – невнятно произносит Джейми. – Или она все еще любит тебя.

– Сильно в этом сомневаюсь, старина, – говорит Адам, блуждая взглядом по пабу. Остальные детективы ведут себя шумно, в их голосах звучит веселье. Адаму уже приходилось такое видеть – эту тоненькую оболочку нормальности, скрывающую ужас убийств, с которым им приходится иметь дело.

– И когда же ты наконец сподобишься получить детектива-инспектора, Джейми? – спрашивает он, меняя тему. – Простенький экзамен, пара собеседований… Опыта тебе не занимать, так что никаких проблем.

– И оставить тебя? – отзывается тот. – Ты без меня не справишься.

– Верно. Но я постараюсь. – Адам больше, чем следовало бы, зависит от своего лучшего помощника, и это беспокоит его уже и само по себе. Эта необходимость на кого-то опереться, довериться кому-то еще. Он от души хлопает своего друга по спине. – Хотя будет где развернуться, если ты наконец сольешься, это уж точно.

Джейми смеется.

– А теперь, – продолжает Адам, – двигай-ка до дому. И малость протрезвей, пока твоя прелестная новоиспеченная женушка не осознала свою ошибку.

Джейми одним махом допивает последние несколько глотков пива, тяжело ставит стакан на стол и, пошатываясь, выходит из паба, даже не обернувшись на прощание.

Адам тоже прикладывается к своей кружке, глядя ему вслед, и в голове у него мимолетно вспыхивает искорка зависти. Ну и везунчик этот Джейми! Молодая жена, перспектива повышения на горизонте… А может, и дети, полноценная семья. Все, чего Джейми заслуживает. Поскольку тогда в воскресенье Адам ничуть не покривил душой. Джейми – хороший парень. Верный, уравновешенный, надежный. Характеристики, которые Адам никогда не применил бы к самому себе. Бросив взгляд на остальных, он направляется прямиком к барной стойке. Еще пива – а может, даже рюмку-другую. Все что угодно, лишь бы погасить приступ неуверенности в себе, угрожающе притаившийся где-то в самом уголке сознания.

* * *

Время летит, и паб закрывается. Куинн усаживают в такси и отправляют домой. Самые стойкие направляются в какой-то паб с ночной лицензией; Адам чувствует возможность ускользнуть. Он не хочет, чтобы коллеги сопровождали его к месту его следующей остановки. Он пьян, нетвердо стоит на ногах; алкоголь лишь усилил его неуверенность, а не притушил ее. Адам идет по главной улице, ступая давно уже протоптанной дорожкой. Ему нужно отвлечься – вытеснить все эти мысли о Ромилли и своем погибшем браке из головы. И если он этого хочет, то этот бар – место ничуть не хуже любых остальных.

Кивнув вышибале у двери, Адам быстро входит внутрь и направляется к источнику алкоголя, где его сразу же обслуживают. Рюмку он опрокидывает прямо у стойки и отходит, прихватив с собой бутылку пива.

Лишь немногие понимают, что он тут нашел, но для Адама все просто. Близость к алкоголю, громкая музыка, способная заглушить тоскливые мысли… Выпивая в одиночестве дома, Адам ощущает себя слезливым и жалким, в то время как здесь он, по крайней мере, в человеческом обществе, среди схоже мыслящих людей. Людей, которым он недостаточно интересен, чтобы его судить. В компании без всяких обязательств – они ничего от него не требуют, слишком озабоченные собственными проблемами.

С безопасного расстояния Адам наблюдает за толпой. Во вторник вечером здесь собирается совсем другая публика. Помоложе. В основном студенты – судя по плакату на стене, рекламирующему дешевые напитки по действующему студбилету НСС[13]13
  НСС (англ. NUS – National Union of Students) – Национальный союз студентов Великобритании.


[Закрыть]. Люди, у которых меньше обязанностей и еще меньше причин рано вставать по утрам.

Но даже Адам понимает, что время позднее. Проверяет сообщения на своем телефоне: из лаборатории по-прежнему ничего. Мобильный берет здесь не лучшим образом, столбик приема на экране скачет вверх-вниз. Но связь есть. Всё пучком. Еще стаканчик, и он уйдет. Однако, когда Адам допивает последние капли из своей бутылки, к нему бочком подходит какая-то женщина с высоким бокалом в руке.

– Ты тут один? – спрашивает она, нежно касаясь его руки.

Такое редко, но случается – подходцы женщин, неспособных устоять перед задумчивым незнакомцем в тени. Он медленно оценивает ее. Она навеселе, но не пьяна. И явно знает, что делает. Но уверенность ее того сорта, что кажется почти принужденной. За улыбкой явно скрывается ранимость. Хотя кто он такой, чтобы судить? У каждого есть что-то, что он или она ищет. Некоторым удается скрывать это лучше, чем остальным.

Адам продолжает оценивать ее. Пожалуй, все будет в порядке. Он чувствует притяжение – тоску по компании, одиночество, требующее утоления, каким бы мимолетным оно ни было.

– Не хочешь присоединиться? – отвечает Адам.

Она зазывающе улыбается ему.

– Чтобы просто выпить? Нет. Для чего-то другого? Может быть.

Женщина проводит ладонью по его руке. Ее щеки под слоями макияжа порозовели, волосы вокруг лица растрепались. Ясно, чего она хочет, – в наши дни это большая редкость. И возможность, которую не хочется упускать.

– Может, перенесем этот разговор в другое место? – предлагает она.

* * *

Женский туалет лучше мужского, думает он, когда она заводит его внутрь. У раковин никого нет, и она подталкивает его к кабинке в дальнем конце. Запирает дверь, а потом обхватывает руками его лицо и крепко целует.

Адам удивлен, но не безразличен. Ощущает на губах что-то сладкое – может, «Ред Булл», да и энергия ему под стать. Платье на ней короткое, ноги голые. Он скользит пальцами вверх по ее бедрам – они горячие, немного потные. Адам чувствует, как ее руки пролезают ему под рубашку, затем возятся с ремнем.

Они слышат, как в туалет заходит кто-то еще – слышится разговор двух женщин. Женщина перед ним хихикает, все еще прижимаясь губами ему ко рту, и теперь ее рука уже у него в брюках. Адам сжимает губы, заставляя себя молчать, но, блин, он не уверен, как долго сможет это выносить!

Он хватает ее за запястье, останавливая, и с озорной ухмылкой на лице она поднимает глаза. Шум спускаемой воды, разговор стихает, когда женщины уходят, а дверь открывается и закрывается. Женщина – к его стыду, по-прежнему безымянная – пятится от него, а затем, сохраняя зрительный контакт, стягивает трусики и очень неторопливо кладет их на закрытое сиденье унитаза. Садится на него, упершись руками в стенки кабинки, и раздвигает ноги – теперь ее платье уже задралось до талии. Господи, она не теряет времени зря!

Адам не ждет. Вытащив из бумажника презерватив и спустив до колен брюки, он закидывает ей ноги себе на бока и трахает ее. Ее руки у него в волосах, его рот у нее на шее. Никаких вопросов не задано. Теплое тело, момент единения. Прикосновение горячей кожи, когда он нуждается в этом больше всего.

Сосредоточившись на одном и лишь на одном – на ощущении этой случайной женщины у себя на члене, – Адам выбрасывает все мысли о своей бывшей жене из головы. Ее язык у него во рту, его руки у нее на ягодицах. Пот, слюна, несерьезная долбаная бесшабашность всего этого…

Он чувствует, как где-то внизу на ноге, в кармане спущенных брюк, вибрирует его мобильный телефон, но не обращает на него внимания. Вибрация прекращается, потом начинается снова.

Адам знает, что должен ответить на звонок, но все остальные желания пересиливают любые рациональные стремления. Потому что это так классно… Неловко, неудобно, но все же куда лучше того ужасного чувства, которое он испытал, едва только Ромилли вернулась в его жизнь. Он просто хочет, чтобы эта женщина была здесь, ощущая нарастающий жар, давление, ее кожу у себя на коже…

Телефон звонит еще раз.

– Блин, – бормочет Адам себе под нос. Больше нельзя его игнорировать. – Подожди минутку, – обращается он к женщине, которая с хмурым выражением лица отстраняется от него.

– Адам? – кричит голос на другом конце провода. Это Джейми, но что-то явно не так.

– В чем дело?

– Адам… – Снова голос, больше похожий на вой. Связь постоянно прерывается, Адам опять чертыхается. Он не может разобрать, что говорят.

Женщина вздыхает и отстраняется от него, опустив ноги на пол и одергивая подол. Адам неловко, одной рукой, натягивает свои боксеры и брюки.

– Джейми? Что случилось?

Теперь он может расслышать отдельные слова. Фразу, разорванную на две части.

– Она… – говорит Джейми. – Не знаю… Все звоню тебе, а ты…

Адам хмурится.

– Джейми… – начинает он, но тут на какую-то долю секунды прием восстанавливается, и Адам слышит, что именно говорит его детектив-сержант. И это заставляет весь его мир с визгом дать по тормозам.

– Она пропала, Адам! – кричит Джейми. – Пиппа! Ее нигде нет!

Раньше

Все начинается с ремня. Излюбленного инструмента садиста. Отрезка коричневой кожи. Старого и истертого до блеска, с пряжкой на одном конце.

Поначалу он не понимает, что происходит. Слышит, как отец расхаживает по дому. Его частое, сердитое глухое топанье, переходящее в более медленные и размеренные шаги. Затем отсчет. Начинающийся с двадцати и медленно, негромко продвигающийся все ниже.

Он сидит в своем укрытии, за диваном. Ничего не понимая. Прислушиваясь. Отец теперь ближе, уже в этой комнате. Заглядывает за одно кресло, потом за другое. Он чувствует его запах – всепроникающий сигаретный дым. Грязь, дизельное топливо, гудрон… Безошибочно узнаваемый выхлоп дешевого спиртного, исходящий из всех пор.

– Выходи, выходи… Где бы ты ни был. – Слова дружелюбные, но тон какой угодно, но только не такой. Дыхание застревает у него в горле. Во рту пересохло.

«Одиннадцать. Десять. Девять…»

Он чувствует грубую руку у себя на ноге, корявые пальцы хватают его за волосы. Боль в голове, когда его резко вздергивают на ноги.

– Девять! – торжествующе объявляет его отец.

Он лишь что-то пищит, когда его тащат в центр гостиной.

– Девять, – повторяет отец. – Девять наказаний.

За что – он не знает. Но каких – это скоро выяснится. Упершаяся в спину рука толкает его на колени. Его насильно сгибают, голова больно зажата между толстыми, словно колонны, ногами. Порыв холодного воздуха касается его обнаженной спины, когда ему задирают футболку.

– Так и сиди.

Он не смеет пошевелиться. Услышанное число все повторяется у него в голове. Девять. Девять чего?

Слышится звяканье пряжки ремня. Шелест кожи, когда ее вытаскивают из джинсов.

Потом резкий шлепок. Неожиданный. Ожог, резкий укус, когда ремень обрушивается ему на спину. Он вскрикивает. Пытается встать, но отец с силой толкает его обратно.

– Восемь, – говорит он.

Свист кожаной ленты в воздухе. Опять резкий приступ мучительной боли. Горячо. Мокро. Течет кровь. Во рту медный привкус. Должно быть, прикусил язык. По щекам текут слезы. Неверие во внезапный ужас происходящего.

Семь…

Шесть…

Им овладевает оцепенение. Руки сжимаются в кулаки. Он зовет маму, но ее нет – она без сознания в соседней комнате.

Пять…

Теперь еще хуже. Удары по разорванной плоти. На стене – струйка крови, слетевшей с ремня. Он посмотрит на эти брызги позже. Интересно, это с отсчета «четыре» или «три»?

Он не помнит ни двойки, ни единицы – невыносимая му́ка затягивает его во тьму.

Обратный отсчет от двадцати заканчивается. Выжженный у него на коже.

Вместе с болью, ненавистью и страхом.