Текст книги "Остров незрячих. Военная киноповесть"

– Да здесь целая антисоветская банда! – судорожно теребя заевшую пуговицу, заорал он, стремясь заглушить слабый женский голос.

Наконец кобура подалась. Он выхватил пистолет. – Смерть изменникам Родины!

Арташов загородил собой девушку.

– В сторону, капитан! Не сметь защищать изменницу Родины! – Гулько вскинул руку, – одного ли, двоих, выбора не оставалось.

Удар по запястью выбил пистолет на пол, и, прежде чем Гулько успел нагнуться, его ловко ухватили под локоть и потащили руку на излом, – охранять жизнь командира – это всегда была Сашкина привилегия.

– А ну отпустить старшего офицера, мерзавец! – зарычал Гулько, вырываясь. – Под трибунал пойдешь. Все пойдете! А!..

Дикая боль заставила прерваться. Доведенный до конца болевой прием уткнул особиста лицом в пол.

Сашка, взмокший от собственной дерзости, не отпуская захвата, в ожидании распоряжений посмотрел на помертвелого Арташова.

Озадаченно почесывал квадратный подбородок Петро Будник.

– Как всё это понимать? – не оборачиваясь, потребовал объяснений Арташов.

– Васёв! – не отводя завороженного взгляда от сломанного пополам человека, повторила Маша. – Тот самый полицай из Льгова, который расстреливал заложников. – Врешь! Врешь всё, падаль! – прохрипел Гулько. – Крутишь, курва фашистская. От ответственности уйти хочешь…Да пусти же!

Арташов шагнул вперед. По его знаку Сашка ослабил захват, позволив Гулько разогнуться, а Будник – подхватил особиста с другой стороны. – Вы ответите! – прохрипел Гулько. – Все ответите.

– Значит, полицай Васёв? – не отвлекаясь на угрозу, холодно поинтересовался Арташов. – Как же ты в Особый отдел проник?

– Да ты!.. – задохнулся Гулько. – Пацан! Тебя снова-здорово дурят. Ты ж со мной больше года бок о бок!..

– Бок о бок я с ними, – Арташов мотнул головой на своих разведчиков. – А тебя лишь знаю. Или думал, что знаю. Был во Льгове? – А вот это не вашего ума дело. Отвечать стану только в корпусе. – Дотуда еще доехать надо, – Арташов криво, опасно улыбнулся. – Сначала объяснишься здесь! Повторяю: был при немцах во Льгове? – Какой к черту Льгов?!..Да! Числился в полиции. Но это не то, что ты думаешь. Прикажи всем отойти. Могу только тебе. Это – особое.

– Ничего. Мы здесь все особые. Так что… Заложников расстреливал?

– Я?! – Гулько задохнулся. – Да ты в уме? Чтоб я своих? Ты подстилке этой фашистской, пособнице белогвардейской, поверить готов?! Зарываешься, капитан. Ох, зарываешься! Очнись, пока не поздно! Да, я был во Льгове. Если уж на то пошло, под видом полицая выполнял особое задание в тылу врага. Поедем в корпус, и ты убедишься. Горько убедишься. На заклинания Арташов отреагировал недобрым прищуром.

– Значит, врет? – уточнил он. – Полицаем был… – По заданию руководства!

– Но наших не расстреливал? – А ты что, другое мог подумать?.. Не видишь, выкручивается. Торопится оговорить. Это ж первый вражеский прием! Приказываю ее арестовать немедленно. Вместе с прочим отребьем!

– Не сходится, – вслух прикинул Арташов.

– Что н-не?.. – Гулько почуял неладное.

– Всё! О полицае Васёве, который расстреливал заложников, она рассказала за два часа до того, как ты здесь появился.

Арташов с притворным сочувствием оттопырил губу:

– Видишь, как влип!

Холодный пот прошиб Гулько. Сзади послышался ему шорох. Он извернул голову, – в дверях, переодетый к дороге, с выражением брезгливости на лице, застыл Горевой, за которым угадывались фигуры Эссен и Невельской.

Лиц державших его разведчиков Гулько не видел, но по тому, что легкий дотоле захват сменился железной хваткой, стало ясно, – теперь они держат врага. И – не выпустят!

– Да! – наигрывая ярость, зарычал Гулько. – Да, было! Пришлось расстрелять! И это навсегда открытой язвой! Но иначе никак. Потому что проверка. А у меня было задание высшего командования. Особой важности, которое не мог провалить! Любой ценой не мог! Пойми ты это! Ты ж сам разведчик! Разве не приходилось своих, раненых, добивать, если иначе не получалось от немцев с «языком» уйти? В нашей профессии цель оправдывает средства.

– И что же это за цель? – процедил Арташов. – Какое задание?

– А вот это нельзя! – отрубил Гулько. – Это даже у расстрельной стены!..

Арташов заколебался. Слова Полехина о том, что Гулько работал в тылу врага, он запомнил.

Наступившую тишину нарушало лишь громкое, с оскорбленными всхлипами дыхание Гулько.

– Особое, говоришь, задание? – послышался гневный девичий голос. Маша, скрытая дотоле за Арташовым, обошла его и, подрагивая от негодования, подошла вплотную к особисту. – Высокая цель?

Ноздри ее затрепетали.

– А крест как отличившемуся карателю за уничтожение партизан – тоже цель? – прошелестела она.

– Да-а! – в лицо ей выдохнул Гулько. – А ты бы, мерзавка, хотела, чтоб я легенду спалил!?..Их без меня окружили!

– А девчонки-телефонистки, которых сожительствовать принуждал? – не отступилась Маша. Она безуспешно старалась поймать ускользающий взгляд врага. – Танька Стреглых, что умерла после аборта у повитухи, – это такая твоя легенда? А Верочка Бароничева, которую сдал как полукровку, – тоже по легенде или потому, что отказала тебе? А? Легендарный? Господи! Что ж вы его слушаете?..Так я сама за всех!

Она вдруг вцепилась ногтями в его лицо. По щекам Гулько побежали резвые ручейки. Замешкавшиеся Сашка и Будник оттащили заливающегося кровью особиста в сторону. Арташов запоздало ухватил за плечи Машу: – Маша, успокойся!

– Да отпусти! Чего уж теперь? – обмякшая Маша всхлипнула.

– Так вот оно что! – Гулько, исподлобья наблюдавший за ними, всколыхнулся от догадки. – Вот оно кого искать надо было! Нашлась, значит. И – все, выходит, здесь заодно. Спелся с фашистским отребьем, капитан. Он опасливо сбился, – на лице капитана заиграла нехорошая ухмылка. – А ведь я тебя наконец раскусил, – во всеуслышание объявил Арташов. – А то поначалу не мог в толк взять, с чего вдруг за пистолет схватился? Вроде, не припадочный. – Потому что врага увидел!

– Это точно. И понял, чем грозит. Ты доложил руководству, что в карателях состоял и своих расстреливал? Гулько бессильно прищурился. – То-то и оно, – Арташов цыкнул презрительно. – То, что с заданием был, – то возможно. Только сдается мне, что задание это ты провалил. И, чтоб шкуру спасти и за своего у немцев прослыть, принялся зверствовать. Легенда всё спишет, так? Арташов подметил, как дернулся, будто ужаленный, Гулько, и продолжил, уже уверенно:

– Может, если б задание выполнил, и зверства твои с рук сошли. А раз нет, теперь боишься, что обо всем узнают. Правильно боишься. Тут, пожалуй, не только из органов попрут. Тут до расстрела.

Кровь отлила от лица Гулько. По знаку Арташова, Сашка передал захват Буднику, а сам принялся выгребать содержимое карманов особиста.

– Ремень сними, – дополнил приказ Арташов. – Запереть под охраной. Завтра с утра доставим в корпус. Выполнять!

– Поостерегись, капитан! – Гулько шагнул было к Арташову, но тут же ухватился за поползшие вниз штаны. И, то ли смирённый, то ли пристыженный, покорно побрел прочь из гостиной под конвоем Будника и Мухаметшина.

Маша кинулась к баронессе, прижалась. Та ласково потрепала ее по волосам.

К Арташову с понурым видом подошел Горевой. – Получается, я всех подвел, – повинился он. – Проболтался насчет того, что госпиталям помогали. Но после встречи с генералом показалось…Правду говорят: дурак – до конца жизни дурак!… Об одном прошу как солдат солдата: женщин не трогайте, – он приосанился. – Все документы подписывал я. Один и отвечу. Хотя и сейчас полагаю, что помогать раненым – это… – Не знаю, в чем вы себя оговорили! – Арташов густым басом заглушил взволнованный старческий фальцет. – Но, кем бы ни оказался этот тип, – он ткнул в закрывшуюся дверь, – теперь я обязан проверить полученную информацию.

– Женя! – умоляюще вскрикнула Маша. – Обязан! – внушительно повторил Арташов. – Поэтому как только освобожусь, сам проведу досмотр ваших вещей и документов… Пока ступайте по комнатам.

Все трое продолжали озадаченно переглядываться. Арташов оглядел их гипнотизирующим взглядом и, чеканя слова, произнес:

– Если при досмотре в самом деле обнаружатся документы, подтверждающие факты сотрудничества с фашистами, вы будете преданы суду как пособники. Теперь поняли?

К его досаде, они всё никак не могли взять в толк, что именно надлежит им понять. А сказать больше он не мог. Выручила Маша:

– Да поняли они, поняли. Господи! Спасибо, Женечка… Пойдемте наверх, – захлопотала она, подхватывая одновременно баронессу и Невельскую. – Я вам там всё объясню. Всё объясню! Едва Арташов вернулся в свою комнату, следом заскочил Сашка. – Особист-то совсем поганый, – с порога намекнул он. Арташов сделал вид, что намека не понял. Но Сашка не отставал. – Товарищ капитан! – прошелестел он над Арташовским ухом. – Давайте мы с Петром его вроде как в штаб конвоируем, да и при попытке к бегству.

Выдержал хмурый взгляд командира:

– А чо? Делов-то. Ему всё одно вышак корячится. Но ведь гнида натуральная! Коснись разборок, всех замажет. Машу вашу первую. Да и нас, грешных, следом. О буржуях и вовсе речи нет. А? Да без булды – сделаем чисто. Арташов заколебался. Размышляя, опустился в кресло. Дверь распахнулась. В комнату вбежала Маша. – Женечка! – выдохнула она. Нетерпеливо глянула на Сашку. – Надумаете, я неподалёку, – Сашка неохотно вышел.

– Женечка мой! – Маша бросилась Арташову на колени, охватила горячо. – Я сейчас, пока всё это…И когда он целился…Как же всё хрупко. Это чудо, что вот так! И мы не должны транжирить секунды, будто впереди вечность!..На самом-то деле – соломинки беспомощные! Любый мой! Единственный. Ведь через такую войну…

Торопясь, она беспорядочно целовала его, принялась расстегивать гимнастерку. – Так разлюбила же, – ошарашенный Арташов с усилием отстранился. – Я?! Дурашка! Ой, дурашка! Что ж ты баб-то слушаешь? Да я всякую ночь, когда не валилась от усталости, тебя представляла. Мечтала, как найдешь, спасешь. Как зацелую. И чем меньше верила, тем больше мечтала. Может, тем и выжила. А теперь уж все равно вместе, – что будет, то будет. Запутавшись в тугих пуговицах, яростно дернула ворот. – И какой же женоненавистник это придумал!

Арташов подхватил ее на руки.

8. Слепая танковая атака

Он рассказать бы мог про ад, запытанный в аду, где души юные висят, как яблоки в саду – Солдат! Попить дай! – донесся до Мухаметшина через дверь голос задержанного. – В глотке пересохло! У тебя команды уморить подполковника от жажды не было…

– Зачем уморить? – переспросил осторожный Мухаметшин. – У тебя самой графин!

– Да пустой! Кровь я, по-твоему, чем смывал? – огрызнулся арестант. – Гляди, а то когда буду всех допрашивать, с тебя за это отдельно спросится.

Мухаметшин, поколебавшись, закинул за спину автомат, налил из крана стакан воды, просунул через приоткрытую дверь:

– Бери свой вода!

В то же мгновение Гулько, ухватив часового за руку, с силой втянул его в комнату и обрушил на голову графин из-под воды.

– Сказано же тебе, чурке, – пустой! – подхватывая обмякшее тело, процедил он. Сноровисто связал Мухаметшина, всунул кляп, выдернул брючный ремень, выглянул в пустой коридор. Стараясь не шуметь, как был, в нижней, в кровавых подтеках рубахе, на цыпочках, вдоль стены, двинулся к распахнутому окну. Заметил стоящий на тумбочке рогатый, с золоченым тиснением телефон, выдрал с «мясом» и прихватил с собой.

Перемахнув через ограду, разнес аппарат о ближайшую сосну и помчался к оставленному на развилке «Виллису». Радость от спасения схлынула, едва появившись. Нечему особенно радоваться. Ведь, казалось, взял за правило, – победителем выходит тот, кто идет до конца. А выяснилось, – толком не усвоил. Хотел же тогда, во Льгове, сразу пристрелить эту глазастую деваху. Так нет, побоялся расследования. Решил убрать перед самой эвакуацией. И дождался, что след простыл. Вот и расхлёбывай. То, что он первым прибудет в корпус и изложит случившееся к собственной выгоде, в чем-то, конечно, поможет. Но принципиально ничего не изменит. Расстрелы, участие в карательных акциях, – всё это при желании вполне проверяется. И тут уж как ни подавай, – влип! Да и свидетелей полно. Эх, если б можно было всех разом! Гулько аж заскулил от несбыточности этого желания. Водитель дремал за рулем. Бойцы конвойного взвода, озабоченные длительным отсутствием начальника Особого отдела, прогуливались неподалеку от машины. При виде бегущей фигуры всколыхнулись: – Наконец-то! Но, приглядевшись к расхристанному, в нижней рубахе подполковнику, притихли. Гулько запрыгнул на переднее сидение, нетерпеливым жестом приказал заводить. Опасливо оглянулся на рощу, – не показались ли преследователи. – А вам что, отдельное приглашение? В машину! – раздраженно гаркнул он на солдат. Конвоиры поспешили занять свои места сзади. Водитель с приоткрытым ртом продолжал разглядывать окровавленного командира. – Что застыл?! – прикрикнул Гулько. – Галопом в корпус. – Как прикажете, – водитель принялся разворачиваться. Повернул зеркальце к Гулько. – Видок у вас будь здоров, товарищ подполковник! Будто из плена сбежали! При словах «из плена» в голове Гулько всё разом сошлось. Дальнейший план действий сделался ясен. Дерзкий, поначалу испугавший его самого, план. Но единственный, который в случае успеха, не просто спасал, а обращал провал в победу. Детали предстояло продумать, но в целом образовывалась вполне достоверная причинно-следственная цепочка: белогвардейские пособники фашистов, завладевшие важными документами по ФАУ, – среди них наткнулся на немецкую сподручную из Льгова, бежавшую от советских войск в Германию, – оказалась невестой командира роты – подпавший под ее влияние капитан Арташов на требование арестовать преступников ответил неповиновением и, пользуясь влиянием в роте, оклеветал самого Гулько и даже попытался его расстрелять. Бежать помогло внезапное нападение на особняк высадившегося фашистского десанта, а еще лучше власовцев. Что-то в этом роде. Удача, как известно, владеет смелым. В конце концов это как в истории – кто наверху окажется, тот свою правду и утвердит. – Говоришь «будто из плена?! – обрушился Гулько на водителя. – А то откуда же еще в таком виде? Болтаетесь тут валенками. Хватило б у них ума проверить дорогу, давно б вас всех перестреляли. – У кого? – пробормотал один из конвоиров. – У власовцев! – рубанул Гулько, не переставая коситься на удаляющуюся развилку. – Особняк захвачен власовцами. – Власовцами? – оторопел водитель. – Там, вроде, разведчики наши должны быть.

– И я думал – должны! – входя в роль, яростно рубанул Гулько. – Нет больше разведчиков. Кончили их! А ну, разворачивайся! – Так приказ был – в корпус. – Отставить – в корпус. Пулей жми к танкистам!

Поднятый с постели командир танкового батальона майор Гаврилов, скверно побритый, недоспавший и не до конца протрезвевший, озадаченно вглядывался в окровавленного человека в нижней рубахе, в котором он не сразу признал начальника Особого отдела стрелкового корпуса.

– Сосредоточьтесь, майор! – энергично потребовал Гулько. – Повторяю: по дороге сюда я был захвачен власовцами и препровожден в особняк, где, как оказалось, разместился целый ихний отряд. Человек тридцать. Там же несколько бывших белогвардейцев.

– Власовцы! Белогвардейцы! Откуда всё? – майор с тоской скосился на ведро с водой у порога.

– Очухивайся же, наконец! – Гулько подошел к ведру, зачерпнул ковш, брезгливо протянул командиру батальона. – Полагаю, высадились ночью у вас под носом. Карту! Он ткнул пальцем в раскрытый планшет: – Вот они, голубчики.

Гаврилов засопел:

– По моим данным, здесь должна размещаться наша разведрота. Мне как раз передали насчет координации действий…

– По моим, тоже! – со злой издевкой оборвал Гулько. – Иначе с чего бы я туда без охраны поперся? Нет больше разведчиков. Перебиты. Зато власовцы в советской форме щеголяют. Догадываешься, для чего?

– В штаб вы уже сообщили?

– Откуда? Может, прямо из особняка? Де – разрешите, сообщу нашим о том, что вы меня захватили? Да въезжай ты наконец, мать твою!..

– Ну, теперь-то сообщим! – Гаврилов, оборотясь к двери, набрал в грудь воздуха.

– Отставить! – потребовал Гулько. – Из их разговоров я понял: цель десанта – один из заводов ФАУ. Там, похоже, осталась спрятанная секретная документация. Планируют захватить ее, чтобы подороже продаться союзникам. Всю операцию собираются провернуть этой ночью! И если мы промедлим и упустим, то это…Пособничество!

– Откуда вы-то про всё это узнали? С чего вдруг поделились? – во взгляде майора пробурилась подозрительность.

Гулько гневно поджал губы.

– А вот с этого! – он ткнул в свое окровавленное лицо. – Меня, видишь ли, пытали. И не стеснялись при мне обсуждать. Потому что я для них живым трупом был! Как-то, видать, не рассчитывали, что мне бежать удастся…Зато теперь знают!

Он озабоченно глянул на часы.

– Знают. А значит, поспешают. Время теряем, майор!

– Так сейчас свяжемся, доложим. Будет приказ, нажать на гашетку – минутное дело! Правда, с топливом незадача! – майору отчаянно не хотелось сейчас, накануне победы, вновь идти в бой, рисковать жизнью.

– Я – твой приказ! – отрубил Гулько. Он заметил нарастающее в глазах комбата упрямство. – Как ты думаешь, почему я к тебе ехал с конвоем?

– Ну, откуда ж мне?.. – Гаврилов поскучнел.

– Врешь, всё ты понял! – уличил его особист. – С тем самым и ехал. Только, видно, не знаешь, что девка эта, Герда, что ты по пьянке на глазах у матери шпокнул, померла!

– Какая еще Герда? – у майора пересохло в горле.

– Ты Ваньку не валяй! – прикрикнул Гулько. – Там свидетелей полдома. Они и заявление в комендатуру накатали. Мало тебе было малолетку трахнуть, так ты ей, паскуда, веретило своё в детскую попку запихал так, что кишка – вдребезги!

Гневным взглядом он подавил слабую попытку возразить.

– Может, до тебя, педофил хренов, приказ маршала Рокоссовского от третьего апреля не довели?! Так я доведу! Расстреливать такую сволочь на месте. Власть на то имею. Понял?!

– Выпивши был! – прохрипел безысходно Гаврилов. Обхватив руками голову, он согнулся на табурете и безысходно застонал. Гулько отечески возложил руку на ссутулившуюся спину.

– Так вот, майор, твой последний шанс отслужиться перед Родиной! (Гаврилов осторожно отодвинул одну из ладоней от уха) – уничтожить власовский десант. Уничтожишь – спишем! Нет – и тебя нет. Как говорится, или грудь в крестах, или сам, – Гулько пальцем потыкал в спину Гаврилова, будто пулями прошил, – в кустах. Выбирай!

Гаврилов обнадеженно поднял голову. – Смоешь вину кровью, и – все дела! Поняв засевший в его голове вопрос, Гулько снисходительно засмеялся. – Не дрейфь, мужик, – тебе лучшее из покаяний выпало, – позор смыть чужой кровью! Никаких орудий, никаких фаустов и прочего у них нет! – бодро заверил его Гулько. – Автоматы да противопехотные гранаты. Они ж на бой с танковым подразделением не рассчитывали. Сколько у тебя на ходу машин? – Десять. – Перемешаете с землей, даже не заметив. Гулько подстегивающе постучал по часам.

– Поднимай батальон, майор! Задачу сам поставлю. А она простая, давно уж во всех приказах прописанная: с власовцами в переговоры не вступать! Пленных не брать. Всех перемешать с землей! Гулько отвел глаза, чтоб комбат не заметил запрыгавшего в них предвкушения.

– Товарищ капитан! – прерывистый Сашкин голос разбудил задремавших любовников.

Маша стыдливо натянула одеяло. К ее испугу, полуголый Арташов устремился к двери, – в оттенках Сашкиных интонаций разбирался досконально.

– Упустили, раззявы?! – еще возясь с задвижкой, догадался он.

– Сбежал, – убитым тоном подтвердил Сашка. – Оглушил Мухаметшина, связал и – в окно. Оттуда, видать, через забор. Еще телефонический аппарат разломал, гнида. Говорил, надо было сразу кончать!

– Давно?

– Считай, часа с два, – Сашка виновато повел плечами. – Все ж дрыхнут.

– Может, догоним?

– Я уж прошел по следу. Там, за посадками, на развилке у него «Виллис» стоял.

– Черт! Даже этого не сообразили, – огорчился Арташов. – Прав был Полехин, – рано воевать кончили!

Он глянул на часы.

– Ищи транспорт. Немедленно едем в штаб. Все равно для него другого пути как попытаться первым нас оговорить, не существует.

Прикинул не слишком уверенно:

– Ничего. Нас тут много. Не карателю же вера будет.

Он вдруг застыл, вслушиваясь в нарастающий свистящий звук. В саду у дома раздался взрыв от разорвавшегося снаряда. Дружно повылетали стекла. Арташов и Сашка переглянулись. Новый взрыв, на этот раз возле крыла дома, вывел их из оторопи. – Кажись, по нам выцеливают, – пробормотал Сашка.

– Фашистский десант! Всех в ружьё! – Арташов бросился одеваться, кинул платье Маше.

Ухватил за гимнастерку метнувшегося Сашку:

– Оттянуться от дома и занять оборону! А я пока детей отведу к побережью, в дюны.

Перепуганная Маша едва сумела попасть головой в платье. Арташов ухватил ее за плечи.

– Машенька! – стараясь перекрыть новый нарастающий гул, выкрикнул он. – Надо спасать детей.

Он пригнулся, прикрывая ее от очередной ударной волны.

– Ты поняла меня?! Если поняла, кивни.

Маша поспешно закивала.

– Хорошо! – Арташов торопливо поцеловал ее. – Я на второй этаж, за стариками. А ты выводи девчонок с заднего хода. Веревки обязательно прихватите. Но главное, чтоб без паники. Иначе! Сама понимаешь! Поэтому главное – без паники! Надень улыбочку и…

Маша метнулась вглубь дома.

Странная процессия продвигалась среди ночи в сторону побережья. В середине цепочки, цепляясь за веревку, которую тянула за собой Невельская, гуськом, то и дело спотыкаясь, падая, вновь поднимаясь, ковыляли полураздетые слепые девочки. Сзади и по краям, пригибаясь к земле и содрогаясь от разрывов, оглядываясь на пылающий дом, шли взрослые. Беспрестанный детский плач и женские всхлипы перекрывались ровным, бесстрастным голосом баронессы Эссен: – Alles in Ordnung, Mädchen. Keine Panik. Das sind gewöhnliche Militärübungen. Wir sind doch mit euch zusammen! Da gibt es nichts zu fürchten[22]22
  Все в порядке, девочки. Без паники. Это не по нам. Просто идут плановые учения. Мы с вами! Бояться совершенно нечего


[Закрыть].

С менторским этим тоном контрастировали полные страха глаза баронессы. Новый разрыв вызвал среди слепых девочек крики ужаса. И Эссен, преодолев страх, вновь принялась успокаивать остальных столь равнодушно, будто и впрямь не было для нее ничего привычней ночных обстрелов. – Hinlegen! Gut, Mädchen. Jetzt auf, meine Braven. Die tapfersten bekommen zum Frühstuck noch einen Knödel als Beigabe[23]23
  Ложись! Хорошо, девочки. Теперь встали, умницы мои бесстрашные. Самые храбрые за завтраком получат по лишнему кнедлику


[Закрыть]. Заслышав вопль страха кого-то из обслуги, тем же ровным голосом перешла на русский: – А если какая-то дрянь не умеет сдержать нервы, лучше пошла прочь, но не сметь пугать детей!

Шедшая с другой стороны Маша то и дело бросалась к очередной оступившейся девочке, заботливо поднимала, успокаивала и беспрестанно с тревогой посматривала вперед, силясь различить фигуры Арташова и Горевого, прокладывавших путь остальным.

Арташов бесконечно оглядывался на разрывы, на горящий особняк.

– Долго еще?!

– Метров триста, если не сбились, – прерывисто ответил Горевой. – Там большой валун! За ним и укроемся.

Он остановился перевести дух.

– Что ж это все-таки, господин капитан? Неужто танковый десант?

– Похоже на то. С острова Борнхольм. Проморгали. Должно быть, к заводам ФАУ рвутся.

– Но к заводам прямой путь вдоль побережья. Зачем им дом-то наш? Это ж крюк. А?

– Черт его знает, – Арташов беспокойно обернулся. – Веди, веди, отец! Минута дорога!

– Я с вами вернусь! – объявил Горевой. – Стрелять, слава Богу, не разучился. А вам сейчас каждый лишний человек сгодится. – Да не человек! Гранат бы противотанковых. Они так всех моих повыбьют! – в отчаянии выкрикнул Арташов. Он бессмысленно принялся крутить окуляры бинокля. Вспышка на секунду осветила машины наступающего врага. Лицо Арташова посерело.

– Наши, – глухо произнес он.

– Кто ваши? – оторопел Горевой.

– Наши танки, – Арташов помотал головой. – Безумие! Но нас атакуют наши танки!.. Вот что! Мы уж далеко отошли. Дальше вы сами. Укроетесь за валуном и ждите. А я к своим… Это приказ! – пресек он возражение. – Ваша боевая задача – обеспечить сохранность детей и женщин. – Слушаюсь! И позвольте, как говорится, пожелать!.. – Горевой протянул для рукопожатия руку. Но спутник, только что дышавший ему в лицо, успел раствориться в темноте. – Удачи! – договорил, уже в пустоту, старик.

Он вернулся к отставшей цепочке. Маша, державшая за руку самую младшую – Розу, – при виде одинокого Горевого вскрикнула.

– А где!?.. Горевой хмуро кивнул в сторону разрывов.

– Опять! – простонала она. Ухнул новый взрыв, уже в непосредственной близости от цепочки.

– Hinlegen![24]24
  Ложись!


[Закрыть] – истошно выкрикнула Маша и кинулась на землю, подмяв под себя Розу. Подле них раздался женский вскрик, короткий детский стон.

– Ach! Hier gibt es etwas warmes! – испугалась Роза. – Und wo ist Gretchen? Gretchen![25]25
  Ой! Я в чем-то теплом! А где Гретхен? Гретхен!


[Закрыть]

Маша меж тем обшарила неподвижное тельце Гретхен. Ощупала тело Глаши, обожглась о торчащий из спины здоровенный осколок. Сдерживая рыдания, сжала собственное горло. – Das ist nur Schmutz, Rosa! Der warme Schmutz, – пробормотала она, прижимая девочку. – Wir sind in Schmutz niedergefallen. So ungeschickt! Gretchen und Glascha sind schon vorwärts gegangen. Habe keine Angst, meine liebe[26]26
  Это просто грязь, Роза! Теплая грязь. Мы с тобой в грязь упали. Вот ведь неловкие какие! А Гретхен с Глашей вперед ушли. Не бойся, милая!


[Закрыть]. Подползла Невельская, склонилась над телами:

– Что? – Всё, – Маша, готовая впасть в истерику, показала окровавленную ладонь. – Только не теперь! – Невельская с неожиданной силой встряхнула ее. – Не теперь, хорошая моя! После всех отплачем!.. Mädchen! Auf! Und marsch! Die übungen setzen sich noch fort! Es wird noch ein bißchen dauern[27]27
  Девочки! Поднялись и вперед. Учения продолжаются! Осталось совсем чуть-чуть


[Закрыть].

Маша обернулась на горящий особняк, откуда доносились бесконечные разрывы. Подхватила на руки рыдающую Розу и устремилась за остальными.

Баронесса Эссен, обогнув валун, обнаружила вглядывающегося в море Горевого. – Что, Сергей Дмитриевич? – Похоже, траулер, – он показал на огни в море, совсем рядом с берегом. – И что с того? – баронесса увидела, что Горевой, усевшись на камень, принялся стягивать с себя обувь. – Что вы задумали? – Что наши с пукалками против танков? А, перебив их, и нас проутюжат. Спастись можно только морем. Я уговорю капитана. – Да о чем вы, Серж? – баронесса ухватила Горевого за руку. – Это же черт знает где! Дотуда и летом-то не доплыть. Все-таки не прежний мальчик. Тем более в бурлящей, холодной воде. Да даже если и доплыть. Ведь тьма кромешная. Пройдут мимо в десяти метрах и не заметят!.. Я запрещаю это безумие. Пожалуйста, Сережа. Это самоубийство. Горевой упрямо освободил руку. – Это шанс. Разглядев тревогу на лице баронессы, шутливо приободрился: – И потом я выполняю боевой приказ, – обеспечить сохранность женщин и детей. А другого пути не вижу… Ему показалось, что баронесса плачет. – Полно, сударыня, вы забываете, что перед вами лучший пловец Балтфлота. Так что – вперед за орденами! Он подмигнул с непривычной развязностью. – Серёжа, милый! – баронесса потянулась обнять Горевого. Шальной разрыв совсем близко заставил ее испуганно пригнуться. Когда она подняла голову, то услышала всплеск от нырнувшего тела.

Разведчики в беспорядке залегли за развороченным садом среди беспрерывных разрывов, порхающих яблоневых лепестков вперемешку с птичьим пухом, – снаряд угодил в сарай со сваленными подушками. Многие лежали прямо в свежих воронках. Отстреливались короткими очередями. Больше чтоб отвлечь на себя огонь танков. И тут же переползали, не давая пристреляться.

В одной из воронок залегли старшина Галушкин и Карпенко. После очередного разрыва справа послышался вскрик.

Карпенко выглянул:

– Еще одного накрыло! И Захар не возвращается. Вызвался в пекло, дурень! Лишь бы гонор показать.

– Почитай, половину уж за просто так выбили! – выкрикнул Галушкин, вне себя от отчаяния. – Эх, гранат бы противотанковых. Всех бы в темноте пожгли! Он в бессильной ненависти принялся колотить кулаками о землю. – Может, пора отползать? – нервно предложил Карпенко.

– Я тебе! Лежи хрюслом вниз. Приказ капитана был?

– Так где ж он, капитан-то?..

– Говорено вам, детишек калечных укрывает. Вот-вот вернется.

– Кого только застанет? – пробурчал Карпенко. – Ведь задарма выбивают. Вот и Захара, похоже!. Может, сползаю, погляжу, вдруг жив дурень. А?

Сверху на него свалился возвратившийся Захарчук. – Во, пожалуйста! – Карпенко фыркнул. – Кого б другого, а этому чего доспеется. – Вам где с Петраковым наблюдать велено? – Галушкин нахмурился.

– Нету Петракова. Башку как срезало, – Захарчук перевел дыхание. – Старшина! Тут такое дело. Я, когда подполз, вгляделся…Вроде, на танках звезды.

– Белены, что ль, объелся?! – встрепенулся Галушкин.

– Этот запросто, – подтвердил Карпенко. – Этому москалю со страха чего не привидится!

– Заткнись, пустомеля! – оборвал Галушкин. – Точно что видел? Он принялся нервно накручивать окуляры бинокля.

– Уж и так, и так. Да и по силуэтам если…Тридцатьчетверки…Вон в ту сторону, получше видно!

В воронку с бутылками зажигательной смеси ввалились Сашка и Будник.

– Нашли! Целёхонькие, – удовлетворенно объявил Сашка. – Сейчас угостим Гансов коктейлем Молотова. Отвыкли, поди! Так напомним.

Галушкин оторвал от глаз бинокль.

– Точно! Звезды, – подтвердил он. – Наши!

– Как это наши? С какого перепуга наши? – Сашка бросил возню с горючим. Выхватил у старшины бинокль. Пригляделся. – И впрямь, – мама дорогая! Так это тогда танкисты, что на Арконсе стоять должны. Перепились, что ли?

– Дорого им эта пьянка отольется! Первого же, кто под руку попадется, придушу! – Галушкин скинул гимнастерку, содрал с себя белую рубаху. Полез из воронки.

– Не пори горячку! – ухватил его за сапог Будник. – Здесь тебе не каптёрка. Надо бы посторожиться. Высунь сначала тряпку свою наружу. Мало ли?

– Э! Хватит. Отсторожился, – Галушкин вырвал ногу, выбрался на край воронки. Размахивая белой рубахой, побежал к танкам.

– Ребята! Стой! Свои! Прекратить стрельбу! По своим лупите!! Мы– советские! Разведка Арташова.

Короткая пулеметная очередь переломила старшину на бегу.

Оставшиеся в воронке ошарашенно переглянулись. – Переговорили, – констатировал Будник. – Всё, хлопцы! Шабаш, – он с чувством прихлопнул себя по ляжке. – Раз пошел такой перебор, отползаем и – растворяемся в дюнах. Давай, по одному, перебежками. – он подтолкнул Карпенко и Захарчука. Обернулся к Сашке, который как ни в чем ни бывало обустраивался для боя. – А ты что? – Без команды капитана не уйду! – коротко объявил Сашка. Карпенко и Захарчук, готовые выпрыгнуть из воронки, приостановились. – Да Арташова самого накрыло! – надрывно выкрикнул Будник. – Где он? Сорок минут, считай, прошло. А я жечь советские танки, чтоб потом под трибунал, не подписывался. И ждать, пока свои же под конец войны покрошат в капусту, не собираюсь. Ну?! Взрыв совсем рядом обрушил на них комья земли.