Текст книги "Семеныч и Катенок"

Катенок забралась на дерево, там уже было много удобных веток. Заняв положение поудобнее, Катенок прикрыла глаза.

Что-то образовалось и «уселось» рядом. Что-то светлое и легкое. Оно возникло рядом среди листьев, не шелохнув ни единого.

– Привет!

«Иди отсюда», – Катенок не открыла глаза, она и так знала, кто это.

– Долго это будет продолжаться? Ты находишься здесь не за тем, чем ты занята сейчас. Если ты не желаешь ничего делать, не пора ли тебе вернуться обратно и пересмотреть цели твоих задач? – кто-то говорил спокойно тоном учителя в нормальном расположении духа.

«Моих задач? Кто сказал, что это мои задачи? У меня здесь образовались действительно свои задачи, мне стало комфортно и хорошо. Больше я ничего не хочу», – тон Катенка был как копирование собеседника, то же спокойствие и невозмутимость.

– Ты забыла, кто ты?

«Да!» – Катенок расхохоталась. – «Я стерла все прошлое до рождения Катенка, я взяла и удалила постоянную память за ненадобностью, оставив временную для нахождения еды, дороги домой, и знаний о том, что зима сменяется весной, а Семеныч, приходя вечером, берет меня на руки. Это всё».

– Так дело не пойдет. Тебе придется вернуться, в таком случае, обратно, – голос еще был в пределах спокойствия, но пределы уже натягивались, грозясь лопнуть.

«Не угадал. Я и с места не сдвинусь. Я остаюсь», – Катенок открыла упрямые глаза, и стала смотреть вниз, на землю. Можно было посмотреть на собеседника. Но сейчас он был абсолютно невидим, как внутренний голос. Однако, внутренний голос никогда бы такого не сказал.

– Это не в твоей власти. Мы заберем тебя, если ты не сделаешь это по своей воле, – слова становились тверже.

«Ну, попробуйте. Что вы сделаете? Пожар с моим сожжением, наезд на меня автомобиля, или я захлебнусь в водах Черного моря, отправившись на прогулку на собственной яхте? А может, я шлепнусь с этого самого дерева на голову какого-нибудь ребенка, сдохну от ушиба внутренних органов, а ребенок получит черепно-мозговую травму, несовместимую с нормальной психической жизнью? Вот горе родителям! На их чадо упала кошка, жалко, я не черного цвета, все можно было обставить мистически трагично!» – Катенок смеялась, представляя себе возможные кончины.

– Ты знаешь, что мы сделаем это. Не важно – как, – собеседник явно морщился от такого откровенного сарказма.

«Давай, давай! Светлый ангел! Подумай хорошенько, как убрать ни в чем не повинную кошку», – зверела от смеха Катенок. – «Делай это много-много раз, потому что с первого раза у тебя ничего не получится. Я вернусь обратно, другим котенком, или собакой, а может женщиной? Опять окажусь тут, и буду ходить за Семенычем по пятам. Или стану вообще деревом под его окном, и он все равно будет со мной разговаривать, а я буду протягивать ветки в его окно».

Женщиной… Катенок это сказала в пылу дискуссии. Не думая. Но сама мысль стать женщиной, и не просто женщиной, а женщиной Семеныча, глубоко запала в ее сознание. Ведь, став женщиной Семеныча, они могли бы не только разговаривать… Они смогли бы еще, и обмениваться энергией. Причем, очень приятным, самым приятным для человека (и не только для человека), исключительно приятным способом! И чужих запахов у Семеныча она тогда бы просто не допустила. У Семеныча тогда был бы только один не его запах. У него тогда было бы всего два запаха: его собственный и ее, Катенка! …но диалог тем временем продолжался…

– Ну, посмотри, во что ты превратилась. Тебе нравится так проводить время? Бесцельно? – ситуация стала немного упрашивающей и примирительней.

«Я не превратилась, вы сами меня засунули в кошачье тело. Да, нравится. Я нашла много радостей в физическом мире, здесь на земле. Время все равно бесконечно, так что мне абсолютно некуда торопиться. Мне нравится этот двор, мне нравится Семеныч, мне нравится есть, спать, и нежится возле его коленей. А цели пусть ставит кто-нибудь другой, еще лучше, пусть он сам их и выполняет», – Катенку опять становилось весело.

– Как с тобой бороться? Кто создал тебя? Как достучаться до тебя? голос был озадачен и зол. Разговора не вышло. И результата разговора, естественно тоже. Того результата, за которым и явилась эта тень, это существо, этот «светлый ангел» или это нечто, не являющееся жителем нашего физического 3-х мерного мира.

«Не ты меня создал. Не тебе меня пугать и соблазнять. Иди, выполняй свои задачи, спасай человечество, пока оно не утопило само себя в собственных экскрементах лжи, войн, болезней, умственной и психической недоразвитости. Я в этом дерьме копаться не собираюсь. Это бесполезно. Я буду жить ради своего удовольствия. Попрошу не навязывать мне чужие цели и ставить кому-то нужные задачи на их выполнение», – Катенок отвернулась.

Существо молчало. А что тут скажешь? Нужно было что-то более умное и сильное, чтобы остановить это упрямство и непослушание. Только что? Если эта кошка потеряла напрочь страх? Пригрозить тем, что ей дорого? Семенычем? Надо хорошо подумать над этим, а то если и так ничего не получается, кто знает, что она натворит, разозлившись. Уничтожит землю? Но это еще полбеды. Ладно, надо идти дальше, дел еще много. Пусть это упрямство висит на ветке дальше.

…а с Семенычем надо все равно что-то решать. Просто устроить ему смертельный несчастный случай? Это самое простое. Но это было бы поступком неразумным, глупым и опасным, хотя… если ничего другого не останется, то все-таки вполне приемлемым. Но много и иных способов существует для исправления ситуации. Можно устроить несмертельный несчастный случай. Можно сделать Семеныча инвалидом, растением, сумасшедшим. Можно обойтись и без «внешнего» несчастного случая. Можно сделать так, чтобы это изменение было вызвано как будто бы им самим. Много люди придумали всяких полезных для этого вещей: алкоголь, наркотики, психологическая зависимость от привязанности к какому-нибудь сообществу, преступному или религиозному, не так и важно… Но дело ведь не в Семеныче. Да и вообще не в физическом мире. Дело ведь в Катенке, которая, при желании и в сочетании с необузданностью своего характера вполне могла не только «уничтожить землю», но и внести достаточно серьезные возмущения в относительно спокойный сейчас мир этого сверхъестественного (как это называют люди) существа, мир ангелов, мир грез, мир эгрегоров, ощущений, чувств… Другой мир. А вот этого допустить уже никак нельзя. Но, в любом случае, как бы дело с Катенком не завершилось, Семеныч свое получит. Обязательно получит. Да так сильно получит, как еще никто из людей не получал! Правда, у существа иногда возникало чувство, что Семеныч тоже не такой уж и простой человек… Или не только человек. Или не человек вовсе. Что было не так с Семенычем, Существо не могло полностью понять, и это непонимание его очень тревожило, т. к. проявляло собственную ограниченность существа в возможности понимании мироздания.

«Людей в чистом виде не существует», – ответила бы на это непонимание Семеныча существом Катенок. Если бы слышала, конечно, это непонимание. А если бы Катенок полностью слышала мысли существа, то она бы его уничтожила моментально. Но сверхъестественные существа могут слышать только мысли людей, а свои собственные мысли они могут «прятать» друг от друга… хотя и не от всех. Есть парочка, вернее три сущности, от которых нет секретов ни в чем, но сейчас речь не о них. В общем, то, что Катенок полностью не слышала мысли существа, было для существа очень хорошо, так как существо оказалось пока избавлено от возможных неприятностей.

Оно ушло, просто растворившись в своем исчезновении. Пространство вновь затихло. Катенок лежала и думала.

Конечно, она не могла не подозревать, что они могут натворить что-то с Семенычем. Отняв у нее самое дорогое, что появилось. Кто придумал, что он (тот, кого люди называют Богом) являет собой вечную любовь? Она прекрасно знала, что тот, кто имеет абсолютную власть, имеет и все нехорошие последствия этой власти.

«Пусть только попробуют, я натворю таких дел, что им их не разгрести в этой вечности», – Катенок спрыгнула с дерева, грациозно попав на кучу листьев. Время обеда, – «пойти, до Семеныча дойти? Подождать его возле работы?»

Без него было неспокойно. Захотелось увидеть его, удивленный ее присутствием на другом конце города, взгляд. Можно было бы, и проникнуть к его существу. Он-то удивится еще больше, когда на рабочем месте обнаружит бестелесную энергию Катенка. «Ладно, мир все-таки физический, не буду его пока рушить», – Катенок помотала головой, желая растрясти все лишние мысли, и побежала к Семенычу.

* * *

Вот и здание. Семеныча нет. Надо вызволить его. Катенок сильно позвала его, передавая энергию ожидания в пространство. Оно оказалось сегодня на редкость милостивым. В дверях появился он. Облокотившись на косяк двери, он огляделся. Глаза как небо. Губы сомкнуты. О чем-то думает. Одна рука в кармане, что-то ищет. Катенок откровенно любовалась им. Совсем не по-кошачьи. Заметил ее, пошел на встречу, как-то по-мальчишески спрыгнув со ступени. На их счастье рядом было полуденно тихо. Молча пошли мимо здания, свернув в какой-то двор. Нашли сваленное дерево. Оба были так рады присутствию друг друга, что не нужно было слов. Молчание нарушил Семеныч:

– Что, неймется? От безделья прискакала?… Сегодня шину проколол, обнаружил только на полдороге, пришлось в шиномонтаж заезжать, на работу к одиннадцати добрался.

«Я люблю тебя!» – Катенок посмотрела на него прямо в глаза. Это надо говорить, глядя в глаза.

– Что? – удивленно посмотрел на нее Семеныч.

Но Катенок была уже в плену собственных размышлений… Слушая его, Катенок лихорадочно смотала время назад. Вот он прокол шины. Остановка машины. А зачем? Надо посмотреть дальше… да вот оно. Через две улицы ехала ремонтная машина, большая и тяжелая. Что там с ней? Водителю плохо, он не управляет машиной. Проезжая по инерции маленький перекресток, упирается в бетонную стену и останавливается. Да, если бы Семеныч не остановился из-за прокола, он выехал бы с прилежащей дороги, и эта «дура» протаранила бы его, смяв в стену. Катенка прошиб пот.

«Глупый ты, Семеныч! Ты опоздал на свое рождение в этом мире, недоволен опозданием на работу, что немного подвел людей, и не знаешь, как опоздал на собственное несчастье. Как это важно бывает опоздать на ненужное мероприятие. Наверное, они все-таки там делают и хорошие дела. Пока я выводила из себя собеседника своими глупыми разговорами, они позаботились о моем человеке».

Семеныч поднялся.

– Домой пойдешь? Или тут покрутишься? Я освобожусь скоро.

«Не знаю еще», – Катенок понимала, что для сегодняшнего дня событий уже приключилось достаточно. Захотелось побыть одной. Она не торопясь, стала удаляться.

* * *

Сегодня оба изрядно устали. Устало встретились возле подъезда и пошли домой. Молча поужинали и нашли место на диване. Друг возле друга. Вернее, Катенок была возле. Возле него. Стало хорошо. Уютно. Со многими ли людьми мы испытываем такое? В каждой ли семье есть комфорт? Конечно, нет. Это счастье – если он есть. Отчего он зависит? От многих причин. От близости людей. От их чуткости. От личного пространства, которое не должно мешать другому, и не ограничивать само себя. От любви, от дружбы, от понимания.

«Сколько всяких слов и определений, нужных и не очень, а все сводится к двум – хорошо и плохо. Да, Семеныч?» – мысли Катенка были такие уставшие и медленные, как и вечер. Она уткнулась в ладонь Семеныча. Не хотелось двигаться. Это мы можем не двигаться. А время не может. Оно идет, бежит, летит. Замедляется в горе, убыстряется в счастье.

«Что дальше, Семеныч?» – Она подняла голову. – «Что будет дальше?»

Семеныч очень внимательно посмотрел на Катенка. И грустно ответил:

– Я не знаю, маленькая.

* * *

Утром Катенка уже ждали. Они не стали рушить пространство и ждали, когда Катенок проводит Семеныча.

Это были старые знакомые Катенка. Не плохие, не хорошие, просто знакомые. Не светлые, не темные – бесцветные.

– Неплохо устроилась! – очевидно, это было приветствие.

«Я бы на вас посмотрела, жрущих кошачий корм, лакающих из миски, когда залпом охота выпить стакан воды, и вылизывающих собственную шерсть вместо принятия хорошей горячей ванны», констатировала она свою теперешнюю жизнь, – «Что нового?»

– Да, полно. Я нечаянно просмотрел, как утопился теплоход, потому что капитан валялся пьяный, а его помощник с какой-то девицей развлекался в каюте. Честно говоря, я на них и засмотрелся, ну и пропустил какие-то механические поломки. Полторы сотни жертв, а мне теперь еще смотреть за их оставшимися в живых детьми, немощными родителями, неутешными половинками.

«Как дорого тебе обошлись пару часов эротики», – засмеялась Катенок. – «И что дальше, отвечать будешь по полной?»

– То был качественный порнофильм, ты не представляешь, они…

«Стоп, хватит! Остановись, высоконравственный ангел! Мне эти подробности без надобности сейчас. Я в такой ж…, в смысле в кошачьем теле, не кота же мне искать», – Катенок была им, все-таки, рада. Давно она уже ни с кем не общалась. Весь мир замкнулся на Семеныче, словно до него ничего не было.

– Извини, не подумал. Ну, короче, что делать. Надо разделаться с этой кучей, если я сделаю это быстро, пока их мысли-молитвы от сильного горя не дошли до него, то все обойдется. Но, мы вдвоем не справимся, может, поможешь, все равно ведь ничем не занята?

«А ты что, тоже не у дел, или по доброте душевной помогать прешься?» – Катенок уставилась на второго собеседника с любопытством, насколько она его знала, он не отличался тем, что мог подставить дружеское плечо вовремя, но повеселиться или подурачиться всегда был рад. Однако, как только приходилось отвечать, его и след простывал. Катенок не любила таких. Ну, уж если вместе побезобразничали, почему не отработать вместе. А этот нет. Хитрый он, но без особой подлости. Просто хитрый трусоватый малый.

– Да на мне племя в дебрях Африки. Самобытные, первозданные, одежды нет, соседних племен нет. Прогресса ноль. Там засуха сейчас. Сезон дождей через месяц. Мрут животные от нехватки влаги. Эти их жрут, так что едой они обеспечены. Со скуки сдохнешь. Пару недель насмотрелся на их ритуалы и праздники – надоело. Что там у них случится? Никто и не узнает, что меня там нет, – засмеялся Второй. – Если только эти аборигены зря будут жертвы приносить. Хотя знали бы они, что мне их жертвы до лампочки. Не ем я их быков. Дождя все просят, идиоты. Сколько веков у них одна погода из года в год, сезон засухи сменяется сезоном дождей. Так они обвешаются крокодильими зубами и прыгают по ночам вокруг огня, и думают, что дожди приходят в ответ на их шаманьи танцы.

«Так мы за месяц не управимся. Смотрите сами. Одним надо найти любимых, или тех, кто ими станет. Детей, оставшимися сиротами, распихать по родственникам или детдомам, со скорейшим усыновлением, а со старыми что? Проинфарктить поголовно?» – Катенок смотрела на них, уже по-деловому подсчитывая время без Семеныча, чувствуя, что отказать в помощи не вправе.

– Да не, там меньше. Я уже все подсчитал. Мне только что срочное, со стариками – их пять. Пара невест неутешных. С детьми – я сам, – Первый явно занижал численность от семей полторы сотни утопших, чтобы только заманить в свое дело еще одного помощника, сейчас пара рук была, ох, как не лишней.

«Ладно, ладно», – мысли Катенка уже загорелись, заработали в рабочем режиме, – «Пойдемте, хотя, нет! Идите, я догоню!»

– Мы здесь тебя подождем. Что у тебя там еще?

«Я сейчас!» – Катенок помчалась к Семенычу. Она бежала быстрее ветра, могла бы и перенестись, но впопыхах об этом забыла. Странно было видеть кошку, несущуюся по улицам города со скоростью лани. Она неслась через перекрестки, не боясь машин, неслась по тротуарам, не боясь людей.

Она прибежала. Забралась на дерево. Не видно. На другое. Выше. Тоже не то. По трубе лезть? Заметно. Вот еще какое-то. Вверх, вверх. «Семеныч, миленький, подойди к окну, родной мой, на две секундочки», просила она. Вот оно – окно. Вот и он. Уткнулся в компьютер, а мысли не там.

«Эх, какой красивый! Самый лучший! Пока, Семеныч, я скоро буду!» – Катенок смотрела на него. Семеныч был так погружен во что-то, что даже не пошевелился. На мгновение надо зафиксировать его образ, чтобы с легкостью его воспроизводить. Всё! Надо бежать обратно.

Семеныч, тем временем, не смотря на то, что был сильно занят, что-то почувствовал. Что-то смутно тревожное. Как будто в сердце у него образовалась дырка, в которую постепенно стала уходить жизненная энергия…

* * *

Вечером Семеныч не обнаружил Катенка. Он ждал, долго ждал. Вроде и тревоги, как таковой не было, не как в тот раз, когда она пропала. Подсознательно тревоги не было (это Катенок постаралась, чтобы он не волновался). Но человеческий разум – наиглупейший затемнитель, нагонял как тучи, противные мысли, их было много, но каждая сводилась к одной: «Где она, что случилось?» Так было не один день, не один вечер, не одно утро. Человек привыкает к отсутствию радости, к появлению грусти, он вообще ко всему быстро привыкает. Это защитная реакция, стабилизатор – привычка нейтрализует все. И боль. И счастье.

А Катенок со своими товарищами трудились в поте лица, чтобы убрать следы того, что один недоглядел. Обошлось все здорово. Все по плану шло. Детей пораздавали родственникам. Сделав на их имена счета в банке, так что все родственники с превеликим удовольствием их взяли, да плюс квартиры. Сколько раз Катенок удивлялась мелочности и жадности людей, но что поделаешь, дети пристроены, и не в самые плохие условия. Родственников всех просмотрели, люди добрые, не злые, в общем. Не обидят. Стариков тоже утешили, как могли, одной подарили через соцзащиту ремонт в квартире, та загорелась со своей дотошностью к любым процессам и увлеклась им. Другому подкинули долгожданную беременность старшей дочери, что он принял за переселение души умершего сына…и т. д. Оставалась одна невеста, у которой на пароходе погиб жених. Та обещала своей бедой испортить все, она ходила в церковь и молилась, молилась день и ночь. Об этом мог узнать он. Не по походам в церковь, а по силе ее горя, оно так сильно возмущало пространство, что могло быть услышано.

Подсовывали ей женихов – бесполезно. Хотели беременность подсунуть. Да поздно мысль эта пришла. Катенок уже злилась. Знала бы эта «невеста», что там делал ее жених, замучилась бы отплевываться от мыслей о нем. Он и был тем самым помощником капитана, на которого засмотрелся тот, кому велено было сопроводить в безопасности теплоход. А выход нашелся с самой неожиданной стороны. Бродячая собака с перебитыми лапами – сработало! Да так удачно! У собаки дом и хозяйка. У убитой горем женщины – теперь куча забот по ее лечению. Всё! Можно возвращаться. Усталая была неделя. Веселая. Обошлось без смертей и бед. Посидели втроем. Еще раз все пересмотрели, посмеялись над некоторыми мелочами и стали собираться по своим делам.

К Семенычу Катенок мысленно не ходила, не было сил, и энергия уходила вся подчистую.

Домой! Домой! В середине дня Катенок была в городе. Побежала к его работе. Вот машина его. Повалилась на капот. Он был еще теплый, значит, Семеныч в обед куда-то ездил. Глаза закрывались, как в тот последний вечер перед вынужденной этой «прогулкой». Катенок уснула.

Проснулась от взгляда. Семеныч стоял и смотрел. Да с такой обидой и злостью. Ни капельки любви не было. Ой, как стыдно стало Катенку. А как рассказать, где она была? Или попробовать? Или не стоит?

Это Катенку так показалось, что во взгляде Семеныча не было любви. Любовь пожирала Семеныча и полностью меняла его сущность. Любовь к Катенку у него уже проявлялась во всем… А во взгляде? Что во взгляде… Была, конечно, и обида, и злость… Но главное, во взгляде Семеныча любовь выражала свою боль и свое непонимание.

* * *

Эпизод с уходом Катенка забылся, но не скоро. Но, прошлое имеет свойство возвращаться. И Катенкино прошлое стало приходить все чаще. У нее были дела днем. По утрам она стала порой уходить раньше Семеныча. Но вечерами старалась ждать в том же месте. Изредка бывало, пропадала на день-два. Семеныч воспринимал уже это как данность. Кошка ведь.

Он понимал, что он – главное в ее жизни. Но есть и что-то еще. У Катенка было действительно что-то еще, помимо ожидания Семеныча. Были люди. Их было много. Они были неразумны. За ними надо было присматривать. Как за детьми. Даже хуже. Взрослые хуже детей, они извращенней в своих желаниях, испорчены жизнью. И все время просили и жаловались. Практически не было людей радостных, довольных, самодостаточных, таких, чтобы не тревожили Его, а помогали Ему в развитии общества, в его правильном развитии. Людей были миллиарды, и каждому что-то было нужно.

Катенок возникала в церкви и слушала. Никакой благодати она там не чувствовала. Но желания там были более конкретные и оформленные, а значит, более слышимые.

Вот женщина на маленьком сроке ждет ребенка и просит доносить его здоровым. Смотрит Катенок ребенка, там будущий уголовник, подлейшее существо, которое кроме горя матери ничего не принесет, а мать слезно просит за его здоровье и жизнь, еще нерожденную жизнь. Так мать-то хорошая, жизненно стабильно положительная. Что делать? Нужен ей такой крест? Нет, жаль ее. Принимает Катенок решение не быть этому ребенку. Это – уродливая, больная душа, случайно очутившаяся в теле человека. Лучше этой душе родиться в теле крысы. Начинает Катенок работать – мешают. Кто? Стоит наисветлейший хранитель: «Не трожь, не распоряжайся душами, которые не ты вложила в тела».

«Молчи глупый ангел, я сильнее тебя, я умнее и дальновиднее. Души попадают часто также случайно, как если бы их вкладывал человек, и совсем не туда, где их место. Они портят себя и окружающих. Нельзя быть сплошной доброте и любви, она может породить такое зло, которое убьет своего родителя», – трудно быть хирургом Катенку в такие моменты, но не отрезать гангренозную часть нельзя, сгниет еще больше.

Вот дальше, ребенок – инвалид. Физически и психически неполноценный. Генное заболевание. Мать стоит, молится о здоровье и выздоровлении. Очнись, мать! Чудес не будет. Ну, есть они, но не в такой же степени! Опять недосмотр при его зачатии и вкладывания души растения в заведомо негодное для жизни тело. Что они там наверху, то ли слепы, то ли пьяны? Слишком тяжелы их последствия. Тут проще и ангела рядом нет, негоже ему на такого время тратить, ускакал уже куда подальше, как увидел, что получилось. Поражают некоторые ангелы и люди. Главное жив, все будет хорошо. Плеваться охота на это. Смотрит Катенок его. Жизнь подле матери на пенсию инвалида. Мать уходит рано. Ребенок не доживает и до двадцати. Чахнет в своем инвалидном кресле на седьмой день в закрытой квартире. Ну и ну… не лучше ли избавить его от ожидания «такого» конца раньше?

Вот старуха просит снижения квартплаты и доброй смерти. А старуха-то какая черная, всю жизнь в зависти и подлости прожила. Дети хорошие у нее, помогают. «Живи старуха, помирай своей смертью, не буду тебя трогать. А квартплату повысят, и соседи зальют тебя пусть сверху, чтоб обои отошли и твой белый потолок в желтых разводах действовал тебе на нервы каждую ночь», – вредничает Катенок.

Вот мужчина, убитый горем. Потерял любимую женщину. Ничего не просит. Что просить-то, коли уже отняли. Отняли случайно, зацепив с кем-то. Не хотели. Стоит в горе мужик. Жалко его, до слез жалко. «А что было бы, останься она в живых? Ну-ка посмотрим» – Катенок любит играть с возможностями и невозможностями, – «Как ни удивительно, ничего хорошего. Прекрасная работа. Деньги, женщины, алчность, зависть, жадность. Что ж, женщину избавили от лишних страданий, его – от гибели души».

Вот ребенок, стоит. Погреться зашел. Денег просит. Несчастный пацаненок. Семья алкашей. Вырастет – быстро в гору пойдет, за любую работу вгрызется, лишь бы кров заиметь. Будет и жилье и деньги. Правда с семьей не повезет. Жена – гулящая. Но дети – хороши, отрадой будут. В них и счастье свое найдет. «Будут тебе деньги, пацан. Иди в магазин через две улицы, понадейся оброненный кусок найти, там кошелек под ящиком. Иди, мальчишка, беги. Я тебе туда положила много, на полгода хватит», улыбается Катенок.

Вот и день пролетел. Устала Катенок. Наработалась. К Семенычу пора. К его рукам. Ласковым, нежным, любимым рукам. Идет по улице. Что-то не то… Ангел этот наисветлейший, решил того нерожденного спасти. Женщина уже час в больнице. Кровотечение остановили. Плод сохранен. «Да что же это такое?!» – возмущается Катенок. – «Пошел за женщиной и помог. Ну и услугу ты ей оказал. Надо выше идти, просить теперь за нее. Или не надо? Оставить все как есть, пусть этот ангел потом очаровывается своим подопечным? Нет, надо. Не попасть сегодня домой. Не доделала дела».

Вернулась к вечеру. Пока еще до больницы донеслась, убедилась, что дело доведено до конца. Ей в голову долго пришлось вкладывать надежду на другого ребенка, которого никогда не будет. Но она сможет этой надеждой продержаться довольно длительное время. Еще в больнице пришлось задержаться – кому-то мысли вложить, у кого-то тревогу отнять. Доктору мозги вправить, чтоб не пил на дежурстве, когда у него операции экстренные могут быть. Правда, одну все-таки его руками пришлось доделывать, он уже был настолько пьян, что желудок чуть не пропорол.

* * *

Ну вот, вроде все на сегодня. Домой скорей! На улице холодно. Зима. Темнеет рано. Можно и так перенестись. Никто не заметит.

Вот они окна.

«Семеныч! Погляди в окно, вот я!» – Семеныч как слышит. Подходит к окну. Взгляд на Катенка. Радости нет. Выражение нарочитого равнодушия. Отводит глаза, как будто не видел, не заметил. Но ведь видел!

У Катенка все опустилось. Пропало желание идти домой. Вообще пропало желание. Даже холод на улице словно исчез. Ну и пусть. Залезла на дерево. Свернулась, уткнулась в шерсть, грея холодный нос. Зачем он так? Пусть. Не пойду домой сегодня. Там не будет хорошего вечера. Вечера с ним. Гаснут его окна. Видно синеватое мелькание в окне – телевизор. И он погас через несколько минут. Стало тихо в душе. Тихо-тихо. В глазах защипало. А, ерунда…это снег попал. Всего лишь снег. Белый и холодный. Как Семеныч сегодня.

Холодно на улице, еще холоднее в душе. Катенок чувствует холод, сначала с кончиков лап, потом во всем теле. Холод подбирается к сердцу. Тяжело. Ветки становятся холоднее, шерсть от снега слипается, на глазах лед от слез. Не хочется спать, не хочется есть. Просто лежит Катенок и смотрит широкими глазами, и ничего не видит. На окна, на родные, любимые окна, за которыми он – смотреть плохо. Лучше закрыть глаза и смотреть в ничего. Горе – у него нет видимости, оно черное. Закроешь глаза и пустота, чернота, горе.

Почему он так сделал? У Катенка был трудный день, она торопилась домой, где ее никто не ждал.

* * *

Утро пришло в той же темноте неба, что и вечер, и ночь. Даже непонятно такое утро. Семеныч вышел. Ежится от легкого мороза. Идет к машине. Двор оглядывает. Замечает Катенка. Встретились взглядами. Глаза соприкоснулись. Души вздрогнули. Глаза опустились, Семеныч уходит дальше. Угол, поворот. Тот поворот, который их разлучал раньше на время. Хлопание двери. Звук заведенной машины, ровный, сильнее, сильнее. Машина уезжает. Не остановится Семеныч, как тогда. Не подойдет к Катенку.

Что-то рушиться стало между ними. Неотвратимо. Медленно. «Что происходит с нами, Семеныч? Тоже, что и со всеми? Нет желания понять, которое толкало их раньше друг к другу. Нет желания быть вместе. Стерлось то ощущение потрясающего комфорта быть рядом. Стало обычно, привычно. Исчезла необходимость быть рядом. Неужели так всегда было и так всегда будет? Когда восторг сменяется холодом. Как день ночью. Скажи, Семеныч! Так это?» – Катенок не знает. Это первый холод в ее жизни, первая зима в ее любви. Это больно и страшно. Жаль, не смертельно. Катенку, как никому, известно это, что смерти нет. И все чувства останутся при тебе. Спасение в одном – надо их просто прожить, чтобы болело не так сильно.

…Но, ошибалась Катенок. Она, хотя и была сверхъестественным существом, способным читать мысли людей, но не могла читать чувства человеческие. Была любовь. И очень сильная. Но не слышала ее Катенок. Не воспринимала и не понимала, что любовь есть. И от этого непонимания Катенок придумывала себе всякие глупости. А вот это уже было очень плохо, потому что мысли Катенка материализовывались в многочисленные психологически ледяные стрелы, которые вонзались прямо в сердце Семеныча. Сама того не понимаю, любя и тревожась за свою любовь, Катенок медленно убивала его.

Она смотрела туда, куда ушел он. Нет! Катенок не отдаст любовь, свою любовь, если она ему еще нужна, Катенок сделает все возможное, чтобы любовь не ушла. Если можно еще хоть что-то спасти, она спасет. Спрыгнув на негнущиеся от холода лапы, она побежала. Она побежала за ним, она вырвет эту любовь, она не даст ей уйти. Она бежала быстро, пульс стучал в висках, дыхание становилось сухим и жарким. Катенок бежала. По сугробам, по скользкой дороге, мимо машин на перекрестках, мимо домов, они просто неслись сбоку, сливаясь в одну линию. Она бежала из последних сил, не спавши и не евши второй день, но силы еще были. Их давала любовь. Их давал страх потерять ее.

* * *

С разбегу вспрыгнув на капот его машины, дыхание и Катенок остановились. Семеныч не выходил из машины, он сидел и смотрел на панель приборов. Он поднял глаза и увидел ее. Они не двигались и смотрели друг на друга. Между ними было только стекло машины. Они смотрели долго, пока, наконец, не растаяла зима между ними. И любовь, собравшаяся с разочарованием и грустью уйти, вновь вернулась… Они не сказали друг другу ни слова, Катенок ушла раньше, чем Семеныч вышел из машины. Но обоим было ясно, что всё вернулось назад. Он и Она. Семеныч и Катенок. Они вместе.

* * *

Наступила та пора, когда счастье становится полным. Исчезает страх его потерять, тревожность, осторожность. Потому что все чувства, все мысли утопают в этом самом счастье.

Именно в такое время приходит беда.

Катенок больше никогда не пропадала, не задерживалась, не уходила раньше Семеныча. Они были вместе, лишь на некоторое время, разделяясь на дневные заботы, которые были у каждого свои.

Одно было неизменно. Вечер, когда Семеныч подъезжал на машине, Катенок сидящая на ветке. Ночь. Утро, разделявшее их на время дня.

* * *

Так было долго. Так было привычно. Так было хорошо. Мужчина и кошка.

* * *

Катенок днем бегала, по одной ей известным делам, не по чьим-то поручениям, а по своим. Надо же было хоть чем-то занимать себя до вечера. Под чьим-то руководством она никогда не работала, слишком была для этого дотошна, справедлива, упряма и «вовсёвлезаема», никто ее долго не выдерживал.