Текст книги "Семеныч и Катенок"

– Я не убила его? Он убежал?

– Нет, он не убегал. Я только его держал в руках, как выстрел, свет… и… он просто исчез, он не убегал, не уходил, не падал. Он как будто растворился.

– Я больше ничего не понимаю. Он не убиваемый? Зачем он охотится на нас? С чего вы стали драться?

– Ты пошла в душ, я задремал и, вдруг открыв глаза, увидел, что он крадется к двери ванной комнаты.

– Как он попал в номер? Ведь дверь была закрыта.

– Либо он прошел сквозь дверь, либо влетел в окно, либо…

– Либо что?

– Либо он все время был в номере. Мы же пришли, было темно. Свечки еле освещали метра два постели из двадцати метров комнаты.

– Он что-нибудь говорил?

– Нет. Я подскочил сразу, схватил его за руку, и мы стали драться.

– Мне становится жутко. Может, это маньяк? – Она целовала его царапины. Отодвигая лохмотья рубашки, испачканные кровью, – поехали тебе за новой рубашкой, эта поизносилась что-то.

Она засмеялась. Семеныч, слыша Ее смех, тоже пришел в себя. С удовольствием поцеловал Ее в губы.

– Тебе лишь бы не спать! Утром съездим, пойдем умываться. Только вдвоем. Похоже, нам нельзя быть вне зоны видимости друг друга.

– Холодной водой…? – заныла Она, – может, погреем ведро еще раз?

– А спать мы не ляжем сегодня? Пока костер опять разожжем… поддразнил Ее тон Семеныч.

– Ну, пойдем, пойдем! Я сама тебя вымою. И перекусим заодно.

– А я тебя! Условия принимаются!

Семеныч бросил в разожженный костер остатки рубахи. Поднялись в номер, помылись, в полной темноте, потому что, как только Семеныч зажигал свечки, Она плескала на них воду, и они гасли. Семеныч в отместку окатил Ее холодной водой с ног до головы. Она насупилась. Он закутал Ее в полотенце и бережно понес на постель.

Сколько можно было поражаться его силе и нежности, смотря на него, Она всегда удивлялась заново, насколько же он красив. Она им любовалась. Сейчас эта красоту можно было трогать, ласкать, целовать, любить, обнимать, пить… Сейчас это совершенство было только Ее. Полностью. Всецело.

Он засыпал всегда раньше. Но сейчас, уже у Нее закрывались глаза. Он бережно Ее прижимал к себе, целуя в висок, и гладя волосы.

Это было счастье. Когда он держал Ее в своих руках. Весь ужас предыдущей и сегодняшней ночи стал каким-то далеким. Она уснула.

Семеныч еще долго думал, глядя в темноту, которая потихоньку начинала светлеть, означая рассвет.

* * *

Семеныч проснулся от ее крика, Она смотрела в открытое окно, за которым доносился шум… обычный городской шум. Машины, люди, ветер…

Она оглянулась и улыбнулась:

– Всё на месте!

– А… – Семеныч не знал, что сказать. Она метнулась к выключателю был свет. К телефону, все работало, как прежде. В ванную – вода была. К телевизору – все каналы работали, – сколько времени?

– Без пятнадцати семь. А день? День тот, как будто мы вчера вечером зашли, – Она залезла к нему под одеяло, целуя плечи, – у нас еще есть два часа! Все это был сон!

За два часа они не успели. Встали с постели через часа три. Умылись, стали одеваться, рубашки его не было. Брюки были мятые и в крови. Выходя из номера, увидели в коридоре пятна крови на ковре. Значит, все-таки, это был не сон. И возле гостиницы был потухший костер.

Глава 4. Ребенок

Второй «отозвал» Ребенка из безлюдного мира. Это было последнее, что он мог сделать с использованием своих «сверхъестественных», как назвали бы люди, способностей.

«Дальше тебе придется действовать самому! Постарайся разлучить их! Это главное. Только, если не получится разлучить – убей. Но не обоих сразу. Только одного. Того, кто в тот момент будет любить сильнее, оставь жить. А другого – убей», – сказал Второй Ребенку на прощание и ушел в мир эгрегоров.

Второй не зря надеялся на Ребенка. Ребенок мог быть медлительным, несообразительным, «заторможенным»… Но только тогда, когда не имел цели. Сейчас цель у него была…

Ребенок встретил Ее, когда Она выходила с работы.

– Привет! – как ни в чем не бывало, сказал Ребенок и протянул ей букет из роз.

Она в ужасе шарахнулась от Ребенка, поскользнувшись, на мокром снегу, и едва не упала.

– Что ты? – Ребенок поддержал Ее за локоть.

– Не прикасайся ко мне!!! – Она резко выдернула свою руку и отбежала на другую сторону тротуара, испуганными глазами глядя на Ребенка.

– Что случилось? Чего ты так перепугалась?

– Не подходи ко мне, тварь!!! – закричала Она.

На них стали обращать внимание люди, коллеги, которые работали с Ней вместе.

– Ты кто такой, чего тебе от нее надо? – надвинулся на Ребенка Толик, высокий парень в светлой куртке, работающий вместе с Ней в соседнем отделе.

– Ничего! Цветы вот хотел подарить, до дому подвезти. Скользко на улице, – Ребенок пожал плечами и вопросительно посмотрел на Нее.

Толик тоже посмотрел на Нее. Она, испуганно глядя на Ребенка, взяла Толика под руку. Толик посмотрел на Ребенка:

– Иди парень! Видишь, девушке твои цветы не нужны.

– А ты чего лезешь? – огрызнулся Ребенок.

Толик резко схватил Ребенка за шиворот:

– Ну ты! Херово меня понимаешь?

Ребенок пытался вырваться, но… Толик был крепким парнем. Он подержал Ребенка несколько секунд и, притянув к себе, вдруг сильно отбросил в сторону. Ребенок не удержался на ногах и свалился в кучу снега на краю дороги, выронив из руки букет, который сразу же рассыпался, и розы разлетелись в разные стороны.

Толик с Ней пошли к автобусной остановке, а Ребенок молча смотрел им вслед. Он не сильно рассердился на Толика, но… придумал хороший повод встретиться с Нею еще один раз. Тем более, что Толик для этой встречи весьма бы пригодился. Тем более, что насчет Толика никаких ограничивающих пожеланий Ребенок от Второго не получал.

А ведь действительно скользко было на улице в эту весну. Прохожие осторожничали, но все равно часто подскальзывались, падали, ушибались, получали растяжения связок, переломы. Особенно много пострадавших было среди тех, кто возвращался из бара или ресторана. Был даже такой трагический случай, когда один молодой мужчина в сильно нетрезвом состоянии, поскользнувшись, съехал с тротуара на дорогу и попал под проезжавший и не успевший затормозить грузовик…

Через неделю, когда состоялись похороны Толика, Ребенок подошел к Ней:

– Если ты не будешь делать то, что я скажу, кое-кто тоже может найти свою скользкую дорогу. Все поняла?

Она в ужасе посмотрела на Ребенка. Она еще никак не могла поверить, что Толика, всегда веселого, всегда всем помогающего, иногда шебутного, но всегда очень доброго и отзывчивого, больше нет. Она сквозь слезы спросила:

– Что ты хочешь?

– Пока я хочу, чтобы ты въехала, что тут дело нечисто. Что Семеныч влез в такое дело, за что может сильно поплатиться. Если желаешь ему добра, перестань дергаться и поверь, что я спасаю вас. Я лишь пешка в большой игре. Но, строптивая девочка, твоих силенок не хватит играть «против». Вместо меня мог быть кто-то другой, который не стал бы церемониться.

Она еще не могла до конца осознать, что вот так вот можно играть с человеческой жизнью и просто, убивая ни в чем не повинного, чтобы привести Ей доказательства того, что страшная игра затянулась, а Она теперь выйти из этой игры не может. Она слабо спросила:

– Ты зачем нас преследовал в гостинице?

– В какой гостинице? Кого я преследовал? Я вообще последний раз в гостинице был года три назад. Я же не езжу по командировкам, я в городе работаю. Это официальная версия. Неофициальная – то, что я выполняю свою работу, и специально не довожу ее до конца, создавая вам иллюзию того, что вы что-то можете. Но я хочу вам помочь, чтобы вы без жертв сделали то, что нужно. Садись в машину сейчас же!

Она молча покачала головой: «Нет!» Ребенок вздохнул:

– Я хотел тебе кое-что сказать, но… здесь не совсем удобно.

– Говори, я готова тебя слушать, – Она начала постепенно «выходить» из своего подавленного состояния. Ребенок раздражал Ее. Сильно раздражал. До ненависти.

– Ты знаешь, Семеныч тебе изменяет.

Она словно бы поперхнулась на полуслове. Эти слова были как неожиданный удар под солнечное сплетение. Дыхание Ее замерло, и дикая боль пронзила сердце, затрепетавшее как воробушек на веточке. Он все еще по инерции сопротивлялась:

– Что ты несешь, придурок!

– Он тебе изменяет со всеми подряд! Он ни одной юбки не пропускает! Я ведь его неплохо знаю! Ты ему веришь, думаешь, ты у него одна… А у него таких, как ты… Эх! – Ребенок развернулся и пошел к машине.

Она долго стояла и смотрела ему вслед. Она смотрела и смотрела и… ничего не видела. Слезы застилали Ей глаза. Семеныч, Ее любимый, единственный Мужчина… убил Ее. Убил просто так. Мимоходом. Не заметив, что убивает.

Она перевела взгляд на серое небо и решительно двинулась к Семенычу. «Сейчас я только взгляну ему в глаза и все пойму!!! Я увижу это по его виновато-опущенному взгляду, а если он начнет оправдываться, значит это правда! Я знала это, я всегда знала, что он не изменится! Что он играет в любовь», – думала Она по дороге, все остальное померкло, угрозы Ребенка, те две страшные ночи без людей, фраза о том, что Семеныч куда-то влез. Всё, кроме жгучей боли от того, что их любовь оказалась с односторонним движением.

* * *

– Все, все, маленькая моя! Ну что ты себе напридумывала! Ну, зачем же ты поверила в такую глупость? И кому ты поверила? Ребенку? Но ведь ты же сама говорила, что он наш враг? – Семеныч гладил Ее по голове, целовал Ее мокрые глаза, мокрые щеки, мокрые губы. Она плакала навзрыд, выливая из себя со слезами всю свою горечь на неустроенную жизнь, на временами черствого и невнимательного Семеныча, на свою тяжкую, неподъемную для Ее хрупких плеч любовь.

– Хочешь, я тебе песенку спою? – спросил Семеныч.

– Спой! – Она едва улыбнулась сквозь слезы.

– Союз нерушимый республик свободных! – затянул Семеныч торжественным голосом.

– Перестань! – Она от неожиданности засмеялась и приложила свою ладонь к губам Семеныча. Семеныч тут же прекратил петь и начал нежно целовать Ее ладошку, тоже мокрую от слез…

Они снова были в гостинице, и снова, как это неоднократно бывало и раньше, возможность молча прижаться друг к другу так, что сами сердца говорят им про любовь их и помирила и успокоила…

– И вряд ли он убил Толика, скорее это совпадение, а он просто решил воспользоваться этим, чтобы напугать тебя. Понимаешь? Он, наверное, просто ненормальный, – уже засыпая, сказал Ей, чтобы успокоить, – не поддавайся ему и не обращай внимания, он отстанет. А то, что было в те два дня, которых не было, мы подумаем позже, может это был какой-то сон…

– Мне кажется, тогда что-то произошло с миром, или со временем, засыпая, пробормотала Она. – Надо вспомнить хорошо, с чего все началось тогда, может, ты и правда, что-то не то сделал…

Когда Семеныч проснулся, он прямо смотрел в абсолютную темноту, не шевелился и ничего не понимал. Нелепость причины ссоры была для него очевидна. Для него. Он не мог представить рядом с собою никого. Кроме Нее. Он не то, чтобы каким-то образом пытался изменить свои привычки в части взаимоотношений с прекрасным полом… Не пытался. Зато сам изменился. Это было трудно объяснить вразумительно, но это было именно так.

Семеныч шевельнул пальцами. Его обдало волной нежности, потому что пальцы ощутили Ее. Она, не просыпаясь, но ощутив это легкое прикосновение, тотчас же обняла Семеныча теплой ласковой рукой и сильно прижала к себе, как будто боясь, что он потеряется.

* * *

Не получилось у Ребенка. Сейчас не получилось. Ребенок понял это, когда увидел их, выходящими утром из гостиницы. «Ну ладно. Так не получилось. Значит, по-другому получится. Семеныч – мужик-то попроще. Поболтаем с ним. Поговорим о том, о сем. Я ему фотографию одну подкину, где Она в обнаженном виде позирует… Посмотрим, как он на это отреагирует».

* * *

Эту фотографию Семеныч уже видел… Она сама как-то ему ее скинула в виде ммс-ки в пылу очередной, неразгоревшейся до конца, ссоры… Потом попросила удалить. Семеныч удалил. Она рассказала какой-то бред про фотографа, но, так и не пояснив, как же получилось так, что Она снималась вообще без всего …не только без верхней одежды, но и без нижнего белья.

«Рассказала бы лучше, как снимала трусы, например. При фотографе, или сначала сняла под покрывалом, а потом открыла покрывало для фотографирования», – зло подумал Семеныч. Он курил уже пятую сигарету подряд. У него болела голова, во рту было горько и мерзко, но на душе было хуже, – «а трусы при этом куда, интересно, дела? Оставила под покрывалом или вытащила наружу и бросила на пол? …или положила на кресло?» – мысли Семеныча были не менее бредовыми, чем Ее объяснения по происхождению этой фотографии.

Фотография как фотография. Не было в ней ничего особенного. На фотографии не было видно лица, она была достаточно темная, складки постели подчеркивали и иногда скрывали изгибы обнаженного тела, не показывая почти никаких интимных подробностей. Ничего особенного. Кроме того, что сфотографирована была Она. И фотографировал Ее посторонний мужчина. Без трусиков. А Она послала эту фотографию Семенычу.

Все-таки Она была дура. Нельзя было посылать эту фотографию Семенычу. Нельзя. А Она послала. Он не захотел Ее убить. Он не захотел Ее больше знать. Никогда. А потом передумал. Но навсегда запомнил. Такие вещи не забываются.

Все-таки Семеныч был дурак. Он ведь знал, что Она замужняя женщина, что имеет двоих детей. С самого начала их знакомства, Она не скрывала, что и кроме мужа у Нее были мужчины. Все это Семеныч знал, но одно дело знать, а другое дело – видеть. При этом, Семеныч не злился на Нее, он злился на себя, а Она… она для него стала просто очередной…

«Сука ты все-таки!» – набрал Семеныч текст смс-ки и нажал «Отправить». Тогда смс-ка не дошла до Нее. Случился какой-то сбой… Или Мика не дал этой смс-ке дойти до адресата. Впрочем, неважно. Важно то, что Она эту смс-ку не получила.

Семеныч очень любил Ее. Полюбив Ее, он понял, что по-настоящему никогда никого не любил раньше. Ему было все равно, с кем были его предыдущие женщины, фотографировались они или нет. Какие позы они знали и практиковали в своих предыдущих «отношениях». Относительно других женщин, Семеныча это совсем не волновало. Относительно Нее, все было совершенно не так. Относительно Нее, все было совершенно по-другому. Семенычу было больно. Ему было очень больно, он не находил себе места и не знал, что ему делать.

…а Она… Она периодически, будто специально, напоминала ему о своем предыдущем опыте. То, с упреком, про разнообразие поз скажет мимолетно. Весело… С воодушевлением и радостным блеском своих восхитительных милых глаз. То, про непонятное нечто «такое» вспомнит…

Бесился Семеныч! Ох, как бесился. Молча бесился, только изредка прорвется у него по отношению к Ней что-то укоризненное. Она уверенно отбивала все его упреки, но спустя какое-то время снова и снова что-то такое «подбрасывала», будто намереваясь растоптать Семеныча, унизить, добить… в тоже время, говоря при этом, что лучше его якобы никого не было…

А теперь еще и Ребенок… На одной из мимолетных встреч он как-то невзначай сказал Семенычу, что он и сейчас у Нее не один. Что Она продолжает и сейчас встречаться не только с Семенычем… Семеныч и верил, и не верил Ребенку. Он, конечно же, рассвирепел, схватил Ребенка за горло: «Замолчи, падла!»

…но потом отпустил и, развернувшись, ушел, понимая, что Ребенок вполне мог сказать правду. А правда, любая правда, мало бы взволновала Семеныча. Но только не та правда, которая имела отношение к Ней, к его единственной в жизни любимой женщине. Он представлял, как Она с таким же восторженным выражением своего прекрасного лица смотрит на другого мужчину, как Она снимает перед ним свою одежду, как Она…

* * *

Семеныч начал сходить с ума. Начался какой-то безумный период. Он не говорил Ей, в чем дело. Она чувствовала, что с ним что-то происходит. То он переставал Ей звонить, то грубил, то откладывал встречу под незначительными предлогами, то, после встречи и не думал подвозить Ее. Когда у Нее было плохое настроение, уже не утешал Ее как прежде, а говорил такое, что Ей становилось хуже. Ночами сразу засыпал, не гладил, не целовал, как прежде. То, вдруг выдернул с утра на пару часов, после чего не позвонил, не написал, то есть всё стало походить на встречи двух несвободных людей, которых связывает лишь постель и ничего кроме.

Она поняла, что это все закономерно. Прошел у него к Ней интерес. Она просто ему была удобна по времени и месторасположению встреч. А в любовь он поиграл от скуки, как играл изредка в компьютерные игры, а сейчас все стало на свои места. У него есть жена, ребенок, дом, работа. Вся его жизнь уже построена и спокойна, а Она была небольшим развлечением, каким бывали девушки до Нее. Просто Она была чуть дольше, ввиду некоторых вещей, которые были несколько необычны для обычного мира.

Она грустнела день ото дня, и понимала, что приходит конец их любви. И надо бы достойно его завершить, пока Она еще не растеряла всю себя. Но, когда видела Семеныча, ничего не могла с собой поделать. Прижималась к нему, глубоко дыша, чтобы слезы не выдали. Слезы отчаяния и боли о том, что все то, что было, утекает сквозь пальцы.

Она слишком сильно впустила его в свое сердце, Она была с ним откровенна, искренна. Она его безумно любила. Его. Только Его. Если бы у нее что-то потребовали за него, Она не задумываясь, всё бы отдала. Но никто ничего не требовал, мало того, не отнимал у Нее Семеныча. Он, постепенно удаляясь, уходил от Нее сам.

Финалом был их разговор.

– Что происходит? Что с тобой происходит? – наиглупейшие вопросы мужчине. Она это понимала, но задала их уже от бессилия, не ожидая вразумительного ответа.

Если бы они говорили с глазу на глаз… Если бы они могли увидеть, что происходит. Но они не видели. Этот диалог был по телефону. Тем хуже было для них.

– Ничего, любуюсь на твою фотографию, – зло отвечал Семеныч.

– Какую фотографию, что ты несешь? – в голове пронеслись все те, что он видел. «Неужели та? Но это ведь была глупая фотография, он обещал, что о прошлом говорить не будем… Вроде, тогда забылось всё. Да и имеет ли значение какая-то фотография старой давности, там толком и не видно ничего, я уже тогда пожалела, что он увидел ее. Зачем я ее послала ему? Но у него было прошлое похлеще, ведь я стараюсь о нем не думать, хотя оно призраком стоит между нами», – Мы ведь забыли уже то…

– Перестань… – уже тише проговорила Она.

– Перестать? А я думал разнообразить секс… расширить, так сказать, твои желания и свои возможности.

– Прекрати… – Она уже умоляла. «Я ведь просто хотела узнать, как ему со мной, неудобно было спрашивать в открытую, решила намекнуть, очевидно, та фраза… Он совершенно не так меня понял тогда… и сейчас».

– Ты просто придумала меня, и все твои ссоры, лишь поводы расстаться или подкинуть адреналина в ненужные уже отношения, они от разочарования, что я оказался не таким, кого ты хотела, богатого, красивого, умеющего делать в постели всё, – бессмысленно и упрямо продолжал Семеныч.

В голове у Нее промелькнули фразы Ребенка о Семеныче.

– Всё, остановись, я поняла тебя, – грустно сказала Она. «Дальше, не надо, спасибо. Знаем мы эти песенки… Я такой плохой, я тебя предупреждал, а ты меня придумала, я желаю тебе счастья, я тебя не достоин, я говорил, что у меня семья, я ничего тебе не обещал изначально…»

– Я не хочу с тобой больше разговаривать, – отрезал Семеныч и повесил трубку.

Злость душила его. Он не находил себе места, сначала метался по комнатам, потом пошел на улицу курить, потом вернулся, потом… Потом злость исчезла и появился страх. Страх, что все закончилось. Страх, что они больше не увидятся, не будут разговаривать. Страх того, что он Ее потерял.

Семеныч пытался вернуть злость, ведь злость и страх не совместимы. Он пытался вызвать у себя мысли: «Ну и ладно! Подумаешь! Итак, что-то очень все сильно и долго и мучительно, все как-то не так»… Пытался Семеныч вызвать у себя такие мысли. Почти получилось у него. Страх пропал… но злость не пришла.

А пришла тоска. Такая тоска, какую еще никогда раньше он не испытывал. Такая тоска, против которой Семеныч уже ничего не мог сделать.

* * *

Гудки. Она положила телефон в карман. «Так глупо. А жизнь всегда оказывается жизнью. Как мне теперь без него жить? Как вставать по утрам, как работать, как ходить, как есть… Как быть дальше? Да никак! Умереть легче, а дети… Тогда можно пить, пить, пить, пока это не пройдет», – Она шла домой, не разбирая дороги.

Небо было темное. Дул ветер, достаточно еще холодный. Как-то Семеныч говорил Ей, что не бывает уж совсем плохо, ну вот совсем-совсем, когда невозможно жить.

«Бывает, Семеныч! Ты обманул. Бывает так плохо, что удивительна сама жизнь становится, что она не кончается тотчас же», – мысленно ответила Она ему.

Рядом притормозила машина. Ребенок приветливо толкнул изнутри дверь пассажирского сиденья. Пропиликала смс-ка, она все-таки дошла до адресата непостижимым образом. Она медленно достала телефон, ожидая хотя бы вопросительного: «Мир?». Хотя бы!!! Но сердце стучало гулко, оно уже чувствовало то, что было написано.

«С… ты все-таки!» – прочитали глаза. Это было похоже на закрывающуюся крышку гроба. Зато она успокоилась: «Сама виновата».

Она спокойно посмотрела на Ребенка. Подошла к машине. Больше Она его не боялась. Больше Она не боялась ничего. Потому что единственный ее страх – потерять Его любовь – взял и сбылся. Так вот просто обычным вечером. Теперь не страшно, но очень больно. То чем жила она последнее время, вдруг забрали.

Конечно, любой бы другой сказал, какие мелочи, у Нее ведь есть семья, дети, друзья, работа. Но это был бы любой другой. У Нее теперь не было мира. Семеныча.

* * *

Села, захлопнула дверь со всей злостью. Посмотрела на Ребенка, который чуть не потерял управление, когда увидел Ее пустые, жуткие, мертвые глаза. У Нее была некоторая особенность взгляда, он отражал то, что видела Она. Злость, ненависть, любовь, грусть, синее небо, усталость, нежность, любовь. Поэтому Ребенок, увидев себя в Ней, поспешно отвел глаза и уставился на дорогу. Ему стало не по себе, когда Она весело усмехнулась, поняв это.

– Я слушаю тебя внимательно. Говори по делу и быстро, – льдом обжигали Ее слова.

– Ты убедилась, что была для него лишь для отвода глаз в той игре, о которой ты не знаешь? – без прелюдий начал Ребенок.

– Да, дальше.

– Ты по-прежнему будешь за него, отдавая сердце и жизнь тому, кто растопчет, не задумываясь?

– Нет.

– Мне нужна твоя помощь, чтобы не пустить его туда, куда он лезет.

– Конкретнее.

– Он проникает в то, куда человеку вход воспрещен. За это поплатятся все. Он сам, его семья, ты, твоя семья. Поскольку он умело создал видимость того, что ты – самое дорогое, что есть у него, поэтому действовать на него будут через тебя. Будешь безропотным проводником или обесточишь его? – продолжал Ребенок.

– Что ты конкретно предлагаешь? Хватит нести мне какую-то ахинею!

– раздраженно проговорила Она.

– Слушай. Нужно у него отобрать все, чтобы у него не было сил бороться, и сама борьба потеряла смысл для него, – Ребенок загнул большой палец левой руки:

– Во-первых, это работа. У него есть доступ к некоторым документам, когда они будут у него, я скажу тебе, ты с ним встретишься, возьмешь, передашь мне, я постараюсь их обратно передать его начальству, с доказательствами того, что он продает свою компанию.

– Во-вторых, – Ребенок загнул указательный палец, – это семья. Тут я все сделаю сам. Компромат по всем его похождениям в прошлом у меня имеется – это не составит труда.

– В-третьих… – Ребенок несколько замялся, пытаясь сформулировать, потом поморщился и продолжил, – Даже не знаю как назвать… В общем, ты должна убедить его в том, что тех двух дней не было. Он должен поверить, что это было его больное воображение. Пусть начинает думать, что сходит с ума. С тобой мы будем встречаться, как очень близкие люди, чтобы никто ничего не заподозрил. Дальнейшие указания будут по ситуации.

Ребенок, конечно же, Ей не сказал о том, что у него был компромат и на Ее «похождения», о том, что у него был и для Нее специальный план. Ребенок действительно хорошо поработал. Он и Ее не собирался оставлять в покое, но… не сразу. Потом. Сначала надо было разобраться с Семенычем. А вот когда Семеныч «выйдет из игры» и начнет сходить с ума… или «с дистанции», тогда и Ее очередь наступит.

– Как я буду с ним видеться, по-моему, он со мной расстался минут 13 назад… – вслух подумала Она, – «Что ж, если он считает, что я сука, пусть убедится в этом в действительности. Я постараюсь не опровергнуть его утверждение».

– Это несложно. Он мужчина. Ему с тобой слишком хорошо в постели. Перед этим он не устоит. Поверь мне.

– Что я буду с этого иметь?

– …ммм, – растерялся Ребенок, – отомстишь ему.

– Я не мстительная, извини.

– Что ты хочешь?

– Хорошую работу.

– Договоримся.

Они уже подъехали. Ребенок открыл Ей дверь и подал руку. Она вышла. Ребенок кивнул Ей. Она без эмоций развернулась и пошла к дому. Пока считала ступени в темном подъезде, в голове также стучали, как шаги, написанные Семенычем строки:

 
«Выходит, я пришел к себе домой?
Мне здесь известно все до волоска.
В багровых окнах новый день встречается с ночною мглой,
А на душе тоска».
 

Открыла ключами дверь, села в коридоре, зажав голову руками, словно хотела сдавить ее в тисках. Подбежал сын, обнял Ее крепко маленькими, но уже мужскими ручками. Он был уже в пижаме, от него пахло молоком и тем, чем пахнут все дети, когда их обнимает мать. Она разделась, подхватила его на руки и отнесла в кровать.

– Сказку! – потребовало детское засыпание.

* * *

Сын уже крепко спал. А Она вспомнила другие сказки, которые Семеныч шептал Ей, засыпая. Вспоминала, как они ездили за город, еще сыпал с неба частой ветряной крупой снег, они поужинали и вышли на крыльцо, он стоял на ступеньку ниже и что-то увлеченно Ей говорил. Она не слышала. Она просто смотрела на него. Возможно, в тот момент Ее любовь обозначила свое присутствие в Ее сердце… Это трудно описать, что было в те минуты, пока Она смотрела на него. Осознание того, что перед Ней уже стоит не человек, но любимый Мужчина, раскрылось и пробралось в Ее сердце. А часом позже Ее любовь обнажила мужские сильные, красивые плечи, скинув рубашку, и обняла Ее.

Она обреченно вздохнула и подумала: «Казалось, что когда Семеныч уйдет, уйдет мир и придет смерть. Но мир остался, а смерть не пришла».

* * *

Семеныч, после телефонного разговора как будто частично умер… или не умер, а стал частично функционирующим, заторможенным, эмоционально парализованным. Семеныч вроде бы и что-то делал, но как будто бы наполовину спал.

Он часто смотрел на людей и… не видел. Он часто слушал, что ему говорят, и… не слышал. Он иногда вообще переставал понимать, что происходит. Он стал периодически «выпадать» из реальности.

Те рабочие вопросы, которые раньше его волновали и которые он считал достаточно важными, теперь были… никакими. Ну, были и были. Можно было их решать, а можно и нет. Так… разве что для того, чтобы «время убить». А вот время-то и не убивалось. Время так медленно тянулось, что создавалось иногда впечатление, что оно вообще не движется. Стоит на месте.

Семеныч как будто потерял что-то такое, что неосознанно позволяло ему «держаться на плаву». Семеныч стал медленно «тонуть». На него стали обращать внимание:

– Семеныч! Что с тобой? У тебя что-то случилось? Ты не заболел?

– Да нет. Все нормально – отвечал Семеныч.

Но было заметно, что с Семенычем не было ничего нормального. Хотя бы потому, что он вообще перестал улыбаться.

* * *

Через несколько дней пришла смс от Нее. Семеныч открыл: «Я жду тебя вечером. Скучаю»…

Вечером уже он ждал Ее, ходя, как обычно, взад-вперед возле входа в гостиницу… Вот и Она.

Хотел кинуться к Ней, так сильно сжималось сердце от тоски нескольких дней без Нее, от боязни того, что слишком обидел Ее, от радости, что Она прервала эту глупость. Но… что-то остановило Семеныча. Это была не та Она. У Нее были холодные глаза и руки. Она бросила дежурное, бесчувственное:

– Привет.

…Номер. Неяркий свет лампы. Мятая постель. Секс хорош, как и всегда. Только Она не жмется к Нему. Не целует грудь, не тормошит, чтобы не засыпал. Всё не то! Убрала Его руку со своего живота, встала.

Вышла из душа, замотавшись полотенцем, налила себе кофе. Включила телевизор, с интересом уставившись в экран. Села на диван, вытянув ноги на журнальный столик, как будто его не было тут.

– Ты чего такая? Что-то случилось? – Семеныч подошел к Ней.

– Все хорошо, все, правда, хорошо, – Она натянуто улыбнулась первый раз за ночь. Семеныч не заметил неискренности, и обрадовался, сел рядом, зашептал, гладя Ее по волосам:

– Помнишь те два дня, как мы ели у костра и грели воду? Как ты прострелила лампочку в супермаркете? Я тогда подумал, что в тебя выстрелили! – Семеныч хотел как-то растопить этот лед.

– О чем ты? – Она отодвинулась и, оторвав взгляд от телевизора, внимательно посмотрела на Него.

– Ну, тогда, когда людей не было. Я тут думал, о том, с чего все началось. С тоски по тебе. Я хотел остановить ее. Сказал резко: «Стоп!» и погас свет… Я остановил тоску, но, похоже, я остановил кое-что еще… – Семеныч осекся, Она смотрела на него с таким удивлением, как на безумного. Настолько искренно было Ее недоумение его словами, что даже холод в Ее глазах исчез на секунды.

– Ты, вероятно, задремал, пока я была в душе, – засмеялась Она. – Я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь. Тебе приснился сон? Сейчас, погоди, я допью кофе и лягу, ты расскажешь мне эту сказку.

Семеныч смотрел на Нее, ища шутки, подвоха, смеха в Ее глазах. Но ничего такого не было. Она все также холодно смотрела телевизор, привычно отхлебывая горячий кофе. Это было настолько неожиданно, но… уж очень было похоже на правду. Поскольку время уже подбиралось к четырем утра, уставший, невыспавшийся, измотанный разлукой мозг подал спасительную мысль: «Может, и не было ничего… или было… или не было…»

Он взял Ее на руки, понес на постель, прижимая к себе, почувствовал на мгновение, как лед ушел, как сжался этот комочек, как Ее тело прильнуло к нему. Но только на мгновение. Как только голова Ее коснулась подушки, Она отстранилась от Семеныча и закрыла глаза. Дыхание Ее стало ровным. Семеныч растерянно смотрел на Ее спящее лицо. Провел пальцами по губам, отодвинул прядь. Она не шевельнулась.

«Устала. Она очень устала. Работает целыми днями, спит мало. Да и я с этой глупой ссорой, обидел Ее, сильно обидел. Такая Она еще маленькая, беззащитная, как я мог?».

Придвинул Ее к себе. Укрыл одеялом поплотнее.

– Спи, маленькая. Спи. Я расскажу тебе сказку. Ты проснешься и поймешь, как сильно я люблю тебя. А глупость, которая никак не оставит нас, это временное явление. Но я прогоню ее. Я никогда больше не обижу тебя.