Текст книги "Семеныч и Катенок"

Она изо всех сил пыталась не выдать сейчас того, как плачет Ее сердце. Как больно Ей сейчас, когда слышат Его слова.

* * *

Когда Семеныч уснул, Она долго-долго смотрела на него. И неслышно, в поцелуе касалась его руки.

Утром все тот же холод. Немного был теплым лишь секс, но он уже не принес той радости Ему. Это была не Она. Хотя и постель была такой же влажной, как обычно. Она мысленно поблагодарила темные шторы, непроходящий из-за которых свет, не обнажил Ее лицо, полностью мокрое от слез. А после стремительно выскочила в душ, где тщательно умыла глаза, и вышла уже в обычном состоянии.

Она, душ, кофе. Ни улыбки, ни объятий, ничего. Семеныч чувствовал, как от такой атмосферы скоро закипит злостью. На все вопросы Она отвечала холодно-приветливо, как с чужим человеком.

– Может, увидимся сегодня вечером снова? Ты как? – Семеныч уже стал заводиться. Но ссориться вновь ему крайне не хотелось. С другой стороны «эта Она» никак не устраивала его.

– Отлично! Я смогу, – застегивая сапоги, равнодушно сказала Она.

Семеныч недоверчиво посмотрел на нее. Ни радости, ни улыбки. «Как будто за деньги» – мелькнула у него мысль, – «слишком по-деловому у нее это прозвучало».

– Да я просто так спросил, не напрягайся.

– Я не напрягаюсь. С чего ты взял? – Она удивленно взглянула на Семеныча.

– Да так че то… – у Семеныча в голове завертелись мысли: «А почему она соглашается? Ведь, судя по настроению, с которым она со мной разговаривает, особого желания она не испытывает… Или испытывает, но не желание встретиться именно со мной, а желание встретиться с мужчиной. Неважно каким, но с мужчиной. С мужчиной для секса». Он задумчиво продолжил:

– Знаешь, пожалуй, у меня сегодня может не получиться…

– Позвони, когда определишься, – также равнодушно сказала Она.

«Что-то мне и определяться с тобой уже не хочется», – злость начинала подниматься в Семеныче, но он решил закончить этот диалог, который, в случае своего продолжения, неизбежно привел бы к ссоре. «Что же с Ней происходит? Может быть, вечером удастся хоть как-нибудь Ее «растопить!» – подумал Семеныч и сказал:

– Да ладно, решу как-нибудь.

* * *

Днем подъехал Ребенок, сообщил, что у Семеныча с собой вечером будет требуемый пакет документов, прошитый и скрепленный печатью.

Она должна будет вечером забрать этот пакет, втайне от Семеныча, и передать Ребенку.

– Ночью, когда он уснет, оденься и уйди незаметно. Карточку от номера передашь мне. Ты всё поняла? – Ребенок вопросительно поглядел на Нее, уж слишком отсутствующе Она его слушала.

– Не тупая.

– Запиши мой номер телефона. Когда документы будут у тебя, позвони, я буду в гостинице, сразу подойду – передашь.

Вечер прошел так же, как и предыдущий. Безрадостно и холодно. Семеныч, выходя из душа заметил, что Она отскочила от шкафа, где лежала его сумка и торопливо закрыла шкаф.

– Что? – спросил Семеныч.

– Ничего, телефон достала, – соврала Она.

Семеныч притянул Ее на постель:

– Поговорим?

– Помолчим! – рассмеялась Она, сдергивая с него одеяло.

– Ты какая-то другая.

– А такую ты меня не любишь? – и, не дав ему ответить, поцеловала его в губы. – Хочу сказку!

Семеныч не хотел Ее целовать, такую чужую.

– Я вчера тебе рассказывал, когда ты спала.

– А теперь расскажи, когда я еще не сплю, только не ту, где людей не было, я не люблю неправдашние сказки, – Семеныч с удивлением вновь глянул на Нее. Она была серьезна. Семеныч больше не стал ничего спрашивать. «Неужели Она не помнит тех дней? Что случилось? Может, ничего не было? Ни тех дней, ни любви, ни Ее?»

– Расскажи мне сказку, которая есть на самом деле, – продолжила Она, утыкаясь в подушку поудобнее и закрывая глаза.

Семеныча осенила догадка: «Она настолько чужая. А может Она никогда моей и не была? Что, если Она перестала притворяться? Ведь мне всегда не верилось в это Ее объяснение, типа: «ты такой красивый!»… А зачем тогда притворялась раньше? А почему именно сейчас перестала?»

Он встал, походил по комнате, взбудораженный. Посмотрел на Нее. Она глядела на зашторенное окно и молчала, словно, подтверждая его мысли. Он вновь лег рядом, и стал рассказывать…

* * *

«Жил-был Катер. Маленький такой катер… катерок, катерочек. Но очень трудолюбивый. Катер выполнял очень тщательно и ответственно огромное количество работы. Тяжелой работы, нудной, скучной, однообразной иногда… но необходимой. Кому-то. Катеру было не так уж важно, что эта работа была необходима не ему лично. Он любил работать. Он полностью погружался в работу и делал ее тщательно, забывая про необходимость отдыха, ремонта и дозаправки.

Катер буксировал большие баржи с огромным количеством разнообразного груза, перевозил людей. Когда не было свободных барж, его нагружали «под завязку» и он, многократно повторяя ходки, перевозил груз на своем борту. Катер был безотказным и очень упорным в выполнении поставленных задач. Он был идеальным исполнителем и хорошим организатором, когда вынужден был работать с кем-то вместе. Катер все очень любили и старались беречь. Но как-то не получалось его беречь, потому что надо было делать много работы, а лучше Катера эту работу никто не мог сделать. Катер работал и днем и ночью, и для производственных потребностей и для личных обязанностей. Катер выкраивал время и для того, чтобы помогать тем, с кем был дружен и привязан общими интересами, основную часть из которых работа и составляла. Катер изнашивался от работы, но не обращал на это внимание. Чем больше было работы, тем более комфортно чувствовал себя Катер. Потому что, постоянно работая, у него не оставалось мыслей больше ни о чем. Он гнал от себя мысли, не относящиеся к работе. И у него вполне успешно это получалось, потому что Катер работал всегда, даже тогда, когда отдыхал. Катер был рабочей лошадкой… и постепенно превращался в загнанную лошадь. Хотя он был очень работоспособен, и никому ничего подобного просто не приходило в голову.

Жила-была На. Это было странное и страшное существо. На была очень красивая и очень сильная. На обладала рядом выдающихся сверхъестественных способностей, которая максимально использовала… во вред людям. На входила в доверие к человеку, ошеломляла его своей красотой и потрясающей чувственностью, граничащей с волшебством. Полностью войдя в доверие и изучив человека, доверившегося ей, На выявляла его самую слабую сторону и, выждав наиболее подходящий для нее (и наиболее неподходящий для человека) момент, била этого человека максимально сильно в самое болезненное место с диким выкриком: «На!».

Человек, получивший неожиданный удар иногда вскрикивал «о, На!», не понимая что происходит… а На, моментально превратившись из самой прекрасной любовницы в отстраненно смотрящую на погибающего человека постороннюю женщину, спокойно оставляла его погибать, бросая на произвол судьбы. Она… «О, На!»

Женщина… Самая прекрасная женщина, с которой мужчина получал самое большое наслаждение, которое только может испытать мужчина. Суперженщина… дьявол в человеческом обличье. Если быть справедливым, то На не всегда наносила смертельный удар. То есть человек не всегда умирал сразу… но он быстро старел. Очень быстро, потому что после того, как На его бросала, жить ему становилось просто незачем. Выкрик: «На!», который использовала На, был древним магическим заклинанием, используемым для уничтожения эзотерических последователей (т. н. «колдунов») во времена святой инквизиции. В Алгебре Слова об этом написано так:

«И стало вдруг темно на душе. Не грустно, не тоскливо, а именно темно. Не смутная тревога терзала мою душу, а тьма беспроглядная. Не боязно стало, а смертельно страшно. Не звери окружали меня, а существа, для которых причинять страдания являлось смыслом существования. Не злые были эти существа. Они просто были именно такими, какими им было быть предначертано. Такими, какими их создали. Создал. Не тот создатель, который создал ВСЕ, но не их, а тот создатель, который создал только их, но больше НИЧЕГО. Вдруг, с резким хриплым криком «На!», кто-то из них неожиданно сунул мне факел в лицо… И прежде чем сгорели мои глаза, я мельком увидел, что меня окружали ЛЮДИ, стоящие под дождем. Они думали, что сжигая колдуна, они совершают добрый поступок. Но на самом деле, люди стояли не под дождем. Под дождем факел бы не разгорелся. На самом деле, люди сами стояли в огне…»

Катер. …и На. Казалось бы, чуть ли не прямые противоположности. Но, единство и борьба противоположностей, однако… Катер и На были единым целым… КАТЕРИНА… Катерина именно поэтому никогда и не применяла своего полного имени. Буква "Е" искажала ее сущность, как ей казалось. Но фактически буква "Е" указывала именно на то, что Едины были и КАТЕР и НА…

Не стоило об этом говорить. Эти знания не должны быть сказаны словом. Это скрытые знания, они не должны быть доступны людям. Не успела еще Катерина убить автора этой сказки. Ну, ничего. Успеет еще, все к тому идет».

* * *

Семеныч через несколько минут, уснул. Она посмотрела на него, выбралась из-под одеяла. Остановилась. Посмотрела на него и набрала номер. Тихо открыла дверь и сунула пакет в щель. Написав две записки, сунула одну Семенычу во внутренний карман пиджака, другую положила на столик, прижав чашкой и, одевшись, выскользнула из номера.

– Давай карточку, – Ее ждал уже Ребенок в конце коридора.

– Ой, я забыла про нее, – Она умоляюще посмотрела на него.

– Дура!!! – Ребенок, захромал вперед.

Семеныч проснулся, в комнате было смертельно холодно. Потому что жизни не было. На столе белела записка: «Увидимся вечером? Мне нужно было срочно уйти. Будить не стала. Пока».

Такое ощущение, что ему все снилось. Снилась Она. Она и не Она. Она, но не такая, какою Она была раньше. Семеныч понимал, что с Ней, такой новой, он встречаться больше не сможет. Ему будет невыносимо тяжело с Ней встречаться, потому что он все время будет Ее сравнивать с той Ней, которой Она была раньше… Надо было собираться на работу. Сегодня были важные переговоры с представителями одного из потенциальным заказчиков. А настроение ни к черту.

Переговоры были назначены на семнадцать. Семеныч вошел в переговорную. За столом сидели Генеральный директор компании, в которой работал Семеныч, и… Ребенок. У Семеныча помутнело в глазах. Ребенка представили, как заместителя Генерального директора потенциального заказчика. Семеныч уставился на Ребенка, тот, не отрываясь, смотрел на него своим мертвецким взглядом. И как бы Она не уверяла Семеныча в отсутствии памяти о тех днях, Семеныч понял сейчас, что они были, что Ребенок довольно серьезный противник. Вошли юристы. Ребенок поднялся, попросил выйти Семеныча вместе с ним.

Они вышли. Семеныча так и распирало убить его тут же на месте. Он еле сдерживался от злости.

– Ты здесь… Как… Что нужно тебе?

– Я уничтожу тебя. Первое. Она – моя.

Семеныч помотал головой. Слабое отрицание осознания этой фразы, которая еще полностью не дошла до него.

– Вот смотри, – Ребенок вытащил несколько фотографий, сделанных кем-то, где Ребенок и Она. То Она садится к нему в машину, то они сидят в кафе, мирно беседуя… Семеныч вновь и вновь перебирал их в руках и ничего не понимал, – Она всегда была моей. Она стала для тебя приманкой и ты повелся. Блестяще Она играет? Моя школа.

– Нет…

– Второе – твоя семья. Сейчас, а может, полчаса назад твоя жена, идя домой, достанет копию этого из почтового ящика, – с этими словами Ребенок вытащил еще увесистую пачку. На них Семеныч взглянул мельком. Он тут же узнал себя и еще много кого на не очень приличных фотографиях. В них была отражена не совсем семейная жизнь за последние лет восемь-десять.

Семеныч почувствовал, что сердце его уже не бьется, оно кровоточит. Он молча ждал следующего удара.

– А здесь, – показывая на дипломат, – Договора и проекты, расчеты, сметы, которые должны быть сейчас у тебя. Можешь проверить, твоя сумка пуста, и сейчас твоя компания узнает от меня, что ты продал ее, а я придумаю сумму предательства, пока есть время.

Ребенок невозмутимо остановился:

– А теперь пройдемте в кабинет – нас ожидают.

Семеныч, как в тумане прошел за Ребенком. Сел на свое место и смотрел прямо перед собой. Он ничего не слышал. Земля ушла из-под ног.

Он не слышал, что говорил Ребенок, он только смутно видел, что он, говоря, достает тот самый запечатанный бумажный пакет документов. Потом был смех, шум, разговоры. Один из юристов что-то Семенычу говорил, но тот не слышал, не видел. Тогда юрист, придерживая Семеныча за локоть, вывел его из кабинета, помог ему одеться и зачем-то спросил:

– Вас отвезти домой?

– Домой? – удивился Семеныч, словно очнувшись, – пожалуй, я меньше всего хочу туда попасть, сегодня. Спасибо, я пройдусь.

Он вышел из кабинета, прошел по коридору, вышел на улицу и зашагал решительно в сторону гостиницы, сминая в руке какой-то кусок бумаги. Посмотрел на мятый, оставшийся клочок и поплыли Ее буквы: «Увидимся веч». Выбросил его, вздохнул и стремительно побежал туда, где ждал его автор этих строк. Карточку от номера он не сдавал. Влетел в номер. Она спала на постели, в одежде. Он с силой захлопнул дверь. Он хотел Ее убить сейчас этой дверью. Она открыла глаза, медленно поднялась, пошла навстречу. Он с силой оттолкнул Ее. Она уперлась спиной в стену. Он подошел и потряс Ее за плечи. Она тихо сползла по стенке вниз, глядя на него испуганными глазами.

– Как ты могла? – закричал Семеныч.

– Я… – начала Она.

– Я же ведь любил тебя!

– Пойми…

– Ты с самого начала все делала по указанию Ребенка, – не давал Ей вымолвить слова Семеныч, – Ты с самого начала все специально делала…

Он ходил по комнате, кругами, свирепея с каждым кругом. Она молча сидела на корточках возле стены, не спуская глаз. Он говорил, говорил:

– Я ведь всегда подозревал, что тут что-то не так. Я чуял, что неправда! Все эти твои чувства, все эти твои слова, вся эта твоя любовь. Я знал, что все это не может быть правдой! Ведь я знал! Знал! Но не верил. Не хотел верить. А хотел верить, что как раз наоборот, может быть все-таки и есть она – Любовь, может быть, ты и есть – посланная Богом любимая женщина! Я ведь догадывался! Я всегда догадывался, что тебе что-то от меня нужно. Только вот никак не мог понять, что именно! А теперь стало ясно, что тебе, как и всем нужны были просто деньги! Деньги, которые тебе платил Ребенок!

Семеныч вдруг остановился, как будто у него вдруг кончился завод, и с удивлением устало произнес:

– Хотя это я и сейчас не понимаю. Что ему-то от меня нужно… – потом он сел на край постели. Тут же привстал, отогнул одеяло, там был пистолет.

– Ты пришла меня убить? Убивай! – с этими словами Семеныч швырнул ей оружие.

* * *

Она подошла к нему. Повернула его лицо к себе. И быстро-быстро заговорила:

– Я слышала твою сказку вчера. Я расскажу, что происходит на самом деле. Послушай меня, пожалуйста, – Она хотела заглянуть ему в глаза, но Семеныч сидел, опустив голову, не реагируя на Нее.

Она обняла его и стала негромко говорить на ухо:

…Пришла легкость, оказавшаяся тяжелее всего на свете. По-моему, любовь ее зовут. Пока легко было (но очень недолго), На была счастлива!

Какой он был!!! Он был красив, мужественен, умен, обаятелен! Он был ласков с нею! Он дарил ей удовольствие и наслаждение! Он дал ей то, чего никто не смог – желание жить! Перед Ним хотелось стоять на коленях и смотреть в Его глаза, а Он улыбался ей своей очаровательной улыбкой, и поднимал ее. Она так любила Его! Всей собой любила. Всю бы отдала себя. Все поцелуи предназначались только Ему, и ей казалось, что она никогда не целовала Мужчину раньше. Все касания кожей Его тела были прекрасны, она с удивлением обнаружила, что у нее никогда и не было Мужчины. Все мысли были для Него, о Нем. Это было прекрасно.

Она уже не искала смысл и не скучала… она любила. И имя отображало ее в этой любви… «На!» – это не удар, это отдача! «Возьми, пожалуйста, это Тебе! Это только для Тебя! Я хочу это отдать Тебе! Я дарю Тебе всё, что у меня есть, а если этого у меня нет, я добуду, украду и… отдам Тебе!» Имея сердце, тело, и душу, Она подошла к Нему, держа все это на вытянутых ладонях, и протянула ему…

Он засмеялся….

– Что ты, глупая? Ночи с тобой прекрасны, а днем ты мне не нужна. Приятно любить твое тело, а душа и сердце мне без надобности. У меня есть главная женщина, более того у меня было много неглавных, ты не первая, не последняя, не худшая, не лучшая, ты очередная. Мне скучно и грустно жить порой, ты лишь внесла немного разнообразия. Ни для чего более ты не годна. Пока ночи с тобой доставляют удовольствие мне и пересиливают скуку и совесть, я буду рядом.

У Него не было смелости сказать ей это. Он и не сказал. Он просто посмотрел на нее смеющимися любимыми глазами, и она прочла это. Она смотрела чуть дольше, чем обычно, тысячу раз перечитывая эти строки в Его глазах.

А буква "Е" – это давно-давно осталась от первой женщины, от первого мужчины, от их любви. Это шрам, который всегда будет напоминанием о том, что, чтобы не происходило в жизни, это имеет две стороны – необходимую для одного и ненужную для другого…»

Семеныч внимательно посмотрел на Нее:

– В твоем представлении я такая сволочь? И поэтому ты решила мне отомстить?

Она странно посмотрела на него и нежно погладила теплой рукой по щеке:

– Ну что ты? Это же просто сказка. Ты меня просто любишь и всё. А иногда говоришь, что любви нет. Лежа на диване. Это ведь я – сволочь. Преднамеренная, по твоим словам…

* * *

Она поцеловала Семеныча, глаза, нос, губы. Он резко обнял Ее, прижал к себе и стал жадно срывать одежду, пока не освободил всё Ее тело. Он стал целовать Ее и медленно остановился. Отстранил от себя, на расстоянии вытянутых рук, посмотрел внимательно и глухо сказал:

– Уходи.

Она встала, не одеваясь, отошла к столику, который стоял возле стены. Она стояла спиной к Семенычу, Ее пальцы касались края стола.

В комнате сразу же образовалась энергия, она сосредотачивалась возле Нее и становилась более плотной и серой. Семеныч это видел. Что-то ему это напомнило, но он не мог вспомнить что. Энергия тягуче стягивалась к центру своего образования. Семеныч внимательно смотрел на это и на Ее обнаженное тело. Она все также стояла, спиной к нему, не шевелясь.

Он вспомнил! Волк! В ту же секунду это животное полуобрело свои очертания и прыгнуло Ей на спину. Несколько кровавых полос протянусь по Ее спине. Она вздрогнула. Не обернулась, не закричала. Только Ее пальцы, водившие по столу, вдруг вцепились в его край и побелели от напряжения. Как тогда, Она покорно приняла удар, не пытаясь бороться. Это так не похоже на Нее. Такая беззащитность и стойкость совершенно не могли сочетаться. Семеныч хотел вскочить, но не мог встать, все тело стало ватным.

Семеныч вспомнил, как тогда победил его. Катенок сказала, что нужно более сильное чувство, которое преодолеет это чудовище. Тогда у него это получилось. Сейчас в его душе была пустота и смятение. Волк был сильнее.

Когда человек… идти сам не в силах, появляется кто-то свыше и несет его на руках.

Мика выдернул волка так же, как тогда убрал Ребенка из рук Семеныча. Воронкой энергии и света, которая расширяясь, забирала в себя часть пространства, сжигая его и всё, что в нем было, ярчайшим светом. Несколько мгновений и сожженное пространство уносится воронкой вверх, а оставшееся смыкается, закрывая пустоту. Без следов и памяти.

* * *

Она продолжала стоять. Семеныч продолжал на Нее смотреть. Она заговорила.

– Твои документы остались у тебя сумке. Я отдала Ребенку какие-то левые бумаги, прошив их в подобный пакет. Он оказался настолько глуп, что не удосужился проверить. Подозреваю, как он оплошал, когда их вскрыл. Я подложила туда еще несколько детских рисунков, для полного идиотизма ситуации, – Семеныч вспомнил, что был какой-то смех на той встрече, когда туманом был окутан его разум, и юрист открыл сумку, доставая оттуда что-то, а потом бережно вывел Семеныча из кабинета.

– Фотографии, предназначенные для твоей семьи, лежат в тумбочке, возле кровати. Я вытащила их из почтового ящика, поскольку не спускала глаз со вчерашней ночи с Ребенка. Поэтому и ушла ночью, чтобы знать и видеть всё, что он собирается сделать. Извини, не вытерпела, посмотрела, что там. Больше трех снимков не осилила, было неприятно. Твое прошлое приносит мне огромную боль в настоящем, – Семеныч отодвинул ящик, там действительно лежала пачка, копию которой, он уже видел сегодня в руках у Ребенка. Он с отвращением пнул по ящику ногой.

– Записка во внутреннем кармане пиджака. Я писала две записки. Наверное, вторую ты не прочитал, – Семеныч тут же достал сложенный аккуратно листок: «Я очень Тебя люблю. Верь мне. Чтобы не происходило, я всегда буду с Тобой».

– Ну, а пистолет я не знаю куда девать, с тех дней и ношу его с собой. Выбросить не могу, это хоть какая-нибудь безопасность, пока Ребенок еще ходит в человеческом теле. Очень хотелось несколько раз пристрелить его. Или перестрелять весь белый свет, боюсь, только не хватит пуль, там осталось только три. Ты знаешь, мне кажется, что он и не человек вовсе.

Семеныч смотрел на Ее напряженную спину и слушал, пока Она все это говорила ему. Полосы на Ее спине заметно бледнели.

– Почему ты была так холодна?

– Я боялась, что за нами смотрели. Если бы я выдала, что веду двойную игру, они или он, стали бы играть не с моей помощью. А так, я контролировала ситуацию, – Она обернулась к нему. Подошла и присела на пол возле ног Семеныча и уткнулась в его колени, – Поверь, даже если бы мы расстались, даже если бы ты ушел от меня, я никогда бы не причинила тебе боли. Я все сделала бы от меня зависящее, всё возможное и невозможное, чтобы помочь тебе. И если бы для этого потребовалось бы уйти, я бы ушла, только чтобы тебе было хорошо. Потому что, я очень тебя люблю. Мне не важно, прав ты или виноват, я всегда буду на твоей стороне…

– Вот, вроде и всё. Еще один раунд с Ребенком закончен, – Она засмеялась, – Мы ведем в этом счете!

Семеныч, наконец-то, схватил Ее в охапку, посадил на колени, сдернул одеяло и закутал Ее продрогшее тело. Крепко-крепко прижал к себе, нежно прислонился к Ее волосам щекой, вдыхая Ее запах.

– Только я очень устала. Когда это сумасшествие кончится? – Она вопросительно посмотрела на него.

Семеныч покачивал Ее на руках и сопоставлял произошедшие события.

– Ребенок показывал еще фотографии, где была ты и он, – задумчиво произнес.

– Может, кто и нас сфотографировал, мы же виделись с ним несколько раз. Для обсуждения некоторых пунктов этого лжедоговора. Видишь, у меня тоже были переговоры и сделка! – Она улыбнулась, – Я у тебя молодец?

– Хочешь, я тебя сейчас искупаю и положу под одеяло и буду всю ночь рассказывать тебе сказки? – Семеныч скользнул рукой под плед. Полос на Ее спине вроде не ощутил.

– Не надо. Я уже боюсь сказок. Вся жизнь сейчас идет, как страшная сказка. Пусть она кончится?

– А ты придумала конец?

– Да!!! Ребенок утопился, сжегся, сварился и… его сожрал волк, разжевал и проглотил всё до косточки!!! И тщательно переварил!!!

– Какая ты милосердная!

* * *

Первый внимательно слушал Второго. Второй торопливо говорил:

– Мика очень опасен! Его нужно уничтожить, или изолировать, или уменьшить. Он слишком большой. Он слишком сильный. А при этом, очень глупый и своенравный. Он может причинить очень много неприятностей!!

Несмотря на то, что и Первый, и Второй были эгрегорами одной и той же группы людей, они все-таки были очень разными. Такое встречалось в мире эгрегоров. Причем, не так уж и редко встречалось. Как братья и сестры в мире людей.

Первый был эгрегором коллектива одного специального военного подразделения, объединенных общим интересом своих основных обязанностей по обеспечению правопорядка на охраняемой территории. Немногим позже Первого, возник Второй. Он был эгрегором того же специального военного подразделения, но объединенного другим общим интересом, – спортом, которым были действительно все солдаты и офицеры поголовно увлечены. Команды этого подразделения постоянно занимали первые места на войсковых соревнованиях по различным видам спорта. Можно сказать, что Второй был более сильным, но все-таки «младшим братом» Первого.

Это все, конечно, весьма условно. Ведь прямых аналогий между миром людей и миром эгрегоров не существует. К тому же «любое сравнение хромает», но данное сравнение все-таки было весьма похожим и вполне приемлемым для первого представления о разных эгрегорах одной и той же группы людей.

– Мика еще маленький! Но он быстро учится. По-моему, твои опасения, мягко говоря преувеличены, – Первый, в отличие от Второго, был значительно более рассудителен и осторожен и в оценках, и тем более в принятии решений.

– Ну и что, что маленький! Ты посмотри, что он со мной сделал…

– Сам виноват! Не лез бы к нему, и не получил бы от него.

– Ну ладно! Лез, не лез… теперь-то чего. Ты меня поддержишь?

– В чем поддержишь?

– Я хочу поговорить с эгрегорами, чтобы как-то воздействовать на Мику.

– Как воздействовать?

– Можно ограничить возможности его перемещений и действий. Можно уменьшить. Лучше и то, и то. Хотя самое лучшее, конечно, уничтожить полностью. Но сразу это вряд ли получится. Общество сразу не разрешит. Надо действовать постепенно…

– Хлопотное какое-то дело ты придумал. Надо многих убедить, чтобы такое получилось.

– Это мое дело. Ты главное, меня поддержи, в случае чего.

– Чем поддержать?

– Ну, подтверди, что Мика опасен.

– Да? А я так не считаю. Зачем мне это подтверждать?

Второй задумался. Взывать к «братским чувствам», как это иногда принято у людей, в мире эгрегоров было бессмысленно. Значит, надо заинтересовать:

– Ладно, возьмешь часть его энергии.

– Ты собираешься стать пересмешником?

«Пересмешником» в мире эгрегоров именовали назначенного руководителя группы эгрегоров, объединенной каким-то заданием, которое давало Общество. Для координации группы руководители применяли краткие междометия, чем-то напоминающие лай собаки или резкие звуки, похожие на смех людей. Например, звук «Ха!» был чем-то вроде категорического отрицания и давал команду о переходе из нападения в защиту, или из защиты в нападение. «Обществом» в мире эгрегоров называли собрание сущностей, что-то наподобие новгородского вече… Или нечто аналогичное конференции трудового коллектива у человеческих организаций. Кстати, люди тоже использовали слово «общество» достаточно по-разному. Например, как совокупность людей вообще и как название отдельного предприятия. Вроде бы было нечто общее у людей и у эгрегоров. Да и как могло не быть, если они были энергетически связанными друг с другом, невзирая на то, что подавляющее большинство людей об этом и не догадывалось.

– Ну да, а кто же еще. Если моя инициатива будет поддержана Обществом, а никого более заинтересованного в решении этой проблемы больше не найдется… То кому же быть пересмешником, как не мне?

– Ты слабый. Тебя Мика чуть не убил. Слабый не может командовать сильными.

Второй с усмешкой посмотрел на Первого.

– Может. Слабые очень часто командуют сильными. Ну, так поддержишь?

– Если без проблем, то поддержу. А если с проблемами, то смотреть надо…

– Ладно! Я тебя понял, – Второй знал, что Первому не хочется ссориться с Микой только в том случае, если Мика окажется прав, и Общество не поддержит Второго. А если поддержит, то и Первый поддержит. Второй хорошо знал Первого. Недаром же Второй был вторым эгрегором группы людей, в которой первым эгрегором был Первый.

– Кстати, ты бы все-таки попытался выяснить, почему Мика такой сильный. Мало ли, на всякий случай, – посоветовал на прощание Первый.

– Как я выясню?

– Прозондируй как следует его людей!

– Мне сейчас это трудно сделать. Я Мике обещал к ним не приближаться. Может, ты поможешь? Ты ведь как будто тут не причем?

– А договоримся?

Второй поморщился, вздохнул и сплюнул одновременно (эгрегор все-таки, а не человек):

– Меркантильный ты все-таки, старшенький. Ладно, договоримся. Но ты особо не тяни.

– Не буду я тянуть. У меня сейчас до завтрашнего утра время свободное, я сейчас их и прозондирую…

* * *

Ребенок наблюдал за Ее домом. Он несколько часов сидел в машине, ел бутерброды, запивая кофе из термоса. Можно было подумать, что Ребенок подражает полицейским из американских фильмов… Но Ребенок никому никогда не подражал. Он вообще не любил кино. Да и книги он тоже не любил. Ребенок не любил цирк, спорт, музыку, живопись. Он не любил детей, не любил животных. У него никогда не было женщины. У него никогда не было друзей. Ребенок вообще никого и ничего не любил за исключением одного. Ребенок любил причинять зло.

«С Семенычем не получилось, значит, с Ней получится», отстраненно думал Ребенок, внимательно наблюдая за автомобилями, подъезжающими к дому, и прохожими, входящими и выходящими из ее подъезда…

Вот и Она. С дочерью и с сыном. Остановились, пока сын побежал на качели. Муж Ее подъехал, припарковал машину. Подошел к ним, улыбается. Девочка домой побежала. Она качели раскачивает. Муж приобнял.

«Надо же какая идеальная с виду семья», – усмехнулся про себя Ребенок. – «Не прицепишься. Чего бы у Нее отобрать? Семью или работу? Или Семеныча? А как?»

Пока он думал, стал накрапывать дождь. Муж накрыл Ее пиджаком и они вскоре скрылись в подъезде. Стало смеркаться постепенно.

Хотел уже отъехать, как услышал радостный звук Ее шагов, преодолевающих последние ступеньки. Раз-два-три. Вот Она. Стоит, дождику улыбается. На телефон посмотрела. Колечко на пальце покрутила. Машина подъехала, за рулем девчонка тоже. Подружка, очевидно. Уехали.

Ребенок за ними. Остановились у ресторана, там еще какие-то знакомые подошли к ним. Смеялись, шутили. Зашли внутрь. Ребенок облокотился на руль, глядя на вход. Несколько раз Она выходила, то с той же подружкой, то с мужчиной, судя по тому, как он вежливо открывал перед ней двери, только познакомились. Она стояла разгоряченная, после танцев, очевидно. Что-то рассказывала, размахивая руками и смеясь.

К утру вроде расходиться все стали. Стало подъезжать такси, разбирая подвыпивших людей. Она не с подружкой села, а с тем мужчиной, с которым выходила пару раз.

Подъехали к дому, Она вышла. Мужчина за ней. Пару минут постояли и мужчина уехал. Она зашла в подъезд, где Ее уже ждал Ребенок.

В пролете между лестницами прижал Ее к стене.

– Думала, все прошло? Меня обманула. Что делать-то теперь с тобой? Сразу прибить или изуродовать сначала, чтобы по танцулькам бегать охота отпала? Или детишек твоих попугать? Пугливые они у тебя? Или поласкать тебя здесь, ты ведь не будешь кричать, а то муж выбежит, – он давил на Нее своим телом все сильнее. Его губы уже почти были рядом с Ее губами.