Текст книги "Семеныч и Катенок"

В любом деле есть начало, неважно какое, хорошее или плохое, желанное или вынужденное, но оно должно быть, просто потому, что без него ничего не получится.

* * *

Семеныч любил выходные, потому что в выходные не надо было работать. Не то чтобы Семеныч был таким уж отъявленным лентяем. Лентяем он, конечно же, не был, но… ленивым, конечно же, был. Семеныч не то, чтобы не любил вообще что-то делать… трудиться. Он не любил именно работать. Причем, не сам процесс работы ему не нравился, как таковой. Ему не нравилась необходимость работать, для того чтобы жить. Впрочем, это было вполне объяснимо. Если Семеныч не понимал, зачем вообще жить, то очевидно, что необходимость работы, обеспечивающая возможность неизвестно для чего нужного существования, вызывала в нем почти постоянное раздражение.

А в выходные можно было не работать. В выходные можно было заниматься чем-то другим, или, значительно реже, ничем не заниматься. Просто «валять дурака». В выходные можно было не ходить на работу, а остаться дома или заниматься какими-то другими, не обязательными и не регламентированными делами.

Она не любила выходные, потому что нужно было находиться дома, не нужно было ходить на работу, которую Она, в принципе, любила, больше не из-за самой работы, а из-за коллектива, дружного и веселого, это был Ее второй дом, а может и первый. Для кого-то дом означает удобную комфортную квартиру, дом, то есть буквально, дом. Для Нее же домом являлось не место, а скорее окружение друзей, которых у Нее было много, где можно было быть самой собой и не быть обязанной кому-либо той же нужной домашней работой, к примеру. Где можно повеселиться и не чувствовать себя в чем-то виноватой.

Еще один неприятный фактор добавился к выходным. Утро не начиналось так, как она хотела. Семеныча не было. Она раздражалась и с нетерпением ждала понедельника, когда можно было повиснуть у него на шее при встрече и поцеловать в губы.

* * *

В одни выходные Она встретилась с друзьями в каком-то кафе. Только теперь не чувствовала особого веселья, того, какое было раньше. Немного ушла беззаботность. Напрягало то, что впереди воскресенье, утро опять без него. Раздражала эта зависимость от него. И с каждым бокалом этого вечера Она сердилась все сильнее, поскольку не могла определить ни ее источник, ни решить, как от нее избавиться. А перспектива ждать всю жизнь его каждое утро, совсем Ее не радовала. Однако, выхода из ситуации, Она пока не видела. И сильно не нравилось то, что вместо субботнего хорошего вечера Она не может расслабиться и продолжает думать о нем.

«Скорей бы понедельник», – вздохнула Она.

Впрочем, он не заставил себя долго ждать, после воскресной головной боли, новая рабочая неделя наступила, не задерживаясь. Она проснулась рано, скорее стала собираться на работу, выскочила из дома, застегивая куртку уже на улице.

Вот и видит его уже, ровно меряющего шагами длину тротуара. Захотелось тихо подойти, пока он был спиной и не видел Ее. Но тут впереди идущий человек остановился возле него и они стали о чем-то разговаривать, удаляясь. Она замедлила шаги, но продолжала двигаться за ними. Они остановились, Семеныч закурил. Он обернулся в тот момент, когда Она почти подходила к нему. Она робко улыбнулась и осеклась.

Семеныч явно сделал вид, что не знает Ее. Очевидно, рядом стоящий, был его знакомый. Ее бросило в жар. Тут Она поняла всю низость ситуации, всю ничтожность встреч женатого мужчины. Она резко повернула и пошла через дорогу.

Минут через семь Ее опередила машина. Он остановился, вышел и стал догонять Ее. Он звал Ее. Она не оборачивалась, идя вперед. Обогнал, возник перед Ней, заставив Ее остановиться. Смотрел ласково, извиняющее, попытался поцеловать. «Он не виноват, это такая жизнь, он женат, я замужем, город небольшой. Но что же так гадко стало? Ведь раньше я воспринимала это, как само собой разумеющееся?» – Она оттолкнула его. То ли измотана была выходными, то ли обида, как над ребенком взяла верх, то ли Ее натура, бесстрашная, безответственная, как уточнил бы Семеныч, не смогла вынести этого ледяного незнакомого взгляда.

– Отойди от меня, – чуть не плача, произнесла Она.

– Ну что ты? Из-за ерунды…

– Я не могу играть в прятки, я уже выросла!

– Что ты хотела, чтобы я сделал? Надо было подбежать и расцеловать тебя при нем, он хороший знакомый нашей семьи?

– Вот и не буду тревожить вашу семью. Мог бы хотя бы просто поздороваться со мной и с ним распрощаться. Ну, можно это было сделать как-нибудь по-другому, а не так?

– Перестань, пожалуйста. Я несвободный человек. Не сердись.

– Твоя свобода начинается с порога гостиницы? – Она с издевкой посмотрела на него – Да иди ты!

– Знаешь что?! – Семеныч внимательно поглядел на Нее. – Не порти всё.

Он отступил на шаг, пропуская Ее. И злость заклокотала в нем. Он разозлился, сильно.

* * *

Семеныч пришел на работу, мысли бешено скакали: «А ведь и, правда! Какая же я свинья! Разве трудно было хотя бы поздороваться? Ну что же я делаю?»

Хотя подсознательно Семеныч прекрасно понимал, что по существу это ничего бы не изменило. Случай был частный, но ситуация была вполне прогнозируемая. И эта осознанность неизбежности поднимала в душе Семеныча плохо контролируемую злость.

Подошел к окну, уставившись в него невидящими глазами. Дома за окном расплылись и исчезли. Остались деревья. Да и они, почему-то, превратились в осенние голые стволы. Небо посерело и опустилось. Семеныч смотрел за окно и не очень понимал, что творится там. Весна превратилась в осень. Город стал безлюдной местностью.

Внезапно увидел Ее, уходящую. Что-то похожее на звук шороха листьев неслось за Ней. Семеныч насторожился и увидел, как это что-то бежит на нее и приобретает очертания, похожие на собаку…нет…волка! Большого волка, остервенело догоняющего Ее. Он не знал, что предпринять, попробовал открыть окно, но что он мог сделать? Позвать? Закричать? Что? Как помочь? Это секунды длилось… Тот волчара догнал Ее и стал бросаться на Нее, цепляясь зубами за Ее руки, пытаясь укусить или повалить Ее. Она, молча, старательно пыталась отбиться. Она не кричала и не паниковала, не пыталась убежать, Она только бесполезно пыталась увернуться от укусов дурного волка.

Семеныч заметался, он распахнул окно, но …не выпрыгивать же из него. Он кинулся к двери, но она почему-то оказалось заперта, опять к окну. Он уже не в силах был видеть эту картину, то как Она упорно пытается убрать от него руки, загородить лицо, и волк продолжает остервенело на Нее бросаться.

Семеныч испугался за Нее. Он был бессилен сейчас, и это увеличивало страх. Страх неизбежного, страх неизвестного. Страх беспомощности был настолько явен, что Семеныч уже ощущал его материализацию. Он полз изнутри и, отделившись от Семеныча, стал сжимать горло, удушающее жутко. Он стал похож на сильную змею, которая обхватила всего его и сдавливала, обхватывая.

Это было невыносимо. Ведь был обычный рабочий день. Его кабинет. Окно. То есть жизнь, обычная жизнь. Откуда взялась осень с пожухлыми листьями, покрывающая землю. Куда все исчезло? Она, в одиночку, отбивающаяся от волка. Змея, которую он пытается сбросить с себя, но не может. Ум не мог все это сопоставлять. И не мог принять никакого решения. И не мог проснуться, как от страшного сна. Неужели ничего нельзя сделать? Вечность кончилась внезапно, хотя Она и не длилась более четырех-пяти минут, но все было медленнее, чем на самом деле, потому что это было за гранью понимания, за гранью времени. Семеныч уже не мог дышать и сдерживать возле шеи змею, настолько сильна она становилась.

Она вдруг обернулась и, подняв глаза, увидела его. Как только Семеныч встретился с ней глазами, страх и змея исчезли, как их и не было, только пальцы были слегка бледными, как будто пытались недавно разжать неведомую силу.

– Катенок! – Семеныч не позвал, а просто взмолился к тому единственному посреднику с другим миром. Миром, который сейчас был враждебен и страшен, – Катенок, что мне сделать? Помоги Ей!

«Что? Как я помогу, если ты сам это сделал. Это твоя злость рвет Ее на части», – Катенок зевнула. – «Ты не представляешь порой истинных размеров своих чувств, а зря. Ты сейчас лишь увидел их реальное отображение, какое было бы понятнее для человека».

– Что мне сделать? Что?! Он же разорвет Ее на части!!!

«Ну и что с того? Она разве нужна тебе?»

– Помоги….

«Найди в себе более сильное чувство, чем та злость, чтобы оно победило, если оно есть. Направь к Ней. Я не могу здесь помочь. Я не делаю чудес, из тех гадостей, которые люди так необдуманно вышвыривают в пространство. Думая, что оно святое и мстить не будет. Оно, окружая вас, становится таким же человечным, а значит, несовершенным».

Семеныч смотрел в окно. «Остановись!!!» – закричало его оцепенелое молчание животному. «Я с тобой! Я рядом», – шепнул он Ей. Он тотчас же почувствовал на мгновение боль от царапин и укусов волка на своих руках и с этим моментом, волк в секунду сжался, заскулил, взвизгивая, и… исчез. Она остановилась, опускаясь на колени, и… пропала тоже. Небо стало принимать утренние голубые весенние цвета. Появились дома, дороги, машины, люди. Все то, что должно быть за окном, проявилось. Семеныч продолжал стоять, вглядываясь, все ли встало на свои места. Набрал Ее номер телефона.

«Аппарат абонента выключен или наход…» – сбросил.

* * *

Она пришла на работу, не очень еще понимая, как реагировать на его поведение утром. Вроде все верно. Ведь так всегда было, когда Она встречалась с другими. И сама делала вид, не замечающий человека, если рядом оказывались знакомые. Но почему сейчас так больно? Как унять в себе эту дикую обиду? Как справиться с ней, если она сильнее тебя? Как вообще справиться с тем, что сильнее тебя?

«Надо найти какую-нибудь хитрость, надо брать не силой, если ей победить не можешь. Но чем?!» – Она думала и не придумывала. Такого еще не бывало, чтобы она не могла ничего придумать. Она стала складывать документы для архива в коробки и упаковывать их, заклеивая скотчем. Это работа не особо приятная, но раз в полгода и ее надо сделать. Лучшего момента для выполнения этого и придумать было нельзя. Часть документов положила не так как нужно, пришлось все вытаскивать и перекладывать заново. Бумаги резали Ей руки острыми краями, ножиком разрезала скотч, сильно порезалась и им. Заметив кровь на руках, выбежала в туалет, включила воду, подставив руки, не посмотрев, что сейчас пойдет не просто горячая вода. И полился почти кипяток на Ее изрезанные, и исцарапанные листами и пыльными коробками, руки. Она отдернула ошпаренные руки. Замерла на несколько мгновений, пока боль от ожогов не проникла вглубь царапин до самых костей. Молча включила прохладную воду, и опустила руки, глядя, как маленькие струйки крови стекали в раковину. Все стихло. И обида, и боль. Она вытерла руки, бережно их промокая.

* * *

Семеныч слушал музыку. Он ничего не делал, просто лежал, иногда ходил по квартире в наушниках и слушал музыку. Тяжелую музыку. Он не любил ничего делать в это время. Любое дело отвлекало его. Тяжелая музыка отвлекала его от пустоты, которая постепенно заполняла его душу. Музыка не препятствовала этой пустоте, а именно отвлекала. Музыка создавала всего лишь иллюзию энергии, но эта иллюзия помогала Семенычу не сойти с ума. Ум отказывался дать ему совет. Ум не знал, что ему делать. Ум был бессмысленным для данного случая инструментом.

Много можно рассуждать о целесообразности тех или иных действий. Можно что-то предпринимать или наоборот, «пустить на самотек»… куда «кривая вывезет». По-разному можно было поступать. И в большинстве случаев, Семеныч умел, если и не сразу, но принять правильное решение о том, что делать или о том, чего не делать. Но в данном случае он не мог принять никакого решения. Семеныч находился в «патовой» ситуации.

Обычные объективные или субъективные критерии, на основании которых можно было бы попытаться хотя бы проанализировать то, что происходит, здесь не подходили.

– Катенок! – позвал Семеныч. – Что теперь делать-то?

«Ничего не делай!»

– Почему?

«Потому что нельзя делать того, в чем ты не уверен».

– А почему это происходит? Это любовь?

«Любовь – это всего лишь слово, которое придумали вы, люди. Оно ничего не объясняет. Что происходит, то и происходит. Тут от тебя не так уж много и зависит. Это больше, чем ты. Это больше, чем Она. Вы слишком «подошли». Ваше «соединение» дает очень сильный эффект. Я не могу тебе понятнее объяснить, потому что для объяснения этому явлению, вы слов еще не придумали».

– Может быть, нам лучше расстаться?

«Глупый ты, Семеныч! Вы, люди, иногда оказываетесь такими глупыми…»

– Почему, Катенок?

«Потому что для тебя теперь Она. Хотя, может быть, Она еще и не полностью это осознает. Потому что ты и Она… Это еще сложнее объяснить. Вы не сможете теперь сами расстаться. Неважно, захотите этого вы сами или нет. Образно говоря, вы стали камнем, на котором начало строиться новое здание, и вытащить этот камень из фундамента у вас не получится».

– Что ж теперь ни от меня, ни от Нее ничего вообще не зависит?

«Зависит. Но не многое. Так, по мелочам. Не мучьте друг друга понапрасну. Вы ничего по существу, изменить уже не сможете… Ну, как тебе объяснить-то? Например, ты или Она можете поцарапать себе руку, но серьезно повредить ее вам не дадут. Вы не сможете теперь сами даже умереть, я уж не говорю о том, чтобы расстаться. Ваши жизни теперь полностью вам не принадлежат. Вы вольны еще в ограниченных пределах действовать самостоятельно, но ничего существенного от вас уже не зависит».

– Мне это не нравится! Нас будут вести как скотину на бойню?

«Нравится, не нравится…. А почему ты не возражаешь против принятых людьми физических законов? А нравится ли тебе, например, гравитация?»

– Катенок! Ну, причем тут гравитация?

«Как гравитация ограничивает ваши передвижения, так и другие, неосознаваемые вами, законы мироздания ограничивают ваши другие возможности. Никто вас не собирается и не будет «вести как скотину на бойню». Вам будут всего лишь ставить препятствия там, куда вам идти не следует».

Нестерпимо захотелось к Ней. Просто увидеть. Убедиться, что все хорошо. Но уже поздний вечер. Да и прошедшее утро, похоже, поставило большую помарку на этом вольном сочинении. Семеныч выключил музыку. Сердце как-то неспокойно стучало. Дома стало тесно и душно, он решил спуститься и пройтись, заодно и купить сигарет. Он вышел на улицу. Чтобы спокойно еще раз осознать или стряхнуть все навеянные и пришедшие мысли, каждая из которых мешала другой, и образовывался целый клубок, беспорядочно скомканный, без начала и конца.

* * *

Вечером Она возвращалась домой. Подходя к подъезду, заметила до боли знакомую последние года полтора машину. Стекла были тонированы, ничего не было видно за ними. Ей это было не нужно. Она знала, кто там сидит. Думая, что Ее еще можно было не заметить, хотела каким-то невообразимым способом попасть домой, минуя эту машину. Постояла, подумала. Встречаться с тем, кто находился там, Ей совершенно не хотелось. Во всяком случае, сегодня. Она быстрыми шагами стремительно дошла до подъезда, намереваясь проскользнуть внутрь. Взявшись за ручку двери, дернула ее на себя. В два шага Ее настиг кто-то и ногой прижал дверь. Она стояла спиной. Сзади стоял и дышал человек. Можно было не оборачиваться. Слишком родным был запах мужского одеколона.

Он склонился к Ее уху. Приятно защекотала воспоминаниями знакомая щетина.

– Надо поговорить. Тебе не кажется, что это уже не смешно? На звонки не отвечаешь, у друзей не появляешься. Что произошло? – голос был тревожный.

– Нет, все хорошо, – с тоской ответила Она, и, развернувшись, пошла к его машине, понимая, что разговора не избежать.

– Я уже испугался, третий день пытаюсь выловить тебя здесь.

– Нормально всё, я же сказала! У меня много работы, да и так замоталась совсем, некогда было, – Она захлопнула дверцу машины, поеживаясь от вечерней прохлады.

– Дурака-то из меня не делай. Оставь эти сказки для своих малолетних детей и мужа. Со мной такие номера не пройдут, – устало усмехнулся он и, приблизившись к ней, отодвинул ласково прядь волос, обнажая шею, – ну что с тобой?

– Ничего, я сказала, всё в порядке, – Она отодвинулась, легонько высвобождаясь от его рук.

– Ничего, так ничего, – он завел машину, они тронулись.

Ехали молча. Она, отвернувшись, смотрела в окно. Он больше смотрел на Нее, чем на дорогу. Больше всего Она не любила таких моментов, когда надо было бы сказать, но ложь, как верная спутница, не давала ни единому словечку сказаться.

Припарковались возле его дома. Он вынул ключи из машины, доставая сигарету.

– Я есть хочу, – капризно протянула Она, думая, что ресторан будет лучше, чем его дом, в котором сейчас придется остаться наедине. На уловку он не поддался.

– Сейчас что-нибудь приготовлю. Пойдем, – он уже распахнул двери машины.

Она со вздохом выбралась из нее. Поднялись пешком. Звякнул ключами, открыл перед Нею дверь. Она прошла, стала раздеваться, привычно поставила сумку, повесила верхнюю одежду, прошла в зал, опустилась на диван, прикрыла глаза, прислонилась затылком на спинку.

Он ушел на кухню, вскоре оттуда уже щекотали нос приятные запахи еды. Она открыла глаза. Он стоял в дверях зала, мня полотенце в руках и наблюдая за Ней. Она поднялась, отводя взгляд. На кухне уже стоял ужин на столе с хорошей бутылкой вина.

– Я не хочу вино.

Он открыл бар, выискивая что-либо еще.

– Я не хочу пить совсем, – Она прошла к окну, прижавшись лбом к холодному стеклу. Он обнял Ее.

Мысли Ее вертелись, Она торопилась придать им словесную форму, но ничего не получалось. Взгляд скользнул на его кота, который терся об Ее ноги. Она от всей души ненавидела этого толстого, темно-серого кота, из-за его шерсти, или еще почему. Он это знал, поэтому, подхватив его, унес и закрыл в другой комнате. Вернулся, развернул Ее к себе.

– Ну?

«Вот, что я должна сейчас ему сказать, что у меня… а что, собственно, у меня? Если подумать, что у меня произошло за эти дни?» Она вспомнила ласки Семеныча, его глаза, которые проникли слишком глубоко. Захотелось убежать отсюда немедленно, и на ходу выпалить все это. Но это были ощущения, словесно никак не облачаясь. Тут же льдом обжег утренний его взгляд.

«Боже, какая глупость! Ведь он просто искал очередную женщину для вполне понятных мужских утех. И всё!!! Всё остальное ведь мне показалось! У нас была одна ночь и несколько встреч на улице, я его совершенно не знаю, да через месяц мы, может, и не вспомним друг друга. Подумаешь глаза, просто они у него такие необыкновенные, но также они будут смотреть и на других женщин. И трогать он их будет также, а я буду его ждать раз в месяц, думая о нем? Еще чего! Мне это все показалось… Я придумала себе чудо, которого нет и быть не может».

Мысли метались от полюса к полюсу. Она действительно была в растерянности. Прошла к столу и стала уплетать ужин. Он сел рядом и засмеялся. Взял вилку, налил себе вина, пригубил. Подложил Ей еще еды. Она встала, налила себе воды, выключила телевизор и стоя спиной медленно произнесла:

– Я встретила…Мужчину, извини.

Вилка упала на тарелку, неприятно стукнувшись. Он вскочил, стал целовать Ее.

– Перестань, что ты говоришь такое, когда ты это успеваешь делать. Ты хочешь повредничать? Ты устала? – он торопливо говорил, желая повернуть Ее к себе. Она напряглась, – даже если это и так, мы ведь проходили уже это, не в первый ведь раз. Все пройдет у тебя. И это пройдет. Тебе показалось. Какого мужчину?! Нет мужчин на этом свете. Есть самцы, которые перед тобой устоять не могут, а говорить и делать они могут всё, что ты захочешь, лишь бы довести тебя до постели и снять с тебя одежду. Ты еще глупая, сопливая девчонка. Не верь ничему и никому. Это все обман, красивый сладкий обман.

Она медленно обернулась и смотрела на него широко открытыми глазами.

– Нет! Это совсем не так! Не так! Ты ничего не понял. Ты не можешь этого понять!

– Да, как раз, это я всё понял! А вот ты ничего не понимаешь! Напридумывала себе черт знает что!

Она молчала, думая над его словами: «Возможно, он прав? Нет! Нет! Нет! Он не может быть прав, ну просто не может. А если это действительно так, как он говорит?»

Она смотрела в его глаза, пытаясь найти подтверждение. Он никогда Ее не обманывал. Всегда всё происходило так, как он говорил. Неужели, он и здесь прав?

Она подошла к столу, взяла его бокал с недопитым вином. Он обнял Ее.

– Успокойся. Просто успокойся. Похоже, ты и правда очень устала. Давай уедем на несколько дней? Отдохнешь, накупаешься, все как рукой снимет! Давай? Хочешь, на следующей неделе я возьму билеты? Тебе просто надо сменить обстановку, – он, не дожидаясь Ее ответа, пошел за ежедневником. Вернувшись, нашел Ее в коридоре, одевающуюся.

– Куда ты?

– Домой. Извини, мне нужно остаться одной, – Ей не хотелось здесь больше находиться. Все стало другим, хоть и прошло немного времени с того, когда Ее здесь все радовало.

«А может и не одной», – подумала Она, – «Я хочу остаться с ним. С Семенычем. Не может он быть таким же, как и все на свете. Я не хочу думать о том, что он говорит мне. Пусть мне все это и показалось, пусть.

Время всё раскроет. И если это ненастоящее, зачем тогда всё? Вся жизнь? Зачем какие-то встречи? Кому это все нужно? Вся эта ничтожная жизнь, состоящая из еды и сна? Я не хочу больше ничего тогда. Вот бы уснуть и не проснуться…»

– Еще раз извини, я хочу уйти.

– То, что ты замужем, тебе не приходило никогда в голову? Как ты умудряешься жить подобным образом? О чем ты вообще думаешь? Вот сейчас, например?

– Мне это приходит в голову каждый вечер, когда я прихожу домой. И уходит из головы, когда я выхожу из той самой двери, – Она засмеялась, чувствуя всю стервозность этих слов. Но это была правда.

«А думаю я сейчас о том человеке, которому, может, и вовсе не нужна…» – продолжила Она мысленно.

– Я поражаюсь тебе, – ответил он.

– Я тоже, – и это была правда. Она, наконец, оделась. Посмотрела на него. Обвела взглядом коридор, прощаясь. Она больше не хотела здесь находиться ни сейчас, ни потом. Это вдруг стало прошлым, пусть и хорошим, но прошлым, к которому нет желания возвращаться. Однако, сказать это всё, Она не смогла.

Он подал Ей сумку. Достал бумажник, вытащил деньги на такси. Он еще воспринимал все это, как Ее очередной каприз, каких было тысячи. Нужно было просто переждать, пока у Нее «дурное» настроение, которое, впрочем, не бывает долгим.

– Давай, может, довезу?

– Нет, еще не поздно. Хочу пройтись.

* * *

Вышла из подъезда, глубоко вздохнула. До чего же хорошо на улице! Стало очень легко, так легко. Так здорово не бывает, когда с кем-нибудь прощаешься, так хорошо становится, когда ты сбрасываешь с себя что-то ненужное.

«Завтра будет утро! Я его увижу и просто прижмусь к нему, и всё пройдет. Абсолютно всё проходит, когда он смотрит на меня перед поцелуем», – Она вспомнила эти поцелуи, улыбнулась будущему утру… и вспомнила его невидящий взгляд утром. Как будто вновь все обожгло.

Всплыли опять обрывки слов: «Я не свободен… из-за ерунды… мужчин нет… любви нет…»

Тоскливо заныло сердце. Стало слишком больно дышать. Волшебство рассеялось.

«Ведь ничего и не было!» – осенило Ее. «Просто встретились два человека. Такие встречи происходят регулярно. Они имеют хорошее продолжение, или не очень, а иногда они не имеют продолжения вовсе. Почему же я не могу перестать думать о нем? С той самой встречи, когда после погибшей на дороге кошки, я увидела его. Да, и потом, кто просил меня, обрезать сложившиеся отношения? Он вообще ничего не просил, не говорил, не обещал. Стоп. Но, тогда логически, это и доказывает легкость и необязательность именно таких отношений. С его стороны. Значит, он хотел именно этого? Именно так. Ничего не сходится. Кроме того, что я и правда что-то придумала себе. Того, чего нет».

Она остановилась. Пока думала, зашла в какой-то двор. Не туда, куда нужно. Она огляделась, прикинула маршрут и пошла. Идти было тяжело, мешала не одежда, но мысли, которые вдруг оказались неверными, оттого и неудобными. Она все продолжала вспоминать этот его взгляд, и другой, уже позже, извиняющийся, говорящий очень по-мужски: «Да ладно тебе. Ерунда какая. Расслабься».

«Надо остановиться. В таком случае надо остановиться. Если нет другого выхода. Он ведь есть обязательно. Есть один, он есть всегда. Там же, где и вход. Нужно выйти. Надо просто перестать встречаться с ним. Постепенно и мысли о нем оставят», – так Она думала, становясь грустнее и грустнее от такой перспективы, от очевидной ошибки в человеке, которую обнаружила.

Бывает такая сильная тоска, которую ничем не снять, она полностью проникает в тебя и заполняет кровь. Короче, становится очень плохо. И ей стало. Очень плохо.

* * *

Она вдруг приостановилась, услышав шаги. Его шаги, настигающие Ее. «Это невозможно!» – успела промелькнуть мысль до того, как шаги ускорились, и он сграбастал Ее в охапку и крепко прижал к себе, целуя в глаза, нос, губы, щеки, брови, пока, наконец, не осталось ни сантиметра грусти на Ее лице, ни тени сомнений в мыслях. Она обхватила его руками. Посмотрела на него.

«Я люблю тебя! Как же я люблю тебя!» – сердце билось, и давлением, заставляющим его работать, стали отныне эти, еще пока несказанные Ею, слова.

Все стало на свои места! Город, поздний вечер, жизнь, он, любовь, желание. Все оказалось теперь на месте. И его руки, трогающие Ее волосы и спускающиеся к Ее губам, которые она с улыбкой целовала. И Ее руки, которые он нежно прижимал к прохладным щекам. И никто не мог теперь сказать, что это все обычно. Она теперь знала, что в принципе, глубоко пропала теперь в этом человеке. И выбираться отсюда нет никакого желания!!! Он пошел Ее проводить, они улыбались и были очень рады насколько желанной, насколько неожиданной встрече. Любовь, пришедшая чуть ранее, уже раскрыла Ей свои карты. Она это поняла. И, пока этот человек шел рядом, бережно сжимая Ее изрезанные и холодные пальцы в своих, Она испытывала огромное блаженство!

Вот и Ее двор. Надо прощаться. Остановились. Пришлось немного вернуться в реальность. Ему проще, он большой и сильный, он умеет. Ей труднее, Она несдержанна, нетерпелива и горяча. Он понимал это. Смотрел на Нее и улыбался, стараясь приободрить немного от предстоящего расставания.

– Мы не сказали ни слова, – Семеныч, улыбаясь, держал Ее руки, леча нежностью каждую царапину на них.

– Они нам не нужны! – уверенно и весело заключила Она.

Он поцеловал Ее, развернул к дому и слабо подтолкнул в направлении. Это означало, что их мир, хрупкий и надежный, временно прерывается. Физически становится прерывистым, но линия уже есть. Стоял, закуривая, и смотрел Ей вслед. Ее походка выражала абсолютное счастье. И глаза, которые обернувшись, скользнули по нему в темноте, еще раз произнесли: «Я люблю тебя!»

Семеныч улыбнулся. Он понял Ее. Он понял Ее любовь. Он принял Ее. Он принял Ее любовь.

* * *

«…вам будут всего лишь ставить препятствия там, куда вам идти не следует», – вспоминал Семеныч слова Катенка, на обратном пути. Но общение с Катенком после того, как появилась Она, уже не было для Семеныча чем-то, вроде абсолютной истины. После встречи с Ней слова призрачного Катенка становились как будто глуше, тише, как будто звучали откуда-то издалека… С каждым разом Катенок отвечала все неохотнее, как будто уже не было такой необходимости в этих ответах ни для Семеныча, ни для Катенка… Как будто встретился старый друг, давным-давно уехавший в далекую страну… вроде бы и есть о чем поговорить, но необходимости особой уже нет. Появились разные интересы, новые знакомые и не пересекающиеся дела. После встречи с Ней, все остальное стало отходить на второй план, постепенно теряя свою насыщенность в жизни Семеныча.

Семеныч уже не воспринимал слова Катенка как абсолютную истину. Теперь он их воспринимал как одну из версий объяснения того, что происходит…

Дорогу прервал телефон.

– Почему ты мне ничего не пишешь, не звонишь? Почему мы не встречаемся? – спросил женский голос «прошлого».

Возникла недолгая пауза, Семеныч решал, что ответить. Потому что сейчас в нем боролся мужчина, и желания неплохих отношений с красивыми женщинами, которые уже были более-менее поставлены, и Мужчина, и его желание быть рядом с тем непослушным, маленьким, капризным человечком, которого нельзя оставить, обмануть, предать, и постоянно требуется быть сильным защитником, и чьи глаза с любовью смотрели на него несколько минут назад, и чьи ласки сводили с ума той ночью.

– Я не хочу тебе мешать. Ты ведь сама говорила, что хочешь второго ребенка, что тебе нужно кого-то любить постоянно. Тебе лучше найти мужа.

– Но может быть этого никогда и не будет?

– Будет. Обязательно будет. Ты очень красивая. Все у тебя получится именно так, как ты хочешь! – Семеныч услышал короткие гудки в ответ и убрал телефон.

«Препятствия мне будут ставить…», – вертелись у него в голове слова Катенка. – «Какие препятствия? Кто будет ставить? Зачем?»

Никто никаких препятствий Семенычу не ставил. Или ему так это казалось. Или еще не было причины для того, чтобы ставить препятствия. Или видеть препятствия. Или понимать, какие из складывающихся обстоятельств, являются на самом деле препятствиями.

«Откуда все это?» – думал Семеныч. Откуда появились эти странные сны, эти странные мысли? Откуда появилась говорящая Катенок? Откуда появилась Она? Она не была такой, как все те, кто был у Семеныча до Нее. Она не была какой-то особенной, но Она казалась такой же странной, как странные мысли и сны Семеныча. Она казалась такой же мудрой, как Катенок. Она была собой. И этого было достаточно для того, чтобы все остальные остались в прошлом.

В прошлом. А Она – в настоящем? А в будущем? Или будущего нет? Или есть, но не для всех. Или есть, но не для тех, кто находится вне времени, потому что для них и прошлое и настоящее и будущее являются одним и тем же. Ничем. Или всем. Или ничем и всем одновременно. Да и есть ли Она вообще? Или это воспаленный мозг Семеныча придумывает себе то, чего в реальной жизни не бывает и быть не может?

«Наверное, это последствия того, что я «завязал» с пьянками», вдруг пришла в голову Семенычу спасительная мысль. И ведь действительно, это многое объясняло бы. Сознанию Семеныча невыносимо тоскливо было в объективной реальности, поэтому он и туманил его алкоголем. А когда, эта привычка стала мешать, и от нее пришлось отказаться, то взамен нее пришел другой способ «затуманивания сознания».

«Все очень просто, в сказке обман. Солнечный остров скрылся в туман. Замков воздушных не носит земля… Кто-то ошибся. Ты или я?» всплыли из подсознания слова старой песни «Машины времени».