Текст книги "Адвокат дьяволов. Хроника смутного времени от известного российского адвоката"

Мы, разумеется, не согласовывали с Лаэртским список песен, которые он собирался исполнять. Я предполагал всякое, но услышанное (а это были исключительно вещи из его нового альбома «Вымя») меня поразило и… сильно порадовало.

Да, я был рад, что первый рок-концерт (как оказалось, и последний) в стенах пафосной, лицемерной и бессильной Думы, придуманной Бурбулисом, Шейнисом и Шахраем как бутафорское сооружение, должное олицетворять собой элемент государственного устройства современной России и воздвигнутое на пепелище и крови расстрелянного из танков парламента, оказался именно таким!

Это выглядело не только как пощечина общественному вкусу, но и как самый настоящий смачный плевок в сторону тех, кто засел здесь и за зубчатой стеной Кремля, кто упрятал за решетку Климентьева, кто ежедневно и ежечасно разворовывал нашу страну, не выходя из своих кабинетов и прикрываясь красивыми словами о благе народа.

Публика застыла в оцепенении, а некоторые стали благоразумно покидать буфет. Первым, помню, выскочил депутат-коммунист, член комитета по геополитике, затем его помощники, кабинеты которых располагались на том же этаже. Когда Лаэртский запел песню про Восьмое марта, незаметно ушел и Митрофанов.

 
По Военно-Грузинской дороге
Пыльный обоз хуячит,
Везёт бельё кружевное,
Бижутерию да колготы
Женщинам, что в окопах,
Касках и противогазах
Уже вторую неделю
Заняты важной работой —
На них проверяют газы,
Трассирующие пули
И охуенные бомбы,
Напалмовые и не очень,
Пить не дают, не кормят,
Слепят прожекторами,
Удобрением посыпают,
На ночь ревун включают,
Спизженный кем-то с судна,
Идущего на списанье,
Но всё же достаточно мощный,
Несмотря на преклонный возраст.
Насекомыми женщин тpавят,
Всякой вошью лобковой сpаной,
Клопами там, осами разными
И клещами энцефалитными.
Пыльный обоз пpипиздил
Почти что вплотную к окопам,
Разгрузил бельё кружевное,
Бижутерию и колготы…
А потом невъебенный бульдозер
На глазах охуевших женщин
Смешал всю хуйню эту с грязью.
Сегодня – Восьмое Марта!
 

Из песни слов не выкинешь, поэтому я и позволил себе процитировать здесь без купюр то, что пел Лаэртский в Госдуме в феврале 1998 года.

Надеюсь, теперь вы отчетливо представили себе физиономии присутствовавших там людей и смогли лучше ощутить атмосферу всего происходившего.

Возможно ли такое вообще?

Да, тогда было возможно. Тогда и суды, как видим, выпускали из-за решетки таких людей, как Климентьев и Коняхин. А чуть позднее был оправдан и «террорист» Лимонов.

* * *

Я уже рассказывал, как однажды, когда вождь НБП сидел в саратовской тюрьме и мне приходилось отвечать за него на многочисленные вопросы представителей прессы, задаваемые ими в письменном виде, я написал: «Вам будет противно жить без нас». Эта фраза настолько понравилась журналистам, что именно так они и озаглавили тогда все «интервью Лимонова». Но кого я имел в виду, говоря «нас»?

Я имел в виду не только Лимонова с его самоотверженными товарищами по партии, что само собой разумеется, но и себя самого, и Жириновского, и Лаэртского, и Паука, и своих питерских музыкантов, и гиперактивного Андрея Архипова с глубокомысленным Сергеем Жариковым, и наиболее ярких депутатов Госдумы, и писателя Александра Проханова, и, конечно же, таких самородков, как Андрей Климентьев.

То есть практически всех, о ком я здесь пишу.

А сама эта фраза была еще раз использована мною в 2004 году при оформлении очередного музыкального альбома нашей группы, в котором впервые прозвучали песни на стихи Эдуарда Лимонова. Обложку того альбома под названием «Организованная группа» украсила фотография Лауры Ильиной, сделанная ею в зале Саратовского областного суда во время рассмотрения дела Лимонова и его соратников. Аннотацию же к альбому написал Владислав Мамышев-Монро – замечательный российский художник, мастер эпатажа и перевоплощения, без которого уж точно жизнь многих из нас была бы куда менее яркой. И мы это ощутили внезапно, когда 16 марта 2013 года он нелепо погиб, утонув в бассейне на острове Бали.

Вот что написал он тогда в своей аннотации:

…Надеюсь, что мое признание в любви к известному русскому адвокату уже не сможет загубить его благопристойной репутации. Очевидно, что сам Беляк целенаправленно и методично обрубает концы всевозможных видов компромата, усердно компрометируя себя со всех сторон. Больше хватать его не за что. Он неуловим и неостановим.

Совмещая в своей фамилии известную ностальгию по белогвардейскому благородству и эротический напор плейбоевского символа – зайца (о зимнюю пору), Сергей все же Серый, а стало быть – волк. Вот это бесконечное перетекание из жертвы в хищника, из «белого» в «красного» (например, чисто «белые» романсы Беляка на абсолютно «красные» лимоновские стихи), вот эта самая неуловимость, сравнимая разве что с многоликостью Будды, позволяют мне смело излить ниже свои страстные чувства к этому герою.

А Сергей истинный герой, и об этом знают все. Он больше чем адвокат, он больше чем музыкант, он больше, чем фотограф и больше чем революционер. Значит, судить его по критериям перечисленных категорий не удастся.

В мою жизнь Сергей Беляк вошел внезапно и навсегда. Теперь уже непонятно, смог бы я терпеливо прозябать в неоднозначной Новой России без тех новых горизонтов, какие он показал на давно набивших оскомину родных просторах. Он показывает, что достаточно переключить свое сознание на героическую волну, как «наша жизнь» снова становится интересней. И мракобесие – это уже не беда, а широчайшее поле для героического сопротивления оному, что музыкальная «тусовка» не выродилась окончательно, а писатель – он все же писатель, уважаемый человек, а не преступник. И конечно, эротика – это не только порнография, но прежде всего – чувство.

Странно, что никто, кроме Беляка, не указывает нам на столь очевидные и элементарные вещи, о которых все словно забыли. То есть кто-то периодически указывает, но никто не показывает. Например, непререкаемый в прошлом для меня авторитет в беззаветном служении чистому искусству БГ теперь поет на дачных вечеринках «Дон-строя», где внимать его «тарабарщине» собираются накачанные силиконом отставные бляди, а ныне – преуспевающие домохозяйки и, не уразумев ни слова, только сетуют: «Когда ж музыка-то нормальная начнется, чтоб потанцевать».

Эх, Владик, Владик!..

Он писал и звонил мне совсем незадолго до смерти, приглашая на свою «неожиданно возникшую выставку», потом зазывал на Бали, зная, что зимой-весной я чаще всего рядом – в Таиланде… Но я был в Испании и как раз в тот день улетал в Венецию…

Он приходил на мои фотовыставки и музыкальные презентации, а я – на его вернисажи и перформансы, фотографировал его то «Гитлером», то «Аллой Пугачевой», то «Усамой бен Ладеном», а то и просто Владиком…

Он сидел у меня дома на полу, рассматривая фотографии в жанре ню, и рассказывал о своих встречах с Пьером и Жилем (знаменитыми французскими художниками – корифеями этого жанра), о родном Ленинграде – Петербурге и о своих творческих планах…

В 2002-м он признался, что встречал Новый год под мои песни, и я помню, как первого января он ждал меня среди сугробов у метро «Новослободская», чтобы в благодарность за музыку подарить мне нарисованную им на огромном ватманском листе новогоднюю елочку…

Он любил фильмы про Джеймса Бонда, но носил псевдоним Монро. Он любил океан, но утонул в луже бассейна…

Десять лет условно

Встречаясь с Лимоновым, я постоянно рассказывал ему о своих делах – новых и старых, и всяких историях, связанных с ними. И он, всегда с интересом слушавший все эти истории, неоднократно советовал мне записать их, считая, что они не только забавны, но и поучительны.

Первый раз, помню, такой совет он дал мне в армянской шашлычной у Красных Ворот – в самом начале 2000 года.

– Я не хочу писать о делах, – возразил тогда я. – Большинство из них освещается в прессе – и нет никакого желания повторять снова все это.

– А ты и не пиши о самих делах, – сказал Эдуард. – Напиши о том, что было скрыто от посторонних глаз, что происходило за кулисами. Именно это и есть самое интересное.

В ту дешевую шашлычную мы с Лимоновым заглянули после того, как вышли из убогого здания Басманного районного суда, – наверное, самого убогого из всех судебных зданий в Москве и по сию пору, несмотря на разительные перемены, происшедшие за последние годы в облике красавицы Москвы. В Басманном суде я участвовал в процессе по делу Михаила Куликова – бывшего капитана ОМОНа, сына генерал-полковника милиции, начальника ГУВД Московской области А. Н. Куликова.

Позднее, в 2006 году, мне пришлось выступать в качестве адвоката и самого Александра Николаевича, который, будучи уже в отставке, проходил свидетелем по делу о коррупции в Федеральном фонде обязательного медицинского страхования. Руководители этого фонда во главе с А. Тарановым, другом тогдашнего одиозного путинского министра здравоохранения М. Зурабова, обвинялись в получении огромных взяток. От тех допросов и очных ставок с участием А. Н. Куликова в Следственном комитете России моя память сохранила лишь воспоминания о следователе по фамилии Филин, который был настолько желчным, несдержанным и имел привычку задавать вопросы, недослушав до конца ответы на них, что меня так и подмывало назвать его дятлом: «Господин Дятел… ой, простите, Филин…»

А Михаилу Куликову и двум его подельникам в 1995 году инкриминировали целый ряд преступлений, начиная от превышения служебных полномочий и должностного подлога до вымогательства, мошенничества и разбоя.

В 90-е годы в России было обычным использование милиции, в том числе и ОМОНа, не только для личной охраны олигархов, полуолигархов и криминальных авторитетов, но и для выбивания денег с должников. И вот Куликов-младший, поддавшись уговорам старого приятеля, в один из майских дней 1995 года поднял свое подразделение милиции особого назначения по тревоге и устроил маски-шоу в офисе фирмы, владелец которой не хотел возвращать долг знакомому этого приятеля. В результате чего Михаил оказался обвиняемым и просидел более года в Матросской Тишине, где его избивали и пытали, принудительно вкалывая наркотики, с целью получения признательных показаний и компромата на отца-генерала.

«Куда смотрели наши правозащитники?» – спросите вы. Отвечу: как всегда, куда-то в сторону.

Меня всегда поражала не их беспринципность (нет, среди них были и есть люди принципиальные и чистые на руку), но политическая ангажированность. К примеру, когда я защищал Лимонова и обращался за поддержкой к нашим правозащитникам, они мне не отказывали – писали и направляли свои обращения и ходатайства в суд, в прокуратуру, а то и самому президенту Путину, но всегда с оговоркой: «Хотя мы и не разделяем политические взгляды Эдуарда Лимонова…»

Точно так же вели себя и многие его коллеги-писатели.

Спрашивается: кому какое дело до того, разделяешь ты лично, литератор Пупкин, или не разделяешь политические взгляды Лимонова? Уж Саратовскому-то областному суду и тем более Путину на это было ровным счетом наплевать.

Но такие тексты заставляли лишний раз задуматься, насколько сильно засел в наших людях страх перед властью, соединенный с вечным желанием выделиться из общей массы посредственностей – засветиться, пропиариться, чтобы о тебе услышал сам президент.

А вдруг услышит?! Чем черт не шутит! А потом пригласит тебя к себе на дачу или в Кремль. И ты четко, по-военному представишься ему и подобострастно улыбнешься. Президент пожмет твою руку, угостит чаем, а после попросит что-нибудь прочесть из твоего нетленного – стишок или рассказик.

Слаб человек, слаб… Одна надежда на сверхчеловеков. Но их в России все последнее столетие либо подвергали травле, либо сажали, либо заставляли уезжать за рубеж.

Но почему же вдруг возникло такое негативное отношение к заслуженному генералу милиции, участнику Афганской войны, на которого спецслужбы так хотели заполучить компромат?

* * *

В те годы во власти, в первую очередь в Госдуме и в Совете Федерации, несмотря на все усилия Ельцина противостоять этому, оказалось немало людей, которые никак не могли простить генералу Александру Николаевичу Куликову то, что он в период чрезвычайного положения в Москве с 3 по 18 октября 1993 года стал комендантом города и быстро разогнал восставших, ликвидировав массовые беспорядки в столице.

Да, именно генерал А. Н. Куликов выступил тогда по телевидению страны от имени руководства МВД и твердой рукой навел порядок в Москве.

Прав или не прав был генерал Куликов в октябре 1993 года – не об этом сейчас речь. Лично я душой и мыслями был на стороне защитников Белого дома, считая, что распускать президентским указом парламент (какой бы он ни был плохой или неудобный), а потом расстреливать его из танков Ельцин не имел никакого права.

Политика – это, как известно, искусство компромиссов, и Ельцину нужно было разрешать политический конфликт политическими же методами, но не с помощью военной силы. Однако дипломатично и мягко решать какие-либо спорные вопросы Борис Ельцин вообще никогда не умел: он или беспрекословно подчинялся более сильным и жестким руководителям, как это было в советские времена – в его бытность работы секретарем Свердловского обкома КПСС, или давил, как клопов, всех зависимых от него людей. Третьего Ельцин не знал. Он и Горбачеву-то воспротивился только тогда, когда понял, что тот слабак.

А на силовое давление со стороны президента РСФСР депутаты Верховного Совета РСФСР и защитники Белого дома ответили тоже силой, что было вполне естественно. И, кстати, это походило на ситуацию 1991 года, за исключением того, что на стороне ГКЧП не нашлось такого упертого, решительного и злобного властолюбца, каким был Ельцин, и такого волевого и талантливого генерала, как Александр Николаевич Куликов.

Худощавый генерал с щегольскими усиками, Александр Куликов, отдавший всю свою жизнь борьбе с преступностью, проявил себя в 1993 году как современный Александр Суворов. Генералиссимус, как известно, тоже умело сражался не только с турками и французами, но и с пугачевцами. Так же и Александр Куликов, успешно воевавший в Афганистане и боровшийся с преступниками по всей стране, когда возникла необходимость, единственный в Москве из всех милицейских генералов взял на себя ответственность за наведение порядка в городе.

А его сын Михаил, до этого храбро воевавший в горячих точках на Кавказе, был одним из тех омоновцев, кто защищал в октябре 1993 года телецентр «Останкино».

Впрочем, не только коммунисты-зюгановцы, снова набравшие было силу в Госдуме, хотели сместить генерал-полковника Александра Куликова. Этого же хотели и влиятельные чекисты, пристроившиеся подле дряхлеющего год от года Ельцина. Ведь все они, как и сам Борис Николаевич, были бывшие коммунисты, а, как говорил еще Дзержинский, «каждый коммунист должен быть чекистом». И наоборот.

Поэтому из Матросской Тишины его сын Михаил Куликов был отпущен под подписку о невыезде совершенно больным человеком, но и то только по причине истечения предельного срока содержания под стражей в период предварительного следствия.

Почти шесть лет прошло с начала возбуждения уголовного дела и до приговора суда. Из них более года длился сам процесс. Мы, защита и подсудимые, не спешили.

Не торопилось и гособвинение, то и дело находились какие-то уважительные причины перенести рассмотрение дела или очередное судебное заседание на более поздний срок.

За эти шесть лет бывший боевой офицер, орденоносец Михаил Куликов успел получить вторую группу инвалидности, кто-то из свидетелей умер, а само преступление «утратило общественную опасность», как было отмечено в итоге в приговоре суда.

5 апреля 2001 года Басманный районный суд Москвы все же приговорил подсудимых к различным срокам наказания, но всех условно. Михаил Куликов получил условно… десять лет.

«Присел на 10 лет. Условно», – иронично написала об этом газета «Коммерсантъ».

Такой большой срок условного наказания в России не получал никто! Ни до, ни после.

Бывший министр юстиции Валентин Ковалев, прославившийся отдыхом в сауне с проститутками, после того как просидел длительное время за тюремной решеткой по обвинению в хищении государственных средств, тоже получил условное наказание, но только девять лет; авторитетный предприниматель и красноярский депутат Анатолий Быков, герой книги Лимонова «Охота на Быкова», которого защищал Генрих Падва, за покушение на убийство получил шесть лет условно.

Так что наш с Михаилом Куликовым «рекорд» никем превзойден не был. А сейчас суды и вовсе стараются не назначать условное наказание более пяти лет.

Когда после оглашения приговора я зашел к судье, его лицо не выражало никаких эмоций – на нем были только следы тяжелой борьбы с похмельем.

– Чего ж вы так строго отнеслись к Куликову? – спросил я его, впрочем, без всякого укора, пока он вялой рукой заверял копии приговора. – Прокурор попросил девять, а вы дали десять.

– Ни хрена себе! – воскликнул судья, тут же поморщившись от головной боли. – А я вчера не расслышал и записал, что он просит десять!.. А эта дура секретарь…

Но мы спорить с таким приговором и не собирались: от добра добра не ищут…

* * *

В мае 2001 года А. Н. Куликов попросил меня передать Жириновскому приглашение на свой 60-летний юбилей. Владимир Вольфович принял приглашение и в назначенный день приехал в ресторан, где за длинным столом в форме буквы «П» собрался весь цвет столичной и подмосковной милиции. Каждый тост в честь юбиляра завершался многоголосым армейским приветствием: троекратным (двумя короткими и одним длинным) «ура».

Вольфович, как и всюду, куда его приглашали, был в качестве почетного гостя. Вскоре после его выступления раздалась из динамиков музыка и с небольшой сцены заорал в микрофон Григорий Лепс. Жириновский с трудом выдержал одну песню, а когда Лепс стал демонстрировать силу своих голосовых связок снова, Вольфович быстро распрощался с оторопевшим юбиляром и покинул зал. Признаюсь, я бы тоже последовал за ним, но мне не дал этого сделать Миша, который и пригласил своего «друга Гришу» на юбилей отца.

Это было с его стороны опрометчивым шагом: пение Лепса не только не способствует аппетиту и поддержанию застольной беседы, но и вполне может использоваться в качестве изощренной пытки заключенных. Уверяю вас, если арестованного поместить в камеру, где постоянно крутить песни Лепса, то уже на следующий день он подпишет любые признательные показания.

В то же время я знал одного адвоката (из бывших прокурорских), который любил заложить за воротник и степень своего опьянения определял по песням: Цой, Высоцкий, Шевчук… Предпоследней стадией были песни Лепса, а последней – «А на черной скамье, на скамье подсудимых» уже в его собственном исполнении. Далее – только мрак.

Известно, что Дмитрию Медведеву до сих пор нравятся Deep Purple с их «тяжелыми» композициями для подростков и студентов-первокурсников.

Да, конечно, вкусы у всех разные.

Однажды осенью 1985 года, отдыхая в Крыму с друзьями, мы случайно познакомились с группой парней и девушек, которые оказались сотрудниками столичного управления КГБ. Эти молодые московские чекисты были комсомольскими активистами в своих подразделениях и заслужили бесплатные путевки в один из ведомственных домов отдыха, а мы ходили к ним туда по вечерам на танцы.

И поразило меня в этих ребятах не то, что в самый разгар горбачевского сухого закона они пили по-черному, неизвестно где доставая вино, а то, что на пляже, куда многие из нас приносили с собой магнитофоны, чекисты слушали исключительно блатняк. Тогда более приличный термин «русский шансон» для этой музыки еще придуман не был. (Не знаю, стоит ли пояснять, что именно в те годы в нашей стране танцы в клубах и парках стали называться «дискотеками», и проходили они под песни Аллы Пугачевой, Софии Ротару, разных советских ВИА и итальянских поп-исполнителей?) Ни западную рок-музыку, ни так называемый русский рок (именно в те годы был придуман и этот термин) молодые чекисты вообще не слушали. И когда я однажды заговорил о Ленинградском рок-клубе, один из моих новых знакомых с сарказмом заметил: «Пусть собираются, как тараканы, в одной банке». И только через пять лет отставной генерал-майор КГБ Олег Калугин раскрыл тайну, что, оказывается, легендарный Ленинградский рок-клуб создавался не без участия местного управления КГБ. А вот тот московский чекист про это уже явно знал и лукаво посмеивался надо мной и «бескомпромиссным русским роком» в свои пшеничного цвета усы, намоченные пивом.

Вот и бывшему чекисту Владимиру Путину до сих пор нравятся стилизованные под блатняк песенки группы «Любэ», а в Сочи он был замечен с женой на концерте нашего доморощенного «короля поп-музыки» Филиппа Киркорова.

Да, у каждого свои вкусы.

Сталин, например, тоже любил искусство. Но предпочитал, чтобы люди его видели в Большом театре или во МХАТе.

Хотя, конечно, сидеть в Большом и слушать длинную оперу – занятие утомительное. Возможно, у Сталина просто времени для этого было больше: он на рыбалку в Сибирь не ездил, на лыжах со всех гор, какие есть в России, не катался, в море за древними амфорами не нырял, на дельтаплане с журавлями стерхами не летал.

Но только не надо представлять Владимира Путина человеком с примитивными мещанскими вкусами и запросами! Нет, на мой взгляд, он хочет войти в Историю, и, поверьте, войдет. Возможно, очередным переносом столицы в Санкт-Петербург или еще чем-то[2]2
  Я написал эти слова в декабре 2013 года. Но жизнь не заставила долго ждать: через два месяца в Киеве произошел госпереворот, а еще через месяц Путин объявил об историческом решении – воссоединении России и Крыма.


[Закрыть]. И на карте нашей страны еще обязательно появится какой-нибудь Путинград.