Текст книги "Аляска – Крым: сделка века"

Глава XV

10 июля 1871 г. Дворец Долмабахче – резиденция султана. Константинополь.

– Простите мне мою бестактность, лорд Клиффорд, но я наблюдаю ваше неподдельное восхищение при виде султанского дворца, – британский посол в Константинополе, сэр Генри Эллиот, потомственный дипломат, известный прагматик и сноб, вот уже второй час был вынужден томиться в ожидании приёма Османского султана Абдул-Азиза в обществе Клиффорда.

– Не скрою, восхищен. Уж насколько британцы близко знакомы с востоком, с его нравами и тягой ко всему блестящему, но дворец превзошел все мои ожидания.

– Представьте, покойный брат султана Абдул-Азиза, от которого он унаследовал трон, при строительстве израсходовал на позолоту двенадцать тонн золота.

Клиффорд, заложив руки за спину, прохаживался по Красному залу, где, согласно этикету они ожидали, пока светлейший султан соизволит их принять. Великолепие дворца, действительно, оставляло неизгладимое впечатление – от входной арки и до хрустальной лестницы – вся архитектура и богатство убранства заставляли посетителя в первую очередь думать не о своих меркантильных, либо дипломатических интересах, но о величии и силе султана и страны, во главе которой он стоит.

Клиффорд долго добивался этой аудиенции. Вернее будет сказать, что добивался присутствия – ему, «теневому кардиналу» Адмиралтейства, по статусу не пристало рассчитывать на то, что Светлейший окажет честь, удостоив личного приёма. Именно поэтому лорду пришлось прибегнуть к помощи посла Эллиота, снабдив того предварительно инструкциями, ибо повод для беседы был более, чем значимый.

Светлоликий, и прочее, и прочее, и прочее, великий султан Абдул-Азиз, уверившись в собственном всесилии и богоизбранности, принялся играть на несколько столов. Получив от Ротшильдов несколько миллионов фунтов кредита на пополнение опустошенной войной казны, правитель Османской империи озаботился лишь двумя вещами – новыми кораблями и многочисленными и пышными светскими приемами, где количество гостей, музыкантов, карликов и шутов исчислялось сотнями.

Именно на подобных мероприятиях, где широта души султана, его слабость к разного рода утехам и праздному времяпрепровождению стала явью для всех иностранных посланников, европейские дипломаты очень скоро приметили, насколько теплые отношения сложились у султана с русским посланником Игнатьевым, и это стало их постоянной головной болью.

Константинополь издревле был центром цивилизации, что во все времена означало для его правителей не только доходы от торговли и владения проливом, но и постоянную головную боль в виде шпионов, агентов, их осведомителей и просто падких на быстрые деньги предателей и информаторов.

Абдул-Азиз, опираясь на опыт своих предшественников, справедливо рассудил, что наиболее реальной угрозой его безраздельной власти над империей и её казной может служить только внешняя угроза. С любым бунтовщиком у себя дома всесильный повелитель расправится одним движением руки, способной в любой момент послать верных потомков янычар в любую точку империи. Хуже – если подлый заговорщик, подкормленный вражеской рукой иностранца, затаился где-то рядом, лестными словесами каждодневно убаюкивая внимание великого султана и его визиря. Потому правитель взял за правило живо интересоваться мнением послов Австрии, Франции, Англии и России по всем спорным вопросам. С одной стороны, он полагал, что это поможет контролировать прихоти своих союзников-кредиторов и избежать конфликтных точек, а с другой – вовремя совершить какой-нибудь мудрый маневр, исключив возможные предпосылки для заговора против его трона.

Сами же дипломатические миссии на берегах Босфора уже давно превратились в центры разведывательной работы, уж слишком высокой могла стать цена любого неожиданного решения Абдул-Азиза, известного своими неконтролируемыми всплесками эмоций. Послы открыто и тайно состязались в глубине влияния на наслаждающегося своей значимостью султана.

С появлением в Константинополе Игнатьева гегемония английской, французской и австрийской разведок существенно пошатнулась.

– Сэр Эллиот… – Клиффорд отвлекся от созерцания красот зала и, неспешно подойдя практически вплотную к своему коллеге, едва слышно высказал свои сомнения. – Насколько я информирован, подобные задержки много значат на дипломатическом языке. Близких союзников не заставляют слушать бой часов более, чем раз в четверть часа, уж тем более так не поступают с кредиторами. Из вашего мнения о персоне султана я вынес четкое представление о странностях его поведения, но всему ведь есть предел… Или отношения с Британской короной уже не в приоритете у этого деспота?

Посол, рефлекторно поправив элегантный галстук, тем самым нечаянно выказал своё раздражение, подтвердив справедливость предположения лорда Клиффорда.

– Видите ли, коллега… Ведь вы сейчас временно в статусе моего помощника, не правда ли? Действительно, наше ожидание, мягко говоря, затянулось, но мы пока что не можем расценивать этот факт, как неуважение. Об аудиенции просили мы. Давайте наберемся терпения. Визирь – вот кто здесь главный к неудовольствию Абдул-Азиза. Но тот болен, и, похоже – серьёзно. Попробуем простить это недоразумение и понадеемся, что наши домыслы беспочвенны.

Клиффорд нервно ходил вдоль стены, отмеряя с четкостью метронома удары каблуками о натертый до блеска паркет.

– Меня не оставляет ощущение, что султан сейчас через какой-нибудь тайный глазок наслаждается бессилием британского посланника…

– Тщщ… лорд Клиффорд, не уверен на счет вашего предположения, но наличие ушей у здешних стен я совершенно не исключаю. Будьте аккуратней, мы не на своей территории, – обеспокоенность Эллиота можно было понять – представления дипломатов о способах достижения целей в корне расходились с тем, что об этом думали разведчики. Те же, в свою очередь, считали дипломатов нерешительными слюнтяями, обремененными кучей комплексов, связанных с этикетом, протоколом и прочими, не свойственными рыцарям плаща и кинжала условностями. От того скрытого конфликта, безусловно, страдало дело, но ни одна из сторон не собиралась уступать в фундаментальных вопросах и при первой же возможности не преминула бы сделать укол.

– Считаете, Абдул-Азизу не свойственно восточное коварство? – негромко спросил у своего спутника Клиффорд.

– Практика показывает, господин Клиффорд, что слова у царей часто расходятся с делом, уж вы, как никто об этом информированы… Я бы в анализе опирался не на речи, а на действия.

– Как обычно, вы, дипломаты, склонны к излишней многословности, романтизации действительности. У Британии слишком много завистников, врагов и конкурентов. Явных и скрытых. Когда дойдет до действия – будет уже поздно, сэр Эллиот.

Клиффорд тоже испытывал явное раздражение сложившейся задержкой. Лицо его приобрело еще более острые черты, брови опустились, а зрачки сузились, будто яркий луч солнца ударил в его глаза.

– Оставьте право действовать нам, Адмиралтейству. Наносить упреждающие удары, трезво оценивать положение дел, пожинать лавры, наконец… На своем фронте нам нет равных. И фронт этот – от Индийского океана до устья Темзы.

– Что ж, лорд Клиффорд, в таком случае, попробуйте сами собрать свои лавры. Уверен, что в этом дворце вам не удастся даже приблизиться к лавровому дереву без моего сопровождения, – снисходительная улыбка озарила лицо дипломата, довольного изреченным пассажем.

Осознав, что зашел в перепалке слишком далеко, Клиффорд молча сделал примирительный жест, который был замечен дипломатом лишь в последнюю секунду – двери в зал приёма послов чуть слышно отворились и внимание Эллиота моментально переключилось на этот звук.

Ко всеобщему удивлению англичан, их взору предстал не дворецкий, приглашения которого они так долго ожидали, а лично российский посол.

– Рад видеть вас в добром здравии, господин Эллиот! – усы генерал-лейтенанта Игнатьева приподнялись, обнажив улыбку, искренность которой подтвердила протянутая рука. Досталось рукопожатие и Клиффорду, который был вынужден для этого переложить тубус, который он не выпускал из рук, под левый локоть, на что российский посол моментально обратил внимание – англичане несли султану либо карты, либо чертежи. Скорее второе. Карту, если она только на предназначена для водружения на стену, можно и в планшет уложить.

– Не знаю с чем, но вас, господин Игнатьев, судя по вашему удовлетворенному виду, можно поздравить, – многозначительно, с нотой сарказма, свойственного дипломатам, изрёк Эллиот.

– Всегда восхищался вашей проницательностью, господин посол. И вам успеха желаю, – сохранив улыбку, отвечал генерал-лейтенант.

Взаимные, едва заметные кивки послов означали конец словесной дуэли, после чего звуки шагов удалившегося русского посла окончательно растворились в мягкости дворцовых ковров.

– Великий султан, солнцеликий Абдул – Азиз готов принять вас, господин посланник… – дворецкий, облаченный в расшитый кафтан и красную феску с черной кистью, торжественно отворил перед англичанами высокие двери, ведущие в Зал приёма послов.

– Прошу вас, господин Эллиот, для вас мои двери тоже открыты! – громко молвил султан Абдул-Азиз, стоя к гостям вполоборота возле окна.

Спустя несколько секунд, когда Абдул – Азиз, следуя неспешным шагом к столу, находившемуся на шелковом ковре ручной работы под большой люстрой в центре зала, занял, как и положено, место хозяина, чопорные британцы с невозмутимыми лицами, синхронно ступая по паркету, приблизились к султану, замерев в почтительном полупоклоне.

– По поручению и от имени её Величества королевы Виктории, премьер-министра, сэра Уильяма Гладстона, приветствую вас, Великий султан и благодарю за оказанную честь, – посол произнёс свою речь, как подобает истинному дипломату – ровным голосом, с подбородком, поднятым вверх, словно у балерины, собирающей аплодисменты зала.

«Никогда дипломатия в одиночку не поможет достичь победы… Только сила оружия. Исключительно сила. Минуту назад ему плюнули в лицо, а он вынужден делать вид, что ничего не произошло. Незавидная профессия…» – лорд Клиффорд, сохраняя официальное выражение, с интересом наблюдал за поведением посла. Вполне возможно, ему и следовало бы поучиться у того невозмутимости и хладнокровию, но лет пятнадцать назад. Сейчас каждый из них силён в своём деле и в тандеме они должны добиться желаемого результата.

– Разрешите представить Вам, светлейший, моего коллегу и друга, лорда Клиффорда. Его присутствие, несомненно, будет полезно, так как лорд гораздо глубже, чем я, владеет вопросами военного судостроения, которые мы, с вашего позволения, хотели бы обсудить среди прочих, – Эллиот предусмотрительно анонсировал тему, которая однозначно заинтересует султана.

– Прошу вас, господа… – Абдул-Азиз, известный своим стремлением к европейскости, тем не менее, подобные формальности недолюбливал. Приемы с его участием часто сбивались с фабулы дипломатических протоколов, иной раз, вводя его собеседников если не в ступор, то, по крайней мере, в неловкое положение.

Заняв место за столом напротив султана, Эллиот выдержал паузу и перешел к делу:

– Её величество королева Виктория ценит глубину взаимопонимания между Высокой Портой и Британской Империей и в знак подтверждения вышесказанного повелела просить Вашей аудиенции, чтобы иметь возможность поделиться некоторыми сведениями касательно планов России в Чёрном море.

Султан, владевший всеми тонкостями дипломатии, умевший изощренно лавировать между союзниками и потенциальными врагами в первую секунду даже несколько удивился. Ему было известно всё из первых уст – Игнатьев неоднократно и детально обсуждал с ним эту тему, но тем интереснее было бы послушать англичан, давних соперников России на Чёрном море.

Благосклонный кивок означал, что посол Эллиот может продолжить.

– Великий султан, Британия имеет неопровержимые доказательства того, что Россия намерена в срочном порядке модернизировать Николаевские верфи и оборонные сооружения Севастополя. Для этого ускорены работы по возведению железнодорожного пути на линии Лозовая – Севастополь, для этого вводится в работу домна в Александровском уезде, для этого русское Адмиралтейство получает субсидии на литье бронированного листа, а Министерство путей сообщения – на строительство железных дорог.

– О том, что верфи строятся, я проинформирован. Что касается железных дорог и металлургического производства, то царь Александр II устами своего посланника заверил меня, что речь идет исключительно о преодолении отставания от европейских держав в этом вопросе. Тем более, что согласно Лондонской конвенции, запрет России иметь право на флот в Чёрном море снят.

– Великий султан славится своей проницательностью, но посмею заметить, что мы, как давние союзники Османской империи, не имеем права молчать, когда речь заходит об изменении баланса сил в жизненно важном для Порты море. Русские прикладывают все усилия, чтобы не только возродить потерянный флот, но и модернизировать его по последнему слову техники. Первый шаг – это собственный металл. Второй – собственный рельс. Третий – собственный бронированный лист. Если мы безусловно контролируем практически все мировые верфи кроме американских, то влиять на судостроение на территории России мы можем лишь опосредованно, что не всегда гарантирует необходимый результат.

– Господин посол… Конечно, Константинополь уповает на волю Аллаха, когда выстраивает свои отношения с соседями и союзникам, но помимо этих надежд, мы еще и прикладываем к этому свою руку… – султан встал, заложил руки за спину, и продолжил, глядя прямо в глаза английскому посланнику.

– Мы тоже кое о чём информированы… Александр II крайне стеснен в средствах. Рассчитывать на то, что они пройдут этот путь быстро, не приходится. Русская казна крайне скупа, даже на первостепенные нужды. В нашем представлении, полноценный бронированный пароходный флот в Севастополе станет на рейд не менее, чем через пять лет. В ракурсе технического превосходства Великобритании, на которое мы тоже рассчитываем, не вижу поводов для беспокойства.

– Ваше величество, повод есть. Когда железная дорога пройдет сквозь крымские горы и ветка закончится в Севастополе, говорить о Крыме, как о возможном театре военных действий, будет уже поздно. Это значит – подарить России и море, и Крым, и Болгарию. Британский флот не сможет выступить так же убедительно, как это было в кампанию 1856 года. Я уверен, что Вы никогда не смиритесь с мыслью о том, что существует более чем реальная возможность потерять господство в Чёрном море.

– Господство? Это говорите вы? Те, кто поставил Константинополь и Петербург в одинаковые условия на Лондонской конференции? – султан, пока еще выбирая выражения, пытался всеми силами контролировать свою внезапную вспышку гнева.

Медленно опустив взгляд, посол изобразил смирение, но тут же поднял голову и привёл контраргумент:

– Британия никогда не оставит Константинополь наедине с таким мощным противником. Не дожидаясь Вашей высочайшей воли, мы уже прикладываем все усилия, чтобы нивелировать мечты русских о собственном полноценном металлургическом производстве и железнодорожном пути в Крым. По крайней мере, работаем над тем, чтобы максимально отсрочить эти события. А по вопросу финансирования, имеем абсолютно точные данные, что Адмиралтейству и Министерству путей сообщения в финансах отказа нет – это американские деньги за Аляску.

Султан молча слушал английского посланника, сдвинув брови и пытаясь понять, куда тот клонит.

– Дабы подтвердить решительность наших намерений, лорд Клиффорд с вашего высочайшего позволения готов презентовать проект серии новых броненосцев, два из которых будут заложены до конца года на Чатемской верфи.

Получив разрешение, Клиффорд развернул вплотную умещавшийся в тубусе чертёж и следующие тридцать минут в красках описывал преимущества новых инженерных решений, которыми был напичкан этот броненосец.

Опершись кулаками на стол, Абдул-Азиз навис над чертежом всей мощью своей борцовской фигуры и так простоял всё то время, которое понадобилось лорду для детальной презентации, по окончании которой воцарилась длительная пауза. Вопросительный взгляд султана красноречиво подводил посла Эллиота к продолжению спича[33]33
  Речь.


[Закрыть].

– Вопрос цены подлежит обсуждению, ваше величество…

Султан продолжал хранить молчание, считая ниже своего достоинства вступать в какие-либо торги.

– Более того, это возможно сделать в кредит, – продолжил Эллиот, судорожно размышляя о пределах своих полномочий.

Ни одна эмоция не коснулась лица Абдул-Азиза.

– Я думаю, что мы сможем на этапе заключения соглашения сделать некий благотворительный взнос в пользу Османского двора… – английский посол выдвинул последний аргумент, который был в его распоряжении.

– Оставьте, – глазами указал на чертеж султан, благословив таким образом предстоящую сделку.

– Если Великий султан взвесит все наши аргументы, и примет наши предложения, то мы хотели бы знать, в какой мере Британия может рассчитывать на военный союз с Высокой Портой в случае открытого столкновения с русскими в акватории Чёрного моря и на их стороне побережья.

– Это зависит от самой Британии, – султан не тешил себя иллюзиями по поводу искренности британского посла. Единственное, чего Абдул-Азиз хотел сейчас меньше всего, это втягивать ослабленную свою страну во внешний конфликт. Тем более – с русскими.

Ни один правитель, а на востоке – тем более, каким бы деспотом он ни был, не может быть уверен в абсолютности собственной власти. Хитросплетения интриг, коварство друзей, отчаянность заговорщиков делают любого повелителя уязвимым от внешнего влияния. Абдул-Азиз об этом думал ежедневно после того, как русский посол Игнатьев не так давно раскрыл ему глаза на заговор ваххабитов, подстрекаемых Мидхатом-пашой[34]34
  Государственный деятель Османской империи. Один из трех заговорщиков, сместивших султана Абдул-Азиза в 1876 г. В дальнейшем именно британцы приложили всё своё влияние, чтобы его смертный приговор был заменен на пожизненное заключение.


[Закрыть], его злейшим врагом. Убийство удалось предотвратить только благодаря агенту Игнатьева, внедренному в их ряды. Знай Эллиот об этой подробности сейчас, скорее всего, он отменил бы свой визит, найдя наконец-то ответ на мучивший его вопрос – какова причина таких тёплых отношений между султаном Абдул-Азизом и посланником русского царя Игнатьевым.

– Это зависит во много от того, что ответит Великий султан… – посол Эллиот встал, обозначив тем самым, что сказать ему больше нечего.

– Аллах милостив, и он не позволит Великому султану ошибиться, – ответ Абдул-Азиза не обрывал возможности для последующего диалога, но и не слишком внушал надежды.

Дипломатическая миссия откланялась, покинув резиденцию правителя.

– Не находите, что мы услышали вежливый отказ? – после долгих раздумий лорд Клиффорд уже в карете продолжил разговор с послом.

– Время покажет. Абдул-Азиз непредсказуем в своих всплесках ярости и часто меняет свои решения. У нас много шансов, но все они будут призрачны, пока Игнатьев имеет на султана такое влияние. До сих пор не понимаю, чем же он его так к себе привязал, – ответил сэр Эллиот, не отводя взгляда от окна кареты, за которым кипела буйная жизнь Константинополя.

– Я знаю… Но это не так уж теперь и важно. Играем дальше…

Глава XVI

30 июля 1871 г. Санкт-Петербург.

Пора белых ночей закончилась, так и не дав горожанам по-настоящему насладиться солнцем. Дождило через день, и привыкшие к такому положению дел питерцы лишь ворчливо жаловались друг другу в торговых рядах, да всяких лавках на капризы погоды. Сегодня, будто заслышав это ворчание, дежурный повелитель дождя смилостивился и одарил Петербург долгожданным теплом, позволив горожанам снять накидки и отложить в сторону зонты.

Один из таких прохожих, благородного вида старик, седина которого резко контрастировала с черным шелком его цилиндра, погрузился в свои мысли, неспешно двигаясь в сторону Государственного совета по Дворцовой площади, при этом отбивая металлическим наконечником своей трости равномерные и звонкие удары по каменной мостовой. Благородство это было совершенно не напускным, как часто случалось со многими столичными фанфаронами, и подчеркивалось оно не дорогой одеждой или тростью из красного дерева. Решающим здесь был взгляд, выражающий не то, чтобы безразличие к окружающей суете, но умение отделить поверхностное от важного, искреннее от лицемерного, правдивое от ложного.

В свои семьдесят три года Александр Михайлович Горчаков, государственный канцлер Российской империи, министр иностранных дел и, с недавних пор, светлейший князь, своей остротой ума мог дать фору любому аристократу, но состязаниям в остроумии он предпочитал баталии дипломатические, где каждое слово, каждый аргумент тщательно взвешивались, ибо имели последствия порой неисправимые.

Заботы светлейшего князя о мире для его страны напоминали шахматную партию, но не на одной, а на многих досках.

Стоило где-то дать слабину, как об этом узнавали и другие игроки, после чего они рьяно шли в атаку, почуяв шаткость позиций Горчакова. И наоборот, получив по носу, оппоненты в Европе тут же начинали шептаться с соседями в поисках компромисса, единственной целью которого было – совладать с Россией хоть в одной из партий, поставить ей мат хоть на одном из полей, а потом, собравшись с силами, ударить всем вместе, как это случалось не единожды.

Некоторые игроки в силу своего лукавства или временной слабости предпочитали партию с Россией тянуть на ничью. Такой исход Горчакова устраивал временно. Опыт дипломата подсказывал ему, что любой договор – это лишь временная мера, обязательно ущемляющая интерес одной из сторон. Мера, действенная до тех пор, пока у правителя, вынужденного поступиться интересами, не появится какой-то новый аргумент для пересмотра установленного порядка. Так сам Горчаков поступил с коалицией победителей в Крымской войне, заставив их согласиться с российскими амбициями на Чёрном море, принудив их снять заперт на содержание в его водах флота и береговых укреплений. Подобного Александр Михайлович ожидал и от оппонентов России, с которыми имелись мирные пакты.

Сейчас голова министра иностранных дел Правительства Его Величества Александра II болела об угрозе с юга, и перед тем, как доложить императору, Горчаков счел за должное посоветоваться с Великим князем Константином Николаевичем Романовым.

– Его светлость, князь Горчаков с визитом! – торжественное объявление секретарём о прибытии министра заставило Лузгина встать и откланяться.

– Останьтесь, капитан… – Великий князь приказал своему адъютанту задержаться. – Александр Михайлович пожаловал по теме нашей беседы и вам будет полезно узнать некоторые подробности.

– Есть остаться, Ваше высочество, – Лузгин не сделал ни шагу, а лишь приветствовал в соответствии с этикетом светлейшего князя, с уставшим выражением лица зашедшего в рабочий кабинет Председателя Государственного совета.

– Александр Михайлович, вижу, нездоровится вам снова… – Константин Николаевич поднялся, чтобы оказать почтение уважаемому гостю. Конечно, по статусу, он мог этого не делать, но дань заслугам и разница в возрасте в двадцать девять лет заставили Великого князя отбросить условности в сторону.

– Позволите, Ваше высочество? – после обмена приветствиями канцлер подошел к глубокому креслу, обитому коричневой кожей с массивными подлокотниками и деревянными резными вставками спереди. – Подагра терзает, годы берут своё, но мы и здесь сдаваться не собираемся. Хожу понемногу, Ваше высочество. Получил истинное наслаждение, когда отказался от экипажа по пути к вам. Злоупотребление удобствами приводит к лени и заставляет расслабляться, а сейчас не время.

– Многие при дворе завидуют вашему жизнелюбию, Александр Михайлович, – улыбнулся Великий князь.

– Зависть тоже заставляет расслабляться. Вредное чувство, очень вредное. В моем случае завидовать особо нечему. Заботы, интриги, лицемерие, козни… Всё как обычно. За пятнадцать лет – совершенно ничего нового. А капитан…

– Адъютант Его высочества, капитан второго ранга Лузгин. Леонид Павлович, – отрапортовал офицер, кивнув головой, будто на официальном приёме.

– Адъютант посвящен в некоторый круг вопросов, подлежащих немедленному решению, и ему будет полезно ознакомиться с вашей точкой зрения.

Седовласый министр лишь кивнул, после чего по привычке поправил очки, чтобы за эту секундную паузу собраться с мыслями.

– Как вы помните, Ваше высочество, делами государевыми в Константинополе уполномочен заниматься генерал-лейтенант Игнатьев Николай Павлович. Человек ума незаурядного, конечно. Не только хитёр, но еще и в меру интриган. Умеет остановиться, когда того требуют обстоятельства. Редкое сочетание, особенно на дипломатической службе. Служил когда-то в Лондоне военным агентом[35]35
  Представитель военного ведомства при дипломатической миссии.


[Закрыть] и с проказами англичан знаком на собственном опыте. По поводу его стиля ведения дел у нас существуют некоторые разночтения, но должен признать теперь, что все эти его шпионские игры принесли неплохой результат.

– Какой же? – поправив пенсне, Великий князь заинтересованно ожидал продолжения доклада министра, имевшего своей привычкой заходить издалека, чтобы отбросить все возможные вопросы собеседника.

– Получены агентурные данные, которые мне необходимо доложить Его величеству. Хотелось бы расширить мой доклад не только какими-то выводами, но и предложениями по развитию сюжета. Так как флот наш находится под патронатом Вашего высочества, я счел необходимым обменяться мнениями. Уверен, это будет полезно для дела.

– Не припомню ни одного случая, чтобы обмен мнениями был бесполезен. Порой мы, сиживая в своих хоромах, – Великий князь окинул взглядом высокие потолки своего кабинета, – делаем одно и то же, даже не подозревая, что в соседнем учреждении продвинулись гораздо дальше. Ревность чиновничья часто вредит делу и я благодарен вам, светлейший князь, что мудрость лет взяла верх над этим уничтожающим здравый смысл чувством.

– Премного благодарен, Ваше высочество. Я столько раз попадал в нелепые ситуации, что давно успел вынести для себя науку – в дипломатии лавры не могут доставаться кому-то одному. Сиюминутные и мелкие победы – как правило – ловушка, поставленная в расчете на чье-то самолюбие. На деле же, потом наступает разочарование от большого поражения. В моём случае – иначе и быть не могло. Только послушайте…

Закончив многословный обмен комплиментами, такой свойственный стилю ведения беседы между князьями, собеседники вернулись к теме разговора, который продолжил Горчаков:

– Так вот. Игнатьев срочной депешей доложил о том, что османский султан Абдул-Азиз после встречи с английским посланником Эллиотом и неким господином Клиффордом, сопровождавшим того на аудиенции у светлейшего, надиктовал распоряжение, в котором Главному визирю предписывалось срочным образом подготовить детальный доклад о состоянии флота и береговых укреплений на северных и западных территориях, имеющих выход к Чёрному морю.

– Генерал-лейтенант Игнатьев настолько информирован о событиях, происходящих в султанском дворце, что это вызывает у меня только искреннее восхищение вашей службой, светлейший князь… – Константин Николаевич Романов никогда не славился расточительством в смысле похвалы и комплиментов, скорее за ним закрепилась репутация человека, крайне скупого на дифирамбы. Зная об этом, Лузгин отнёс услышанное к экстраординарным достижениям посла в Константинополе и заочно проникся к нему, как коллеге по разведывательному ремеслу, искренним уважением.

– Соглашусь с Вами, Ваше высочество. Но отставим в сторону эмоции, они мешают трезвым размышлениям.

Лузгин поймал себя на мысли – встреть он этого почтенного старика на какой-нибудь из набережных или в театре, облаченным в гражданские одежды, никогда он не смог бы просчитать его род деятельности. Лицо Горчакова источало настолько благостный настрой, что впору было бы его представить каким-нибудь отставным предводителем дворянства, раздающим приглашения на императорский бал.

«А он, этот милейший пожилой аристократ, сейчас говорит о будущей войне… Да таким тоном, будто здесь обсуждают круассаны Бювье… Вот уж, поистине, старый лис. Даже не могу себе представить, что должно произойти, чтобы Горчаков потерял самообладание…» – с некоторым оттенком восхищения подумал адъютант. Он сам множество раз корил себя за всплески юношеской вспыльчивости и клялся себе совладать с этим своим недостатком.

– Я могу допустить, что султан, предрасположенный к резким поворотам мыслей и поступков, внезапно озаботился боеготовностью своих войск и не тревожил бы Ваше высочество, если бы описываемый эпизод не совпал с получением еще одной депеши. На этот раз – из нашей дипломатической миссии в Лондоне, от посла Бруннова. Адмиралтейство требует ускорить спуск на воду двух броненосцев, изначально заказанных для флота Её Величества королевы Виктории. И что? Спросите вы?

Великий князь и его адъютант ничего не спросили, зная о такой манере Горчакова вести диалог – он любил задавать вопросы и сам на них отвечать, предвосхищая реакцию собеседников.

– А то, что отдельно приказано собрать двухмесячный боекомплект для всех орудий этих броненосцев. Два месяца боя!

– Обычно боезапас хранится в арсеналах и суда пополняют его перед выходом в море, – Лузгин впервые за время беседы позволил себе обозначиться в диалоге двух князей. – Но два месяца – это не боезапас, это транспортировка боезапаса в какой-то другой арсенал.

– Любопытно, не правда ли? – казалось, Горчаков сейчас станет от удовольствия потирать ладоши, как тот лицеист, сдавший испытание самому суровому своему профессору.

– Я подозреваю, что у Его светлости есть ещё какой-то козырь в кармане, о котором мы не догадываемся… – князь Константин Николаевич с характерным прищуром глянул на своего адъютанта, с трудом сдерживающего улыбку.

– Ваше высочество! Вы, как обычно, проницательны! Опять Игнатьев! Этот сукин сын, сам не зная зачем, отрапортовал вчера, что в бухте Чешме турки собираются срочно возводить новые арсеналы. А что? От наших глаз далече, но до Босфора не так уж и далеко, да и броненосцам по пути.

– А может, они там и станут? – вопрос Великого князя не требовал ответа, скорее, он был зада для дальнейшего размышления. – Александр Михайлович, распорядитесь Игнатьеву присматривать и за султаном, и за его арсеналами. Скажите углубиться в детали. Мы здесь уж как-то сложим из них общую картину.

– Надеюсь, Ваше высочество, я был кстати. Государю вы доложите? Или мне озаботиться? – Горчаков этим предложением подтвердил свой статус профессионального дипломата – ему гоняться за лаврами не пристало, он свое от государя и от жизни уже получил, пусть лучше младший брат расскажет царю о надвигающейся опасности. Не упомянуть министра иностранных дел он не сможет, а большего и не нужно.