Текст книги "Аляска – Крым: сделка века"

Глава XX

Вечер того же дня. Трубная площадь. Москва.

Суета на площади, когда-то служившей рынком под стенами Белого города, к вечеру достигла апогея.

Летнее тепло позволило барышням явить свету лучшие экземпляры гардероба, так долго ожидавшие своего звездного часа. Особенную изысканность всем этим произведениям портняжного искусства придавало наличие спутника. В этом случае расправлялись не только спина и самооценка, но и малейшие складки на подоле платья. Казалось, что ткань живет со своей хозяйкой общей жизнью, скрывая не только недостатки фигуры, но и всё её, иногда буйное, прошлое.

Пара извозчиков, истошно оравших друг на друга, уже почесывая кулаки, делили единственное свободное место возле ресторана «Эрмитажъ», славившегося на всю Москву не только своей изысканной французской кухней, но и такой же элитной публикой. Скептически на тот скандал поглядывали вальяжные пары, еще только заходившие в заведение Люсьена Оливье и его компаньона, купца Якова Пегова. Это славное место обещало им не только приобщение к касте гурманов, но и случайные встречи, поклоны и рукопожатия с нужными людьми, а раскрасневшиеся от натуги, не выбиравшие выражений ямщики служили лишь яркой, запоминающейся декорацией при входе в популярный театр кулинарии.

На фоне всего этого праздника жизни, буйства эмоций и блеска вечерних нарядов совершенно незаметным оказался человек, стоявший неподалеку, облаченный во всё серое. Осмотревшись, он с некоторой робостью сделал несколько шагов вперед, в направлении к главному входу, где массивная дубовая дверь со стеклянными вставками, прикрытая сверху массивным балконом, неустанно открывалась, пропуская внутрь жаждавших деликатесов посетителей.

– Леонид Павлович, я уж и не надеялся! Пойдёмте же, отбросьте все свои стеснения! – новый худощавый знакомый Леонида Павловича Лузгина, ставшего на этот вечер клерком купца первой гильдии Губонина, вышел на улицу, чтобы поискать глазами в числе прибывающих к трактиру гостей нужного ему человека.

– Я и не стесняюсь вовсе. На службе задержался, знаете ли… – застенчиво пролепетал Лузгин, играя роль канцелярского работника, доселе никогда не посещавшего подобные места в силу своей неплатежеспособности.

– Полноте, друг мой, начинаем новую жизнь, привыкайте! – Григорий Павлов несколько бесцеремонно подхватил своего компаньона на сегодняшний обед под локоть и буквально потащил его к двери.

Справедливости ради, стоит заметить, что восхищение, которое испытал капитан Лузгин (а он успел повидать в своей реальной жизни много интересного) после того, как переступил порог заведения, было искренним. Купец Яков Пегов в заграницах, похоже, времени даром не терял и напитался самыми интересными и передовыми идеями не только в смысле меню, но и привнес, несомненно, свежую струю в плане обустройства интерьера.

Конечно, ресторан «Эрмитажъ» в Москве по привычке именовали трактиром, но единственное, что соответствовало в нём этому, привычному московской публике названию, были половые[45]45
  Официант в трактире.


[Закрыть], облаченные в недешевые рубахи, подпоясанные шелковыми лентами. При этом молодые люди, готовые услужить любому гостю по высшему разряду, были подобраны, как добры молодцы у дядьки Черномора – широкоплечие красавцы с правильными чертами лица, столичным говором и блеском в глазах.

– Извольте пройти к столу, – один из половых, демонстрируя свою выучку, услужливо поклонился Лузгину и принял его сюртук и котелок. – Ваш спутник уже озаботился заказом и кушанья будут немедленно поданы!

Половой широким жестом показал в сторону лестницы со львами, ведущую в зал, уже наполненный гомоном и веселым смехом отдыхающей публики.

– Если нас здесь увидят? Губонин к примеру? Зря я согласился на предложение ваше, Григорий Иосифович… Можно было и поскромнее заведение найти, какая разница, где водочку кушать? Тем более, я стеснен в средствах… – клерк в исполнении Лузгина был неподражаем. Всё та же плебейская сутулость, потухший взгляд человека, целыми днями дышавшего бумажной пылью, мелко подрагивающая от нервного напряжения нижняя губа и легкая хромота вызывали жалость, граничащую с отвращением.

– Друг мой, Леонид Павлович, я предусмотрительно об этом позаботился, потому наш с вами стол вон там, в дальнем углу, между фикусом и загородкой. А о деньгах не печальтесь, милейший, с этим все в порядке. Присаживайтесь.

Официант, провожавший гостей к месту их скромного пиршества, привычным движением отодвинул тяжелый стул, обитый дорогим велюром и почтительно замер в ожидании любого каприза гостей – ему, вышколенному и хорошо воспитанному, было абсолютно все равно, кто во что одет.

Здесь не встречали по одежке, здесь принимали всех, кто желал дивно откушать и отвести душу в хорошей компании, а нынешние его посетители были одеты даже лучше, чем студенты в Татьянин день, когда управляющий приказывал заменить хрусталь на глиняную посуду, застелить полы сеном и убрать кадки с диковинными растениями подальше от юных смутьянов. Предусмотрительные школяры давали половым сразу на чай, сумму на проезд пролеткой и писали мелом на спине своих шинелей адреса. Такой мудрый ход гарантировал доставку домой в любом состоянии. А эти – да что там думать? Господа решили приобщиться к высокой кухне и высшему свету, имеют право, тем более вот этот, худой как сошка, чаевые оставил вперед, хотя, не студент вроде, постарше будет…

– Итак? – вопрос полового повис в воздухе вместе с его заискивающей улыбкой.

– Нам расстегаев, жюльен и соленья для начала. И позаботьтесь, чтобы смирновочка была стылой, как я люблю, – не заглядывая в меню, Григорий Павлов отдал нужные распоряжения человеку, от чего Лузгин нашел дополнительное подтверждение своей догадке – молодой аферист был здесь завсегдатаем.

– Сей момент! Будет исполнено в лучшем виде! – половой бесшумно растворился за ширмой, отделявшей их от большей части зала.

Часто постукивая кончиками пальцев по столу, Лузгин другой рукой переворачивал большие листы меню, где нескончаемый перечень блюд вызывал рефлекторное слюноотделение.

– Вижу, вы всё же не в своей тарелке, Леонид Павлович. Да не трепите себе душу, что вы, право! – Павлов ухмыльнулся даже с некоторым укором, на что клерк Губонина не преминул тут же отреагировать.

– Пребываю в легком недоумении, Григорий Иосифович… Ладно, был бы я смазливой барышней, тогда всё объяснимо. К чему весь этот шик? У нас с вами и разговор-то краткий. Так, формальности.

Заправляя салфетку за воротник, Павлов, глядя на Лузгина взглядом покровителя, многозначительно изрек:

– Любезный Леонид Павлович… Видите ли, это с вашей стороны может казаться, что разговор краткий. Нет… Как любил говаривать мой покойный батюшка: «Гриша! Удиви Господа грандиозностью своих планов и он, завидев такого наглеца, накажет тебя, позволив реализоваться только их половине.» Каков мудрец был Иосиф Павлов, а? И скажите, что он был не прав? Живу с этим девизом, и побеждаю с ним же. Был бы у меня герб, я повелел бы на нем начертать: «Невозможного не существует».

Беззвучный половой, демонстрируя чудеса эквилибристики, вынырнул из-за ширмы, эффектно поставив на стол несколько закусок, уместившихся в ряд на одной его руке. Другой рукой молодой человек изящно, так, чтобы не коснуться запотевшей поверхности, держал за горлышко небольшой хрустальный графинчик.

– Господа как водочки откушают, сей момент заменю на новый… – официант упредил вопрос, легко читаемый во взгляде Григория Павлова. – Чем меньше графинчик, тем холоднее будет следующая водочка…

Ловким движением половой наполнил хрустальные рюмки на тонких ножках, тонкие стенки которых тут же приняли на себя холод тягучего напитка, покрывшись испариной. Кивок означал, что официант на время покидает гостей, чтобы позволить им насладиться прохладой смирновки и уединиться в своей беседе – с первого взгляда официант понял, что эти гости не имеют странных наклонностей мужчины к мужчине и вечер их имеет исключительно деловой мотив.

– Поднимем за успех нашего предприятия! – Павлов, насладившись тоном звона, извлеченного из рюмок, выпил первую с таким наслаждением, будто на дворе февраль, а он сам только что зашел с трескучего мороза. Лузгин же отпил менее половины, тут же закусив квашеной капустой, от души сдобренной клюквенными ягодами.

– Не понимаю, Григорий Павлович, о каком таком предприятии вы речь ведете, – Лузгин углом салфетки аккуратно промокнул уголки рта.

– Как о каком? О земельном! Я вам, Леонид Павлович, искренне благодарен…

– Кстати, расписочку начеркайте… – Лузгин, словно фокусник, извлек из маленького саквояжа перо, чернильницу, и насколько листов писчей бумаги, аккуратно прикрепленной к жесткой палетке.

– Экий вы всё-таки бездушный, господин Лузгин… Только моя тонкая натура ощутила прилив гармонии, как вы её опять опустили на землю. Ладно, чего уж там, для этого и встертились…

Павлов, громко скрепя пером, под диктовку Лузгина написал расписку, в которой значилось, что ни под каким предлогом, ни при каких обстоятельствах, кроме как по повелению суда, условия сделки не разгласит.

Подвинув к себе расписку, Лузгин долго и аккуратно дул на свежие чернила, заставляя их быстрее сохнуть, после чего, словно спинным мозгом почувствовав сзади полового, окликнул его.

– Теперь рассказывайте, что тут у вас есть для постоянных гостей. Капусты я и дома найду в избытке!

Павлов щелкнул пальцами, призывая официанта подойти поближе.

– Господа, у меня отличная новость! – половой, нагнувшись к гостям, имел вид такой, будто вот-вот откроет им какую-то тайну. – Месье Оливье лично прибыл на кухню, чтобы изготовить для сегодняшних гостей свой знаменитый соус к закуске. Вы, наверняка наслышаны, что сделать он может только собственноручно, за закрытыми дверями. Никто из поваров рецептом не владеет. Месье Оливье держит его в секрете.

– Отлично! – воскликнул Павлов, театрально вскинув руки. – Нам неслыханно повезло, Леонид Павлович! Это изысканная закуска!

– Вам виднее, господин Павлов. Мне не приходилось. Я после службы домой иду. Устаю.

– Вот с этого места жизнь ваша меняется в корне! – водка начала действовать, от чего у молодого человека значительно усилилась громкость голоса и поднялось настроение. – Вам только кажется, что будущее безнадежно.

Дождавшись, пока официант отправился исполнять заказ, Павлов картинно опустил во внутренний карман два пальца и ловко извлек оттуда довольно пухлый конверт.

– Это моя признательность за ваш поступок в кабинете Губонина и аванс за расписку, которую, как мы договорились, я получу по первому же требованию в случае судебного разбирательства. Ведь в ваших силах потерять её в нужный момент?

– Абсолютно так. В моих, – Лузгин демонстративно разделывался с жюльеном, качество которого, несомненно, соответствовало статусу лучшего ресторана Москвы.

– Ну, так вот! Завтра покажете расписку Губонину и потом вернете мне. После этого – вторая часть. Как и обещал – здесь ваше жалование за год, потом – еще за год.

– Откуда вам известно мое жалование? – удивился Лузгин.

– А я справки наводил. Правда, в министерстве вас лично не знают, но с людьми из вашего департамента мой человек знаком. Так что, представление я имею.

«По краю прошёл…» – подумал Лузгин, сосредоточившись на французском блюде, тем более, что Павлов уже откинул все формальности и принялся подливать водку в рюмки собственноручно.

– Знаете ли, это боль моя… Основную и самую щепетильную работу Пётр Ионыч всегда доверяет исключительно мне. Может быть, именно по этой причине в министерство путей сообщения бумаги доставляют другие. Меня туда Губонин никогда не посылает. Не знаю, возможно, опасается, что заберут…

– Скорее всего, Леонид Павлович, ваш патрон, как говорят французы… Мы ведь во французском ресторане, а? – Павлов громко рассмеялся, да так, что на этот звук обернулись несколько посетителей. – Ваш патрон держит вас в темнице потому, что вы владеете конфиденциальной информацией. Его планами, Его мыслями. По моему разумению такой статус стоит больших денег. Гораздо больших. Думаю, я вам это уже доказал.

Конверт, который Павлов всё это время так и продолжал держать двумя пальцами перед собой, словно дразня Лузгина, таки лег перед ним на стол. Аккуратно вытерев руки о белоснежную салфетку, Лузгин проверил содержимое конверта, при этом удовлетворенно кивнув:

– Возможно, эта сумма в некоторой степени компенсирует мои неудобства и поможет развеять мои сомнения.

– Сомнения в чем, мой друг? Я могу вас теперь так величать?

– Все же, столько лет… Верой и правдой…

– И что вы получили в итоге? Выпученные как у рака глаза человека, готового вас кинуть в кипяток с укропом за любую провинность?

– Ну, не преувеличивайте, господин Павлов… Да, Пётр Ионыч – человек, мягко говоря, особенный, руководствуется частенько эмоциями…

– Деньги. Всем правят деньги. Вспомните все свои обиды и накажите его деньгами! Трасса, ведь, и дальше пойдёт. А там и Крым, тоннели… Да мы с вами его разденем, пока он откроет движение. Образуется замечательный триумвират. Мой человек в министерстве путей сообщения, вы – компаньон в логове врага, так сказать, и я, наконец! У меня нет барьеров, я не руководствуюсь предрассудками. Я – человек практики. Нужен туз – будет туз. Я его достану, чего бы это мне ни стоило.

– Извольте, господа! – эмоциональную речь Павлова прервал официант, торжественно доставивший ко столу две хрустальные вазочки, наполненные «Закуской Оливье». Половой тут же сменил опустевший графин на новый, наполнив при этом рюмки собеседников.

– Ваше здоровье! – Павлов, протянув руку, извлек из хрусталя такой милый его сердцу звук и опрокинул рюмку полностью. – Месть – наслаждение духовное. Давайте отвлечемся, и вернемся к наслаждениям для желудка. Тем долее – мы можем себе это позволить.

Лузгин, как подобает человеку его «происхождения», одной салфеткой застелил свои колени, а другую навесил за воротник. Хоть в кармане и лежала приличная сумма, прижимистый клерк Лузгин не мог себе позволить испачкать свой старый, местами уже потертый сюртук, и Павлов, несмотря на хмель в голове для себя это отметил «Ну ничего… Ты только расписку покажи Губонину… там посмотрим, какой ты жадный до денег… Начни тратить, потом привыкнешь, и никуда от меня уже не денешься…»

Будучи в Петербурге, Лузгин слыхивал о чудном блюде, которое подавали в Москве у Люсьена Оливье, однако, никто в столице повторить его так и не смог. При всей нынешней отвратительности ситуации, противности собеседника и убогости той роли, которую приходилось играть капитану, он для себя отметил, что таки нет худа без добра. Закуска Оливье в самом деле была отменна. Её вкус невозможно было ни с чем сравнить.

Наколов серебряной вилкой одну из раковых шеек, венчавших ровным слоем этот кулинарный шедевр, Лузгин, закрыв глаза, наслаждался вкусом бесподобного соуса.

– Я тоже так глаза закрываю, но только потом, когда добираюсь до нижних слоёв… – Павлов действовал приборами, как видавший виды мушкетер шпагами. – Это блюдо именуется закуской, друг мой, потому…

Павлов щелкнул пальцами и указал на пустые рюмки:

– Человек!

Подоспевший официант, заложив левую руку за спину, правой наполнил бокалы и спешно ретировался.

– Говорят, первый раз, когда Оливье подал купцам свою закуску, они просто смешали все в кучу и потом залили это все соусом. С тех пор так и подают. Не по отдельности, – проявил свою информированность Павлов.

– Изысканное блюдо, да… – Лузгин, подняв рюмку за ножку, не стал тянуть руку к своему собеседнику, а лишь немного пригубил, тем более, что Павлов опять выпил свою целиком, уже игнорируя церемонии. Рассмотреть детально ингредиенты, щедро смешанные с кремового цвета соусом не представлялось возможным, поэтому Лузгин полностью доверился своему вкусу. Ощущения, обострившиеся после прохладной смирновки, подсказали капитану, что в состав дивной закуски входит паюсная икра, мясо рябчика, отварной картофель и оливки.

Очевидно, там присутствовало еще что-то, но от скрупулезного анализа блюда капитана отвлек окрик Павлова, имевший отношение явно к кому-то, находившемуся не за столом:

– Думаете, это всё? Нет уж! Всё только начинается, Татьяна Борисовна! Вы еще узнаете кто такой Павлов!

Порядочно захмелев, молодой человек принял вальяжную позу. Взгляд его, затуманенный изрядной порцией алкоголя, плавал в пространстве, но был направлен в зал, за спину Лузгина.

– Она думает, что я её недостоин… Отшила, как будто щенка за ворота выбросила. Так, легко и просто… А я ведь болею, когда её вижу. Чего это её нелёгкая принесла? Где бы мы еще встретились. В Москве. В Петербурге не мог до неё достучаться, так вот же, дела какие… Господь управил.

По залам разнеслась фортепианная музыка, довольно бодрая и жизнерадостная – тапёр только занял свое место, и до романсов было еще далеко.

– Да если не сейчас, то когда?! – Павлов, с уже далеко не такой ловкостью достал из кармана бумажник, из которого извлек несколько крупных купюр, после чего встал, и явно напрягаясь, чтобы держать равновесие, отправился в зал.

– Я не танцую, Григорий Иосифович!

– Что, опять? Но я уже не нищий!

– Оставьте же, Григорий Иосифович! У нас семейное торжество, именины тетушки! Оставьте меня, вы делаете мне больно!

Лузгин сдерживал себя из последних сил, чтобы не обернуться. Этот волшебный голос из Варшавского поезда…

– Господин хороший, у нас так не принято! – неизвестно откуда появился управляющий, который принялся усмирять Павлова.

Немного обернувшись, Лузгин увидел Татьяну Данзас и приказчика, ставшего перед ней лицом к Павлову с расставленными в стороны руками. Молодой человек, рассвирепев от очередного, судя по всему, отказа, лишь играл желваками.

– Один танец, Татьяна Борисовна. И я докажу вам свою состоятельность.

– Нет, нет, и еще раз нет! Вы портите нам праздник, Григорий Иосифович! Прошу вас, оставьте меня, оставьте! Я уже не единожды вам все говорила, не заставляйте меня повторяться!

– Что? Что говорила? Что я не достоин? Что я не того роду – племени? Что отец покойный завещал шулеров беречься? Это я шулер? Да я белая кость! – Павлов пошел в наступление, сделав несколько шагов, напирая на управляющего, от чего присутствующие женщины издали те звуки, что всегда сопровождают скандалы с рукоприкладством.

– Сама – то как? Отвыкла, небось от придворной жизни как папинька душу Богу отдал? Чем ты лучше? Чем? – Павлов уже не просто громко разговаривал, он сорвался в истерику, и голос его уходил в высокие ноты.

– Да сделайте же что-нибудь! – тетушка Татьяны Борисовны Данзас, пригласившая её по поводу своих именин прибыть из Петербурга в Москву, адресовала эти слова управляющему, лишь беспомощно пятившемуся назад, закрывая собой Татьяну от потерявшего над собой контроль Павлова.

– Говорю же, есть деньги, есть! Жить будем безбедно! – Григорий Иосифович уже размахивал перед лицом купюрами, демонстрируя свою платежеспособность.

– Вы пьяны, Павлов! Я не хочу вас видеть не при каких обстоятельствах!

– Да ты потаскуха! Обычная дворовая девка! – завопил Павлов, взяв в этом истошном вопле фальцет, но договорить ему не пришлось – увесистая пощечина от Лузгина опрокинула его на пол, заставив покатиться под кадку с фикусом.

– Господин Лузгин? – удивлению её не было предела. Кроме того, что семейный праздник был безнадежно испорчен этим её давним воздыхателем, которому она отказывала уже четыре раза, так еще и эта неожиданная встреча. Визитку своего случайного попутчика Татьяна до сих пор хранила, надеясь, что провидение все-таки устроит их встречу, но то, как это произошло, повергло барышню в полное смятение чувств.

– Ах, ты… Павлов, собрав все остатки воли и равновесия, кинулся на своего обидчика, с которым минуту назад так мило беседовал и возлагал на него большие надежды.

Пока Лузгин сделал вдох, чтобы ответить Татьяне, он выпустил из виду Павлова и его отчаянный бросок, за что поплатился разбитой бровью – молодой человек, несмотря на свою внешнюю тщедушность оказался довольно решителен и силен.

– Господа! Господа! У нас так не принято, – кричал приказчик, пытаясь разнять дерущихся, которые сцепились на полу. Казалось, ему это удалось, когда они встали на ноги и принялись стряхивать пыль со своих сюртуков, но Павлов, так же неожиданно, как и в первый раз, кинулся в атаку. Лузгину всего лишь пришлось сделать шаг в сторону, чтобы одержать в этой молниеносной схватке победу: Павлов продолжил свой полет в витраж, разделявший столы.

– Господа! Мы же заказывали его в Париже! Что же вы делаете!

– Леонид Павлович, не нужно! Не марайте о него руки! Он ничтожество! – слова Татьяны Данзас на фоне общего шума, вызванного этой дракой, Лузгин не расслышал, он уже склонился над Павловым, оторвав его от пола за лацканы сюртука. Тут же оказался и управляющий, продолжавший причитать о разбитом витраже.

– Кто же за все это заплатит?

Совершенно не обращая внимания на расстроенного приказчика, Лузгин шептал в лицо обидчику:

– Сударь, вы шулер, аферист и хам. Если первые два обстоятельства я могу пропустить мимо, то последнее – нет. Дуэль.

– Как изволите, мой бывший друг, – прошипел Павлов. Пистолеты на этот случай у меня есть. Вы не против?

– Нет. Завтра в шесть утра. В Измайлово. Возле Николаевской богадельни, а там и место укромное найдем.

– Я буду с секундантом.

– Отлично. А теперь – проваливайте. Расписка будет со мной. Хотите забрать – сделайте точный выстрел.

– Меня это устраивает…

Не отпуская лацканов, Лузгин поставил соперника на ноги и громогласно объявил:

– Господин Павлов сожалеет о случившемся и приносит Татьяне Борисовне свои извинения. Свои вопросы мы с ним решим отдельно.

– Где мой цилиндр? – вызывающе спросил Павлов официанта, подоспевшего на помощь.

– Извольте-с… – через миг головной убор оказался в руках молодого человека, всеми силами все ещё пытавшегося сохранить достоинство.

– Позвольте… а как же… – красноречиво указал приказчик на разбитый витраж от пола до потолка, однако, бросив «Я не прощаюсь» подающий надежды аферист сбежал по лестнице.

– Я думаю, вам этого хватит с лихвой, – смахнув кровь с разбитой брови, Лузгин протянул управляющему конверт.

– Я решительно ничего не понимаю, Леонид Павлович… – Татьяна Данзас подошла объясниться со своим спасителем. – Сначала вы англичанин, говорящий совершенно без акцента, теперь вы – бедный, судя по всему, мещанин, а в визитке написано – капитан-лейтенант…

– Капитан второго ранга.

– Так дайте же новую визитку, ту, в которой адрес есть. Разве можно вот так вот – появляться, исчезать, потом опять появляться. Почему вы это всегда делаете при таких странных обстоятельствах?

– Татьяна Борисовна, я знаю, где Вы живете в Петербурге. Не единожды пытался набраться наглости и…

– И что? Не хватило наглости? А другие, смотрите, какие решительные…

– Да. Буду честен. Не хватило. Обещаю, если вернусь в Петербург, то нанесу официальный визит. Обязательно. А сейчас – позвольте откланяться, мне нужно собраться с мыслями.

– Ну вот, вы опять исчезаете… – в голосе Татьяны сквозило некоторое отчаяние, но фраза эта до адресата не дошла – Лузгин, поклонившись девушке и её спутницам, уже удалялся восвояси.

– А что значит, «если приеду в Петербург»? – скорее себя спросила барышня.

– А они с этим юношей стреляться завтра будут, – между прочим, ответил приказчик, пересчитывая толстыми пальцами содержимое конверта.