Текст книги "Аляска – Крым: сделка века"

– Индия?

– Крым. За него и сейчас бьюсь.

– Ваша персона, как и биография, для меня всё более загадочны. Вы всё время появляетесь неожиданно и так же спонтанно исчезаете.

– Да, да… Не так давно мне уже говорили об этом свойстве. Что поделать, служба.

– Тем интересней будет услышать, что вы сейчас скажете, Джеймс. Интуиция журналиста подсказывает мне, что это может быть сюжет, достойный детективного романа, – Томсон поудобней расположился в кресле и весь проникся вниманием.

– Уверен, Генри, что вам он покажется захватывающим. Одно из действующих лиц этого ненаписанного произведения – вы.

Брови журналиста приподнялись вверх, а рука потянулась за наполненным уже стаканом.

– Итак, вы не припомните обстоятельства нашего знакомства, мистер Томсон?

– Отлично помню. Вы помогли мне не опоздать на поезд, – корреспондент, с нескрываемым удовольствием отпил маленький глоток виски.

– Выглядывая с площадки вагона первого класса, я уже о плохом думал.

– Да? Почему же?

– За вами была слежка, Генри. Появляться в поле вашего зрения раньше я не имел права именно из-за этого. Вас вели с того самого момента, как вы получили у русского офицера по фамилии Рязанов карты расстановки батарей в Кронштадте.

Томсон изменился в лице. Приступ тоски и печали опять овладел журналистом.

– Хорошо. Предположим, вы, Джеймс, действительно работаете на Клиффорда, но откуда вы знаете имя этого офицера, если я в Лондон об этом не докладывал?

– Вы, Генри, сами мне об этом рассказали в вагоне-ресторане. Правда, вы были крепко на подпитии… – факт того, что Томсон побоялся сообщить в Адмиралтейство о своей неудаче, был для Лузгина очень кстати.

– Продолжайте, – Томсон очень не любил, когда в его адрес поступали намеки о пристрастии к алкоголю. Все люди творческих профессий, считал Генри, добрые друзья Бахуса. Именно он присылает внезапные озарения среди ночи, яркие речевые обороты, острые, порой дерзкие мысли, без которых журналист превращается в штатного писаку, обреченного прозябать за редакционным столом в ожидании мизерного жалования. А в его-то ситуации, когда он еще и выполнял такие щекотливые поручения Адмиралтейства…

– По той же причине я не раскрылся перед вами и в поезде. Никто не дал бы и пенса в пари, подсадили к вам шпика или нет. Единственное, что мне удалось – это увести вас в вагон-ресторан, подальше от глаз наших попутчиков.

– Теперь о самом интересном. Где же карта? – прищурив глаз, Томсон достал из внутреннего кармана жилетки трубку. – Позволите?

– Да, конечно. Управляющий не против хорошего табака, как он мне пояснил. Карту я забрал, и это спасло вас от краха. У пьяного англичанина, заснувшего недалеко от вокзала в Вильне, русские не нашли ничего необычного. Получается, несколько дней слежки прошли даром. А будь при вас этот документ, вы представляете, какая участь вас ожидала?

– Для этого было нужно, чтобы я отстал от поезда? – Генри опять приложился к стакану с виски.

– Нет, друг мой. Вас ждали на границе. И уж там вам бы точно пришлось объясняться.

– И где же карта?

– Она попала по назначению, об этом можете не беспокоиться.

– Лорд Клиффорд…

– Думаю, торжественное вручение медали, на которую вы рассчитывали, откладывается.

– Но мне ничего не известно о том, что карта попала в Адмиралтейство! – Генри не мог скрыть своего разочарования. Получалось, что работу выполнил он, а лавры достались кому-то другому. Возможно, этому Джеймсу Кларку.

– Знаете ли, Генри… Лорд Клиффорд, как вы могли заметить, не имеет привычки отчитываться перед кем либо, кроме нескольких уважаемых лиц в Королевстве. Перед своими агентами – тем более. Поэтому, неудивительно, что вы не в курсе событий. И потом. Рассудите здраво. Вы были на грани провала своей миссии, и будущее ваше в этом свете выглядело довольно сомнительным. Вам нужно благодарить судьбу за то, что лорд всё еще рассчитывает на ваши услуги. Кстати, я здесь, в том числе, и для того, чтобы вам это донести.

– Я-то благодарен… А лорд не просил вас, Джеймс, донести до меня ответ на вопрос, где мое жалование?

– Вам ли не знать, Томсон, что оплата вашего труда сдельная. Или у вас есть успехи?

Лузгин много раз в ролях продумывал канву разговора с агентом Клиффорда в Петербурге, пытался предусмотреть разные повороты их диалога, разную реакцию на его появление и пока что, не давая себя поймать на мелочах, следовал своему плану. Журналист на мели, так что можно предположить, что никаких других миссий, по крайней мере, удачных, у него на счету нет.

– Может быть, в число ваших побед можно отнести господина Павлова, который просто исчез?

– И об этом вы знаете… Он не исчез. Чёртов картежник погиб на дуэли. Очень странная история.

– Вот-вот… Давайте о хорошем. Шанс на медаль и соответствующее вознаграждение у вас еще остается.

– И что же я должен сделать? – Томсон, похоже, опять воспрял духом.

– Следует у нашего человека в министерстве выяснить детально, в каких конкретно местах возле Севастополя они намерены пробивать тоннели в крымских горах.

– Нет ничего проще. Завтра же я это сделаю.

– Это видимая легкость, Генри. Думаете, жандармы вас оставили в покое? Вы не замечали никаких странностей? Может быть, за вами частенько следует один и тот же экипаж?

– Кларк! Хватит же нагнетать страсти! Вы здесь поселились тоже из соображений конспирации?

– А вы как думаете? Не проще ли двум англичанам беседовать здесь, спокойно, обстоятельно, без оглядки? Или вы предпочитаете трактир? Пройдет пара дней, и я устрою скандал управляющему. Потом съеду. Что может быть проще? Но эти два дня мы продуктивно поработаем. И к агенту пойдете не вы, а я. Это категорическое пожелание лорда. Вы себя скомпрометировали. Это вторая причина моего появления здесь.

Генри встал, и нервно ломая пальцы, принялся ходить по комнате.

– Я не получал по поводу вас, Джеймс, никаких указаний!

– Каких указаний вы ожидали, если вся корреспонденция может быть под контролем? Для вас все указания теперь лично. Вы все еще терзаетесь сомнениями… Хорошо. Свои доклады в Лондон я сопровождаю такой же припиской, как и вы: «Подлежит спешной отправке в адрес тётушки Мэгги. 12, Honey Lane.» И письмо попадет лично к лорду.

Лузгин пошел ва-банк. Такая приписка стояла на одном из неотправленных писем покойного Алана Нила в Петербург. Для чего слать письмо в письме, да еще и по длинному пути?

– Ну, допустим… – Томсон, несколько успокоившись, уселся в кресло и потянулся к стакану…

Глава XXIV

15 августа 1871 г. Ипподром. Красное село.

Ипподром ровным своим гулом напоминал улей. Звук этот, изредка прерываемый звонким ударом колокола, оповещавшего о начале заезда, Лузгин заслышал еще на подходе.

– Адъютант Его высочества, Великого князя Константина Николаевича Романова! – капитан второго ранга предъявил кирасирам, стоявшим навытяжку при входе в царскую ложу некую бумагу, после чего был беспрепятственно пропущен.

Взлетев на несколько ступенек, ведущих на трибуну, Лузгин остановился, чтобы оглядеться, перевести дух и оправить мундир.

Император в обществе августейшей семьи, расположившись в своей ложе, увлеченно обменивался мнениями со своим братом, Великим князем, таким же любителем скачек. Интерес высших особ к этому событию никак не был связан с азартом или, тем паче, со ставками. Всякие пари на этих дерби были категорически запрещены – на ипподроме состязались не жокеи, а офицеры – цвет русской армии. Целью их была победа на глазах Императора, отстаивание чести своего полка и запись в послужном списке.

Ежегодные маневры в Красном селе подходили к концу и офицерские скачки, как соревнование лучших из лучших, традиционно завершали летние лагерные сборы. Присутствовать на этом мероприятии было честью для любого военного, чиновника или члена кабинета, а билет на главную трибуну, поближе к царской беседке, гарантировал его обладателю на ближайший год статус обласканного государем придворного.

Окрестности Красного села раз в год волшебным образом превращались в подобие Петергофа. Нет, гостям здесь не предоставлялось ни малейшего шанса насладиться архитектурой, вычурными творениями садовников или красотой фонтанов, но по количеству представителей высшего света, прибывших на офицерские скачки, сравнение можно было считать вполне уместным.

Девицы состязались в красоте своих нарядов, заблаговременно заказанных у лучших портных Петербурга, конезаводчики соревновались за звание лучшей конюшни, а офицеры стремились стать первыми на дистанции не только за приз императора, но и ради заветной записи в послужном списке, гарантировавшей уважение однополчан и командиров и продвижение по службе.

Колокол второй раз раскатисто зазвенел, что для участников скачек означало команду занять седла и место на старте.

Публика на трибунах принялась оживленно переговариваться – вот-вот начнется самая главная скачка сезона – на четыре версты с препятствиями. Финиш произойдёт здесь же, напротив императорской ложи.

Распорядитель, став сбоку от соискателей приза и славы, испросил их готовности, после чего, когда они выстроились в линию, махнув рукой, громко скомандовал: «Марш!».

Публика возбужденно отреагировала на начало заезда – то там, то здесь раздавались выкрики однополчан, периодически перебиваемые громким свистом, таким длинным и переливистым, как это умеют делать только самые бравые кавалеристы. В порыве азарта, сбившись возле ограды ипподрома на изгибе дорожки в группы по признаку принадлежности к какому-либо полку, офицеры перекрикивали друг друга, оказывая поддержку своему наезднику, при этом совершенно оставив в стороне всякое смущение и сдержанность, так необходимые в присутствии венценосных особ.

– Коко[50]50
  Домашнее прозвище Великого князя, Константина Николаевича Романова.


[Закрыть], не находишь, что у этих молодцев сил осталось еще не на одни лагерные сборы? – Александр II искренне потешался, наблюдая беснующихся вдалеке болельщиков.

– Была бы моя воля, брат, я бы их щадил поменьше… – с серьезным видом отвечал Великий князь, накручивая ус. – Бравые, конечно, да и в военном деле – удальцы, но в мирное время сноровку теряют всё же. Приключений всё ищут. По своим адъютантам знаю.

– Дай нам Бог, Коко, продержаться без войны еще лет пять хотя бы, силы набрать еще нужно. Не готовы мы. Горчаков ужом извивается, все между австрияками и англичанами лавирует. Французы, опять же, хитрецы известные…

– Ваше величество, продержимся. Султан османский ведет себя пока дружелюбно. Посол наш, Игнатьев, как известно, нашёл к нему подходы. От того англичане и французы беснуются в ревности своей. Такое положение дел для них непривычно и неприемлемо.

– Ревнуют, говоришь? – ухмыльнулся царь. – Известные интриганы, эти французы.

– Британцы почище будут, – уточнил Великий князь, обратив внимание на то, что его адъютант стоит на лестнице и пытается обратить на себя внимание уже несколько минут. – Надеюсь, Ваше величество, ближайшее время мне найдется, что доложить по этому поводу.

Один за другим начинались заезды, после которых их триумфаторы попадали в объятия славы и своих друзей-однополчан, а Лузгин всё продолжал стоять на верхних ступенях деревянной лестницы, не имея возможности донести до шефа важные вести.

Наконец, когда колокол отбил финиш последнего заезда, государь встал, чтобы аплодисментами приветствовать победителя. Вместе с ним встала и вся трибуна.

– Пойдем, Коко! Будем наших удальцов награждать! – Александр II, учтиво пропустив вперед свою супругу, императрицу Марию Александровну, приобнял за плечо Великого князя и, довольный состоянием духа своего войска, направился к лестнице.

Как только государь, увлеченный предстоящим ритуалом поощрения своих офицеров, повернулся к трибуне спиной, Великий князь задержался, позволив адъютанту присоединиться к процессии.

– Капитан, вид у вас взбудораженный, будто после баталии, – Константин Николаевич сразу же, как только приметил Лузгина в поле своего зрения, сделал вывод, что адъютант недаром нетерпеливо переминается с ноги на ногу, не имея возможности подойти.

– Почти так, Ваше высочество. Могу доложить, что остался последний шаг до виктории. Я прибыл сюда, чтобы передать агенту лорда Клиффорда очередное поручение.

– Вы в своем уме, капитан?

– Абсолютно, Ваше высочество. Сбился с ног, разыскивая его в Петербурге, и надо же – он здесь, на главной трибуне, в обществе Императора.

– Лузгин… Ваши экспромты доводят меня до сердечных болей. Доложите обстоятельно.

– Ваше высочество. Человек Клиффорда знает меня в лицо. Знает, что я ваш адъютант. Наш план сработал. Журналист раскрыл его имя, приняв меня за посланника лорда. Теперь я должен не подвести Томсона и его начальство в Англии. Позволите в вашем присутствии передать агенту поручение из Лондона? Могу гарантировать, что Вы, Ваше высочество, получите истинное удовольствие от этой яркой сцены.

– Капитан… – Великий князь Константин Николаевич не любил экспромтов, если они не в его исполнении.

– Под мою ответственность. Это абсолютно точно. Он здесь.

Оркестр заиграл марш лейб-гвардии Семеновского полка, обозначив, что первым из рук государя получит награду офицер в синей форме.

– Еще несколько минут, Ваше высочество, еще несколько минут… – Лузгин, как и все присутствующие, аплодисментами сопровождал каждое вручение государем именной шпаги победителям скачек.

Торжественная часть, сопровождаемая сменяющимися маршами полков в исполнении оркестра, длилась около четверти часа.

Счастливец, пришедший к финишу первым на донском скакуне конюшни Иловайских, из рук императора получил три тысячи рублей и хронометр на золотой цепочке. Второму офицеру, искренне раздосадованному тем, что проиграл победителю всего лишь полкорпуса, достался ценный приз и тысяча семьсот рублей наличными, а третий, отставший от фаворитов более, чем на десять секунд, получил семьсот рублей.

Все это время Лузгин находился в свите государя, прямо рядом с Великим князем, пытаясь перекричать звуки барабанов и труб, чтобы доложить о своих похождениях за последние двое суток. Председатель Государственного совета ни на секунду не изменился в лице, а лишь официально улыбался при вручении очередного приза.

– Дело сделано, господа, примите мои поздравления! В следующем году скачки будут проходить также на дистанции в четыре версты, с препятствиями! – громко оповестил присутствующих Александр II, чем вызвал овацию придворных.

– Мой государь… – Великий князь, подождав, пока царь закончит обмен любезностями и примет все комплименты от придворной публики, стал справа от брата, обратив на себя его внимание. – Труды Генштаба и моих адъютантов не прошли даром. Обстоятельства сложились так, что именно сейчас мы готовы представить Вам, Ваше величество, агента британского Адмиралтейства в Петербурге. Единственное, о чём прошу – примите участие в нашей постановке. Хотя бы в качестве зрителя… Вы знаете, я слаб в режиссуре, это Вы могли заметить еще по нашим наивным детским спектаклям, потому предпочитаю сильную драматургию, где сценарий основан на реальных событиях и уверен – развязка в Вашем присутствии украсит любой спектакль. Тем более, что написание этой пьесы заняло несколько лет. Позволите?

Великий князь, столкнувшись с колким взглядом старшего брата, картинным движением пригласил его проследовать вместе, однако, получилось так, что образовался коридор из желающих поприветствовать царя. Военачальники, министры, фрейлины и простые офицеры стали в линию в надежде получить если не рукопожатие, то хотя бы кивок в свою сторону, чтобы потом весь следующий год с упоением рассказывать об этой своей удаче родственникам, друзьям и завистникам.

Генералы отдавали честь, барышни перед государем замирали в книксене, чиновники разного ранга молча и смиренно кивали в ответ на приветствие царя, подтверждая свою преданность. Лузгин шел параллельно процессии, только за спинами государевых подданных, и вот, когда пришла очередь одного из них лично удостоиться чести ощутить рукопожатие императора, капитан, протиснувшись сквозь зрителей, подобрался к нему со спины.

Подданный Его величества уж было, протянул руку для приветствия, как сзади раздался голос адъютанта:

– Владимир Алексеевич, лорд Клиффорд из Лондонского Адмиралтейства просил вас озаботиться планами крымских тоннелей. Еще очень просил не откладывать в долгий ящик…

Фраза эта, неожиданно прозвучавшая в столь торжественный момент, произвела эффект майского грома тихой и безветренной ночью.

Государь, глядя на своего министра, излучал не столько ненависть, сколько недоумение и жалость к судьбе предателя.

Министр путей сообщения, граф Бобринский, так и замер с протянутой рукой. Одной его мыслью было – уж лучше действительно меня сейчас сразила молния.

Почуяв, что импровизированный прием государя пошел не по плану, страждущие августейшего рукопожатия растворились так же быстро, как и перед этим собрались. Государь, министр Бобринский, Великий князь и его адъютант остались наедине.

– Арестовать. В Петропавловку его, – приказал царь адъютанту, стоявшему за спиной министра.

– Ваше величество, с этим всегда успеем, – Великий князь имел свои планы на дальнейшие события. – Давайте пока ограничимся домашним арестом. Мотивы этого своего предложения я поясню вам лично…

Константин Николаевич после высочайшего согласия взглядом приказал адъютанту исполнять волю монарха, после чего Лузгин сопроводил министра до кареты, оживленно и громко беседуя с ним о новых достижениях в деле конезаводчиков. Сам же Бобринский, явно угнетенный, лишь делал добропорядочную мину, слушая рассуждения капитана об ахалкетинцах.

– Почему пощадить? – император, пребывавший явно на взводе, обратился к брату резко, будто тот лично являлся причиной его раздражения.

– Потому, ваше величество, что англичане не должны знать об этом. Дайте мне недельку-другую. Поиграем с ними. Пусть Бобринский заболеет…

Глава XXV

16 августа 1871 г. Доходный дом Лопатина. Невский проспект. Санкт-Петербург.

– Генри, все отлично!

Корреспондент вздрогнул от того, что дверь шумно распахнулась.

– Вот они! Вот они, планы тоннелей!

– И что теперь? – явно озадаченный своей пассивной ролью в этой операции, журналист склонился над своей статьёй, которую он не мог дописать уже второй день.

– Поражаюсь вашему настроению, Генри! Или медаль уже не манит вас своим блеском?

– Скорее, Джеймс, это будет ваша медаль.

– Не лукавьте, мистер Томсон. Скромность украшает разведчика, но до определенного предела. Вы приложили руку к этому успеху, однозначно! Хотя бы уже тем, что не позволили себя сцапать.

– Худшего комплимента придумать было сложно… – не поднимая глаз от письменного стола, заметил журналист.

– Оставьте свою меланхолию. По прибытию в Лондон я доложу лорду о вашем мужестве. Не каждый смог бы вот так как вы, в состоянии ежедневного расстройства души еще и что-то делать. Очередной раз убеждаюсь, что лорд был прав, когда отправил меня к вам на помощь.

– Я расцениваю этот шаг лишь как подстраховку. Старый лис посчитал нужным убедиться, что я еще жив и здоров. Не более того.

Джеймс Кларк, разложив перед журналистом карты, выполненные от руки, наспех, продолжил:

– Я вас уговаривать больше не буду, Генри. Вы не леди, которая нуждается в комплиментах. Предлагаю доклад об этом успехе составить вашей рукой. Я же в свою очередь, в устном докладе подчеркну, что в вашем лице нашел человека, на которого смог опереться в сложной ситуации.

– Как будет угодно… – Генри взял новый лист бумаги.

– Пишите, мистер Томсон, – Кларк уселся на угол стола, не оставляя журналисту ни малейшего шанса на послабление чувств или силы воли.

– Встреча состоялась. Господин К. прибыл в Санкт-Петербург. Получил от него вашу поддержку и указания.

Томсон старательно скрипел пером, стараясь не упустить ход мысли Кларка.

– Перейдём к делу и постараемся лавры разделить поровну. Я добыл по вашей протекции, а вы докладываете, Генри… Теперь с новой строки…

Кларк, раздумывая над последующим текстом, принялся импульсивно ходить по комнате, изрекая слова поодиночке:

– Касательно железоделательного и рельсового производств получил информацию, что ближайшие три года на собственный чугун в достаточном количестве России рассчитывать не приходится. Концессия Губонина под угрозой срыва. Трассу Лозовая – Севастополь начнут строить не ранее 1874 года.

– Есть? – Кларк заглянул через плечо Генри, который дописывал последние слова.

– Господин министр себя чувствует уверенно? – Томсон спросил это с надеждой, будто справлялся о своей собственной судьбе.

– Более чем. Я нашел его в превосходном состоянии духа.

– Это внушает надежду.

– Генри! Ваш пессимизм меня доведет до нервного срыва! Перестаньте видеть мир в серых тонах! – Кларк взял в руки письмо лорду и еще раз пробежал его глазами. – Отлично. Теперь прошу вас – некоторое время поберегитесь. Завтра я съеду. Корреспонденция уйдет почтой, это срочно. Я ещё поеду в Москву – есть несколько поручений.

– А в Лондон когда?

– Через неделю, не раньше, – Джеймс Кларк запечатал письмо и положил его на стол перед журналистом. – Подлежит спешной отправке в адрес тётушки Мэгги. 12, Honey Lane. Забыли, Генри?

Оставив пребывавшего в расстроенных чувствах Генри, Лузгин отправился в свою квартиру, где еще раз перечитал послание Томсона лорду Клиффорду. Взяв в руки ножницы, капитан отрезал верхнюю часть, где убористым почерком значилось: «Встреча состоялась. Господин К. прибыл в Санкт-Петербург. Получил от него вашу поддержку и указания.» Остальной текст вместе с фальшивой картой прокладки тоннелей в Крымских горах был тщательно упакован в конверт для последующей отправки в Лондон.