Текст книги "Аляска – Крым: сделка века"

Капитан, опершись на свою трость, внимательно слушал управляющего и теперь сам взял паузу для раздумий над ответом. Уж одно то, что вся документация общества велась на английском и поэтому была недоступна для понимания обычным ревизорам, наводила капитана на размышления, а теперь англичанин просит легализовать работу английских картографов на российской земле.

– И как далеко вы планируете распространить их деятельность? – Лузгин был не готов, да и не имел полномочий отвечать на поставленный вопрос.

Предположив, что разговор может иметь продолжение, Хьюз был настроен оптимистично:

– В пределах земель, принадлежащих обществу. А там – как Бог даст. Нам будут нужны еще рудники, нам нужно командировать этих геологов в Новотроицкое для детальных исследований руд, нам нужно, в конце концов, ещё руду искать! Места эти не исследованы детально. Пласты разрабатываются только там, где выходят на поверхность, но я же чувствую, что здесь большая перспектива, а чутьё меня никогда не подводило. В конце концов – любое новое месторождение поможет ускорить исполнение наших обязательств перед российским правительством.

«Экий хитрец… Картографы, конечно же, из морского ведомства… Из Британского Адмиралтейства. То есть вы сейчас, мистер Хьюз, обращаетесь с прошением пустить сюда морских офицеров с планшетами и свободой передвижения…» – раздумывая над тем, как ответить управляющему, Лузгин уже догадывался, каким будет решение Великого князя. По крайней мере, он, его адъютант, сделает всё, чтобы Константин Николаевич не принял ошибочного решения.

– Мистер Хьюз, вы как обычно, дальновидны. Кто же подсказал вам такую прекрасную идею? – спросил Лузгин.

– Не скрою, это не моя идея, инициатива исходит от некоторых акционеров, которые рассчитывают на благосклонность Великого князя. Они уверены, что в интересах общего дела это будет полезно.

– А вы знаете что, господин Хьюз… Набросайте эти мысли ваших акционеров на бумаге. Мне так будет легче презентовать Его Императорскому Высочеству. Как будете готовы – обсудим как правильно подать ваше прошение.

Взглянув на хронометр, капитан обратил внимание, что время близится к полудню.

– Сейчас прошу простить, я вынужден откланяться. До вечера, господин Хьюз.

Выйдя из помещения заводоуправления, Лузгин предпочёл двуколке пеший поход на холм, где при храме располагалось кладбище.

Путь к поселению занял немногим более получаса. Лузгин двигался не спеша, пытаясь уложить в уме череду вчерашних и сегодняшних событий.

Невысокий храм с синими куполами стоял на возвышенности, рядом с ним располагался погост. Местные жители маленькими группками шепотом разговаривали во дворе, вспоминая усопшего и обсуждая такое странное вчерашнее происшествие.

Капитан Лузгин снял фуражку и, перекрестившись по православному обычаю, присоединился к людям, тихо заходившим в церковь. Гроб с телом покойного располагался, как положено, лицом к алтарю. Его матушка, облачённая в траурные одежды, поддерживаемая под руки, по всей видимости, младшими дочерями, держала дрожащими руками свечу и беззвучно плакала.

«Благослове́н Бог наш всегда́, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в, аминь…» – священник, одетый в белые одежды, начал Чин погребения. Все прихожане осенили себя крестным знамением и обратили свои взоры к алтарю.

«Живы́й в по́мощи, в кро́ве Бога небе́снаго водвори́тся…»

– Ох, и беда, ох и беда… – тихонько шептались рядом с капитаном две пожилые женщины.

– Завод этот про́клятый… Сами мрут аглицкие, и наших за собой тянут… – вторила своей соседке прихожанка.

– Да что ж завод-то? Пашка ж утонул. Из колодца достали… Тимофей мой с соседом тащили…

– Что уж теперь-то… Никитичне всё равно… Вон, лица на ней нет… С девками двумя осталась… Как жить-то теперь?

– Что на роду написано, то и будет, воистину батюшка говорит, пути Господни неисповедимы… – перекрестившись, женщина продолжила сокрушаться. – Кому в руднике погибель, кому в колодце… Говорят, один англичанин с башни ихней оземь упал еще когда морозы были. Разбился насмерть… Мало нам рудников этих, так на тебе… еще и там…

По окончании богослужения траурная процессия направилась к свежей могиле, выкопанной в дальнем углу кладбища, где Пашку вот-вот должны были похоронить рядом с отцом, погибшим год назад в шахте.

Став за гробом сына, мать с трудом делала неуверенные шаги – от горя она и ног не чувствовала под собой. Следом за семьёй шли все родственники, соседи, да и просто земляки. Народа было много – сегодня по приказу Вильямса на заводе никто из мужиков не появился.

– Боженьки, побитый какой… – обе кумушки, стоявшие перед Лузгиным, схватились за лица в тот момент, когда гроб с усопшим проносили мимо.

Капитан тоже обратил внимание на многочисленные ссадины и кровоподтёки на голове покойного. При этом руки его, сложенные вместе на груди, ссадин не имели. В своих предположениях, что Пашка падал в колодец вниз головой и при этом не мог уже закрыть её руками, Лузгин утвердился, кода заметил специфический тонкий красный шрам на шее, едва видный поверх воротника застёгнутой на все пуговицы рубахи.

Неизвестно откуда, как обычно, под ногами капитана появился Михась.

– Да… жил себе человек, горя не знал, и тут на тебе… – рассуждения мальца никак не соответствовали его возрасту. Лузгин вообще заметил, что здешние дети отличались какой-то не необычайной взрослостью. То ли тяжкий труд с малолетства делал их такими, то ли частые похороны, причину для себя капитан не уяснил, но то, что эти мальцы обладали неестественно сильной жаждой жизни и дали бы фору любому столичному юноше на десяток лет старше – это был факт.

– Михась… – негромко обратился к своему новому знакомому капитан, – где этот колодец? Покажешь?

– А шо тут думать, пошли… – мальчик, сверкая пятками, рванул в сторону тропинки, что вела к заводу. Там, на окраине посёлка стоял сруб, накрытый козырьком, под которым покоилось дубовое ведро на цепи.

Запыхавшись по жаре, Лузгин несколько отстал от Михася и когда за поворотом показался колодец, пацанёнок уже свесился туда, заглядывая в прохладное его жерло.

– Не там смотришь! Давай-ка, друг мой, исследуем окрестности.

Михась оставил свою затею – разглядеть отражение звёзд на дне колодца и внимательно слушал своего вчерашнего благодетеля.

– Откуда Пашка шёл? – спросил капитан.

– Да оттуда! Вон же, завод виден! – искренне удивившись недогадливости офицера, мальчик с некоторым отчаянием взмахнул руками и хлопнул себя по штанам, выбив из них облако пыли.

– А там что, лесок?

– Та балочка небольшая, саморослая, Леонид Палыч, вы ж через неё сюда пришли, господин хороший!

Тропинка поднималась наверх к колодцу, через заросли акации, разросшейся благодаря ручью, дававшему деревьям такую нужную в этих краях влагу.

– Смотри, Михась… Кроты рылись вчера, – капитан обратил внимание мальца на небольшие холмики земли.

– Это сегодня. Земля видишь, сырая еще. Вчерашние там, ближе к акациям, – пальцем показал Михась.

– И точно. Сухая. Глянь-ка – будто тащили что-то… – аккуратные холмики подсохшей земли в двух местах были разрушены.

– Ага, ага! Точно, господин хороший! Лянь, с балки наверх тащили, к колодцу! – Михась пробежал вдоль тропы и оттуда еще громче крикнул: – Отсюда, точно! Трава вся помята, аж репей сбили. Тута возня была, зуб даю!

Прибыв на место предполагаемой схватки, Лузгин оценил наблюдательность мальца:

– Инженером, говоришь, собираешься стать? Может в городовые для начала? Потом, может, научишься, а там глядишь, в розыск возьмут, а?

– Не, дядь… мне машины интересно. Еще паровоз надобно повидать. Мужики говорят – адова машина! Вся пыхтит, шипит, плюётся. Вот бы таким драконом командовать, вот это – я понимаю! Так, а шо ты хотел, Леонид Палыч? – Михась незаметно для себя перешёл на «ты».

– Полазь по траве. Нужно место обследовать. Так по правилам. А там посмотрим…

Спустя пару минут перед ногами капитана лежали ржавая подкова, обрывок веревки и свинцовый, полый внутри перстень, забитый свежей землёй.

– Ну, подкова тут не первый год валяется, а вот это – то, что нам нужно! – Удовлетворённо заметил капитан. – Смотри, Михась, о нашей с тобой экспедиции – никому! Понял? – Лузгин достал на этот раз пятак, чем привёл Михася в полнейший восторг – таких денег малец отродясь в руках не держал.

– Могила! – монета исчезла в недрах Михасевых штанов и, поправив кепи, юный следопыт обоснованно решил, что миссия его закончена. – Если нужен буду – завтра ищи меня, Леонид Палыч, возле завода. А щас мне бежать надо – и так тут с тобой заболтался, коровы без присмотра.

Неспешно направившись в сторону разрезавшей линию горизонта пополам домны, капитан Лузгин озадаченно крутил в руках свинцовый перстень, внимательно разглядывая его с разных сторон.

Что за необходимость такая, лить украшение из свинца? Детская забава? Лицевая часть, на которой рельефом был изображен валлийский красный дракон, обработана очень тщательно, в мелочах. Просматриваются крылья, витиеватый хвост, заканчивающийся стрелой, даже маленькие когти – и те чётко видно. Остальное же тело перстня отшлифовано небрежно, лишь чётко просматривается буква «Л» с обратной дракону стороны.

По какой причине Паша Крапива шёл один, если мужики обычно со смены шли гуртом? Его Вильямс преднамеренно задержал? За что его убили? Хьюз уверен, что домна загружена по правилам и защищает своих мастеров, зачем же он отправил «хвост» за несчастным каталем? Или не он? Неужели причиной смерти парня стал их вчерашний разговор о подробностях загрузки, после которого Вильямс пришел в ярость? Парень сболтнул лишнего? Что движет Вильямсом? Чего он боится, если решился на такой грех?

Обилие вопросов, на которые капитан второго ранга Лузгин пока не имел ответов, угнетало его аналитический ум. Даже расположить эти вопросы в правильном порядке, чтобы соблюсти какую-то логику, на данный момент не удавалось, что чрезвычайно выводило из равновесия обычно контролирующего свои эмоции капитана.

Пытаясь систематизировать рой возникших в голове вопросов, адъютант снял китель, повесил его на спинку грубо сколоченного из досок стула, поставил на стол чернильницу и, взявшись за перо, подвинул поближе подсвечник, густо залитый воском, но на бумаге стали появляться совсем не те слова, которых требовало дело:

«Дорогая Татьяна Борисовна. Не знаю, смею ли Вас так величать, ведь виделись мы лишь однажды, но другого слова подобрать не могу. Благодарен провидению, позволившему мне оказаться волей случая в одном с Вами поезде. Уж где меня только не носило, чем я только не был занят, а мысли о Вас меня не покидают, будто пребываю во сне и постоянно встречаюсь с Вашим взглядом, глубоким и пронзительным, словно воды тех морей, в которых я еще не бывал…»

Перо от излишнего нажатия тихонько хрустнуло, оставив в конце недописанного предложения уродливую кляксу.

«Вот так, капитан второго ранга, проваливаются самые ответственные миссии. Ты, Лузгин, даже адреса её не знаешь! Не ожидал я от тебя такой слабины…» – разговаривая сам с собой, адъютант взял новый лист бумаги и попытался собраться с мыслями, сжигая недописанное письмо в пламени единственной свечи, что была в его доме.

Глава XIV

26 апреля 1871 г. Завод Новороссийского общества каменноугольного, железного и рельсового производств. Бахмутский уезд Екатеринославской губернии.

Лучи заходящего солнца, рассеянные облаками, неподвижно зависшими в безветренном воздухе над Смолянкой, на фоне быстро чернеющего апрельского неба окрасили доменный дым в неестественно белый, с розоватым оттенком цвет.

Колонна доменной печи и соседствующая с ней каменная труба изменили кардинально и местный пейзаж, и образ жизни немногочисленных местных крестьян, порой с тревогой поглядывавших в сторону возведенного на берегу Кальмиуса завода. Спокойные времена, похоже, закончились навсегда. Слухи о том, что англичане налаживают плавку чугуна, разнеслись по уезду и губернии, после чего в Григорьевке и соседней Александровке стали появляться чужаки – искатели счастья и лучшей доли.

Конечно, оставался некоторый шанс на то, что Пашка стал жертвой такого гастролёра, но что взять с работяги, державшего путь домой со смены с пустыми карманами – рассуждал Лузгин. Нет, даже если допустить такую случайность, то залетный грабитель наверняка остановил бы свой выбор на каком-нибудь гораздо лучше одетом англичанине, но никак не на бедном юноше в потертых штанах, крепко прохудившейся обуви и старой, запыленной косоворотке.

Нет, это был не случайный человек. Они были знакомы. Очень похоже на то, что Пашка шёл с ним некоторое время рядом. Тропинка через балку узкая, в аккурат для одного путника, а молодая трава на сырой, не высохшей еще в тени деревьев земле притоптана на протяжении нескольких десятков метров с обеих сторон. По отпечаткам подошв, иногда чётко просматривавшихся на сырой обочине, можно было легко понять, что эти два человека шли в одну сторону вместе. В сторону Пашкиного дома. Тот, что шёл справа, наступал на траву правой ногой. Тот, что слева – левой.

Эти подробности капитан разглядел по пути на завод. Предстояло сперва обстоятельно побеседовать с Хьюзом, а затем, в зависимости от ситуации, принимать решение о дальнейших действиях. Лузгин не мог себе ответить на вопрос, зачем он раскапывает подробности гибели Пашки. Селяне посчитали падение односельчанина в колодец несчастным случаем, волей Божьей. На фоне общего состояния тела жертвы кровоподтек на шее тоже странным никому не показался, да и что об этом могли знать люди, видевшие в своей жизни только узкие своды шахтной выработки или подсолнухи в огороде? И, казалось бы, причём тут ушлый валлиец, у которого и так забот по горло?

Беспокойный ум капитана перебирал возможные варианты. Конечно, говорить о том, что это сделал Хьюз, смешно. Не его уровень. У него алиби, которое подтвердят десятки людей, но мог ли управляющий сначала задумать, а потом кому-нибудь дать щекотливое поручение для исполнения? Вполне. Ведь всё случилось именно после того, как Пашка, проникнувшись собственной значимостью, разоткровенничался с капитаном из столицы. Таким взбешенным Лузгин не видел Хьюза за всё то время, что его знал. С таким же перекошенным лицом Вильямс крикнул на юношу, да так, что тот от неожиданности вздрогнул, и тут же ретировался, не дав Лузгину ответ на главный вопрос – кто приказал ему возить шихту именно из той кучи, в которой в числе прочих нужных ингредиентов была намешана глина.

«Эх, Пашка… Губа твоя заячья… Кто-то нашёл тебя быстрее, чем я…» – с сожалением подумал капитан. Парень был ему симпатичен своей искренностью и желанием помочь.

Размышляя о произошедшем на тропе, Лузгин попытался представить себе в лицах картину происходивших событий. Капитан относился к той породе людей, которые воспринимали мир глазами. В его уме должна была сложиться картинка, только после явления которой где-то там, в недрах его мозга могли сформироваться причинно-следственные связи событий и, в конце концов, рождалась версия, подтверждение которой он искал в дальнейшем.

Постояв на месте, где гнилая акация, завалившаяся, судя по слому, еще прошлой осенью, почти перегородила тропинку, капитан попытался в ролях представить себе происходившие события.

Да. Вот здесь Пашка шел уже по обочине, а его спутник следовал рядом. Никаких следов борьбы.

Скорее всего, они шли не спеша и о чём-то беседовали. Спутник не ставил перед собой поначалу цель убить каталя. Иначе он бы нанёс неожиданный удар сзади – камней подходящего веса по дороге подобрать можно было предостаточно.

Сколько у нас до тех кротовых ям, что приметил Михась?

Лузгин преодолел путь от поваленной акации до предполагаемого места схватки за полторы минуты. Предостаточно, чтобы обменяться несколькими фразами, задать вопрос, получить ответ. А если его спутник говорил на английском? Ведь Пашка совершенно не понимал англичан, а на заводе к тому времени уже не оставалось местных рабочих – они ушли раньше. Пашка шёл последним. Если его братья по ремеслу уже как-то, пусть на простецком уровне, но разбирались в ключевых фразах англичан, то Пашке даже примитивный набор слов не давался. Лузгин еще вчера обратил внимание, что парень совершенно никак не реагировал на команды мастеров, пока кто-то из земляков ему не крикнет, что от него хотят.

За полторы минуты в таком случае можно лишь попытаться объясниться. «Допустим…» – капитан, пройдя по одной стороне тропы, задал воображаемому своему собеседнику вопрос, пробормотав на английском: «How are you?».

Со стороны случайному наблюдателю поведение капитана могло показаться весьма странным – он тут же, слегка подпрыгнув, перескочил на другую сторону тропинки и, изобразив сутулую фигуру и неуверенную походку Пашки, так же бормоча себе под нос, ответил: «Чего надо? Я ж тебя не розумею…».

До открытой части тропки, идущей в гору, где уже виднелся колодезный сруб, оставалось не больше метров двадцати. Похоже, этого расстояния не хватило собеседникам, чтобы объясниться. Сейчас Пашка выйдет наверх, где дорожку видно от ближайших заборов и всё. У их диалога появятся свидетели.

Еще пара фраз, прокрученных Лузгиным в уме, заняли точно то время, которое было необходимо, чтобы он дошёл до места, где виднелись разрушенные кротовые холмики.

«Вот тут он и не выдержал» – оглянувшись вокруг, Лузгин сам собой согласился. Это было последнее место, не видное из крайних домов.

Быстро развернувшись, капитан Лузгин направился обратно в заросли акации, в которых Пашка Крапива встретил последнего в своей жизни человека. Увесистая трость с серебряным набалдашником легко, словно бамбуковая палочка перелетала из одной его руки в другую в такт его шагов – Лузгин быстро и уверенно двигался в сторону завода.

Упражняясь с тростью, капитан наслаждался своей властью над силой притяжения и тем балансом, равновесием, которого он добивался с помощью рук. Трость проделывала вокруг его пальцев замысловатые пируэты, иногда замирая в горизонтальном положении, словно весы богини Фемиды[30]30
  Фемида – древнегреческая богиня правосудия.


[Закрыть]. Тут же, после того, как движение воздуха или очередной его шаг нарушали это секундное равновесие, трость снова продолжала крутиться, иногда – в бешеном темпе, словно повторяя карусель его мыслей, и следуя темпу их появления.

Так, легкомысленно жонглируя, капитан вышел к заводу Новороссийского общества, где быстро убедился в справедливости своих предположений.

Коллеги Лузгина по инспекции, сформировав мнение о происходящем и вооружив капитана заметками для написания детального отчёта Великому князю, отбыли каждый по своим делам, оставив адъютанта разбираться со всеми текущими кознями в одиночестве и, скорее всего, это было на пользу делу. Так рассуждал капитан, уже на подходе к невиданному доселе в этих краях строению.

Настроение англичан, колдовавших возле домны, одним словом можно было бы описать, как упадническое. Лица их выражали озабоченность, сродни той, что бывает у матери, выяснившей, что дитя её заболело. Воздуходувная машина надсадно ревела, пытаясь насытить чрево домны таким нужным ей кислородом, но из разговоров валлийцев Лузгин понял, что все попытки реанимировать «больного» к успеху не приводили.

Прежде чем задать мистеру Хьюзу вопросы по существу интересующего его дела, капитан несколько раз обошел заводской двор, обращая внимание на разного рода мелочи – кто и чем занят, откуда поступают поручения, существует ли какая-то система в этом муравейнике. Отдельно Лузгин для себя отметил, что от кучи шихты, замешанной с глиной, о которой сказывал ему Пашка Крапива, ничего не осталось.

– Мистер Хьюз! Мистер Хьюз! – капитан обратил внимание на изменения во внешнем облике управляющего, не оставившие и следа от вчерашнего довольного успехом и жившего радужными перспективами валлийца. Вчера улыбающийся и розовощёкий, представительный и официальный, подчёркнуто любезный, сегодня мистер Хьюз предстал перед Лузгиным таким, каким очевидно он был на протяжении всего строительства.

«Начинаю понимать, как они умудрились хоть что-то построить за зиму в степи…» – подумал адъютант Великого князя Константина, наблюдая в другом конце двора тучную фигуру валлийца. Мистер Хьюз сегодня был облачен в серый сюртук и брюки того же цвета, высокие сапоги покрылись толстым слоем пыли, что свидетельствовало о том, что весь день он провёл на ногах, и именно на заводском дворе – пыль была слегка рыжеватая, как и везде здесь. Выражение лица управляющего было подобно тому, какое имел Атлант[31]31
  Атлант – персонаж древнегреческой мифологии, держащий на руках небесный свод.


[Закрыть], когда подпирал собой небо, согласно версии древнегреческих скульпторов – никакой истерики, но вместе с тем – явно сквозило понимание своей значимости. Оказалось, управляющий имел зычный голос, достойный флотского боцмана. Распоряжаясь заводской суматохой, Хьюз почти не сходил с места, он лишь громко командовал, сопровождая свои посылы выразительными жестами.

«Какие разительные перемены…» – Лузгин, понимая, что в этой суете не был замечен, приблизился к Хьюзу вплотную, чем вызвал его явное неудовольствие. В этот час, когда его репутация висела на волоске, меньше всего управляющий хотел видеть адъютанта.

– Если ваше дело терпит до завтра, я буду благодарен, капитан, если вы оставите меня в покое. Мне есть чем заняться! – Лузгин сразу же обратил внимание на то, что обычно показательно учтивый мистер Хьюз сознательно опустил в обращении к нему слово «господин».

– Я готов подождать, но не долго, господин управляющий. Моё дело не терпит отлагательства, и, я так думаю, совершенно скоро у вас появится время для предметной беседы.

Некоторое время Хьюз обдумывал этот выпад в свою сторону, но ответить не успел – подбежавший рыжий ирландец О’Гилви сорвал с головы кепку и с виноватым видом выпалил свой доклад:

– Мистер Хьюз! Нет сомнения, домна останавливается, нужно что-то делать….

Нет. На лице мистера Хьюза не наблюдалось ни отчаяния, ни злости, и Лузгин моментально уловил это. То было лицо человека, уже размышляющего о том, что делать дальше. Возможно, управляющий подготовил некоторый перечень аргументов для Великого князя и Правительства. Возможно, он уже просчитал и финансовые последствия, за которые ему придется отвечать перед акционерами. Вне всякого сомнения – управляющий полностью соответствовал своей репутации человека деятельного и делового, не пасующего перед ударами судьбы и неприятностями разного рода.

Одним только вопросом был озадачен сейчас капитан – эта самоуверенность – следствие выдержки и жизненного опыта управляющего Новороссийским обществом, или же логичное поведение человека, создавшего эту цепь событий собственными руками и головой?

– Кто-нибудь объяснит мне, где Вильямс? – в тоне управляющего всё же сквозило временами явное раздражение.

– Как сквозь землю провалился, мистер Хьюз! Прикажете искать? – О’Гилви уже одел кепи на голову, готовый принять к исполнению любые поручения.

– Этот же вопрос и меня интересует, мистер Хьюз… – Лузгин, опершись на трость, ослабил нагрузку на правую ногу, которая опять начала ныть после долгой ходьбы.

– Идите, О’Гилви. Мы с капитаном сами разберемся в этих вопросах, – Хьюз достал из маленького кармана жилетки хронометр на цепочке и, нажав на миниатюрную кнопку сбоку корпуса, заставил открыться его крышку. – Подарок жены. Сейчас, похоже, это самое ценное, что у меня есть… кроме этой груды металла и механизмов…

Взгляд Хьюза, направленный в сторону домны, красноречиво иллюстрировал происходящую сейчас у него внутри бурю.

– Да, мистер Хьюз… Меня тоже интересует ответ на вопрос – где мастер Вильямс? – Лузгин вывел управляющего своим вопросом из краткосрочного ступора. – Я еще не готов сформулировать свою мысль окончательно, но когда я получу ответы на многие свои вопросы, то смогу с минимальной долей погрешности доложить Его Императорскому высочеству Великому князю Константину Николаевичу о лично вашей роли в провале первой плавки. Надеюсь прийти к утешительным выводам. А сейчас я только в пути, так что, мистер Хьюз, давайте отставим в сторону всякого рода условности и поговорим искренне. Куда вы посылали Вильямса вчера вечером и где он сегодня?

Джон Хьюз изменился в лице. Уже много лет никто не позволял себе вести с ним диалог в подобном тоне. Взяв несколько секунд на размышление, управляющий снял шляпу, протер платком пот со лба и, обернувшись в пол оборота к капитану, нехотя стал отвечать:

– Со вчерашнего вечера стало понятно, что дело пошло, как это у вас говорят, наперекосяк. Процесс в домне поддерживать стало всё труднее. Воздуходувную машину мы включили двадцатого. В итоге получено насколько десятков пудов чугуна.

– Ужасного качества, – заметил Лузгин.

Не обращая внимания на ремарку капитана, Хьюз продолжил:

– После вашего прибытия состояние домны только ухудшалось, и я не могу понять, в чём дело. Возможно, качество руды.

– А что мастера говорят?

– Вильямс утверждает, что у него к руде претензий нет. Нил криком кричит, что шихта идеальная.

– Руду отдавали в департамент на исследование?

– Нет. Я своим специалистам доверяю.

– Похвально, конечно, мистер Хьюз… Капитан разве может в плавание уходить, если экипажу не доверяет? Только где они, эти ваши мастера… – Лузгин говорил спокойно, будто подводил управляющего к какой-то мысли. – Вот этот Вильямс ваш. Уверены, что вы его хорошо знаете? Расскажите, что он за человек.

– Господин капитан… – мистер Хьюз решил не обострять больше отношения с адъютантом, тем более, что тот вел разговор в доброжелательной манере. – Эд Вильямс – проверенный человек. Я с ним проработал много лет. Да, у него взрывной характер, но где вы видели в наших краях других мужчин?

– Он вам предан, как считаете?

– Был один случай в Мильволе… Как-то супруга моя попросила показать ей паровую машину. Мы только её собрали. Так вот, Эд ей машину и показывал. О, восхищению моей жены не было предела! Её можно понять – светская жизнь в наших местах не бьёт фонтаном, все больше скучные благотворительные вечера в обществе одних и тех же леди с каменными лицами… Так вот, Эд после того экскурса догнал нас уже возле экипажа и вернул ей брошь, которая случайно отстегнулась. Потом оказалось, что он заметил, как один рабочий, из новых, её подобрал с пола и засунул себе в карман. Чтобы не травмировать тонкую женскую натуру моей супруги, Вильямс сначала учтиво её проводил за ворота цеха, а потом только пустил в ход кулаки. Новичок этот не хотел признаваться в находке. Эду пять минут понадобилось, чтобы восстановить справедливость, а ведь мог отобрать и сам припрятать. На полгода безбедной жизни хватило бы.

– Вы говорите, кулаки – его излюбленный аргумент? – акцентировал внимание Лузгин. – А мог бы он убить? Ну, может не обязательно кулаком. Шнуром, к примеру, задушить?

Капитан пристально посмотрел на управляющего. Даже самые хладнокровные и подготовленные собеседники при постановке вопроса неожиданно, в лоб, дают едва заметную слабину, которую порой невозможно определить. Дрогнувший уголок рта или на секунду отведенный в сторону взгляд, характерные движения рук, рефлекторно маскирующие внезапно возникшее нервное напряжение – Лузгин знал множество симптомов, выдающих лжецов.

– Почему именно шнуром? – удивление Хьюза было настолько искренним, что адъютант восхитился его умению держать себя в руках.

– Мистер Хьюз, я правильно понял вас? Вы поражены избранным орудием, а не тем фактом, что Эд Вильямс способен пойти на убийство. Тогда картина складывается не самая лучшая…

– Папа Пий IX отлучит от церкви любого дуэлянта. Только этот факт сдерживает меня от сатисфакции[32]32
  Сатисфакция – удовлетворение за оскорбление чести.


[Закрыть]! – мистер Хьюз теперь вид имел гневный и вместе с тем – озадаченный.

– Да, господин управляющий. Вижу, вы готовились к поездке в Россию. Папа римский издал этот указ в октябре 1869 года. Вы в пути были. И потом, какие из англичан дуэлянты? Попробую прояснить ситуацию, господин управляющий, – Лузгин привычным движением перекинул трость из одной руки в другую.

– Сегодня похоронили вашего каталя, погибшего в колодце. Я бы хотел убедиться сначала, что исчезновение мастера Вильямса и эта смерть – простое совпадение. Представьте себе, мистер Хьюз, с недавних пор я вам даже симпатизирую, наблюдая упорство, с которым вы преодолеваете трудности, поэтому я не хотел бы разочаровываться.

– Почему это вы решили, что Эд исчез? – возмутился управляющий.

– Где же должен быть опытный мастер, когда дело его жизни, дело жизни его шефа катится к чёрту? Вы ведь сами возмутились, что его нет возле домны. И судя по постановке вопроса, уже долгое время нет.

– Вы ищете в тёмной комнате кошку, которой нет, капитан… Я его не видел с утра, да, но зачем? Зачем вы связываете эту смерть с Эдом Вильямсом? – не успокаивался Хьюз.

– Хорошо. Ответы на все вопросы потом. Где все же искать эту кошку?

Валлиец задумался на некоторое время, и потом, несколько сомневаясь в правильности своего решения, всё же сказал:

– Для начала давайте глянем, что у него дома.

Спустя десяток минут Хьюз и Лузгин стояли перед входом в одно из тех жилищ, что были наспех собраны прошлой осенью для английских рабочих. Дверь, как оказалось, была не заперта и проникнуть внутрь не составило труда.

Положение мастера, некоторая напористость и скандальная репутация позволили Эду Вильямсу обосноваться в этом домике самому. Среди его земляков не нашлось ни одного, кто хотел бы разделить с ним кров. Если по вечерам свободные от смены англичане собирались вместе, коротая долгие зимние вечера за бутылочкой родного виски, то Эд на этих мероприятиях был гостем не частым. А о том, чтобы собраться в его логове и речи не шло. Вильямс не славился гостеприимностью.

Типичное жилище аскетичного холостяка пустовало. Кровать с мятым одеялом чистотой белья не отличалась. Первое, на что обратил внимание Лузгин – это грязные пятна в ногах. Скорее всего – Вильямс спал прямо в обуви. На столе стояла грубой работы глиняная миска, такая, какими были снабжены все англичане. Засохший кусок хлеба лежал прямо на столе, рядом со стаканом, который еще сохранил остатки и запах самодельного алкогольного напитка. Судя по резкости и характерному дрожжевому запаху – местного разлива.

– Мистер Хьюз, у нас нет времени на исполнение всех положенных процедур, всё-таки мы в чужом жилище, так что попрошу вас присутствовать в качестве свидетеля.

Управляющий, пребывая явно в напряжении и расстроенных чувствах, молча кивнул и присел на табурет, чем вызвал на себя хмурый взгляд капитана:

– Вы ни к чему не прикасайтесь. Вот где стояли, там и стойте. Сначала я всё рассмотрю тут детально.