Текст книги "Венская прелюдия"

Глава VII. Маджоре

Ретроспектива. 1870 год.

– … Ты – надежда и упование наше; призри на нас милосердно и научи всегда обращаться к Иисусу. Научи нас вставать после падения и возвращаться к Нему через исповедание грехов в святом таинстве примирения, дарующем покой душам нашим…

Джованни преклонил колени перед иконой Святой Девы Марии, закрыв глаза и опустив голову. Его шёпот звучал достаточно громко, чтобы Божья Матерь услышала слова, предназначенные только ей, но в этот раз их услышал ещё один человек, который дождался, пока скрипач дочитает молитву.

Генерал Бекс положил ладонь на затылок замершего в молитве мужчины, и тот оторопел от неожиданности. Падре достиг должного эффекта – подошёл благодаря своим мягким туфлям абсолютно беззвучно и прикоснулся только после последнего слова «Амэн».

– Ты просишь Мадонну о прощении уже который год подряд… – произнёс генерал, перекрестившись.

Услышав знакомый голос, Джованни открыл глаза, но подняться с колен не посмел.

– Да, падре. Молю. Терзаюсь за вину свою. За невинно погибшего от моих рук кучера…

Генерал понимающе кивнул и продолжил:

– Не терзай себя. Дева Мария уже сделала то, о чём ты её так часто просишь в искренних молитвах. Она простила. Да и был ли грех? Разве можно считать преступлением перед Господом деяние, совершённое во благо церкви? Враги ордена – заблудшие безбожники. Пусть даже они старательно замаливают свои грехи, это не искупает их вины. Ибо действие у них впереди разума. Господь милостив. Он создаёт благие наши помыслы, он направляет чаяния наши в нужное русло. Мы – его справедливость. Мы – его меч карающий… не нам решать. За нас решают.

Генерал поднял взгляд вверх, прошептал что-то и позволил скрипачу встать.

– Падре, прошло уже столько лет… – Джованни смиренно сложил руки перед собой и склонил голову. – Я многому научился у Игнацио, я помню каждое ваше слово, я предан до гробовой доски и полон признательности за то, что вы тогда спасли меня от расправы. Но всё же…

– Ты не добился своей главной цели, я понимаю, – промолвил генерал.

– Абсолютно так. Меня терзает мысль о том, что я до сих пор не выполнил свою клятву, что обидчик моего единственного родного человека, моей сестры Паолы, не понёс наказание, а живёт сыто и счастливо. Я начинаю сомневаться в том, что справедливость существует. Господь до сих пор не наказал его. Господь до сих пор не направил мою руку.

Бекс недовольно поморщился, обратил свой взор в сторону иконы Девы Марии, осенил себя крестным знамением и, закрыв глаза, прочёл «Аве Мария». Маленькая чёрная бусина розария[18]18
  Католические чётки.


[Закрыть] в руках священника сменилась на десятую – большую.

Внезапно взгляд генерала лишился отеческой мягкости, стал пристальным и жёстким, как у наставника, устроившего своему воспитаннику испытание. Серое в тусклом свете лицо Бекса, прошитое глубокими морщинами, словно окаменело.

– Сомнение уместно только в изучении наук. Это учёный муж, подвергающий сомнению выводы своих коллег, может найти правильный путь к истине, преодолевая кущи ошибок, заблуждений и ложных утверждений. Господь же не нуждается в нашей грешной оценке, ибо он сам истина в последней инстанции.

Джованни триста раз пожалел, что у него вылетело слово о сокровенном. Столько лет обучения, доверия и безупречной службы могли пойти прахом из-за одной неосторожной фразы.

– Значит, для установления справедливости ещё время не пришло, мой падре… – смиренно прошептал скрипач, опустив глаза.

Генерал отошёл к алтарю, оставив воспитанника в одиночестве посреди часовни. Некоторое время Бекс возносил молитвы, и только после негромкого «Амэн» медленным шагом вернулся к тому месту, с которого Джованни так и не посмел сойти.

– Господь услышал тебя, сын мой. Пришло время…

Тревога, вызванная ожиданием своей участи, сменилась на лице скрипача искренним удивлением.

– Ты не монах и не в числе посвящённых иезуитов, сын мой, но твоя преданность и самоотречение во благо Господа от этого не стали менее значимыми. Иной раз суть важнее оболочки. Пришло время… Ты должен принять последнюю клятву. На колени!

Джованни выполнил приказ и рухнул на пол с таким рвением, что гулкий удар о пол эхом ушёл под высокий свод часовни.

– Повторяй за мной, сын мой. – Генерал возложил руку с чётками на преклонённую голову. – Я, сын Божий, Джованни Ландино…

– Я, сын Божий, Джованни Ландино…

– Обещаю особое послушание суверенному понтифику…

– Обещаю особое послушание суверенному понтифику, – повторил вслед за генералом мужчина, ожидая, что ему предстоит какой-то торжественный момент, но генерал убрал руку.

– Клятва верности Папе и его престолу нужна была именно сейчас, сын мой. Ты заслужил эту честь. Теперь ты выслушаешь меня, и не благодари…

Ландино поднялся с колен, перекрестился и весь обратился во внимание.

– Понтифик в опасности, Джованни. В папскую резиденцию прибыл парламентёр короля Виктора Эммануила[19]19
  Виктор Эммануил II. Первый монарх королевства Италия. В сентябре 1870 года направил армию в пределы Папской области, чтобы завершить объединение Италии, превратить Рим в фактическую столицу королевства и ограничить влияние папского престола.


[Закрыть], граф Густаво Понца ди Сан-Мартино. Он доставил письмо, в котором понтифику предлагается открыть ворота Рима и впустить без боя королевскую армию.

Никогда до сих пор Джованни не получал инструкции так детально и расширенно. Генерал всегда называл только имя и место человека, которого следовало нейтрализовать, не вдаваясь в подробности, что вполне устраивало скрипача. Лишняя информация отбирала время на раздумья, вызывала ненужные эмоции и мешала делу. Нынешнее поручение, по всей видимости, выбивалось из ряда обычных. Совершенно чётко осознав это с первых слов генерала, Джованни предельно сосредоточился, чтобы не упустить ни единой мысли.

– Ответ его святейшества был кратким и недвусмысленным. Понтифик сказал, что он не пророк и не сын пророка, но утверждает, что королевская армия никогда не войдёт в Рим, – торжественно произнёс генерал, после чего в часовне повисла долгая пауза.

– Наши силы сосредоточены в Риме. Швейцарцы[20]20
  Швейцарская гвардия.


[Закрыть] и зуавы[21]21
   Папские зуавы, воины для охраны владений папы..


[Закрыть] отступили в пределы стен, но их всего тринадцать тысяч против пятидесяти королевской армии. Существуют серьёзные основания опасаться штурма, и об истинных намерениях захватчиков нам ничего не известно. Командует королевским армейским корпусом генерал Рафаэле Кадорна. Твой кровник – Лаззаро Каркано состоит при нём порученцем. Ты должен узнать, насколько далеко готов зайти генерал Кадорна в своём рвении захватить Рим. Какие у них планы на папский трон, на судьбу понтифика. Господи, прости грешных, ибо не знают, что творят… – Бекс перекрестился. – После того, как ситуация прояснится, ты волен делать с Лаззаро то, что посчитаешь нужным. Но не ранее.

Приложившись к руке генерала, Джованни получил благословение и разрешение покинуть часовню.

Всю следующую ночь скрипач, терзаемый ураганом мыслей, никак не мог уснуть. Его цель была как никогда близка. На расстоянии одного дня пути от Порта Пиа[22]22
  Северо-восточные ворота крепостной стены вокруг Рима.


[Закрыть], и этот факт обрушился на Джованни со стремительностью средиземноморского шторма.

Годы, прожитые в генеральской резиденции, притупили горечь его потери. Ландино однажды с ужасом заметил для себя, что стал забывать, как выглядит Лаззаро Каркано. Его аристократические черты лица стали размываться в памяти, а если учесть, что прошло уже много лет и кровный враг за эти годы совершенно точно не помолодел, то задача существенно усложнялась.

С другой стороны, это же время изменило и самого Джованни. От былой густой кучерявой шевелюры хорошо если осталась половина. Проседь коснулась не только головы, но и бровей. Тощее, болезненного цвета лицо превратилось в округлившуюся физиономию уверенного в себе человека, покрытую грубой тёмной щетиной, а несколько горизонтальных морщин глубокими бороздами разрезали его лоб. Испуганный взгляд и бегающие от страха глаза остались в том проклятом году, когда он впервые переступил порог храма иезуитов. Теперь Джованни идеально управлял своей мимикой и в совершенстве пользовался этим умением в зависимости от обстоятельств.

Даже если допустить, что кто-то из прошлой жизни встретит Джованни на улице, то узнать в нём того молодого человека уже не представлялось возможным.

Первым делом Ландино навёл справки о состоянии дел на линии фронта между королевской армией и папскими частями у генерала швейцарцев с немецкой фамилией Канцлер.

Далёкий от военного дела, воспитанник Бекса к своему удивлению обнаружил, что линии фронта вовсе и не существует, а все предыдущие манёвры происходили исключительно в боях за населённые пункты на дорогах, ведущих в Рим. Командир швейцарской гвардии снисходительно пояснил Джованни, что при таком численном превосходстве врага тактика лобовых столкновений успеха не приносит и потому все укрылись за надёжными стенами Рима. Последним важным опорным пунктом папских войск стал портовый городок Чевитавеккья, но и его папские войска покинули на прошлой неделе. По агентурным данным, штаб противника обосновался именно там.

Времени на составление плана у скрипача совершенно не хватало, и Джованни решил действовать по наитию. Взять с собой в стан врага весь убийственный арсенал не представлялось возможным, поэтому приходилось рассчитывать исключительно на свою голову и руки.

* * *

Широкополая шляпа надёжно оберегала Джованни от солнечного зноя, любопытствующих взглядов местных жителей и военных патрулей. Спустя ночь и половину дня, проведённых в дороге на попутной повозке торговца, следовавшего в порт за рыбой, Ландино спешился на окраинах Чевитавеккья, чтобы осмотреться.

За те годы, пока скрипач здесь не бывал, небольшой прибрежный городок изменился не слишком кардинально. Оброс новыми домами в два, а то и три этажа, местами покрылся свежими крышами из оранжевой черепицы, а так – всё те же рыбацкие баркасы и лодки в несчётном количестве, спрятавшиеся в бухте под прикрытием портового мола с невысоким маяком; такие же высокие свечки кипарисов, громадные раскидистые оливы; пинии[23]23
  Хвойное дерево, сосна итальянская.


[Закрыть], щедро затеняющие узенькие улицы, мощённые балластным камнем; по-прежнему дородные, шумные и голосистые местные женщины, спорящие с соседями по любому поводу.

– А ты, красавчик, надолго к нам из своего Рима? – прокричала с балкона пышногрудая синьора в самом соку, развешивающая постельное бельё на верёвке, закреплённой к стене дома напротив. – Может, переночевать негде?

– Отчего это вы, такая восхитительная, и вдруг обозвали меня римским повесой? – удивился Джованни, подняв голову кверху и придерживая рукой шляпу.

– У вас там все такие белокожие, будто света солнечного не видели с прошлого Рождества! И походка у тебя не моряцкая! А у нас, если мужчина не в порту, то он торговец или не местный, – а какой из тебя лавочник? По твоим лохмотьям топка скучала ещё прошлым летом. Так что, угол готовить? Недорого! Или попозже зайдёшь? Только без рук! Оторву, и выдохнуть не успеешь! – свою темпераментную тираду хозяйка квартиры на втором этаже выпалила в темпе барабанной дроби циркового оркестра, продемонстрировав в конце красноречивым жестом, как она будет калечить своего постояльца, если он посягнёт на её честь.

– Мне они пригодятся! – Путник улыбнулся в ответ, разглядывая свои ладони. – Там посмотрим! Грасиас, синьора! Если не управлюсь до ночи, то непременно буду проситься на постой! А где устроили штаб, не знаете? Хочу записаться в королевскую армию!

– Это я не знаю?! Из-за этой армии мужчин в городе не осталось! Вот один случайно забрёл, но и тот в штаб! Мать моя, да что же это такое? В форте они обосновались, глаза б мои их не видели! Уже пятый день гавань пустая, корабли не заходят, моряков нет, контрабанды нет, денег нет, я всё бельё по второму разу перестирала!

– Моё почтение, синьора! – Джованни приподнял шляпу в знак того, что он откланивается, чтобы отбыть по своим делам.

– Смотри там, береги руки! Может, я и передумаю! У Франчески всегда открыто для порядочных людей! – услышал вслед скрипач, спускаясь вниз в сторону гавани.

Форт Микеланджело, получивший своё имя в честь великого Буонарроти, построившего главную башню крепости, возвышался слева от гавани белокаменной приземистой громадиной. Вся его основательность и мощь гарантировали непрошеным гостям достойный отпор, а местным жителям – защиту и покой.

– Эй, служивый! Воды не хочешь? – Джованни, вытерев со лба крупные капли пота, достал из-за плеча полотняную сумку, извлёк из неё обёрнутую в овчину бутылку с холодной водой и демонстративно сделал несколько жадных глотков.

– Не положено! – зло ответил часовой, изнывающий от жары. – Пошёл вон! Посторонним запрещено подходить!

Ландино, несмотря на предупреждение, всё же приблизился почти вплотную к рядовому, скрывшемуся от прямых солнечных лучей в полосатой сторожевой будке.

– Не подходи! Стрелять буду! – Из тени показался ствол ружья с пристёгнутым штыком.

Джованни, расставив ноги в стороны, демонстративно бросил свой мешок на землю, поднял вверх руки, в одной из которых держал открытую бутылку. Прохладная жидкость полилась ему прямо на плешь, от чего итальянец блаженно улыбнулся.

– Сдаюсь! Пощади меня, благородный рыцарь!

– Пошёл вон, говорю! Пристрелю! – прокричал часовой.

– В пленных нельзя стрелять, солдат! Говорю же, я сдаюсь! Веди меня к генералу!

Ландино встал на колени, вытер шляпой лицо, и покорно заложил руки за спину.

Часовой оказался юнцом с едва пробивающимися усами на верхней губе, неестественно костлявыми запястьями и дрожащим голосом.

– Иди отсюда, я сказал! Я тебя уже два раза предупредил! – Солдат в чёрном кителе королевской армии с ружьём наперевес сделал несколько шагов навстречу нарушителю.

– Не пойду. Веди меня к генералу. Ты меня взял в плен, тебе дадут медаль. Большую медаль!

Только Ландино взмахнул руками, чтобы показать размер медали, как юноша сорвавшимся в фальцет голосом прокричал:

– Пошёл к чёртовой матери, оборванец! Пулю на тебя жалко!

Следующую фразу часового, не имевшую никакого смысла, а только лишь наполненную яркими местными словесными оборотами с упоминанием всех нечистых сил, Джованни не услышал. Удар орехового приклада пришёлся ему ровно в то самое болезненное место, которое учат поражать на ускоренных сборах новобранцев – в надбровную дугу.

Раскалённые сентябрьским солнцем камни мостовой довольно быстро заставили Джованни очнуться. Они нестерпимо жгли спину даже через льняную ткань его старой рубахи.

– Живой, что ли? – Первое, что Джованни увидел перед собой, когда открыл глаза, это склонившиеся над ним лица двух солдат и старшего капрала.

Подняться с первого раза не получилось. Капрал что-то орал на своего часового, но вся эта тирада превратилась в один сплошной поток шума, заставлявший голову раскалываться изнутри.

Наконец скрипачу удалось сесть. Главная башня цитадели Микеланджело имела в его глазах настолько расплывчатые очертания, что Джованни рефлекторно встряхнул головой, чтобы сбросить этот густой розовый туман и поймать резкость зрения.

– На! – Капрал бросил скрипачу платок, и после первого же движения рукой по лицу выяснилось, что розовая пелена имеет вполне ощущаемый солоноватый привкус крови, обильно сочившейся из рассечённой прикладом брови.

– Генералу это очень не понравится… – пробормотал Джованни, рассматривая бурый от крови платок.

– Это ты его огрел, Джанни? – В голосе капрала не звучало ни единой ноты сочувствия к истекающему кровью толстяку в крестьянских одеждах.

– Так точно! – доложил ретивый солдат, стоявший на часах при входе в башню форта.

– А за что ты его так? Он у тебя оружие хотел забрать? Или напал? – с некоторой надеждой спросил капрал.

– Никак нет! Два раза подряд сказал, что ему нужно к генералу! Первый раз я его послал к русалкам! – отрапортовал ничего не понимающий часовой.

– Джанни… Ты тупой как все сто баранов, которые пасутся на восточном склоне во-о – о-он той горы… – Капрал указал пальцем на гряду, обрамлявшую городок, где на одном из пологих зелёных склонов человек с острым зрением мог бы рассмотреть небольшое светлое пятно сбившихся в отару животных.

– Вы приказали, чтобы муха не пролетела! – прокричал солдат, вытянувшись в струну.

– Это да… На твоё несчастье генерал инспектировал на стене караулы и видел твой подвиг… Занять пост! Немедленно! – зычный голос капрала заставил обернуться рыбаков, раскладывавших внизу свои сети для просушки.

– Мне нужно к генералу… – Джованни продолжал сидеть, справедливо рассудив, что если военачальник видел сверху момент удара и направил сюда капрала, то без внимания этот инцидент не останется.

– Кто ты, крестьянин? И почему из-за тебя у меня такие неприятности? Королевская армия простолюдинов освобождает, а не избивает, – капрал жестом грубой загоревшей руки военного указал оставшемуся с ним солдату поднять раненого. – Или ты сейчас в двух словах рассказываешь мне, почему я должен пропустить тебя к командиру корпуса, или я ему доложу, что мой часовой был прав и отражал нападение на пост. Я жду три секунды.

– В двух словах не получится… – Джованни с трудом мог разговаривать. Голова кружилась, ноги не слушались и предательски подкашивались.

– Раз.

– Я не хотел вас расстраивать…

– Два.

– Но это не ваше дело, чёрт побери! – Джованни напряг все силы, чтобы выдавить из себя весь воздух лёгких. Получилось достаточно громко. – Ваше дело доставить меня к генералу! И только ему решать, крестьянин я или нет!

Капралу, чтобы оценить ситуацию, понадобилось что-то около десяти секунд. Он обошёл вокруг еле держащегося на ногах Джованни, осмотрел его с ног до головы, ощупал карманы и вывернул наизнанку котомку, в которой обнаружился только ломоть ржаного хлеба, туго завёрнутый в чистую белую ткань, полкольца надкушенной копчёной колбасы и два громадных розовых помидора.

– Что хотите найти в мешке нищего путника, капрал? Там нет ничего, кроме еды и воды.

– По какому делу к генералу? – прорычал капрал, свирепея.

Скрипач медленно порылся в своём мешке, переложил помидоры сверху, чтобы не помялись, затянул шнур и повесил котомку на плечо:

– Этого я тебе не скажу. Не для твоих ушей моё дело. Веди к господину командующему! Всё равно не сойду с этого места, пока его не увижу!

Недоумение заставило капрала удивлённо взглянуть на неизвестного крестьянина, так настойчиво пробивавшегося в штаб даже после удара прикладом. Таких наглецов он встречал редко, к тому же, согласно Уставу, пропустить странного толстяка в форт было никак невозможно – прямой путь на гауптвахту.

– Эй, что там у тебя стряслось, Витторио!

Капрал обернулся на громкий голос высокого военного со знаком отличия маджоре[24]24
  Майор.


[Закрыть] на рукаве и тут же принял стойку «смирно», чтобы отдать честь старшему офицеру.

– Господин майор, этот оборванец настойчиво требует проводить его к генералу!

Маджоре, заложив руки за спину, с важным видом обошёл скрипача, оценивая его порядком потрёпанный гардероб.

– К генералу… – скептически произнёс офицер, после чего рука в белой перчатке потянулась к подбородку Джованни, чтобы заставить его поднять голову выше.

Такие же карие, близко посаженные глаза, такие же широкие скулы и нос с горбинкой, узкие губы, сжавшиеся в презрительной усмешке. Маджоре Лаззаро Каркано являл собой вылитую копию своего покойного брата. И взгляд такой же острый, словно клинок.

«До его сабли я не дотянусь. У капрала ружьё. На стене часовые. Меня достанут со второго выстрела, даже если я сейчас всем здесь сломаю шею… И поручение Бекса не будет выполнено… Нет. Не сейчас…» – Джованни вежливо улыбнулся, не опуская при этом глаз.

Выдавить из себя какие-то слова так, чтобы не выдать дрожь в голосе, скрипачу оказалось очень сложно. К горлу подкатил комок, кровь ударила в голову, кулаки рефлекторно сжались. Перед ним стоял его кровный враг.

– Именно, господин маджоре! Конфиденциальная информация, которая предназначена исключительно для командующего! И время не терпит!

– Если ты меня сейчас обманываешь, то лучше развернуться и уйти. Так ты останешься цел. Не передумал? – Каркано сверлил глазами своего собеседника, но не заметил в нём ни тени сомнения.

– Мне нечего больше добавить к сказанному, – сухо ответил Джованни и последовал за офицером в сторону ворот форта.

В тот момент, когда маджоре щёлкнул каблуками, командующий рассматривал громадную карту, разложенную на столе, и делал некоторые заметки на своём походном планшете.

– Я просил не беспокоить… Что-то срочное? – недовольно произнёс Кадорна, не отрываясь от изучения карты.

– Господин генерал! Вы приказали выяснить суть инцидента с караульным у ворот! Докладываю! Некий простолюдин утверждает, что у него к вам конфиденциальная информация, и просит принять его как можно скорее! – громко отрапортовал порученец.

Командующий королевским корпусом недовольно поморщился, отложил в сторону планшет и приказал показать ему странного визитёра.

Генерала Рафаэле Кадорна Джованни представлял себе иначе. Полководец королевской армии оказался невысокого роста, с большими залысинами, компенсированными густыми ухоженными усами и бородкой. Густые брови, грудь колесом. Живой, заинтересованный взгляд командующего остановился на глубокой ссадине над опухающим левым глазом скрипача. Багровая опухлость быстро распространялась вниз, лиловый потёк окрасил щёку под раскрасневшимся глазом. Этот факт Джованни отнёс к неожиданной удаче – он сам себя с трудом узнал в отражении зеркала при входе.

Узкие окна временной генеральской резиденции, служившие изначально бойницами, выходили на теневую северную сторону, отчего даже солнечным днём в большой комнате со сводчатым потолком царил полумрак.

Кадорна сделал несколько шагов к своему незваному гостю, чтобы рассмотреть повреждения на его лице:

– Подданные его величества не заслуживают такого к себе отношения, но должен заметить, что часовой имел право открыть огонь. Вам по-настоящему повезло…

Джованни прижал свою широкополую шляпу к груди, упал на одно колено и взглядом упёрся в идеально натёртые сапоги военачальника.

– Мой генерал! Раны мои не имеют никакого значения! Я послан к вам лазутчиком, поэтому я здесь!

Некоторое время скрипач ещё видел перед собой блестящие от ваксы носки сапог. В кабинете повисла долгая пауза.

– Поднимитесь.

Сапоги, щёлкнув металлическим подбоем каблуков о каменный пол, сделали шаг в сторону, и только после этого скрипач встал на ноги.

– Докладывайте, – голос командующего звучал тоном военачальника, недовольного обстоятельствами, неожиданно вскрывшимися на поле брани.

– Но я не могу в присутствии посторонних… – возразил Джованни.

– Маджоре Каркано не посторонний. Это мой порученец. Можете не опасаться.

«Значит, я не ошибся…» – с удовлетворением заметил для себя скрипач. Предчувствие близкой развязки заставило его сосредоточиться, ум заработал как швейцарские часы, рождая каждую секунду правильную мысль.

– Я писарь, мой генерал. Обычный писарь из Квиринальского дворца[25]25
  Резиденция Папы римского до 1870 года.


[Закрыть], – зачастил Джованни, борясь с душевным волнением. – Не смотрите на мои крестьянские одежды. Посмотрите на мои руки, разве они касались мотыги?

Скрипач протянул вперёд ладони, не тронутые мозолями, после чего быстро продолжил:

– Мне поручено поселиться в порту, поближе к вашему штабу или к казармам. Я должен найти дружбу с кем-нибудь из солдат или, ещё лучше, из офицеров, чтобы выяснить, когда королевские полки пойдут на Рим. Главное поручение – узнать как можно точнее численность артиллерии и войск. От этого зависит, как швейцарцами будет организован план обороны Рима.

– И что же вас заставило сразу раскрыться? – Генерал, как и всякий настоящий военный, нюхавший порох и видевший на своём веку кровь и оторванные конечности, испытывал презрение к предателям. Джованни чётко различил в его вопросе эту интонацию.

– Я патриот Италии, мой генерал. Что же, что судьба моя сложилась так, как сложилась. Да, я не воевал добровольцем под знамёнами Гарибальди, я даже не умею держать оружие. Но хоть что-то я могу сделать для объединения моей великой страны! – дрожащим голосом ответил скрипач.

– Это похвально, – сказал Кадорна, сворачивая карту с нарисованными на ней стрелками. – Что вы хотите за свои услуги?

– Ваши слова звучат обидно. Я пришёл не за деньгами. Я пришёл за свободой. Понтифик через день будет находиться от меня на расстоянии вытянутой руки. А на моём столе находится нож для бумаги. Заточить его не представляет никакой сложности, я всё взвесил. Одно движение моей руки изменит ход истории.

Генерал с невозмутимым видом проследовал к своему широкому креслу и сел в него, закинув ногу на ногу:

– Вы готовы пожертвовать собой ради кардинального перелома в нашей войне?

– В мои планы не входит скоропостижная смерть от пики швейцарца. План отступления я тоже детально продумал. Дворец я знаю как каждую морщину на моих ладонях. У меня будет тридцать пять секунд после смертельного удара, чтобы выйти из рабочего кабинета и достичь лестницы, что находится справа. Я измерил всё с хронометрической точностью. Через семьдесят секунд я буду недосягаем. Через девяносто две секунды я выйду из дворца обычным шагом. Исчезнуть на улицах Рима – не самая сложная задача.

– Что вами движет? Кстати, я даже не знаю, как вас зовут, – констатировал генерал.

– Алонзо Ди Маджио. К вашим услугам, – Джованни исполнил поклон, краем глаза заметив, что генерал взялся за перо, чтобы записать в планшете имя.

«Писарь Алонзо будет искренне удивлён, если ему когда-нибудь предъявят обвинение в измене». – Джованни в очередной раз убедился, что успех кроется за множеством мелочей, которые следует уложить в голове аккуратно, как книги в библиотеке, чтобы в нужный момент быстро протянуть руку к нужному изданию.

– Мной движет жажда справедливости, мой генерал. Я верующий человек, но за многие годы службы за белоснежными стенами дворца я повидал столько лицемерия и жестокости… Маджоре Каркано, если я не ошибаюсь?

Джованни обратил свой взор в сторону порученца, стоявшего от него справа на расстоянии вытянутой руки.

– Возможно, я ошибаюсь, но много лет назад иезуиты убили графа с такой фамилией. А перед этим погиб один из его сыновей.

В полутьме скрипачу показалось, что лицо Лаззаро стало бледно-жёлтым, словно круг луны в фазе полнолуния.

Генерал заинтересованно смотрел на изменившегося в лице адъютанта. Он знал об этой трагической истории и именно по этой причине когда-то оставил при себе начинающего офицера, терзаемого муками мести непонятно кому.

– Это был несчастный случай. Лошадь понесла в пропасть… – пробормотал маджоре, покрываясь мелкими каплями пота.

– Так вы тот самый единственный сын, оставшийся в живых? – спросил Джованни, наслаждаясь моментом, после чего продолжил свою речь, сопровождая её лаконичными жестами: – Конечно, со стороны так и выглядело. На самом деле лошадь получила дротик с ядом в заднюю левую ногу. Понтифик, конечно, не благословлял иезуитов на это убийство, но изощрённость, с которой они устранили одного из злейших врагов папского престола, вызвала у него едва скрываемое восхищение. У вас ещё есть сомнения в том, что я говорю правду, генерал?

– Но мой брат… Он погиб от кинжала какого-то простолюдина… Тот человек тоже состоял в ордене? – едва слышно выдавил из себя Лаззаро, обращаясь к скрипачу.

– Этого я не знаю. Писарей трое, и я не каждый день состою при его святейшестве.

– Оставим разговоры о прошлом, Лаззаро. У вас будет возможность справиться об интересующих вас подробностях, – без лишних церемоний генерал вмешался в беседу адъютанта и крестьянина. – О том, чтобы устранить Папу физически, речи не идёт. Его величество Виктор Эммануил второй не кровожаден. Он привержен идеям справедливости и объединения. Подобный ход оскорбит чувства десятков тысяч верующих и снова расколет страну, которую с таким трудом король сшивает вот уже девять лет. У меня к вам другое предложение, Алонзо…

Кардона поднялся из-за стола, подошёл к Джованни настолько близко, что скрипач отчётливо различил горьковатый аромат его кёльнской воды.

– Ни в коем случае вы не должны причинить Папе вред. Гораздо полезнее, если вы будете внимательно слушать и запоминать всё, что происходит вокруг. Настолько приближённый к канцелярии Папы человек может оказать королю неоценимую услугу, если продолжит прилежно трудиться за своим столом, не вызывая никаких подозрений.

– Мой генерал, я случайно слышал диалог понтифика с кардиналами, где обсуждалась возможность переезда Святого престола в Германию в случае поражения от королевских войск. Чем же я смогу быть полезен в Германии? – с недоумением спросил Джованни.

– Решение этого вопроса целиком во власти короля. Но я не думаю, что такой вариант возможен. Если уж судьба распорядится таким образом, то именно в Германии вы принесёте наибольшую пользу, Алонзо. Постарайтесь остаться в круге приближённых людей, а в нужное время мы найдём безопасный способ с вами связаться. Что касается вашей миссии, то я несколько удивлён этим поручением. При таком обилии глаз вокруг нас сосчитать орудия и добыть информацию о личном составе не составляет большого труда. Например, мне точно известно количество войск за крепостной стеной Рима. Мне также доложили, что у швейцарцев боевой настрой напрочь отсутствует, даже несмотря на то, что командиры поддерживают его ежедневными тренировками.

Скрипач опустил взгляд, изобразив расстроенные чувства:

– В таком случае я должен вернуться во дворец и письменно доложить о результатах своей разведки.

Кадорна понимающе кивнул, на минуту задумался, присел за стол, чтобы просмотреть какие-то свои записи, после чего, поглаживая острую бородку, многозначительно произнёс:

– Я даже заинтересован, чтобы генерал Канцлер точно знал реальное положение дел. Это позволит избежать бессмысленных потерь с обеих сторон. Расскажете, что пехоты и кавалерии общим числом около пятидесяти тысяч. Артиллерии – двести пятьдесят стволов. Нам понадобится полдня, чтобы сделать широкий пролом в стене и войти туда, раскидывая трупы зуавов по узким улочкам Рима. Поэтому я не буду утруждать себя проверками вашей биографии и лояльности. Так и поступим. Маджоре Каркано, судя по вашему нетерпеливому виду, вам есть о чём поговорить с нашим гостем… Вы можете на сегодня быть свободны. Определитесь с жильём для Алонзо. Ему нужно побыть здесь хотя бы несколько дней, иначе получится неправдоподобно.

– Есть, господин генерал! – Каркано отдал честь. – Я поселю Алонзо на втором этаже дома, который я занимаю. Всё будет более чем похоже на правду. Разрешите идти?

* * *

– Франческа, подай нам ужин и вино! – скомандовал Лаззаро, открывая перед своим гостем дверь в прохладный дом. – Я привёл к тебе постояльца!

Пышногрудая хозяйка откликнулась моментально. Сначала откуда-то со второго этажа раздался её глубокий голос, а затем появилась и она сама в сопровождении симфонии скрипящих звуков, издаваемых старой, как олива во дворе, лестницей.