Текст книги "Друзья и враги Димки Бобрикова"

На проработке

По поручению ГЭС мы составили график и пригласили несколько человек для воспитательной беседы. Для этого в классе биологии, рядом с учительской, мы поставили столы, где расположился пионерский актив, напротив – одинокий стул для провинившихся. Я чувствовал некоторую неловкость. После драки и выбитого зуба сложно вести воспитательные мероприятия, даже если они коллективные. Но поручение есть поручение.

Первым клиентом на проработку значился мой сосед и второгодник из пятого класса Толик Деревянченко. Учился он плохо, но это было не единственной его проблемой. Неделю назад Толик во время очередного дежурства в классе после учебы и мытья полов залез в лабораторию и сожрал все коллекционные семена. Это его стиль – метать все подряд. Учительницы по биологии Валентины Сергеевны в тот момент в школе не было. Все знали: она с часа дня до двух уходила корову доить. Жила она около школы, а скотина паслась в рощице неподалеку. И когда мы бежали кросс по парку около летнего кинотеатра, корова всегда там стояла привязанная. Мы даже махали буренке Валентины Сергеевны. А из-за проделки Толика добрейшая биологичка очень огорчилась.

Испугавшийся Деревянченко несколько дней не ходил в школу, опасаясь возмездия. Он усиленно симулировал простуду – громко кашлял и чихал, а по утрам, чтобы остаться дома, ел толченый карандашный грифель для искусственного поднятия температуры. Таким образом пару дней маму ему удавалось обмануть. Температура от грифеля повышалась до 37,5 на пару часов, а потом приходила в норму. Деревянченко выползал на улицу и до вечера где-то шатался. Но на третий день в отработанной схеме произошел сбой – карандаш закончился: Толик его съел. А новый грифель от карандаша «Конструктор», к ужасу поедателя семян, к прежнему результату не привел. Температура поднялась лишь до 36,8, и мама его, «выздоровевшего», отправила в школу. Валентина Сергеевна грозилась Толику поставить в четверти двойку, чтобы знал, как коллекци ю уничтожать.

Деревянченко выглядел жалким. Он округлым бочком заполз в класс и уселся на стул. Росточка небольшого, какой-то помятый, смачный вихор на голове, рубашка справа не заправлена в школьные штаны и выглядывает из-под курточки.

– Ты зачем, крыса, мои семена сожрал? – заголосила Люська. – Я их весь прошлый год собирала для выставки!

– Люська, давай без оскорблений, – вмешался я.

– Во-первых, это уже не твои семена, а общие, – прогундел Толик, обнажая свои два крупных передних зуба, от чего он на самом деле становился похожим на грызуна – хомяка с набитыми щеками.

– Я тебе сейчас устрою – общие! – визжала Люська. – Вот бери и собирай теперь, чтобы общее создать! А то как жрать – так общее, а как дать – так частное, мое!

Толик опустил голову и мычал.

– Люська, сохраняем спокойствие, тихо, – вымолвил я примирительно и придумал решение, обращаясь уже к Толику: – Давай так: если ты пообещаешь восстановить коллекцию, то поговорю с учительницей, чтобы не казнила тебя. Обещаешь?

– Обещаю, – промычал Толик. – У меня потом от этих семян несчастных так живот крутило, а вы меня еще тут воспитываете! Я и так все понял! Не дурак!

– Дурак не дурак, а семена ты сожрал! – продолжала верещать создательница коллекции.

– Ладно, Люська, давай ты возьмешь эту ситуацию на контроль, и вместе с Толиком восстано́вите уничтоженное.

Люська хмыкнула, но деваться некуда.

– Хорошо, сделаем. Благо не зимой он все слопал, а осенью. Еще что-то собрать можно.

Толик вытер рукавом нос и пошел к выходу.

Следующим планировался Вовчик. Его вызвали на проработку в пионерскую организацию из-за неуспеваемости. Но не только.

Вовчик зашел в комнату, на его лице читалась одновременно и дурацкая улыбка, и неприятие происходившего. Мы сидели за длинным столом и тоже чувствовали себя немного неловко.

– Так, Владимир, рассказывай. Ты знаешь, почему мы тебя пригласили, – начал я и поймал себя на мысли, что никогда его так не называл раньше.

– Да ничего я не знаю!

– На тебя поступила жалоба от Зинаиды Степановны.

– От бабки Зинки? Она напишет вам. Только и делает – пишет во все инстакции. И врет!

– Не инстакции, а инстанции. Она пишет директору школы, что ты ночью подставил лестницу и поднялся к окну ее квартиры. Отшпилил угол москитной сетки, запустил к ней в квартиру целую стаю огромных кузнечиков и саранчи. Они теперь прыгают по комнатам и не дают спать, пугают и ее, и кота. Зачем ты это сделал?

– Все правильно! Будет знать! – насупившись, произнес Вовчик.

– То есть ты не раскаиваешься?

– Нет, конечно! Я это сделал, чтобы ее вылечить. Она злая, как осенняя муха. Жадная, никому от нее покоя нет. А бабушка в газете прочитала, увидеть кузнечика в доме – к добру, счастью, а также… как его там? К баяну!

– К гармонии, наверное?

– Да мне один фиг. Кузнечика в доме убивать нельзя. Так в газете писали. Иначе денег не будет. Вот бабка Зинка и не трогает их. Тоже, видать, прочитала. Боится своих копеек лишиться. А кузнечики и правда прыгают у нее по всей квартире. На коврах сидят стаями. Я даже не думал, что так получится красиво. Много поймал! У нее же тяжелый случай. Штук сорок! Есть огромные!.. Злая она! Поэтому и решил. Пусть добреет с кузнечиками! Она и коту не дает за ними гоняться! Орет на него уже несколько дней! Вот как деньги любит!

Я смотрел на Вовчика, сидящего на стуле напротив, слушал его и старательно скрывал улыбку. Эту его проделку уже несколько дней обсуждал весь дом. Так незлобно наказать противную старуху – это додуматься надо. А еще мне казалось таким глупым то, что мы сейчас делаем. Разве мы сами безгрешные? Особенно если спросить самого себя. Девочки нравятся, две. Дерусь, зуб выбил. Ох! Сижу тут, умничаю.

Вовчик продолжал:

– Собаку мою хотела собачникам сдать. Не прощу ее за это!

Бабка Зинка после этого поступка с Каштанкой совсем опустилась в моих глазах. Раньше она просто не вызывала симпатии, а после собачников превратилась в противную старуху, помешанную на деньгах. Ее было даже жаль – такая жадность и злоба не от большого счастья, наверное. Но ведь как себя вести с людьми – ее выбор. Она его сделала. И осталась одна. Кому нужны гнилые друзья? Да и жена такая, если говорить про решение Алексея Даниловича. Кто захочет с ними чай пить, советоваться, доверять им? От этих мыслей отвлек голос Люськи.

– А оценки как думаешь исправлять? Или ты с волчьим билетом[31]31
  Во́лчий биле́т – здесь: без школьного аттестата.


[Закрыть] школу окончить хочешь? – строго спросила она.

– Да, я не по всем предметам успеваю, но стараюсь. И в общественной жизни участвую. Макулатуру собирал… – Вовчик поймал серьезный взгляд Ларисы и осекся.

– Обещай нам подтянуть успеваемость в пятом классе! – звонким голосом отчеканила Люська.

– Обещаю!

– А еще Татьяна Никаноровна на тебя жаловалась. Ты на уроке паясничал, говорил, что биссектриса – это крыса, которая всех бесит.

– Да не паясничал я, просто шутил.

– А кто учительницу физкультуры Веру Марковну называл Верой Морковной и кричал «куплю морковь» на всю спортплощадку?

– У кого чувства юмора нет, тот, считай, калека. – И Вовчик обезоруживающе улыбнулся.

Будет только лучше!

27 сентября 1991 года

Прошла еще неделя. Мы готовились: декламировали стихи, учились правильно подавать руку, садиться на колено, плясать, еще что-то. И вот этот несчастный день настал.

Я шел в школу и по дороге перечитывал письмо, полученное вчера от Витьки.

«Привет, Диман!

Получил твое письмо, решил ответить. Дела у нас в деревне обычные. Все разъехались, скучновато.

Пока лето было – ходил на рыбалку. Наловил за все время столько, аж бабуля ругалась. Куда ее, эту рыбу, девать-то?

Когда ты уехал, я с девчонками толком не виделся. Заходил пару раз, а их то нет, то на огороде, хотя смотрел со стороны речки – не было их там! А потом видел, как Наташа с Катькой и какой-то пацан (я его раньше не встречал здесь) в магазин ходили, а затем и купаться на пляж. Я не стал подходить. А потом они и уехали.

То, что ты стал пионерским начальником, – поздравляю! Только не зазнавайся и не забывай старых друзей. Ну покедова. Пойду корове траву косить. А то дед в больницу поехал. Да и уроки учить надо. Пиши мне, а лучше приезжай, хотя бы на выходные.

Жду ответа, как кот котлету и как Клоп сигарету.

Витёк».

Я перечитывал раз за разом текст про Наташу и «еще кого-то», пытался объяснить себе эту информацию, найти какую-то версию, но получалось плохо.

Уроки пролетели как один миг, и пришло время праздника. В актовом зале сидела толпа родителей с натянутыми улыбками. Мои прийти не смогли, и меня это немного успокаивало.

В качестве почетного гостя к нам на праздник приехал Геннадий Васильевич. Он был в приподнятом настроении и облачен в темный костюм с галстуком. Гость сидел на низенькой спортивной лавочке первого ряда зрительских мест, от чего штанина его брюк задралась и обнажала короткую полоску волосатой голени над высокими синими носками со звездами и надписью USA. Ирина Петровна предоставила ему слово в самом начале мероприятия.

Геннадий Васильевич подошел к микрофону:

– Дорогие ребята! К нам пришла радостная новость! Процесс демократизации дошел и до детского движения! Теперь не будет единой пионерской организации! А любой сможет создать свою структуру и реализоваться в ней! Вместо одной будет множество самых разных организаций по интересам, и там каждый сможет найти себя! А взамен пионерии можно создать, например, отряд скаутов.

Эти слова вызвали некоторое замешательство и шепот в зале, лишь беззубый Юрка сидел с цветущим лицом. А меня слова бывшего историка били обухом по голове, сыпали соль на рану. Я не мог смириться с этим решением. Почему не будет пионерии? Как это? При чем тут она? Какие такие скауты? При чем здесь демократизация?

– Я бы не был на этот счет, Геннадий Васильевич, так оптимистичен, – вдруг послышались слова нашего нового историка Василия Ивановича. Он явно нервничал и выпрямился у стены, которую подпирал своим худосочным телом. – Это решение – очевидная ошибка, и мы совсем скоро увидим провал в воспитании школьников. Ничто не мешает в пионерской организации отставить в сторону идеологию и сохранить созидательное.

Геннадий Васильевич засмеялся, но было понятно, что дискуссия не входила в его планы, она оказалась для него неожиданной и неприятной.

– Вы хоть и молодой человек, но рассуждаете как старик! – При этих отцовских словах Юрка прихрюкнул от удовольствия. – Пионерия ушла в историю, потому что является продолжением отжившей свой век политической партии. Рынок, свобода, демократия уже совсем скоро покажут преимущества! Мы скоро станем как цивилизованные страны Запада!

– Или станем униженной и ограбленной полуколонией – как страны Латинской Америки и Африки, – парировал Василий Иванович. – Из них ваши «цивилизованные страны» выкачивают ресурсы под самыми благими предлогами, столетиями грабят местное население!

Я обратил внимание на Ларису. Она с восторгом, граничащим с восхищением и обожанием, смотрела на Василия Ивановича. Он в тот момент словно был героем, пытавшимся спасти ее дом от пожара. А Генриетта Эдуардовна, сидевшая в первом ряду, повернула голову к нашему классному и поощрительно кивнула. Для знавших ее это было признаком одобрения невероятной степени.

– Давайте не будем спорить с Геннадием Васильевичем, – вмешалась сконфуженная Ирина Петровна. Она не планировала политических дебатов на романтическом празднике. – Сегодня у нас замечательный день!

Геннадий Васильевич тяжело взглянул на Василия Ивановича и проследовал к своему месту.

– Осенний бал! Осенний бал! Он нас созвал! – торжественно декламировала Ирина Петровна. – А для начала я хотела бы предложить вам посмотреть на современный танец – брейк. Его покажет ученик пятого класса Владимир Кобылкин. У него были определенные сложности с учебой, но сейчас он нашел увлечение для себя и делает успехи.

На сцену вышел Вовчик, заиграла музыка, и тот как начал крутить ногами и руками. Всем сразу стало понятно – так сможет не каждый, так надо уметь! Он падал на пол, крутился на одной руке, переворачивался в воздухе, подпрыгивал, кувыркался, извивался всем телом и конечностями, чем вызвал шквал аплодисментов. Закончив плясать, Вовчик поклонился и, довольный, пошел за кулисы.

Я смотрел на него и думал о Каштанке. Она вчера неожиданно нашлась. Вернее, как выяснилось, и не терялась. Вовчик с дедом отвезли ее на дачу, организовали лежанку в старой будке. Там у нее появились два слепых щенка. Вовчик теперь бегал туда каждый день – кормить их.

«Уже их пристроил, будут дачу охранять. Договорился с охранником. А когда щенки подрастут, Каштанку обратно во двор привезу. Это же общая собака. Будет в подвале жить. Там тепло и подальше от бабки Зинки», – выдавал он вечером во дворе.

А потом я отвлекся от воспоминаний, потому что нас всех выгнали на сцену. Одна часть пела песню, а остальные кружились в танце. Нас заставили надеть белые рубашки с галстуками, девчонки – тоже в белом. Моей партнершей по танцам была Люська. Меня такой вариант устраивал. А чуть постройневшая Дашка танцевала с Толиком Деревянче нко.

Света стояла в хоре и выглядела прекрасно. На ней было короткое белое платье, светло-пшеничные волосы слегка завиты, а голубые глаза подчеркивали подкрашенные синей тушью ресницы.

Настало время дурацких конкурсов. Джентльменам нужно было подойти к столу на сцене и вытащить из одной шляпы сначала бумажку с заданием, а затем из другой – имя партнерши, или «возлюбленной». Первым к «волшебной» шляпе поплелся Деревянченко. Он вытащил зеленый фантик с текстом: «Какой бы героический поступок вы совершили для своей возлюбленной?» Следующий шаг – выбор любимой. Толик просунул в шляпу толстую клешню – на ней отчетливо были заметны следы чернильной пасты из шариковой ручки синего цвета – и достал бумажку.

– Дарья! Ваша возлюбленная Дарья! – подвизгнула Ирина Петровна.

Толик Деревянченко замялся, несколько раз тяжело выдохнул горячий отработанный воздух через губы, свернутые в трубочку, посмотрел на Дашку. Моя бывшая соседка по парте раскраснелась и напоминала молодую телочку в момент знакомства с бычком.

Я был счастлив оттого, что Толик вытянул бумажку с Дашкой. Значит, мне она уже не попадется, а шансы вытянуть имя Светы возрастали. Но была еще одна причина для моей радости. Вот уже два дня подряд я видел Толика вместе с Дашкой на школьном стадионе. Она со свойственной ей решимостью не только сама начала нарезать круги, но и Толика вовлекла. А ему бег только на пользу.

– Я для своей любимой, – пыхтел пунцовый Толик, – залез бы к соседке в сад через высокий забор и нарвал спелой черешни! Или яблок!

Ирина Петровна игриво смеялась, подавая тем самым сигнал к оживлению в зрительном зале. А Дашка с довольной физиономией благосклонно взирала на Толика.

Вторым был я. На негнущихся ногах подошел к столу, просунул руку в шляпу и вытянул задание – «Сделайте утонченный комплимент своей барышне». Выдохнул. Это несложно. И моя рука потянулась к выбору партнерши. Я достал свернутый бумажный рулончик и передал его Ирине Петровне.

– Светлана! Ваша возлюбленная Светлана! – заголосила она, а в моей голове раздался звук сыплющегося в жестяную коробку риса. Рис сыпался мне в голову, проникал ниже, засорил все легкие, живот, ниже, потом ухнул в район колен.

Мне нужно было произнести при всех одноклассниках, родителях, учителях и малознакомых людях «утонченный комплимент» девочке, с которой я разговаривал каждый вечер, засыпая в постели. Ночами смотрел в сторону ее дома, туда, где живет она, и шептал самые тонкие и изящные формулы своих чувств. Но черт бы меня побрал! Я не мог это выдать здесь при всех!

Света стояла передо мной. Она улыбалась и немного была смущена. Пауза затянулась. Я судорожно пытался найти выход из ситуации. Нужно было продемонстрировать интеллект и чувства. Я посмотрел на Свету, бросил взгляд на замерших зрителей. И вдруг понял, что мне надо произнести. Посчитал свою идею очень остроумной и изысканной. Блестящий выход нашелся. Подтолкнул меня к нему сюжет передачи «Что? Где? Когда?», просмотренный вчера поздно вечером.

– В одном племени североамериканских индейцев, – начал я дрожащим голосом, – самым лучшим комплиментом для девушки была фраза: «У тебя глаза как у коровы, а уши как у свиньи!» Поэтому я хочу сказать, Света…

В зале зашумели, кто-то заржал, Дашка хмыкнула. А Юрка от смеха чуть не лопнул. Ржал своим отвратительным козлиным смехом. Мне даже ударить его захотелось еще раз. Но меня опередил Вовчик. Он толкнул его в бок и убедительно показал кулак.

– Чуешь, чем пахнет, беззубый?

Тот мгновенно успокоился и сделал вид, что поправляет свой значок с американским флагом на груди.

Я стоял посреди сцены актового зала красный как рак и чувствовал себя полным идиотом. Боковым зрением видел растерявшуюся Ирину Петровну. Она не могла вымолвить ни слова.

Ко мне тихонько подошла взволнованная Света и сказала:

– Спасибо, мой рыцарь, за такой прекрасный и оригинальный комплимент! Я тоже восхищена тобой! В Бразилии самой лестной похвалой является то, что я скажу тебе в ответ. – Света загадочно улыбнулась. – Ты, Димка, старая обезьяна! Старые обезьяны очень-очень умные. А ты учишься очень хорошо. А еще у тебя походка как у слона! Так говорят в Индии.

Света сделала шаг ко мне и чмокнула прямо в губы.

В зале стало на мгновение тихо-тихо, а потом послышался гром смеха и аплодисментов.

Это был мой первый поцелуй. С девочкой, которая мне очень нравилась. «Сбылось!» – подумалось мне в тот миг. Выходит, не зря билет в том автобусе съел. Я стоял ошарашенный.

Потом все закрутилось. Не очень помню, как в тумане досидел до конца «Осеннего бала». Ярик через ряд от меня что-то пытался показать. Только потом я понял, что он держал в руках наш альбом с марками. Зрители, учителя, одноклассники – все вертелось перед моими глазами. И я плыл по этому бурлящему потоку. Реплики, фразы, музыка, Светины глаза. В ушах гудело, в груди бу́хало.

Потом все остались дожидаться своих родителей после собрания, а мне ждать было некого, и я поплелся домой, размышляя обо всем произошедшем. О Свете и дурацком комплименте, об Осле Ивановиче, оказавшемся самым крутым. Вот как бывает, когда думаешь, что человек не от мира сего, космонавт, а он просто выше всего заурядного. Сложнее и тоньше, чем многие.

Около «девятки» стоял милицейский «воронок». Рядом – два сотрудника в форме.

– За что вы меня сюда пихаете? – чертыхалась побагровевшая бабка Зинка. – Я пенсионерка. Руки уберите!

– Проходите, гражданка, проходите в машину. Сейчас разберемся.

Старуха оглядывалась по сторонам и неуклюже карабкалась в уазик. А милиционеры уже складывали ее имущество: табурет, столик, чашку с семечками, пастилу, сумку с грохочущими бутылками.

– Наконец-то задержали эту самогонщицу! – услышал я комментарий какого-то любопытного зрителя. Они собирались кучками вокруг.

Я заметил, как мимо магазина прошла Елена Павловна. Она увидела происходившее, а затем опустила глаза и засеменила в сторону дома. Через дорогу спокойно наблюдала за задержанием баба Нонна. Милиционеры закрыли дверь фургона и уехали.

Я испытывал смешанные чувства от увиденного, став свидетелем горькой победы над злом, долгожданного и справедливого наказания, которое дарит радость и стыд одновременно. Размышляя обо всем этом, дошел до нашего двора и поднялся в квартиру.

Мама уже была дома и готовила на кухне. Оттуда доносился запах жареного цыпленка.

– Как все прошло?

Не зная, что ответить, я пробормотал «нормально», хотя произошедшее было совсем не нормой для меня.

– Пионерию нашу закрыли. Старший Никифоров об этом известил… Я теперь больше не номенклатурный работник, а самый обычный школьник.

Мама улыбнулась и взъерошила мои волосы.

– Не переживай, главное – быть хорошим человеком, а должности – это не самое главное. Они не всегда счастье приносят. Ну а ты, если захочешь, еще успеешь любые должности приобрести.

Я посмотрел на маму. Не верить ей у меня не было оснований.

– За хлебом сходишь в «девятку»? Только если ты будешь по дороге край объедать, две буханки покупай.

Пока я собирался, в комнате зазвонил телефон. Я мигом подскочил к нему:

– Алло!

Но на том конце трубки неожиданно услышал голос географички:

– Дима, добрый вечер! Это Елена Павловна. Хотела бы поговорить с твоей мамой.

Мое сердце застучало. Наверное, она расскажет о моем «комплименте» на «Осеннем балу», подумалось мне. Я параллельно стремительно перебирал все остальные возможные причины, по которым мог получить нагоняй.

– Мам, тебя!

Я передал трубку.

– Алло, – произнесла мама.

– Здравствуйте… – начала Елена Павловна, тяжело вздохнув. – Звоню сказать вам спасибо. Очень жалею о том разговоре на даче первого сентября. И теперь, когда пришли эти странные новости из Москвы, я переосмыслила ситуацию. Поняла, что ошиблась. Была неправа, когда рекомендовала отказаться от пионерской дружины. Дима, хоть и работал около месяца, справился. Но главное другое. У руководителя, пусть даже общественной организации, должно быть сердце. Опыт появится, а если вместо души – камень, тут уже ничего не поделаешь. Вы знаете наверняка, что у нас произошло дома. Дима тогда очень поддержал Дашу. У него оказалось доброе сердце. Я очень переживала за дочку. Над ней смеялись в школе из-за лишнего веса, а тут еще и синяк под глазом. Для меня эта ситуация стала страшным стрессом. Но мы справимся. Даша словно ожила. И даже больше скажу – у нее появился какой-то интерес, новое стремление. Все это благодаря тому, что она нашла дружеское понимание и поддержку. Хотя мне казалось, раньше они не очень ладили. Теперь Даша бегает по утрам несколько километров и сбросила уже не меньше пяти килограммов. А я смотрю на нее и, знаете, тоже решила не отставать.

Они еще поговорили несколько минут, а я стоял рядом и пытался понять суть разговора. Глаза моей мамы стали влажными. Но не от огорчения, а как-то по-другому.

После она положила трубку, обняла меня, украдкой вытерла глаза и поцеловала в макушку.

– Беги за хлебом, а то магазин закроется.

Я вышел во двор. На улице дул несильный осенний ветер, поднимавший опавшую листву. Знакомые улицы, где ходил уже тысячи раз, сами вели меня. А я все думал, размышлял, спорил сам с собой. Сегодня случился тот самый чудесный и долгожданный, невероятный миг: ее губы коснулись моих, пусть даже на одно мгновение.

Окна в квартире Светы спали – ни огонька. Остановившись на площади перед магазином, я сделал вид, что ищу в карманах деньги. Сам же посматривал на сонные темные окна.

– Димка, привет! – Рядом стояла Света. В руках она держала хлебную булку и смотрела на меня ясными глазами.

Ее появление вывело меня из полусна. Я виновато улыбнулся и спросил:

– Ты не обижаешься на меня?

Света засмеялась:

– Нет, конечно. Это было забавно. Ну а зная твою любовь к свиньям, действительно считаю эти слова комплиментом высшей пробы.

Тепло разлилось у меня в груди.

– У нас в соседнем доме видеосалон открылся. Завтра будут показывать «Робина Гуда» с Ке́вином Ко́стнером. Не хочешь сходить?

Я чуть не поперхнулся от предложения:

– Конечно! Я очень хочу!

– Отлично! – Глаза говорили о желании произнести что-то еще, но Света предпочла просто улыбнуться.

Я стоял как истукан. Она дотронулась до моей руки:

– Побегу. Меня родители ждут ужинать. А ты тоже иди, магазин закроется. Завтра в 17.00.

Она махнула мне рукой и поскакала в свой двор.

Я купил теплую булку хлеба и, нарушив традицию, не откусил от нее ни разу, пока шел на ватных ногах домой. Для одного дня событий было достаточно. Весь мой предыдущий мир пришел в движение, и это было крайне волнительно. Я не мог поверить – моя тайная симпатия, похоже, нашла невероятный отклик.

А еще с сегодняшнего дня можно начинать отсчет взрослой жизни – состоялся мой первый поцелуй и завтра свершится нечто очень похожее на первое свидание. Эти мысли приводили к головокружению. Я плыл по осенним улицам, слабо воспринимая реальность. С другой стороны, в момент рождения этого нового мира рушился прежний, пионерский. И щемящее чувство горькой потери не покидало м еня.

Во дворе я увидел вожатую. Она стояла у подъезда и выглядела взволнованной. Я подошел к ней:

– Как теперь быть, Лариса?

Она пожала плечами, а на ее лице читалась растерянность.

– Не знаю, Дим…

Повисла пауза. Я набрал полную грудь воздуха.

– Лариса, мы обязательно что-то придумаем! – произнес я. И когда говорил, почувствовал подкатывающийся к горлу комок – меня душили непрошеные слезы.

Перед глазами плыли картинки с площади, где меня принимали в пионеры, где развевались красные знамена и алели галстуки. Где чувствовалось торжество момента во всем – в солнечном свете, отражавшемся в медалях ветеранов, музыке, звучавшей далеко за пределами площади. Тогда было понятно, где добро, а где зло. «Как же так? – размышлял я. – Закрыть, запретить то, чем занимались десятилетия. Растоптать и уничтожить…»

Я увидел, как из глаз Ларисы покатились слезинки, а за ними еще и еще.

– Мы что-нибудь обязательно сообразим, Лариса! – повторил я и неловко приобнял ее за плечи. – Будем делать добрые дела и без пионерии!

Лариса вытерла слезы:

– Обязательно! Будет только лучше!

Я боковым зрением увидел, как из-за угла неожиданно появился Василий Иванович в новом костюме с букетом цветов. Он заметил меня и Ларису. И, как говорит моя бабушка, расцвел майской розой. Мне стало так радостно от увиденного, так тепло, что я кивнул в знак приветствия, попрощался с Ларисой и двинул домой. Пройдя к своему подъезду, открыл дверь и шагнул внутрь.

д. Сёмкино,

октябрь 2022 года