Текст книги "Экипаж колесницы"

Открыв машину, она плюхнулась на сиденье и удивлением обнаружила, что не плачет. Нет, ей по-прежнему было жаль себя, но какой-то другой жалостью – не взывающей в пустоту, а осмысленной… это была даже не жалость – скорее, переоценка ценностей, только ее результат был еще не совсем ясен. …Ничего, впереди много одиноких ночей!.. – Наташа повернула ключ; машина вздрогнула и ласково заурчала, – хоть ты меня понимаешь, умница…

…ТОГДА НАТАША НЕ МОГЛА ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ДО ОКОНЧАНИЯ ЕЕ ТОСКЛИВОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ ОСТАВАЛОСЬ ЧУТЬ БОЛЬШЕ ДВУХСОТ ДНЕЙ…

Глава шестая
ПРЕДПОЛЕТНЫЙ ОТБОР

За окнами зеленели сады, среди которых, то и дело возникали белые стены, красноватые крыши, но все это исчезало так быстро, что толком никто ничего не успевал разглядеть. Одно село незаметно сменялось другим, и были они такие одинаковые, что, казалось, будто поезд движется по кругу. Полуденный зной заставлял людей прятаться в тень, убегать к воде, скрываться в прохладу домов, но в поезде некуда было деться от изматывающей, угнетающей духоты, от потной липкости собственного тела, от жажды, мучившей постоянно. Женя Глухов, раздевшись до плавок, в изнеможении лежал на полке, бессмысленно глядя через раскрытую дверь, как по коридору проходили такие же полуголые, утомленные жарой и дорогой, люди. Они поминутно глядели на часы, ожидая, когда можно будет выйти из «душегубки» и выпить хотя бы по-настоящему холодной воды, но стрелки двигались ужасающе медленно, да к тому же, поезд опаздывал на двадцать минут.

Женин сосед лениво оглядел столик с разбросанными картами и недопитой бутылкой отвратительного горячего пива; помотал головой, отчего мокрые пряди длинных волос метнулись в разные стороны.

– Летайте самолетами Аэрофлота… – пробормотал он, размазывая капли пота на груди, – кошмарище…

– Сколько нам еще жариться в этой духовке? – Женя посмотрел на него сверху вниз.

– Почти час. А если тебе до Броваров, то это еще двадцать минут на метро, сорок на автобусе и минут пятнадцать пешком. Я те места хорошо знаю – у меня брат на алюминиевом работает. Ты не туда едешь?

– Нет, там есть какой-то завод порошковой металлургии.

– Ох, не завидую. Сам не был, но, говорят, в аду лучше.

– Посмотрим…

Разговор иссяк, и Женя снова откинулся на влажную подушку, размышляя, что может быть хуже ада. В сознании тут же возникли черти, виртуозно орудовавшие вилами, и котлы, в которых барахтались обнаженные люди – картинка получилась совсем не страшной, поэтому решив развлечься, Женя взялся награждать грешников знакомыми лицами.

…Чтоб знать, что хуже ада, надо сначала выяснить, какой он, ад – наверняка, это не хреновый завод и даже не этот выжигающий мозги поезд… – он повернулся на бок, с завистью глядя в окно, – зато я знаю, каким будет мой рай – это три года во Франции!.. Кстати, что-то долго молчит «Станкоимпорт» – документы-то отправили еще весной; по идее, месяца через два пора б уже выдвигаться… хотя в нашей советской стране все делается в авральном режиме – как пятилетку в четыре года…

И все-таки в Париже будет один паршивый момент – похоже, три года придется жить только с Танькой… да я ж удавлюсь со скуки! А француженок особо не поснимаешь – без языка-то; да и КГБшники, небось, следят за моральным обликом, козлы. Вот, что хуже ада – три года облизываться на красивых девок, а спать с женой…

Всезнающий сосед вдруг начал одеваться.

– Приехали, что ли? – Женя и сам понимал, что вопрос звучит глупо – вряд ли что-то другое могло заставить человека добровольно напяливать на истекающее по том тело, рубашку и брюки, поэтому не дожидаясь ответа, спрыгнул вниз.

Поезд в это время выскочил на мост, под которым призывно блестел Днепр; на его зеленых берегах ослепительно сияли купола церквей. …Жалко, что надо еще куда-то ехать, – подумал Женя, – сейчас бы залез в воду и сидел до самой ночи…

– Слушай, а в Броварах речка есть? – спросил он.

– Нету. Ближайшая – Десна, но это далеко, чтоб просто сбегать искупаться.

– Значит, будем сидеть в ванне, – Женя вздохнул.

Путь до «ванны» оказался в точности таким, как описывал сосед по купе – метро, автобус, и в два часа Женя уже шагал от остановки со смешным названием «Порошинка» в направлении многоэтажек, где, как ему объяснили, находилось заводское общежитие, а при нем единственная в городе гостиница.

Одноместных номеров в ней не предусматривалось изначально, и администратор, отвечая на многозначительные Женины улыбки, выбрала из имевшихся зол, меньшее – студента, приехавшего писать диплом на одном из местных заводов. По словам администратора, он постоянно уезжал консультироваться с руководителем, возвращался на пару дней и уезжал снова.

– Так что, фактически, будете жить один, – заверила она, – а платить придется в половину меньше.

– Вот, насчет, платить, меня не сильно волнует, – Женя забросил на плечо сумку.

– Идите, Игорек дома, – девушка оглянулась на доску с рядами ключей, висевших на гвоздиках, – он, вроде, завтра уедет.

Дверь, и правда, оказалась не заперта; войдя, Женя увидел улыбчивого бугая, курившего на подоконнике. На столе высилась пирамида из грязных тарелок, стояли консервные банки, превращенные в пепельницы и несколько пустых винных бутылок; стул занимал старенький магнитофон.

– Привет, – Жене сосед был не особо интересен, поэтому первым делом он оглядел одинаково смятые кровати, – какая моя?

– Правая. Извини, мы тут вчера покувыркались немножко, но постель не трогали – все чистое; под подушкой лежит.

– И то, слава богу, – Женя приподнял подушку и, действительно, увидел стопку белья. Перевернув на изнанку покрывало, на котором вчера «кувыркались», он сел и закурил, – душ-то работает?

– Работает, но вода холодная… хотя по такой погоде, нормально. Слушай, – Игорь почесал затылок, – я как-то не рассчитывал на соседей, поэтому с подругой договорился. Не возражаешь? Завтра я на неделю свалю, а то деньги кончаются – надо папашку тряхнуть, – он засмеялся, – сын, чай, диплом пишет – не фигней страдает. Так что будешь тут полным хозяином, а сегодня уж… короче, не возражаешь?

– Валяй, – Женя благодушно махнул рукой, и достав из сумки полотенце, ушел в ванную.

В первую секунду ледяная вода обожгла тело, но потом стало приятно, и он долго млел под душем, чувствуя легкое покалывание кожи, а когда вернулся, Игоря в комнате не было. Женя, не спеша, заправил постель и лег, раскинув руки. Не хотелось даже шевелиться, а не то, что ехать на завод. …Я ж не Чернов – трудоголизмом не страдаю. Да и кому я там нужен к концу дня?.. – он закрыл глаза. Ветерок, чуть остывший к вечеру, врываясь в открытое окно, ласково гладил воспрянувшее тело; это был редкий момент, когда Жене больше ничего и не хотелось.

Скорее всего, он даже задремал, потому что вздрогнул, когда входная дверь с шумом распахнулась. На пороге стоял Игорь с девушкой и тремя бутылками вина. Женя промолчал, так как сам не раз попадал в подобные ситуации. Правда, девушка его не впечатлила – хоть и выглядела она лет на двадцать, но по Жениным меркам, была слишком «сытенькой», а челка и локоны спускавшиеся с висков, делали ее похожей на афганскую борзую; масть у нее тоже была неопределенной, как у афганки.

– Это Светка, – Игорь водрузил на стол спиртное и повернулся к девушке, – садись, – ловко открыв бутылку, он сразу наполнил стакан, – Жень, ты выпиваешь?

– Выпиваю, но сейчас как-то жарко.

– Ну и ладно, – он протянул стакан девушке, – за мой отъезд и скорое возвращение.

Женя закурил, наблюдая, как Света пьет – мелкими судорожными глотками она вытянула полный стакан, занюхала рукавом, потому что закуску ее кавалер не предусмотрел, и полезла в сумочку за сигаретами.

– Чего уставился? – выдохнула она с облачком дыма.

– Оно ж лучше, чем на стенку, – Женя пожал плечами.

Повисла пауза, слишком долгая даже для великих актеров.

– И зарезал сам себя-я, веселый разговор, – тихонько пропел Женя, но юмор ни до кого не дошел – Света тупо смотрела в окно, а Игорь сосредоточенно изучал пачку «Примы». Сладко зевнув, Женя взял газету, – и что ж у нас творится в мире? Так, бойцы фронта национального освобождения имени Сандино…

– Игорек, – Света решительно поднялась, – я домой пойду.

– Не нравится про Никарагуа? – Женя удивленно повернул голову, – могу осветить положение на Ближнем Востоке.

Игорь недовольно глянул на соседа и тоже вышел. Едва закрылась дверь, Женя расхохотался; швырнул газету на пол.

– Нашел подружку… студент, твою мать!.. Лучше б купил надувную женщину, – он снова закрыл глаза – жара, похоже, реально разжижала мозги, и мысли тонули в этом расплаве, так и не родившись.

Очнулся Женя от громкого шороха и открыв глаза, увидел, что на улице смеркалось; но это было не главное – главное, жара спала совсем, вернув организм к жизни, и первое, о чем он заявил, был голод. На кухне что-то звякнуло. …Стакан, – оценил звук Женя, – похоже, банкет продолжается…

Вышел на кухню, но Игорь был один. Перед ним лежала порезанная на газете колбаса, стояла банка кабачковой икры и початая бутылка все того же портвейна.

– Слушай, магазин тут далеко? А то жрать охота.

– Садись, – Игорь гостеприимно обвел рукой скудный стол, – все есть. Чего нам не хватит?

– Ну, спасибо, – никуда идти Жене не хотелось; он сел напротив и сделал бутерброд, – я тут надолго, так что сочтемся.

– Сейчас-то хоть примешь? – Игорь достал второй стакан.

– Сейчас приму.

Они чокнулись, выпили и посчитав процесс сближения состоявшимся, Игорь вернулся к дневному инциденту.

– Зря ты козлячился, – он снова наполнил стаканы, – у Светки есть нормальные подруги; девочки все без комплексов, так что можно поменяться в процессе. А, хочешь, кровать на кухню вынесем, и будет тебе отдельная спальня.

Женя вспомнил, как однажды уже выносил на кухню маленький скрипучий диван. Он-то думал, что впечатления той ночи давно поблекли и умерли, а, оказывается, нет …как, впрочем, и все, происходящее в нашей жизни – меняется лишь отношение, сохраняясь, либо строчкой в записной книжке, либо – строкой в сердце…

– Понимаешь, – Женя зачерпнул икры, – я уже отвык от дешевых шлюх.

– Ай, какие мы разборчивые! – Игорь засмеялся, – а мне, вот, без разницы, шлюхи они или нет!..

– Имеешь право, – Женя поднял стакан, – я тебе не детская комната милиции; хочешь водить таких девок – води, а я предпочитаю других.

– Есть и другие, – Игорь прищурился, – Окси, например.

– Что есть «Окси»?

– Оксанка. О, сейчас расскажу! – Игорь торопливо выпил и придвинулся ближе, – снял я ее в кабаке – они там день рождения бухали. Я был, как всегда, на «подсосе»… у меня, понимаешь, принцип – лучше два дня красиво погулять, а потом сидеть на хлебе и воде, чем каждый день бездарно питаться в столовой котлетами с макаронами. У меня отец – большая шишка; денег валом, и мне всегда отстегивает без вопросов. А куда их девать – на девочек, да на кабак. Утром у папы взял, вечером – гол, как сокол, и снова к папе. Я привык так…

– Так, Окси-то что? – в этих мироощущениях «прожигателя жизни» для Жени не было ничего нового и интересного.

– Да, Окси… короче, у них стол от бухла ломится, я и подсел. Попили, дурака поваляли, но там свои пацаны были, поэтому договорились с ней на завтра; ну, так – по пьяни. Думал, не придет, а утром выхожу, пивка попить – она уже у подъезда трется. Рассмотрел трезвым взглядом – девочка на пять баллов – тонкая, звонкая, прозрачная; ножки – залюбуешься! Ручки, как веточки, а глазищи зеленющие!.. Не знаю, как сказать… они, вроде, засасывают. Ей бы художникам позировать, но нет ни фига в Броварах художников.

– Интригующе, – Женя закурил. С одной стороны, он не доверял вкусам Игоря, но если это действительно правда!..

– Сюда она по началу идти отказалась – городишко маленький; все друг друга знают, а ей тогда восемнадцати еще не было. Короче, пошли мы гулять. С такой девочкой не то, что трахаться – с ней просто пройтись приятно!.. Но жутко скучно! Я уж, и так, и сяк, а она молчит, как сонный бегемот; со Светкой однозначно веселее, но та притягивает непонятно, чем… как привораживает!..Ну и гуляли мы как-то по Киеву и решили остаться ночевать в гидропарке – романтики захотелось. Представляешь, в полночь, под звон колоколов, мы трахались прямо на берегу! Фантастика!.. Но самое смешное – когда шла, даже обнять не давала, а тут – делай с ней, что хочешь… гибкая, зараза – куда там той Камасутре!.. А под утро нас менты подобрали; составили акт…

– …а она несовершеннолетняя, – подсказал Женя.

– Не, факт насилия ведь не зафиксирован, а остальное утрясли. После того случая она, вообще, переселилась ко мне в гостиницу, и даже стала разговаривать. Так вот, ее кредо – девочка для развлечений; не умеет она, ни стирать, ни готовить; и замуж не хочет, потому как не может видеть одного и того же мужика больше недели. Нормальные заявки для семнадцати лет, да?.. Но оно, и правда, все быстро закончилось…

– Как в скверной сказке: жили они недолго и несчастливо, но зато хоть умерли в один день, – успел вставить Женя.

– …В последний раз она мне такое выдала, что я до сих пор не въехал. Если хочешь, говорит, заходи, но у меня есть коронный прикол – смотрю в упор на мужика и, вроде, не узнаю; он кулаком в грудь стучит – до него ж не доходит, что мне просто все это уже надоело. Вчера, вот, было нужно, а сегодня, надоело. Так что, не удивляйся, если чего…

– Так она сказала? – Женя чуть подался вперед. …Черт! Для полноты ощущений, действительно, остается вынести на кухню кровать… но я ведь уже знаю конец этой истории!.. Или в прошлый раз получился фальшстарт и мне дали еще одну попытку сыграть ту же Игру?..

– Вот, и ты не въехал! – обрадовался Игорь, – девушки так не поступают; это для мужика нормально – сегодня она тебе нужна, а завтра надоела…

– Заткнись, а?

– Ты чего? – растерялся Игорь.

– Извини, – Женя потер виски, – познакомь меня с ней, ладно? Один раз я уже встречал похожую девушку…

– Расскажи!

– Это будет не интересно… – Женя отвернулся к окну, – понимаешь, слова – такая противная штука, которая возникает, когда, либо еще ничего нет, либо все уже закончилось, а, вот, то, что находится между тем и этим, прекрасно обходится без слов; поэтому рассказывать трудно – передаешь факты, но не суть.

– Ну, замутил… – Игорь растерянно хлопал глазами, и дальше Женя уже объяснял не ему, а беседовал с самим собой.

– Знаешь, брат, когда на свет извлекаются красивые слова? Когда не остается совсем ничего. Но до этого состояния отношения лучше не доводить – расставаться надо вовремя, и тот, кто уходит первым, всегда в выигрыше. Уйти вовремя – это редкое умение, ведь глупым людям кажется, что можно что-то вернуть, что-то исправить. Когда-то, хохмы ради, я писал письма одной бывшей подруге; она, естественно, отвечала. Красивые были письма – жонглировать словами-то легко и просто. А однажды я опять попал в тот город и зашел к ней. Никогда не забуду, как мы стояли и не узнавали друг друга – мы давно забыли, кто как выглядит, но она ждала слов, которые так гладко ложились на бумагу, а я не стал повторить их вслух. Тем не менее, я жил у нее, пил, ел, спал с ней – это было безумно скучно; если честно, просто не хотелось перебираться в гостиницу. Она тоже так и не сказала ничего похожего на свои письменные излияния… Короче, я к чему все это – если Окси умеет, как ты говоришь, уходить первой, это не обычная проститутка; это человек другого миропонимания…

– Ой, да брось ты! – Игорь пренебрежительно махнул рукой, – какое миропонимание? Дура она малолетняя, и не знает, чего хочет. А насчет того, чтоб уходить первым, ты правильно сказал; только у меня это проще звучит – трахнул и сваливай!

– Экий ты примитивный, – Женя засмеялся, – под все должна быть подведена теоретическая база. Или вас в институте не учат этому?.. Ладно, ты меня с Окси когда познакомишь?

– Теперь уж, когда вернусь, – Игорь пожал плечами, – хотя за неделю ты и сам на нее наткнешься, если по кабакам походишь, благо, здесь их не так много.

– И по кабакам походим…

Портвейн успешно сбил чувство голода, но продолжать потреблять этот отдающий блевотиной напиток, не хотелось.

– Ладно, спасибо за ужин, – Женя поднялся, – пошел я спать, а то завтра на завод надо съездить.

– Съезди, если надо. А я утром сваливаю.

Правда, утро началось у них одновременно, и прежде, чем отправиться на «Порошинку», Игорь успел показать остановку, откуда ходил автобус на порошковый завод, гастроном и кафе, где Женя остался завтракать. Называлось оно «Горизонт» и, скорее всего, было переделано из столовой, но, главное, что пельмени оказались вполне съедобными.

До завода Женя доехал быстро, и то, что увидел за стеклянной проходной, производило приятное впечатление. Чисто подметенная тополиная аллея вела к зданию заводоуправления; стены цехов, от земли и до самых крыш украшали огромные плакаты, изображавшие рабочих у станков и колхозников со снопами золотой пшеницы, да и вынесший пропуск главный механик был очень приветлив и постоянно улыбался. Только, вот, в цех он почему-то не пошел, позвонив кому-то, отправил Женю одного.

У огромных синих ворот Женя прождал минут десять и недоуменно пожав плечами, сам открыл дверь. После яркого солнца он замер, сразу попав в сумерки, а когда глаза привыкали, ему стало жутко – в тонких солнечных лучах, все же пробивавшихся через немногочисленные щели, сверкала наполнявшая воздух металлическая пыль, перемешанная с графитом. Сделалось понятным и назначение плакатов – они наглухо закрывали окна, чтоб люди не сошли с ума, ежесекундно видя, чем они дышат.

…Шеф – скотина!.. – Женя закрыл нос платком, – я понимаю – перед загранкой гоняет меня по всяким монстрам, но такого производства во Франции просто не может быть! Нет, здесь я работать не буду!..

Мимо прошли двое рабочих – их комбинезоны отливали холодным блеском, а на черных, как у негров, лицах выделялись лишь зубы и белки глаз. Вдали двигались еще несколько человек; двигались медленно, подобно теням – казалось, закрой глаза и услышишь кандальный звон.

Дальше Женя не пошел. Ему хватило того, что за какие-то пять минут платок тоже стал черным и блестящим. …Тут же год, и силикоз!.. – испуганно подумал он, – прав был малый из поезда – это хуже ада!.. Поспешно выскочив наружу, он направился в ОГМ, чтоб раз и навсегда закрыть этот жуткий объект, но улыбчивый главный механик, похоже, считал по-другому.

– Что скажете? – спросил он, как ни в чем ни бывало.

– Скажу, что фигню вы затеяли, – присев на стул, Женя закурил, – вам сюда надо зеков и побольше. Неужто вы думаете, что электроника будет работать в таких условиях? Там уже, небось, на платах в два пальца слой вашего гребаного порошка!

– Она должна работать – мы взяли соцобязательства…

– Да срать мне на ваши обязательства! – перебил Женя, – я реально смотрю на вещи!

– Если вы реально смотрите на вещи, то давайте и говорить реально, – улыбка пропала с лица механика, – недостатка в средствах мы не испытываем, поэтому называйте сумму и приступайте к работе; если надо, будем герметизировать шкафы, а что еще остается?

– Вы серьезно? – Женя уставился на механика, пытаясь оценить его возможности; играть здесь надо было ва-банк, поэтому быстро умножив свою годовую зарплату на два, он назвал цифру, способную шокировать любого здравомыслящего человека, но механик даже не смутился. Пройдясь по кабинету и оглядев Женю со всех сторон, он буднично произнес:

– Я согласен.

– Согласны?.. – Женя удивился, но не обрадовался – все-таки уехать из этого кошмара ему казалось лучшим вариантом, – тогда мне нужен еще человек, ведь наладка – это одно, а пытаться… повторяю, пытаться! герметизировать шкафы, это совсем другой объем работ.

– Ради бога. Приглашайте своего человека, – подвинув телефон, механик сложил руки, как прилежный ученик.

– Ладно, – Женя неуверенно снял трубку.

Дозвонился он сразу, но толку с этого было не много – Нина, естественно, ничего не могла решить без шефа, а тот находился в Москве и собирался вернуться на следующей неделе.

– Глянь, а поблизости тут никого нет? – попросил Женя.

– Сейчас папку с приказами возьму, – Нина замолчала и через минуту радостно воскликнула, – слушай, Киев – это ж рядом с Броварами, да? Так вот, Олег Чернов там, на приборостроительном заводе… О! И к нему должен выехать или уже выехал твой лепший друг – Некрылов!

– Все, Нин, спасибо, – положив трубку, Женя повернулся к механику, – мне надо будет съездить в Киев.

– Езжайте, – тот пожал плечами, – честно говоря, ваша машина нам не к спеху, но до Нового года она должна работать.

– До Нового года? – Женя засмеялся. …Да до Нового года все изменится, на хрен!.. – он имел в виду лишь свою поездку во Францию, и даже не предполагал, насколько пророческой окажется эта внезапно проскочившая мысль…

* * *

Наташа выключила магнитофон, но мелодия продолжала звучать в сознании с прежней четкостью; она испуганно посмотрела на погасшую зеленую лампочку. …Кажется, я схожу с ума… Закрыв ладонями уши, несколько раз мотнула головой, и стало тихо. Облегченно вздохнула; оглядела комнату, медленно двигая взгляд по знакомым вещам, стоявшим в идеальном порядке; даже безжизненно повисшие шторы имели одинаковое количество одинаковых складочек! Но особенно ее бесило издевательски гладкое покрывало на диване – оно выглядело непоколебимым, словно там никто никогда не спал.

…Можно, конечно, сейчас все побить, поломать, и наступит хаос – только это будет тоже мертвый хаос… Взгляд вернулся к магнитофону, но рука не среагировала на призыв, хотя мелодия Наташе нравилась и была просто создана для шикарного танца. …Не хочу! Ничего не хочу!.. Проклятые каникулы! Все разъехались, все отдыхают – одна я сижу тут, как дура! Этот козел в своем Киеве… в конце концов, мог бы взять меня с собой – говорят, красивый город… А что изменится? Я уже слетала в Кировабад, будь он неладен – нашла приключение на всю жизнь!.. Хотя почему на всю? Лет-то мне сколько – жизнь только начинается!..

Наверное, действительно, существует в человеке некая «чаша терпения» – не абстрактный поэтический образ, а вполне реальный сосуд, куда собираются обиды, ложь, недомолвки, даже необдуманно брошенные слова; и имеет он определенный объем, причем, у каждого человека свой. Если сосуд переполняется, зловонная масса, сначала по капельке, а потом ручейком, начинает стекать напрямую в душу.

Наташин «сосуд» был полон до краев, потому что она явственно ощущала приближение краха. Вроде, разводились мосты – сначала еще можно дотянуться друг до друга рукой, потом перешагнуть, а теперь и прыгать-то стало страшно, хотя Наташа старалась не смотреть в разверзшуюся под ногами бездну, чтоб сохранить в душе прекрасную трепетность когда-то доставшегося ей наивного счастья. Но как не смотреть, если бездна уже омывала ей ноги; если ее было видно невооруженным глазом, невооруженным сердцем?..

Правда, подобное состояние накатывалось волнами – на репетициях оно, вроде, отступало, и все выглядело не так уж плохо, но эти чертовы каникулы!.. В последние дни Наташе казалось, что даже вещи медленно умирают, наполняя пространство холодом, который скоро должен сковать и ее саму. А как воспарить над бездной, она не знала.

Сашка, как возможный кандидат, даже не рассматривался. Проанализировав свои чувства, Наташа пришла к выводу, что это лишь глупый фантом из прошлого; а уж после того, как он променял ее на своего полусумасшедшего Мишеля!..

…Хватит одного урода, вечно меняющего меня на все и вся!.. С формулировкой «Олег меня не любит» Наташа свыклась давно, но сейчас мысль обрела новую, пронзительную форму:

– Я ему не нужна, – слова выкатились спокойно, без душевного надрыва, а просто констатируя факт. …Но это уже не страшно – самое страшное, что никогда и не была нужна! Значит, три года выброшено в феерические надежды и иллюзии, в ожидание не приходящего праздника.

Если разобраться, у нас ведь никогда не было ничего хорошего, доброго; за каждым его словом и делом я лишь старалась вообразить это, а раз старалась, то и видела. Он наладил меня, как пресс! Подписал акт, и дальше я ему стала не интересна. А тогда во имя чего?..

Говорить с Олегом на эту тему было бесполезно – он замыкался, повторяя, как попугай, давно ставшее безрадостным: – Я люблю тебя. Но любовь не светилась в его глазах!

Наташа уютно откинулась в старом отцовском кресле; взгляд ее вяло блуждал по матовым вазам с мертвыми цветами. Она уже забыла, когда в последний раз получала живые.

…Хотя, цветы, конечно, мелочь… итак, во имя чего, если я не нужна ему?.. И тут вставал другой вопрос, на который она пока боялась отвечать, но знала, что, в конце концов, придется – нужен ли он ей?

…Боже, когда-то я боялась потерять его, а теперь спокойно взвешиваю варианты, – Наташа закрыла глаза и представила, что его нет. …И что? Его и так постоянно нет… хотя, это не то; это другое – когда нет совсем, и никогда не будет. А ведь я привыкла к нему, несмотря ни на что (уже не решаясь произнести «люблю», она заменила его на «привыкла»). И долго так может продолжаться? Но ведь продолжается!.. А во имя чего? В чем моя вина – я готова быть с ним, а он не хочет! Но если он не хочет, то почему я не имею право устраивать свою жизнь? Почему я должна терпеть, если ему это не нужно?..

Нечто интересное стало вырисовываться в этих размышлениях: он – она; он не хочет – она имеет право; словно через сито, просеялась вся их совместная жизнь, не оставив на поверхности ни одного «мы».

…Не было, оказывается, у нас ничего общего – одни слова, которые положено произносить. А если, кроме слов ничего нет, значит, они наверняка – ложь. И не так страшно, когда один врет, а другой верит – невыносимо, когда оба врут, и знают об этом… Может, стоило завести ребенка? Может… но теперь поздно – когда мост разведен, что решает веревка между пролетами? К тому же, мы почти и не спим вместе… а зачем – чтоб сопеть друг другу в ухо?.. Да и сколько он ни моется, от него вечно воняет мерзким солидолом… и не только от тела – от души тоже…

Она встала и подошла к окну; посмотрела на пустынную улицу – казалось, атмосфера дома уже выползала сквозь щели, окутывая целые кварталы вокруг. …Будь проклят этот дом, с его молчанием и безысходностью! Сначала молчал отец, теперь этот… с позволения сказать, муж…

Наташа давно не вспоминала отца. Мимолетный взрыв понимания угас, вместе с тем, как тускнел образ Олега. Отец воспринимался ею как нечто нереальное, и даже если б он сейчас воскрес, ничего б не изменилось.

…Я должна жить сама, как живете вы все – ни на кого не оглядываясь! Да, я всегда мечтала жить для кого-то, но вы ж сами отвергли эту идею!.. Или просто у меня не получилось – не научил никто! Вы же счастливы и довольны, а я для вас ненужная обуза. Хорошо, я попробую быть способной ученицей… Наташа вздрогнула от телефонного звонка. …Господи, кому я понадобилась?.. Взяла трубку.

– Наташ, привет. Это Некрылов. Я сегодня лечу к Олегу.

– И что? – вопрос продолжал цепочку Наташиных мыслей.

– Ничего… – Леша, похоже, растерялся, – короче, он просил захватить ремни на пресс. Они где-то у вас на веранде…

– Я знаю, где его железки валяются. Тебе их привезти?

– Ой, будь другом! Родина тебя не забудет. Давай в пять в аэропорту, у входа.

– Без проблем, – Наташа пожала плечами, – пять, так пять.

Ремни, аккуратно перевязанные проволочкой, лежали прямо сверху; она брезгливо сунула их в пакет и сразу пошла мыть руки. …Он думает, что я тоже буду возиться в этом дерьме?.. Технолог по металлообработке… нет уж! Все у нас по-разному! Абсолютно все!.. Мысль эта подтолкнула ее к столу, заставила достать лист бумаги, взять ручку. …На бумаге ведь проще объясняться; заодно и у него будет время все обдумать…

Писала она быстро, на одном дыхании, и не перечитывая, запечатала конверт; сунула его в сумку, и сразу на душе стало легко, будто все проблемы уже разрешились. …На улице такая жара, – подумала она, – а я, вместо того, чтоб загорать, торчу тут!.. Кстати, от пляжа до аэропорта даже ближе…

О море Наташа только мечтала, поэтому приходилось довольствоваться речкой, заключенной между густым лесом на правом берегу и необъятным лугом на левом, выходившим к самым городским окраинам. Она любила воду, и с удовольствием проводила б там все дни, но ее пугало пляжное общество. То ли отсутствие одежды пробуждало в мужчинах животные инстинкты, то ли полуобнаженные девушки казались им более доступными, но на пляже почему-то даже самые замухрышистые замухрышки превращались в хамоватых охотников за приключениями. Наташа не раз гадала, почему если к девушке пристают на улице, обязательно найдется хоть один рыцарь, который вступится за нее, а на пляже все будут только ржать, если тебя силой тащат в воду и начинают беззастенчиво лапать, только что не залезая в трусы. Наташа не раз наблюдала подобные сцены, а однажды сама чуть не стала жертвой таких шутников – пришлось обложить их матом на весь пляж; неизвестно, что подумали парни, но отстали сразу.

Перед самым въездом на луг Наташу остановили гаишники; правда, когда она вышла из машины, они больше пялились на ее ноги под неприлично коротким пляжным халатиком, чем изучали документы, и быстро отпустили, потому что уж с ногами-то у нее все было в порядке.

Во избежание ненужных проблем, Наташа облюбовала место рядом с двумя пожилыми, неприятно белыми дамами; аккуратно расправив полотенце, собрала волосы в хвост и улеглась на живот. Легкий ветерок разгонял жару, поэтому солнечные лучи не казались такими палящими. Сознание как-то сразу освободилось от тягостных настроений и захотелось вспомнить что-нибудь хорошее, чтоб мысли пришли в соответствие с физическим состоянием, создав полную гармонию. Однако на ум ничего не приходило, разве только …мы ж стали дипломантами аж двух последних конкурсов – это ж круто!.. И что?..Ну, повесили грамоты в кабинете декана… Не обладала Наташа спортивными амбициями (потому, собственно, и ушла из гимнастики в танцы) – ей нравился сам процесс, а не результат, за который бились и которому радовались другие.

Вспоминать об Олеге не хотелось – она уже достаточно думала о нем и окончательно вычеркнула из категории «хорошее». …И что осталось в сухом остатке?..

Рука скользнула на раскаленный песок, и Наташа чуть не вскрикнула от неожиданности. …Пора в воду… Давно пора!.. Она села, щурясь от солнца, блестевшего на речной зыби.

…Если б можно было всю жизнь лежать здесь, ничего не знать, ни о чем не думать; чтоб слуга приносил фрукты и холодный коктейль, – эта мысль ее так впечатлила, что она даже раздумала купаться, чтоб не сбиться с настроя, а перевернувшись на спину, закрыла глаза, – в Ницце или где-нибудь на побережье Флориды. Белая яхта – моя яхта. Пальмы; негр с подносом – как в кино. И так долго-долго… чтоб никаких проблем и переживаний. Деньги? Ну, там где-нибудь какие-нибудь рудники в Бразилии или пара заводов в Калифорнии… это не принципиально. А вечером – хороший ресторан!.. Что на мне будет надето?.. А ничего особенного! Просто шорты и рубашка, но зато меня все знают, здороваются… К черту тех мальчиков за дальним столиком, которые машут мне рукой! Я иду к стойке, а они толпой кружат вокруг. Я могу выбрать любого, но выбираю самого красивого, и мы уходим дарить друг другу любовь; любовь чистую, без стирки рубашек и мытья посуды… а, главное, без проклятого запаха солидола! А на утро снова пальмы, океанский прибой…