Текст книги "Храм святого Атеиста"

Я занервничал, начал заикаться, но тут же собравшись, сказал, как есть:

–Товарищ Гвоздь пророк Божий и по совместительству его глас доказывает мне принадлежность себя к этому высокому рангу. Хм посредством своих принадлежностей.

Комиссия, все еще недоумевая, зашла в мой кабинет.

–Видите ли, – продолжил я, – господин Гвоздь уверен, что его родимое пятно – четкое изображение Иисуса.

Каждый из членов комиссии наклонился и уставился на родимое пятно, не обращая внимания на то, что свисало в трех сантиметрах от него. Гвоздь не был смущен. Напротив, объяснял, как надо правильно на него смотреть. Посовещавшись, они все же решили, что пятно больше похоже на лабрадора.

Все свободное время я ходил и слушал молитвы. К несчастью, когда сожгли библии, большую часть молитв люди предпочли забыть. Мое внимание привлек сказочно нежный голос, который доносился с первого этажа с палаты номер сто девятнадцать. К двери прикреплено лично дело. Я сдерживал в себе желание тут же заглянуть в окошко двери, дабы узнать источник этого звука. Екатерина Карпова двадцать один год. Христианство. В нетерпении я поднял взгляд к окошку в двери. За ним находилась светловолосая девушка, стоя на коленях, ее волосы спускались до самой поясницы. Ее тело было идеальным. Знаете, мало женщин выглядит стройными и красивыми в халате пациента. Но ей это удавалось, я не видел ее лица, но мне этого и не нужно было. Я довольствовался уже тем, что слышал:

«Господи и Боже мой Иисусе Христе! Услыши молитву мою о родителях моих Петре и Инне.

Дару им единомыслие и любовь во вся дня жизни их.

Укрепи тела их во здравии, да послужат Тебе делами милости и Евангельского добра.

Научи мя всегда быти послушным родительскому слову, избави мя от лицемерия и лукавства в обращении с ними и не лиши нас всех оправдания на Страшном Суде Твоем.

Аминь»

Из всех, она одна молилась не за себя. Она молила о согласии и любви своих родителей. Я стал слушать день за днем и через некоторое время я записал достаточно, у меня был свой блокнот, своего рода карманная библия. Возможно, последняя библия человечества с тех пор как мировое сообщество запретило религию. Я вам говорил, как это произошло? Обнаружили необоснованное количество яхт у одного Патриарха. Это была последняя капля. Да-да. Если бы блокнот кто-нибудь увидел, то немедленно потребовали сжечь, я это понимал и был аккуратен. Я не оставлял его никогда.

Я решил, во что бы то ни стало, заполучит пациента к себе. В карте указан лечащий врач Прошин. Ничего не оставалось, я просто попросил. Тот ухмылялся, он понимал, что женщин тут не много. Красивых так еще меньше. И отдавать мне явно ее не хотел. Я приводил доводы, интересны ее молитвы, забыв о безопасности, раскрыл перед ним свой блокнот и тыкал, пытаясь объяснить ее уникальность. Он твердо сказал, что ее я не получу. Тогда я попросил в свое личное время проводить с ней сеансы, если конечно она не против. Мне это нужно для работы с остальными пациентами. Поняв источник болезни, я бы смог им помочь. Он уже не скрывал смеха, мне показалось, что у него даже полетела слюна: «Ты действительно хочешь их вылечить? Забирай!»

Я был доволен собой, но причину его смеха я пока до конца не понимал.

Я вызвал Карпову к себе, она была красива. Сейчас я мог лицезреть всю глубину ее глаз и не обычную для этих мест поистине невинную улыбку. Она была мила и в своей речи и в своей мимике. Редко встретишь девушек без косметики, еще реже красивых девушек без косметики. Время, которое мне посчастливилось провести с ней, я не забуду. На вопрос веры в Бога ответила утвердительно. Больной себя не считает. Более того считает больными тех, кто запретил религию. Есть тут правда.

Я никогда не был хорошим человеком, но и не был плохим. Знаете, это приятное чувство, когда ты не плохой. Но те, кто здесь содержались, не заслуживали прощения, суд вынес им наказания, и они обязаны его получить. Все, сполна. В полной мере.

Я решил заручиться поддержкой. К врачам я боялся обращаться и вообще старался с ними не контактировать. Из медсестер я выбрал, конечно же, Анну. Дабы не раскрывать план я начал издалека.

–Иногда мне кажется, что тут нет ни одного верующего, – как бы в шутку произнес я.

–А ты что думал? Только действительно больной признается в вере, а у нас таких нет, – ответила она, даже не пытаясь сдерживать очень широкую улыбку.

Они все знают. Все всё знают. И никого это не тревожит. Так и должно быть. Я должен прекратить свои попытки. Тут идеально, я ничего не делаю и получаю деньги. Это то, о чем я мечтал. Так почему же мне не спокойно?

Я не знал к кому мне обратиться. Из друзей у меня был только пациент Ломоносов. Тот меня поддержал, сказав, что этих тварей надо гнать на расстрел. Вот только к кому обратиться? Главному отделения? Больницы? Президенту? Пока тут комиссия им и жаловаться. Пациенты стращали меня правилом о неразглашении, но, если я только намекну. Ведь это не считается разглашением?

В столовой я присел к одному из комиссии. Он был весьма тучный человек с несколькими подбородками, несмотря на это, контролировать он себя не собрался. Об этом говорило два первых блюда и три вторых. Отсутствие третьего то же слегка намекало. Он жевал куриную ногу и охотно говорил, зачастую забывая вынимать изо рта эту лапу. Я спросил у него: «Что бы вы сделали, если бы узнали, что в больнице нет больных?»

Он подавился окороком, нехотя его вытащил. Неспешно пережевал, запил компотом. Вытерся салфеткой, оглядевшись по сторонам наклонив голову над моим ухом сказал: «Если вы хотите здесь работать, да и вообще, если вы еще хотите работать, не задавайте никому этот вопрос»

Он ушел, недоев, даже не убрал за собой. Свинья. Как и все здесь.

Глава 5

В истории Ветра кроется ответ в появление здесь его. Но это не самое важное, еще два героя его рассказа оказались здесь. Если Рыба выдала себя, рассказав историю, как Ветер вышел в окно, то личность второго пока еще не известна. Остается насладиться переливами восходящей кометы, под звуки очередного произведения Безумца, он выбрал классический бардовский мотив, чего раньше за ним не замечалось:

Об асфальт головой от любви

В чем, скажи, твой вопрос к жизни?

Какими глазами ты сможешь

увидеть не только заборы?

Отложи на душе свою молодость,

Объясни где твоя сила малая,

Да, поди, заведи былую гордость,

У тебя лучше всех получается.

Наши попытки уже устарели,

Картинам пора нести свечи.

Не нашли, не найдем нашу веру,

Потому что уже просто нечем.

Коли, правда, наша покоится,

Да слезы ее в руке матери.

Некогда нам беспокоится,

Некому больше расплакаться.

Сочиняй свои образы детские,

Да лихо же им быть распятыми.

У твоих преподобных немецкие,

автоматы и игрушки богатые.

Наши попытки уже устарели,

Картинам пора нести свечи.

Не нашли, не найдем нашу веру,

Потому что уже просто не чем.

Все пройдено, небо весенние,

Лужи, запои и прошлое.

Разве с тобой не тени

Ходят, считая, что нужно?

Я не могу дальше числиться

В переписи душ на холстах.

Вдаль уходящие весятся,

Зовут их гитар голоса.

Наши попытки уже устарели

Картинам пора нести свечи

Не нашли, не найдем нашу веру,

Потому что уже просто нечем.

Воды нагрелись за ночь, и хоть из-за горизонта, уже показался хвост кометы, холода влаге он еще не принес. Все сидели вокруг водоема и ждали, когда же он остынет, иногда скидывая в него оставшиеся после ночи куски льда, пытаясь ускорить процесс и как-то занять себя. Вачега подошел к Ветру, склонился к уху и спросил, максимально тихо, боясь привлечь лишнее внимание:

– А, правда, что ты вышел в окно?

– Да, – коротко срезал Ветер. Не понимая, отчего есть причины недоверия.

Но недоверие не сходило с лица Вачеги, но он продолжил:

– А меня действительно Дом убил. Я знаю, что мне не верят, потому что я жив. Но это правда.

– А я верю. Потому что мне плевать. Даже если дом тебя съел, – пытаясь хамить, ответил Ветер.

– Да ну тебя. Я серьезно же. Наверное, ты и не выходил из окна никогда, подговорил Рыбу, только зачем не ясно. Всем тоже плевать, особенно мне, – обиженно пролепетал, уже уходя Вачега, оставив Ветра одного. Последний не торопился вставать, полностью отдавшийся своим мыслям. Настало ли время его истории? Не выглядит ли это попыткой оправдаться, больше всего на свете он не хотел бы выглядеть жалким. Он и сам осознавал, что излишне присущий в нем драматизм не позволит рассказать историю так, как она была в действительности. Но все это случилось, об этом стоит знать, потому что ничего хуже и ничего лучше в своей жизни он не делал. И были и остаются тысячи вопросов, что не дают покоя, правильно ли он поступил, мог ли он поступить иначе, это самокопание не уйдут никогда, но после всегда оставалось одно. Уверенность. Он не мог поступить иначе.

Вода позже остыла, и в тех же каменных скалах, на другой стороне водоема, также в одиночестве, наслаждалась наступившей прохладой воды Рыба. В одиночестве только по ее мнению. Из расщелины все также два ярких глаза наблюдали за ней. Увидев их, она уже не боялась. Она не повторит вчерашнюю ошибку. Не выпуская из поля зрения наблюдавшего, отправилась вперед, пока не подобралась вплотную к скалистому берегу. Она видела, как смотрящий попятился назад. Пытаясь раствориться в темноте, но ему этого не удалось.

Рыба осмотрелась, понимая, что теперь ему некуда бежать. Убедилась, что ее никто больше не видит. Обратилась в скалистую пустоту:

– Не бойся. Я не могу тебя обидеть, – закончив, протянула руку на встречу к нему.

Навстречу ей протянулась рука, тощая и грязная. Рыбу это не смутило, она не отдернула руки. Продолжая ее протягивать вперед. Наблюдая за желтизной не стриженых когтей, хоть рука и человеческая, но назвать это ногтями невозможно. Длинные и грубые, под которыми находился приличный слой земли. Их руки встретились. Она жадно смотрела вперед, хотела узнать, кто же там прячется, прося выйти его на свет:

–Иди же ко мне. Я не причиню тебя вреда. У тебя очень нежная рука.

Не веря в сказанное, но все же пленный голосом он выглянул наружу. Редкие волосы на его лысом черепе были грязны и слиплись в непонятный ком. Из приоткрывшего рта исходила вонь, виднелись пожелтевшие еще более редкие, чем волосы, зубы. Не контролируя себя, Рыба уже громче спросила:

–Кто же ты? Как твое имя?

–Я, Собиратель глаз. Мне нельзя тут находиться, но ты так красива, – с этими словами Вор отправился вновь в темноту, стыдясь себя.

Послышались крики, это вернулись с пробежки Сайбо с Нерожденным. Вор выдернул свою руку из рукопожатия и устремился вдаль, не позволяя себя обнаружить. Куда же ты, хотела было крикнуть Рыба, но не выдала его.

Хоть это и стало для нее первым настоящим событием, рассказывать о нем она никому не стала. Она считала, что ей все еще не о чем говорить. Лагерь сегодня не двигался. А значит, ночь наступила куда быстрее. К счастью, не далеко от оазиса упал здоровенный айсберг. День полноценного отдыха, перед бесконечностью, новый круг, вскоре они снова увидят этот оазис, но каждый раз тяжело с ним расставаться. Нерожденный попросил Мервтого Царя вновь рассказать свою историю, надеясь понять ее хотя бы в этот раз. Он ведь теперь старше, может быть сейчас, он ее все же поймет? Как уже известные произведения детства вызывают у нас совсем уже новые эмоции в более зрелом возрасте. Так и здесь, он был очень привязан к нему, ему хотелось понять, что же все-таки произошло. И в этот раз он весь превратился во внимание. Жадно глотая каждое слово. Мех укутал бездонность черного неба. Свет ушел, наступило время слушать.

Загадка одной семьи

Азм есмь Царь. Когда-то так говорили. Сколько времени прошло с тех пор? А мне до сих пор стыдно. Каждую ночь, наступает мое наказание. Каждый в лагере, боится жары и скуки. Я же боюсь сна. Я Мертв, а значит – мне нужен сон. Мне снятся мои грехи. Прошли тысячи лет, но тяжесть все еще со мной. Она не пройдет ни завтра, ни через тысячи восходов кометы, нависло надо мной звериной сущностью и поглощает. Стоит мне сомкнуть глаза, история повторяется. Как же я был слеп, наивен и беспечен. Почему, чтобы осознать простые истины должны пройти сотни лет? Отчего мы так глупы, пока живы? Почему для того, чтобы поумнеть, я должен был умереть? Я слышал историю, что собаки живут так мало, потому что они, в отличие от людей, не учатся любить, они умеют это с рождения. Человеческий век ограничен по другим причинам. Куда более банальным и совсем некрасивым. Человек живет так мало, только для того, чтобы ему не было стыдно. Стыдно перед следующими поколениями. Спустя сотни лет, наши действия кажутся абсурдными, хотя в свое время это было нормальным. Как же хохотали рыцари, над глупостью древних племен, как же смеялся я над идеей крестовых походов. Меня разрывала сама мысль об этом. Трудно было поверить, до чего же глупы люди. Когда-то был у них правитель, они его боялись, но ко всему привыкаешь. Даже к страху, я уверен. Рабов карали, их убивали. Наносили удар за ударом. Собрав всех. Лишь поддерживая в них чувство страха их можно было контролировать. Собирали всех. В центр выводили нарушителя режима. Один человек, перед тысячами других, жестоко наказывал его. Нанося удары плетью. Все стояли послушно. Слушались и боялись. Даже человек, которому выносили сейчас смертный приговор, был спокоен. Он знал, если он побежит, его точно убьют, если будет покорен, то возможно ему сохранят жизнь. Но и это когда-то кончается. Нет, не жизнь. Хотя в тот момент у бунтаря она прервалась. Я о страхе. Когда-то наступает такой момент, что человеку нечего терять. Когда человек опередил холодное лицо смерти. Не дожидаясь его, умер. У него ничего не осталось в этом мире, и он не понимает, зачем же ему теперь служить. Страх мертв. В этом мире ему нечего бояться, потерять свое физическое тело ему не страшно. Даже если придется потерпеть тысячи ударов кнута, рассекающие кожу на его спине. Проходя насквозь, не нарушая целостность костей, уничтожая его внутренние органы. Это может продолжаться часами. Его привяжут к столбу, когда запас его сил будет на исходе – он продолжит стоять. Руки подвешены высоко. Наносится слабый удар, здесь совершенно не требуется сила. Главное продолжать наносить удары, несмотря на то, что мужчина у столба уже молит о пощаде. Удар за ударом, через несколько часов его тело синеет. Он начинает испражняться, часто и непроизвольно. Он просит его отпустить. Он не понимает, что уже мертв. Хоть на его теле пока только синяки, он мертв. Он это еще не ощутил. Все внутренние органы уже давно превратились в однообразную кашу, неспособную уже выполнять все множество важных возложенных на них функций. Вы, не поверите. Но в какой-то момент, человечество стало смелым настолько, что даже этим их не запугать. Тогда появился Бог. Если человек не боится жизни и смерти, той боли, что способен принести ему человек, то пусть боится Бога. Расскажи ему, что на земле ему еще хорошо, а все страдания он получит после. Расскажи, что ты можешь отправить его через страдания в море куда более страшных страданий. Расскажи, что Бог знает, чего ты боишься больше всего. Для каждого есть персональная пытка. Каждому воздастся по заслугам. Но еще не поздно все исправить. Будь покорным, и тебя простят. Царь замолвит за тебя словечко. Тогда это было страшно. Я рад, что человечество перешло и через это. Потребовалось тысячи лет для этого шага. Я уверен, придумают вещь страшнее гильотины, КГБ и Бога. Возможно, уже придумали. Как смеялись христиане над язычниками. Как смеялись они над африканскими племенами? И как потом смеялись над ними. Крутя палец у виска, не понимая, как можно было бояться Бога? Я рад, что человеческий век ограничен. Что мне не пришлось краснеть перед всем обществом. Лишь вы. Те, перед кем я, к счастью, не виноват.

Мне повезло быть причисленным к царскому роду. Когда-то давным-давно, я еще был жив. Я был старшим сыном, право престола было моим. И растили меня как царя. Но не это было моей жизнью. С раннего детства мне не давало покоя лишь одно. Старый сад, украшенный камнями и деревьями. Сотни лет тысячи людей трудились над ним. Его строительство утвердил тот, с кого начался наш род. Ему приписывали такие качества, как сила, честность, справедливость. Но никто не считал его хорошим человеком, несмотря на то, что был он замечательным царем. Он был очень умен и горд. А еще он ненавидел всю свою семью. У него было двадцать семь сыновей. Каждый, из которых принес ему множество внуков. Те, в свою очередь, подарили сотни правнуков. Он дожил до почтенного возраста, у него была слава и богатство. Власть и сила. Уважение. Большая семья. У него было все. Но он ненавидел свою семью, по одной причине. Всех он считал идиотами. Хотя он отдал право короны еще до того, как умер, царем все же считали его. Он никогда не упускал возможности посмеяться над глупостью окружающих. Он приглашал к себе людей, не только царское семейство. Мудрецы со всех уголков мира, шли к нему. Доказав свой ум царю, каждый из них мог претендовать на что угодно. Даже на престол. Но все они уходили ни с чем. Некоторые загадывали ему загадки, ответ на которые он находил моментально. Другие приносили настольные игры из других стран. Правил игры, которых царь не знал. Но как только ему их объясняли, он приходил в уныние, говоря, как же они просты и примитивны. С первого раза обыгрывая даже тех, кто приносил игры, придуманные ими самими. Так продолжалось всю его жизнь. Потеряв веру, что встретит достойный ум на своем веку, он оставил загадку в центре сада. Чтобы спустя много лет, настоящий разум, отыскав ее смог узнать, что когда-то здесь жил поистине гений. Который просуществовал в несчастие, так и не встретив достойного себе.

Еще ребенком, меня манило это место. Центр сада был окружен торчащими из земли камнями, острые, как зубы хищника. Напоминали открытую пасть. В центре стояла небольшая кучка камней. Так, что в любое время суток тень от «зубов» закрывала центральный монумент. Оно звало меня. Я мог часами лазить между зубьями этой пасти, каждый раз находя для себя что-то новое. На монументе лежало устройство. Тогда я не знал, что это. Да оно и не имело никакого смысла. Это были наручные часы. С разбитым стеклом и сломанным механизмом. Остановились они в пятьдесят пять минут двенадцатого. Без пяти двенадцать. Надпись на монументе это подтверждала.

«Af cober ir fame twarliet»

Язык наших предков, что удалось перевести не иначе как:

«Все закончится без пяти двенадцать»

Мой отец рассказал мне историю, про давнего родственника. В честь ума которого слагали легенды, мудрости которого до сих пор не расшифрованы. Но рассказал он мне это с целью предостеречь. Уже много лет эта загадка сводит с ума обитателей фамильного замка. Несмотря на то, что живут они в богатстве и величии. Счастья им не дано получить, пока не разгадают загадку. Каждый царь пытался ее разгадать и неминуемо уносился в мир этой загадки настолько глубоко, что забывал обо всем. Переставал принимать пищу и спать. Одержимость охватывала царей, заставляя забывать о времени суток и всем мире. Только одна загадка. Они рылись в архивах семьи, пытаясь смотреть, как далеко зашли предыдущие. Искали подсказки и ответы в их записях, но все без толку. Так было с сыном первого царя. Отец вместе с престолом оставил и это тяжелое бремя, вечный поиск ответа. Шутливая загадка свела второго правителя с ума, к счастью до своего безумия он успел родить единственного сына, что продолжило наш род и исключило вражду между остальными возможными наследниками престола. Сын же его, стал третьим царем. Он посвятил много времени нисколько решению этой загадки, сколько пытаясь понять, отчего же его отец сошел с ума. Часами капаясь в его записях, он отправлялся в мир безумия, а пока он там находился, его старший сын вовсю создавал собственное безумие. Не доглядев за своим сыном, тратя все время на поиски причин потери рассудка собственного отца, упустил момент, когда его чадо, четвертый царь, уже потерял собственный. Не дожидаясь его смерти, престол перешел старшему сыну, пятый царь. Его дед не стал продолжать свое расследование, почему его отец и сын сошли с ума от шутливой загадки, загаданной их гениальным родственником. Он сконцентрировал все внимание, чтобы это не повторилось с его внуком. К счастью ему это удалось. Он с ранних лет запрещал ему посещать сад, только после его смерти, мой дед – пятый царь посетил его. К счастью страх не позволял ему сильно углубиться в этом вопросе. Но этот страх передался и моему отцу. Дед воспитывал его с одной единственной целью, что сад убьет нашу семью. Сам того не понимая, мой дед был максимально близко к решению загадки, хотя никогда и не пытался ее решить. Мой же отец, не видя безумия своих родственников, не стал мне запрещать его посещать, но рассказать об этом, посчитал обязательным.

С этого все началось, я часами вчитывался в одну единственную надпись.

«Af cober ir fape twarliet»

Что это значит? Я водил ладонью по буквам, пытаясь нащупать ответ на граните. Я ходил по часовой стрелке, повторяя ход часов. Всего «зубов» было двенадцать. В записях первых царей было указанно, что они обозначают двенадцать часов. За монументом располагался камень, обозначавший двенадцать часов. Следующий обозначал один час. Первый камень. Третий царь дал распоряжение разместить на нем изображение самого умного из нас. Эту идею подхватили следующие цари. Все лица были расположены на часах по кругу. На шестом было лицо моего отца. Я лично распорядился изобразить его, как и он когда-то распорядился высечь лицо своего отца и деда. Первый же царь разместил лишь указания номеров столбов. Не используя цифры. Каждый был подписан, согласно часу, который он обозначал. На первом красовалось «ore» дальше по порядку были подписаны «mee» , «henoob», «woty», «fagde», «xez», «adert», «lonf», «hyops», «digoy», «plave», «leffeb» «twarliet» К счастью, можно было перевести их каждый в двух вариантах. К примеру «один» и «первый». Так что лица были весьма уместны, под каждым из них находилась соответствующая надпись. С того, кто все это начал – «первый», мне же должна была достаться «седьмой». Все наши предки были здесь. Мне казалось, все они сконцентрированы на решение только одного. Я мог часами стоять на месте, где должны были находиться стрелки без пяти двенадцать. Всматривался в «зуб» напротив. Каков же ответ. Я брал с собой записи царей, мне казалось, я что-то упускаю. Нельзя быть умнее шести последующих поколений. Я вертел сломанные часы, отдавая их лучшим механикам. Они их разбирали и собирали. Один даже починил. Часы работали исправно, я крутил механизм завода, и они продолжали идти. Стекло на них заменили. Я больше не оставлял их там, злая погода уничтожала их, обволакивая налетом коррозии. Если в них ответ, я не мог позволить их уничтожить. Я не знал, какой идет год, но я всегда знал какое время. Я не знал, что происходит в мире. Мне не интересна была политика. Единственное, что мне требовалось это ответ. А что если это не его загадка? К нему приходили тысячи мудрецов, кто-то загадал ее. Может это детская загадка из другой страны, а мы в силу разницы культур просто не можем ее понять. Я изрыл все летописи и записи, никто раньше не приходил к этому. Я объявил, что отдам царство тому, кто найдет ответ на эту загадку. Со всех уголков мира, как и много лет тому назад. К нашему дворцу снова стянулись лучшие мудрецы мира, лишь для одной цели – доказать, что они мудрецы. Каждый предлагал свое решение, кто-то просто молчал. Ответов не было. Они лгут мне. Они смеются надо мной. Над моей семьей. Когда-то давно они посмеялись над первым из нас, рассказав эту загадку, а теперь не хотят давать ответ. Я пытал каждого из них. Я знаю, у них есть ответ. Тысячи мудрецов приходили ко мне, но никто из них не возвращался в родные земли. Превращение мудрецов в мертвецов. Все за ответ. Но все они молчали, они хранили эту тайну. Но кто-нибудь сдастся, не выдержав муки, расскажет все. Семейный сад превратился в погост. Мудрецов с каждым днем приходило все меньше, пока не перестали приходить вообще. Я обещал даже то, чего у меня не было. Пока в один день за каждым из «зубов» я не услышал звуки. За мной пришли. Я забыл о своем государстве. Враг был в моем дворце. Уже много дней грабил и насиловал мой народ. Я не слышал, как происходил штурм замка. Я был так бесполезен при дворе, что никто не стал тратить время на мои поиски, чтобы предупредить. Даже если бы я узнал об этом, я бы никуда не ушел из сада, все еще плененный силой этой тайны. Враг был во дворце. За каждым «зубом» таился воин. Они зажали меня в кольцо. Я сжимал в руках часы. Даже тогда, я хотел спросить у них. Знают ли они ответ на эту загадку. В одно мгновение алебарды опустились, каждая из двенадцати коснулась моего тела. Я упал замертво. Я смотрел на лицо того, кто все это начал. Я готов поклясться он смеялся в тот момент. Он оказался прав. Хоть я и разгадал эту загадку. Я так и не понял, как он смог узнать это? Мне до сих пор стыдно озвучить ответ. В поисках его я уничтожил лучшие умы моего времени, страшно представить, где бы могло быть человечество, если не я. Простите меня за это. Я готов рассказать эту историю хоть тысячу раз, дабы вы его нашли, но не просите меня сказать ответ. Мне слишком стыдно, с течением времени эта загадка стала слишком проста. А теперь простите мертвого, мне надо спать.

***

На этом ночь закончилась лишь для Мервтого царя. Остальные еще какое-то время пытались найти решение загадки. Не произнося ни слова. Боясь подтолкнуть кого-то к ответу. Не желая отдавать славу. Затем Ветер, поняв, что до рассвета еще много времени предложил свою историю, про человека, который так же считал себя самым умным. Остальным ничего не оставалось, как продолжить слушать. Все стянулись поближе к льдине, чтобы хорошо разглядеть лицо рассказчика. Мертвый царь уже получал заслуженное наказание в своих снах. Не рожденный зевал и маялся, сильно хотев спать, но послушать историю, которую раньше не слышал ему хотелось больше. Да и чувство, которое возникло от осознания того, что загадка до сих пор ему не по зубам, и он все еще что-то упускает, не дало бы ему заснуть. Он знал, когда-нибудь он разгадает эту загадку, ему казалось, что это подарит покой Мертвому Царю. Что он сможет наконец-то спать, не мучая себя каждую ночь.

Храм святого Атеиста. Часть 3

Бессловесные в мире брани,

Зрячий в мире пустых глазниц.

Балансирующие на грани

Своих свобод и чужих границ.

Мне не к кому обратиться. Но кое-что я мог использовать. Раз при появлении комиссии пациенты устраивали цирк, постоянно молясь и расшибая колени и лоб о бетонные полы, значит – они боялись. Все боялись. Выходит – им есть что терять. Поверьте, уж я-то знаю, страх это сильная мотивация. Его я испытывал каждый раз, когда комиссия заходила в мой кабинет, когда меня просили дать посмотреть диплом или сказать хоть пару слов на английском. Когда я оставался один на один с красивой девушкой или, когда медсестры просили уточнить выписки лекарств или их дозировки. Каждый раз я просил секунду, бежал в свой кабинет и в сети пытался как можно быстрей найти описание препарата и желательно его точную дозировку. Пациенты боялись правды, боялись огласки, все раскроется, и они заплатят за все. Оставалось придумать, как это использовать, видимо единственное, что я мог от них получить это то, что они так яро скрывали – правду. Я не привык быть тем, кто пугает, мне свойственно было обратное. Но боже, я помню все это как сейчас, насколько же это было приятно. Это и есть власть. Какое бы не было уважение, оно не даст столько же власти как страх.

С утра я добродушно приглашал каждого из них к себе на исповедь. Я видел страх в их глазах, в их дрожащих руках и заикающейся речи. Все они хотели компромисса, моля меня никому не говорить. Кто-то даже угрожал, пугали нарушением клятвы и потери лицензии. Но ведь сказать, что пациент симулянт, это же не разглашение? Человек здоров, а значит должен понести наказание.

Оставалась одна неразрешенная проблема, гражданка Климова. Мне надо было разговорить молчунью. В карте выписано галоперидол. Успокоительное? Отменить.

Посмотрим, что из этого выйдет. На сегодня это все. Остается только ждать, кто первый согласиться.

Первым сдался Беспутин.

Исповедь Беспутина

Я не хотел никому навредить. Я и виноватым себя не считаю. Разве можно судить человека за то, что вокруг идиоты? Мы живем в век информации это уже давно всем понятно, а точнее в век открытой информации, даже женщин перестали сжигать, узнав, что они читают книги. Но что она нам дает? Только вдумайся, нас накормили ей, но так и не научили ей правильно пользоваться. Единственное, что нам остается это дождаться нужного момента и блеснуть своими знаниями или новым крутым словом, которое даже в научной литературе стараются не использовать.

Замена уже известных нам слов аналогами, зачастую уже стирается эта грань разумного, когда не можешь понять, на каком языке к тебе в итоге обратились. Любое знакомство начинается с этого, прощупать оппонента. Узнать его сильные и слабые стороны. Своего рода шахматная партия, если с первого взгляда это не ясно. Ты делаешь ход и ждешь, чем же собеседник будет крыть. Игра в интеллект, через какое-то время дискуссий каждый понимает силу противника. Каждый субъективен и мало кто может признать поражение. Зачастую каждый считает, что победил. И только тогда уже начинается простой разговор, без выяснения первенства. В какой-то момент все поменяли, красоту отодвинули, оголив разум. Он теперь лидирует. Сапиосексуалы повсеместно. Новый культ. И каждый старается его показать, обидно, что мало у кого он есть. Остается только умничать, давать советы не к месту и не упускать возможность вставить красивое словечко. Мое любимое аберрация. Не упускаю никогда момента его применить. Жаль, что все это утопия. Блистательный ум, всегда останется без должного внимания. Гении умирают от голода.

Самое противное, что когда-то я и сам этим занимался, не буду лицемерить. Считая своим долгом взять на себя обязанность просвещения этих масс. Что уж скрывать, на общем фоне я в этом весьма и весьма преуспел! Да что там! Я ведь был лучшим в заумстве! Не упускал ни единого момента посмеяться над кем-нибудь.

Теперь предлагаю глубже разобраться, чем же нас «накормили»? Ведь полезной эту информацию вряд ли можно назвать. А ведь применение ее подвигает лишь наше желание показать себя умнее других. Это называется гордыня. И насколько я помню, это грех. Гордыня стала причиной свержения Люцифера в Ад.