Текст книги "Исполнитель"

– Комвзвода, ко мне! – приказал Некрасов.

– Фамилия, должность? – спросил Юрий, когда тот чётким шагом подошёл к нему.

– Командир взвода Быков.

– Кто командир полка? – задал новый вопрос Некрасов.

– Бобылёв, – ответил тот.

– Кто дал приказ отступать, Быков? Быстро отвечай!

– Командир роты.

– Где находится командир роты?

– Погиб, – потупив взгляд, ответил Быков.

– Ах, погиб… А ты почему тогда живой? Почему ты, как крыса, прибежал сюда? А, Быков?

– Слушайте вы, дезертиры, видите этого, – Некрасов пальцем ткнул в недавно застреленного им красноармейца, лежащего на земле. – со всеми вами будет то же самое! В километре отсюда уже занял позиции батальон особого назначения с десятью пулемётами. У них приказ уничтожить всех, кто будет направляться в их сторону. Неважно кто. Белые или трусливые красноармейцы, оставившие свои позиции и бегущие, как крысы, – Некрасов врал вдохновенно и видел, как меняются лица бойцов. – У вас один выбор – на передовую и стоять до последнего, – Юрий замолчал, чтобы вдохнуть полной грудью воздуха, и в вдруг в тишине кто-то негромко произнёс:

– Братцы, да это же «Мальчик-с-пальчик»!

– Вопросы есть? – заорал Некрасов.

– Никак нет! – прозвучал недружный ответ.

– Быков, уводи людей на позиции и предупреди всех, что у них только одна дорога – вперёд! – приказал Некрасов.

Через день 9-я красная армия, наконец-то развернув все свои, превосходящие противника в несколько раз силы, нанесла ряд решительных ударов по наступающим белогвардейцам. 7 сентября десант был сброшен в море.

20 сентября Некрасов приехал в Екатеринодар. Здесь, в военкомате, ему сразу же дали адрес Екатерины. Юрий шёл по улицам и смотрел вокруг. Стоял прекрасный тихий день бабьего лета. Падали последние жёлтые листья с высоких тополей. В палисадниках красными шапками красовались георгины. Паутина садилась ему на плечи, фуражку, лицо… Пахло дымом от сжигаемых в садах сухой травы и опавшей листвы. Вот и дом сорок пять на улице Кузнечной. Скромный флигель. Во дворе пожилая женщина, закутавшись в платок, развешивала только что выстиранное бельё.

– Гражданочка, добрый день! Не подскажите мне, где проживает Парамонова Екатерина?

Женщина поставила корзину с бельём на землю и подошла к забору. Став напротив Некрасова, она медленно сняла с себя платок. Копна густых волос цвета вороньего крыла упала ей на плечи.

– Ека-те-ри-на! – обомлел от удивления Юрий.

Да, это была она. С посвежевшим лицом, тёмными, с лукавинкой, глазами, выразительными яркими губами…

– Я тебя, ангел-спаситель, уже давно жду! Проходи! – с искренней радостью на лице произнесла Екатерина и открыла гостю калитку.

Некрасов вошёл во флигель.

– Как уютно здесь! Белоснежные занавески. На стенах пейзажи в простых рамках, написанные акварелью. Дорогие шкафы заполнены книгами. Круглый стол застелен кружевной скатертью, – сразу отметил про себя он.

– Раздевайся! Я сейчас обед быстро приготовлю. Но, самое главное, скажи мне, пожалуйста, как всё-таки тебя зовут? – сказала Катя.

– Юрий. Юрий Некрасов, – первый раз в жизни, почему-то смущаясь, представился он.

– Очень красивое имя: Юрий! – произнесла Екатерина.

– А Лиза где? – поинтересовался Некрасов.

– Я её совсем недавно покормила, и она спит, – объяснила она.

– Я вот бутылку «Абрау-Дюрсо» принёс и продукты. Возьми, приготовь…

– «Абрау-Дюрсо»? – искренне удивилась Екатерина. – Какая прелесть! Я уже и забыла вкус этого шампанского.

Она ушла на кухню, а он подошёл к книжным шкафам и сразу увидел собрание сочинений Оноре де Бальзака на французском языке. Он взял три тома и, удобно усевшись в глубокое кресло, принялся читать.

Вошла Екатерина, внимательно посмотрела на него и хотела что-то сказать, но он её перебил:

– Екатерина, а откуда у тебя столько замечательных книг?

– Я их на целых две простыни выменяла. А за шкафы и остальную мебель мне пришлось одно колечко отдать из твоих подарков. Там, в балке, ты мне их в руки сунул. Помнишь?

– Помню.

Минут через сорок она накрыла стол на две персоны. Салфетки, ножи, вилки, рюмки, бокалы.

– Подожди меня, я сейчас, – попросила Екатерина и вышла.

Минут через пять она появилась в зале… в роскошном вечернем длинном платье с глубоким вырезом на спине. Увидев её, Некрасов привстал и, не зная что и сказать, только шумно выдохнул и произнёс с восторгом:

– Какая Вы красивая!

– Мы же были с тобой на ты, Юра! Что случилось? – игривым тоном спросила она и засмеялась.

– Вот, Юра, ешь и не стесняйся. Вот бутылочка. Спирт, подкрашенный чаем. Специально для тебя приготовила. Извини, но ничего лучшего достать не смогла.

– А я и не пью! – признался Некрасов. – Вот только шампанское и то очень редко.

– Неужели? – удивилась Екатерина. – Давай тогда выпьем шампанского! Мне, пожалуйста, налей два глотка. Ведь я дочь кормлю грудью.

Некрасов открыл бутылку «Абрау-Дюрсо» и наполнил бокалы.

– Первый тост, конечно же, должен сказать мужчина, но давай нарушим эту традицию, – предложила Екатерина. – Я предлагаю выпить этого чудесного шампанского за настоящего мужчину, сильного, крепкого, который в нужную минуту приходит бедной женщине на помощь. За тебя, Юрий! За тебя, ангел-спаситель!

Шампанское было тёплым и ударило Некрасову сразу в голову.

– Расскажи мне о себе, Юра! – попросила Екатерина.

– Некрасов, закатив кверху глаза, как по писаному, поведал ей о своём отце, железнодорожнике, казнённом белогвардейцами, о матери, умершей от сыпного тифа. О скромном доме в Ростове, где они жили. О своей службе в особом отделе дивизии.

– Жаль, что мы с тобой, как сейчас модно говорить, классовые враги. Ведь мой отец гусарский полковник. Погиб на войне в конце 1916 года. Мой брат тоже гусарский офицер. Погиб в 1915 году. Мой муж, гусарский ротмистр, погиб в бою с красными. А мама, как и твоя, скончалась от сыпного тифа в 1919 году. Теперь у меня на этом свете, кроме Лизоньки, никого нет.

– А я? – неожиданно для самого себя спросил Юрий.

Екатерина не ответила, а только очень грустно посмотрела на него.

– Вся моя жизнь прошла в Твери, но и Ростов я тоже знаю. Ведь мы там поженились с Георгием в 1919 году. Я даже один романс написала в этом красивом южном городе. Хочешь, я тебе его сейчас спою?

– Да, пожалуйста! – попросил Юрий.

Екатерина принесла из другой комнаты гитару и, присев на краешек дивана, прикоснулась к струнам и запела:

 
В улицах шумных Ростова
Кипела и жизнь и борьба.
Они встретились снова,
Свела их случайно судьба…
Мягко звякнули шпоры,
Он склонился к руке.
И вспыхнули взоры
В вечерней мгле.
Всё было ясно без слов…
Под снежным покровом
Безмятежным казался Ростов,
Таинственно белым и новым.
А сквозь призрак войны,
Среди бурь и ненастья,
В день суровой зимы
Улыбалось счастье.
 

(стихи Лии Слёзкиной).

Из спальной комнаты послышался плач.

– Лиза, проснулась, – произнесла Екатерина и, отложив гитару в сторону, пошла за дочерью.

Потом они сидели втроём. Некрасов рассказывал о десанте генерала Улагая.

– Это была последняя попытка Белого Движения. Кубанское казачество не поддержало его. Всё, значит, кончено! Теперь каждый должен думать только о себе и своих близких, – с горечью произнесла Екатерина.

Юрий промолчал. Он решил дать Екатерине несколько жизненноважных для неё и дочери советов.

– Катя, смотри, как только ты сможешь доверить Лизу няне, сразу же устраивайся на работу в госпиталь сестрой милосердия. Постарайся продержаться там месяца три-четыре. Тебе ведь, в будущем, нужны будут настоящие документы и люди, которые смогут подтвердить, что ты действительно являешься Екатериной Парамоновой. Потом запишись в школу для рабочих. Походи туда. Получи аттестат… Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да, конечно! Ты, Юра, прав. Я так и сделаю. Спасибо тебе!

Наступила ночь. Екатерина уложила дочь спать и они вдвоём молча сидели за столом, на которым тускло мерцала керосиновая лампа.

– Юра, я пойду постелю нам с тобой кровать, – вдруг решительно произнесла она и встала.

У Некрасова от этих слов задрожало всё внутри.

– Да, – только и смог он ответить.

Утром их разбудил шум сильного дождя, неожиданно застучавшего по крыше. Екатерина, подняв голову с его груди, пристально посмотрела в глаза Некрасова и сказала:

– Юра, я не знаю, кто ты, но я точно знаю, что тебе не шестнадцать лет, как ты утверждаешь, и что ты не из пролетарской семьи, как ты мне рассказывал.

Некрасов, не отрываясь, смотрел на Катю. Он тоже знал, что она стала для него любимой и желанной женщиной. Но этого Юрий ей не сказал.

В декабре Некрасова перевели уполномоченным в особый отдел армии. У него появилась возможность чаще бывать в уютном флигеле на Кузнечной улице в Екатеринодаре. Юрий очень сильно привязался к Екатерине. Это был первый в его жизни человек, с которым он чувствовал себя спокойно, уверенно и счастливо.

В июле 1921 года Некрасова переводят в Москву в Иностранный отдел ВЧК. В его характеристике-рекомендации отмечалась его преданность делу революции, честность и врождённые способности к оперативной работе. В одном из кабинетов в здании на Лубянке сначала с ним беседовал толстячок лет пятидесяти, с седой бородкой и пенсне. Не представившись, он сходу стал задавать Некрасову вопросы на французском языке. Юрий, напрягаясь, вспоминал, что знал, и отвечал.

– Что же, неплохо! Но надо Вам, юноша, много работать. У Вас есть базовые крепкие знания. Теперь надо ставить произношение, увеличивать лексический запас… Очень серьёзно работать, – сделал заключение толстячок.

Теперь Юрий каждый день занимался с преподавателем французского и немецкого языков. Кроме этого, он прошёл специальную подготовку, где его обучили всем методам слежки и ухода от неё. Ему преподавали тонкости вербовки агентов. Кроме того, научили методам ликвидации людей.

Некрасов был способным учеником. Его хвалили все педагоги. В начале 1922 года Юрий перевёз в Москву Екатерину с Лизой. Они продолжали жить вместе, не регистрируя своих отношений.

В 1923 году Некрасова отправили во Францию. Здесь он активно включился в работу по устранению руководителей Русского общевоинского союза.

В 1928 году Некрасова отозвали в Москву. Здесь, на Лубянке, из него «сделали» французского гражданина Шарля Ренье, владельца фирмы по продаже вин и сыров. Теперь он должен работать в Испании, Италии и Португалии. Его задача: подбирать, изучать и готовить к вербовке политических деятелей среднего звена и старших офицеров армий этих стран. Для этой очень деликатной деятельности ему по легенде нужна супруга. Некрасов порекомендовал своему начальству секретаря-машинистку Народного комиссариата водного транспорта СССР Екатерину Парамонову. После проверки её взяли на работу в НКВД. В 1929 году супружеская пара Шарль и Мадлен Ренье появились в Риме, где сняли роскошный особняк. Быстро завели нужные контакты (благо, денег на это они не жалеют) и начали выполнять задание, полученное на Лубянке. Два раза в год Екатерина выезжала в Москву, чтобы повидаться с дочерью, находящейся в специнтернате.

С приходом нацистов к власти в Германии в 1933 году Екатерину отозвали в Советский Союз. Шарль Ренье появился в Берлине в одиночестве. Согласно оперативной легенде, «его супруга трагически погибла в Альпах». В столице Германии безутешный вдовец, как всегда, не жалея денег, установил многочисленные контакты с влиятельными офицерами СД и гестапо. Они ценили щедрого месье Ренье за постоянную готовность дать взаймы крупную сумму денег или оплатить роскошный банкет. С началом гражданской войны в Испании он неожиданно исчез из Германии.

17 августа 1936 года Некрасов Юрий Васильевич вышел из кабинета начальника Иностранного отдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР товарища Слуцкого Абрама Ароновича после часовой беседы.

– Теперь меня будут звать «товарищ Серхио», а ехать мне в Испанию. Кстати, мне очень нравится эта страна. Прекрасный климат. Хорошие люди. Тёплое море… У нас с Катей остались прекрасные воспоминая об Испании. Но тогда у нас была беззаботная, почти богемная жизнь… А сейчас я еду туда, но уже на войну, – подумал он.

Глава 5

18 июля 1936 года самые консервативные силы испанской армии подняли мятеж против демократически избранных органов власти. Их поддержали карлисты, многочисленный слой общества, выступающий за построение монархического государства на основе моральных и социальных учений католической церкви. Они стали создавать свои вооружённые формирования – терсиос. В них активно вступали добровольцы – рекетес. Зачастую – целыми семьями: от шестидесятилетних дедов до пятнадцатилетних юношей. Рекетес стали носить на груди, слева, нашивку с изображением сердца Исуса Христа, вокруг которого их матери, сёстры или жёны вышивали короткое обращение к Богу с просьбой о защите и покровительстве. Символами рекетес стали Бургундский крест и чёрный орёл. Каждый терсио имел своё знамя.

К мятежникам также присоединились вооружённые группы фалангистов – испанских фашистов. Часть гражданской гвардии (служба общественной безопасности) активно выступила на стороне повстанцев. Гитлер направил двадцать тысяч своих элитных «добровольцев», сформированные в Легион Кондор. Муссолини прислал Добровольческий Корпус из семидесятичетырёх тысяч прекрасно вооружённых и подготовленных человек. Марокканский султан приказал восьмидесяти тясячам своих подданых влиться в части генерала Франко. Кроме этого, в Испанию, поддержать восставших, прибыли: отряд ирландских и английских фашистов, французские националисты, русские добровольцы из числа офицеров-белогвардейцев. Современная боевая техника из Германии в большом количестве поступала генералу Франко через территорию Португалии. Небо Испании контролировали немецкие, итальянские и франкистские эскадрильи.

Но настоящие добровольцы сражались на стороне республиканцев. Это были граждане многих стран мира, которые не получив никакой поддержки своих правительств, а в некоторых случаях даже нарушив законы, запрещающие оказывать помощь Республике, прибыли в Испанию.

Советский Союз неофициально начал поставки военной техники и отправку лётчиков, танкистов, советников.

Генерал Франсиско Франко располагал армией с чёткой структурой: корпуса, батальоны, отдельные части, эскадрильи и т. д, где царила жёсткая военная дисциплина. Республиканская армия состояла в основном из интернациональных бригад небольшой численности, вооружённых формирований коммунистов, анархистов, социалистов, объединённых марксистов и профсоюзов, не признававших единого командования и сражающиеся в этой гражданской войне за свои узкопартийные цели.

После военного переворота, совершенного Франко, вся территория находящаяся под контролем республиканцев погрузилась в революционный хаос, и повсюду стали возникать новый организмы власти, которые стали бороться между собой. Произошли первые массовые убийства в Мадриде и Барселоне, где неконтролируемая толпа заполонила улицы и стала расправляться со священниками, политиками-консерваторами, землевладельцами, буржуазией.

В то же самое время в зонах, оккупированных франкистами, был установлен режим террора, чтобы подавить у врага какое-либо желание к сопротивлению. В Наварре, Майорке, Ла Риохе были проведены массовые казни профсоюзных лидеров, интеллигентов левой ориентации, военных, оставшихся верных присяге и не поддержавших мятеж.

Вскоре две враждующие стороны поняли, что не обладают необходимыми силами, чтобы одержать быструю победу в этой развязавшейся гражданской войне. 5 августа колонна националистов под командой подполковника Хуана Ягуе вышла из Севильи на Мадрид. Плохо организованные республиканские войска не могли дать должного отпора и отступали. За неделю войска Ягуе прошли с боями 300 километров. Для того, чтобы повернуть на Мадрид, националисты должны были захватить город Бадахос. За обладанием им завязались кровопролитная битва. 15 августа Бадахос пал. Все жители города, подозреваемые в связях с «левыми» были казнены на площади, где устраивались корриды.

Республиканцы, опасаясь, что Мадрид тоже попадёт в руки франкистов, решили перевезти всех заключённых их столичных тюрем в Валенсию. Но для непосредственных исполнителей этот приказ правительства стал призывом к уничтожению тысяч людей, находившихся в застенках. 7 ноября первая партия заключенных была расстреляна в Паракуельос де Харама.

В ноябре, ценой огромных потерь, республиканцам всё же удалось отстоять Мадрид.

В сентябре, на севере Испании, войска Франко захватили города Ирун и Сан-Себастьян.

Ранним утром 13 февраля 1937 года сухогруз «Колывань» Одесского морского пароходства вошёл в порт Барселоны. Не мешкая ни минуты, он был поставлен под разгрузку у одного из свободных причалов. Команда быстро открыла крышки трюмов, и огромный кран стал поднимать из чрева парохода советские танки Т-26. Боевые машины медленно проплывали в воздухе, покачиваясь на толстых тросах и опускались на берег. Вокруг них собралась огромная толпа зевак. Мальчишки карабкались на танки, залезали под гусеницы…

– Странно всё как-то, – высказал своё сомнение вслух Быков Мальцеву, стоящему рядом на капитанском мостике, – порт не оцепили. Толпа посторонних. Среди них конечно и агенты противника, которые всё записывают, а может даже и фотографируют. Полная безответственность, одним словом! Давай спустимся на палубу.

На одной из трюмных крышек стоял командир танкистов, которого все его подчинённые звали Васильевич, но никто за всё время пути не обратился к нему по званию, и руководил разгрузкой.

– Васильевич, ты меня прости, что я не в своё дело встреваю, – вежливо произнёс Быков.

– Что случилось, Иван Терентьевич? – с недовольным видом спросил командир танкистов, отрываясь от наблюдения за тем, как грузчики стропили боевую машину.

– Смотри, уже пять танков стоят на берегу. День хороший, солнечный. А вдруг налетит авиация противника и нанесёт бомбовый удар по причалам и по берегу? А я же ни одной зенитки в порту не видел, – обяснил Быков свою тревогу.

– Ты прав, Терентьевич! Я как-то в суматохе выгрузки и не подумал об этом, – признался командир танкистов и, сняв дурацкую гражданскую фуражку, почесал наголо бритую голову.

– Все наши военные на пароходе одеты в гражданскую одежду, но за версту же видно, кто они на самом деле, – вдруг подумал Мальцев.

– Михаил, ко мне! Срочно! Давай быстрее! – закричал громко Васильевич.

Откуда появился один из двух переводчиков танкистов, которого звали ласково Мишой. Молодой мужчина лет тридцати, но уже с кругленьким и заметным животиком. Александр как-то раньше несколько раз пытался заговорить с ним, но тот отвечал односложно и нехотя…

– Михаил, переведи испанскому офицеру, чтобы показал дорогу нашим ребятам в город. Танки срочно из порта убирать надо. Не дай бог, бомбить начанут, – приказал командир танкистов.

– Есть! – бодро ответил Миша и ловко спустился на берег по трапу.

Там он пошептался с нашими танкистами, а потом что-то сказал офицеру республиканской армии, отвечающему за выгрузку советских танков. Через несколько минут танкисты быстро забрались в свои Т-26 и начали запускать дигатели. Вскоре, грохоча гусеницами по булыжной мостовой и выпуская клубы сизого дыма, танки поползли в город.

К вечеру выгрузка была закончена. На судне осталась команда и Быков с Мальцевым. Иван Терентьевич сильно нервничал. Он взад и вперёд быстро ходил по палубе и курил. Начало смеркаться. Прохладный солнечный февральский день закончился. Подул ветер. Сильный. Холодный и сырой.

– Никому мы наверное здесь не нужны! – в сердцах сказал Быков, – а ведь приказали мне в Москве ждать на судне, когда за нами придут. А сколько времени ждать? Ну ладно, может ещё одну ночь придётся здесь скоротать…

– К Вам пришли, – обратился к Быкову вахтенный матрос.

– Ну пусть поднимаются на борт!

На палубе показался молодой человек лет двадцати пяти.

– Товарищи Хуан и Алекс? – спросил он внимательно смотря на них.

– Да! – коротко ответил Быков и прошептал Мальцеву: – Чего застыл как истукан? Переводи!

– Хорхе Родригес! – представился гость, протягивая для приветствия руку, – простите за опоздание, но мне только час назад сказали, что я должен вас встретить. Собирайтесь.

Александр перевёл.

– Скажи, что мы давно уже его ждём! С утра уже собрались! – пробурчал Быков.

На берег они спустились когда уже было совсем темно. Их ждал легковой автомобиль с водителем.

– Садитесь, пожалуйста! – пригласил Родригес.

Все уместились на заднем сиденье. Автобомиль урча мотором и, подпрыгивая на неровностях мостовой, помчался по тёмным улицам Барселоны.

Родригес, сразу же принялся о чём-то рассказывать. К своему ужасу и стыду, Мальцев его не понимал. Его охватила паника. Александр напряжённо вслушивался, но никак не мог уловить смысла о чём говорит Хорхе. Мальцева, также, смущал странный акцент Родригеса и обилие незнакомых слов.

– О чём это он всё заливается? Ты мне переводить будешь? Или истуканом так и сидеть будешь? – прошипел на ухо Александру Быков, толкнув его под бок локтём, – а может ты, переводчик хренов, ничего не понимаешь?

– Товарищ Хорхе, Вы могли бы говорить чуточку медленнее?! – попросил Мальцев.

– Ой, простите меня! – спохватился тот, – вы наверное меня не понимаете. Я же мешаю наш каталанский язык с классическим кастельянским.

Он стал говорить медленно и очень чётко произносиь все звуки. Теперь Мальцев с облегчением вздохнул: он всё понимал. Монолог был о преступном отношении партии анархистов к гражданской войне.

– Понимаете, товарищи, мы, коммунисты, на период гражданской войны временно оставили идею социального переустройства нашего общества. Ведь самая главная задача сейчас – это победить фашизм. Анархисты же продожают будоражить общество своими нелепыми утопическими проектами, вместо того, чтобы воевать как следует.

Монолог неожиданно прервался. Они приехали. На стене старинного дома тускло мерцал фонарь. Родригес открыл ключом высокую дверь, и все вошли внутрь. В нос ударило запахом сырости и несвежего белья. Хорхе долго шарил рукой по стене в поисках выключателя.

– Да где же он? Где же? Ага вот!

Под высоким потолком зажглась слабая электрическая лампочка и тускло осветила комнату. Вдоль стен четыре кровати. Две из них заправлены. Посередине – квадратный стол.

– Вот, товарищи, располагайтесь. Отдыхайте после дороги! – любезно предложил Родригес и неожиданно осёкся:

– А столовая то уже закрыта! Где же мне вас покормить?

– Александр, переведи ему, что у нас есть еда. Спасибо ему за встречу. Пусть тоже отдыхает.

Мальцев перевёл.

– Очень хорошо! Тогда отдыхайте. Завтра утром я за вами приду. Спокойной ночи! Да, чуть не забыл. Во дворике, налево, туалет и умывальник.

– Хорошо хоть так встретили, – снова недовольно пробурчал Быков, кладя свой чемодан на стол. Он явно был не в настроении.

Мальцев тем временем с интересом рассматривал плакаты, которыми были обклеены стены комнаты. На одном– трое мужчин в касках. Негр, азиат и европеец и внизу надпись:

«Представители всех народов мира, воюют в интернациональных бригадах на стороне Испании».

На другом плакате автор изобразил лежащие на столе краюху хлеба, горсть патронов в полосе яркого света, исходящего от электрической лампочки. «Добровольцы, берегите патроны, еду и энергию!» – гласила фраза сбоку, написанная яркой красной краской.

«Резервист, вступай добровольцем в армию!» призывал другой плакат с изображением голубых силуэтов мужчины и женщины».

– Сашок, давай сначала устроимся! Потом будешь рассматривать!

– Давайте, Иван Терентьевич! – согласился он.

– Ни стульев, ни шкафов… Ничего нет! Ну ладно не беда, самое главное, что мы располагаем столом. У меня есть неприкосновенный запас, но сейчас пришло время его съесть, – вслух размышлял Быков, доставая из чемодана банку мясных консервов, буханку белого хлеба, луковицу…

– Я руки помою, – предупредил Александр и вышел.

То, что Родригес назвал двориком, оказалось крошечной комнатой без крыши. Слева, при ярком свете луны, он увидел две деревянные грубо сколоченные двери. Александр открыл одну. Это был туалет сделанный в толстенной стене старинного здания. За другой дверью находилось крошечное помещение с ржавой трубой, торчащей из стены. Мальцев с трудом нашёл вентиль крана и со скрипом открыл его. С удовольствием вымыл руки и умылся.

– Ты где так долго ходишь? Давай доставай кружку, миску, вилку! – встретил его Быков.

– А у меня нет ничего.

– Как нет? – поразился Иван Терентьевич, – ну ты, Александр и даёшь! Студент ты! Чистый студент! Тебе надо было в военное училище поступать. Тогда бы и человеком стал! Объясни мне, как ты, военнослужащий, не имеешь ни ложки, ни миски, ни кружки? Это же почти преступление! Запомни раз и навсегда, Мальцев, с завтрашнего дня ты добывешь себе эти самые необходимые солдату вещи и до самой демобилизации имешь их! С завтрашнего дня я начну делать из тебя солдата Красной Армии. Неважно, что мы находимся на территории Испании! Я твой командир…

От возмущения лицо Быкова стало багрового цвета. Александра тоже бросило в жар, давно его никто так не отчитывал.

– Есть, товарищ комполка! – ответил он виновато.

– Ладно, присаживайся на кровать. У меня две миски есть. Одну я тебе на сегодня дам. Давай выпьем по сто граммов. Сегодня, прощаясь, капитан «Колывани» меня угостил коньяком, – примирительно предложил Быков.

Он плеснул в кружку жёлтой жидкости и протянул её Мальцеву.

– Я, предпочитаю водочку, – признался Иван Терентьевич, – вина и коньяки – это не для меня.

Поужинав, они разделись и легли в узкие кровати, застеленные свежим, но очень влажным бельём.

Мальцев уснул мгновенно. Ему снился родной Ленинград. Он, уже профессор, читает лекцию по истории гражданской войны в Испании. А потом за окном послышался удар грома. За ним другой.

– Мальцев, подъём! Быстро на улицу! – разбудил его громкий крик Быкова.

Александр вскочил из кровати. Найдя выключатель, принялся им щёлкать. Свет не включался.

– Да, вырубили электричесво! Одевайся в темноте! Быстро! – кричал Быков.

– Там же дождь начинается. Зачем на улицу? – спросонья пробормотал Мальцев.

– Да какой к чертям собачим, дождь?! Это же артобстрел! На улицу!

Они выбежали. Между домами, в полной темноте, метались люди.

– Давай факелы жги! – орал кто-то.

– Прекратить зажигать огонь! – вопил другой.

Плакали дети.

– Бум-м-м! – раздалось где-то совсем рядом и задрожала земля. Затем послышался шум обваливающейся стены.

– Самолёты! Бомбят! Самолёты! – послышался отчаянный женский крик.

– Да нет, это не самолёты! Это корабельная артиллерия! – уверенно сказал Быков Александру.

– Бум-м-м! – и в соседнем квартале зазвенели разбивающиеся стёкла.

– Бум-м-м! – откуда сверху на Мальцева посыпались мелкие камешки и пыль.

– Не поддавайтесь панике, товарищи! – призывал невидимый мужчина.

– В убежище всех людей надо отправлять! В убежище! Интересно у них есть они? – шептал Быков.

Неожиданно обстрел прекратился, но люди не расходились. Все стояли на улице, прижимаясь друг к другу. Прошло минут сорок.

– Всё, думаю, что сегодня больше не будут стрелять. Это гражданское население пугали, – объяснил Быков на ухо Александру. – Пойдём спать!

– Как же можно спать в таких случаях? – возмутился про себя Александр, молча шагая в дом, где их поселил Родригес.

Быков молча разделся и через пять минут стал громко храпеть. Мальцев лежал с открытыми глазами. Он неожиданно вспомнил свой сегодняшний сон.

– Я читал лекцию по истории гражданской войны в Испании. Это же идея! У меня после года пребывания здесь будет уникальный материал для написания кандидатской и даже докторской диссертации! А каталанский язык?! Да это же тоже тема для диссертаций! Надо мне активно заняться его изучением. Всё таки мне повезло, что я попал в Испанию! Подумаешь один год! Он же пролетит и не заметишь! – с этой мыслью он и заснул.

– Товарищи! Товарищи! Как вы? – разбудил их Родригес.

– Мы, нормально. Только ночью с корабля обстреливали город. – ответил Быков, не поднимаясь с кровати.

– Да, правильно с корабля. Это был итальянский линкор «Евгений Савойский». А вы откуда знаете? – удивился Хорхе.

– Я, уважаемый товарищ Родригес, с 1918 года служу в Красной Армии и отличаю корабельную артиллерию от всего остального. Переведи ему, Студент! – с лёгким раздражением сказал Быков, глядя на часы.

Мальцев перевёл.

– Да, вы отдыхайте. Ведь только три часа утра. А в восемь тридцать я жду вас в нашей столовой. Её очень легко найти: выйдете из дома, повернёте налево и через три квартала увидите её.

Они вышли в восемь часов, повернули налево и пошли по узкой булыжной улице без тротуаров. Кругом были люди. Старики, женщины все были вооружены и куда-то спешили. Мальцев крутил головой, пытаясь рассмотреть какие-нибудь достопримечательности, но кроме высоких стен старинных домов с осыпавшейся штукатуркой ничего не видел. Столовую нашли сразу по вывеске висевшей у входа в подвал. Родригеса ещё не было. По одному и целыми группами вооружённые люди в военной форме и гражданской одежде спускались в подвал. Родригеса не было. Быков свернул самокрутку и закурил. Наконец появился Хорхе:

– Вы уже здесь? – удивился он, хотя на часах было уже девять, – пойдёмте.

В столовой стояли длинные лавки и столы. Свободных мест уже почти не было. Родригес вручил Быкову и Мальцеву по серому картонному квадратику:

– Это талоны на завтрак. Подходите к раздаче.

Через несколько минут они втроём пили горячий кофе с поджаренными кусочками хлеба. В столовой стояла тишина. Мальцев крутил головой, стараясь увидеть что-то интересное, но за исключением нескольких плакатов, призывающих разгромить фашизм, криво наклеенных на стены так ничего и не увидел.

– Ну как, товарищи, подкрепились? – участливо спросил Хорхе и получив утвердительный ответ, предложил:

– Пойдёмте к нам, в штаб-квартиру компартии. Вас там уже ждут.

Улицы были заполнены людьми. Ни смеха, ни улыбок. Чувствовалась какая-то напряжённость. Прошагав кварталов одиннадцать, подошли к двухэтажному дому. У входа развивался большой красный флаг с серпом и молотом. Под ним стоял часовой, совсем молодой солдат в новой коричневой форме с винтовкой и в каске. Он неумело отдал честь Родригесу. Они поднялись на второй этаж. Здесь стоял громкий шум от звонящих телефонов, громких приказов и трескотни десятков пишущих машинок.

– Подождите, пожалуйста, здесь! – произнёс Хорхе и постучал в дверь, – разрешите?

– Да! Входите!

Быков и Мальцов вошли в большую светлую комнату. Среди клубов табачного дыма за большим квадратным столом, застеленным красной скатертью сидели три человека в военной форме. Увидев вошедших, они, как по команде, встали.