Текст книги "Смерть на Кикладах. Сборник детективов №6"

Официант, широко улыбаясь, взглянул на Смолева и осекся. Серьезное и даже хмурое выражение лица владельца, никак не отреагировавшего на шутку бармена, заставило парня молча застыть рядом со стойкой. Так он и стоял, лишь время от времени растерянно переводя взгляд с бармена на владельца и обратно. Что-то происходило у него на глазах, но что именно – Павлос никак не мог взять в толк.

– Ни в коем случае, Анестис, друг мой, ни в коем случае. Кажется, я понял, кто это, – задумчиво покачал головой Смолев. – И это не самая лучшая новость за день… Мы его сейчас накормим и отправим. Разбираться будем потом. Сперва мне надо кое с кем пообщаться… Надо выгадать время. Вот что, Павлос, – повернувшись к официанту, распорядился Алекс, – принесите-ка ему порцию мусаки – сегодня она особенно удалась. Добавьте тарелку местных сыров с виноградом. Захочет десерт – предложите йогурт с медом. Будет пить кофе – сливки и сахар подайте отдельно. Мне важно, чтобы ему понравилось. Может быть, тогда он придет еще раз и мы услышим что-нибудь еще… Я постою поодаль. Не обращайте на меня внимания. Если вдруг спросит, скажите, что я владелец таверны. Ничего выдумывать не надо. А не спросит – так и хорошо. Думаю, что он, скорее всего, и не заметит замены официанта. Он мне в лицо практически и не смотрел.

Через десять минут Павлос уже поставил перед гостем блюдо с запеканкой из баранины и овощей в соусе бешамель, нарезанный крупными ломтями горячий хлеб в плетеной корзинке, деревянную доску с сырной нарезкой, плошкой тимьянового меда и кистью винограда ассиртико. Отдельно выставил на стол стеклянную, под хрусталь, креманку с белоснежным йогуртом, политым янтарного цвета медом.

После чего уточнил:

– Прошу прощения, вам кофе подать сразу? Или чуть позже?

– Позже принесешь, – смягчившись, буркнул посетитель, уже успевший вдохнуть пряные ароматы тушеной баранины и овощей.

Небрежным жестом он отослал официанта, торопливо расстелил белоснежную салфетку на коленях и взял в руки столовые приборы.

Смолев наблюдал, как гость – то самое «инкогнито» из столичного департамента полиции, это уже было понятно – наклонился над блюдом с запеканкой, втянув носом аромат мусаки, потом недоверчиво взял на вилку кусочек баклажана и осторожно попробовал. Потом второй, третий…

Ну, дело пойдет! – подумал Смолев, внимательно наблюдавший за странным посетителем. Никто еще не мог устоять перед мусакой, приготовленной Петросом.

Вскоре очередь дошла и до баранины – она тоже пришлась клиенту по вкусу. Мусака стремительно убывала. Вот гость уже взял хлеб из корзинки, отломил кусок и обмакнув его в оставшийся на блюде соус, отправил в рот. Вскоре тарелка была вычищена до блеска.

Похоже, больше разговоров не будет. Ну что же, пообедает – и отправим, думал Смолев, стоя у стены. Бог даст, до следующего раза. Весь вопрос только в том, что такого успел учудить при их встрече Антонидис, что столичный ревизор так агрессивно настроен по отношению к нему? Странно. Не похоже на старшего инспектора. И второй вопрос, возможно, и более важный: что за сделка, которой может помешать присутствие старшего инспектора на рабочем месте? И с кем это столичный гость говорил на итальянском языке, очевидно, думая, что здесь никто его не сможет понять? Какие-то его помощники, судя по его тону. Они на острове? И чем они здесь занимаются, готовя сделку «по старой схеме»? И что еще за схема такая? М-да… Это уже куда больше двух вопросов. Какая-то мутная история… Дождемся Манна и все обсудим.

Не прошло и десяти минут, как гость из столицы, переведя дух, перешел к сырам, отдав предпочтение местному сыру гравьера. Ел сыр, макая его в мед и заедая виноградом, жмурясь от удовольствия. Попробовал гость и йогурт, и, судя по всему, остался доволен. Вскоре он взглянул на часы, вздохнул с искренним сожалением, поднял руку, подзывая официанта и произнес только одно слово:

– Кофе!

Павлос быстро вынес чашку дымящегося черного кофе, подав отдельно сливки и сахар. Гость попробовал кофе и удовлетворенно кивнул головой. Пока официант собирал со стола использованную посуду, посетитель уточнил:

– Я могу заплатить долларами? У меня нет с собой мелких евро. А банковскую карту я оставил в отеле.

– Да, конечно, – с готовностью подтвердил официант. – Как вам будет удобнее. Я могу вас рассчитать?

– Да, – сказал гость, на этот раз на удивление не прибавив никакой язвительной колкости. – Подайте счет! Мне уже пора идти.

Еще через пять минут Павлос подошел к барной стойке, держа в руках стодолларовую купюру, которой расплатился посетитель. Смолев услышал, как они о чем-то спорят вполголоса с барменом.

– В чем дело, Анестис? – поинтересовался Алекс, подойдя к бару. – Что не так?

– У нас, босс, есть правило, которое ввела Софья, – объяснил бармен. – Мы сдачу даем в той же валюте, в которой оплачен счет. Так потом легче учет вести. У нас по евро один учет в кассовом журнале, по долларам – другой! Иначе будет такая чехарда, что концов не найти. Обычно это задача официантов – разменять купюры. Но они вечно ленятся и клянчат в кассе евро. А потом в учете путаница!

– Ну нет в кассе долларов, ты же сам видишь! – умоляюще проговорил Павлос, оглядываясь через плечо на клиента, сидевшего к ним спиной, и стараясь говорить тише. – Давай его по курсу рассчитаем, и пусть уже катится на все четыре стороны! Вот, я все уже прикинул, смотри: пятнадцать евро мусака, двенадцать – сырная тарелка с виноградом. Йогурт с медом три с половиной евро, и кофе еще столько же. Тридцать четыре евро. По текущему курсу – сорок долларов! Значит, мы ему должны шестьдесят, а это по курсу… Вот что ты рукой машешь, не дослушав? И куда я сейчас пойду менять эту сотню?! Сам подумай! Кто мне ее разменяет?.. На променаде кроме нас от силы еще два ресторана открыты, – я час пробегаю!

– А ты чем думал, когда на доллары соглашался, башка твоя дурья? Все куда-то вечно торопишься! Дали бы мы ему сдачи с его крупных купюр, пусть бы в евро заплатил, – невозмутимо сказал бармен, демонстративно запирая кассу. – Иди и меняй, раз такой сговорчивый! Мне управляющая потом голову открутит!

– Погодите, – сказал Смолев, доставая из кармана пиджака, висящего на стуле, свой бумажник. – Мне сегодня как раз Катерина передала триста долларов двадцатками. Мы получили от клиентов оплату за номер. Я планировал их вручить за обедом Софье на расходы по подготовке к празднику… Вот, Павлос, давайте сотню, возьмите пять купюр по двадцать. Сорок долларов в кассу, шестьдесят ему вернете. Так устроит?

– Отлично! Спасибо большое, босс! – забирая купюры, просиял официант, крайне обрадованный, что беготня за разменом по соседним тавернам отменяется. – Пойду рассчитаю его!

Алекс и Анестис наблюдали, как Павлос вручил клиенту расчетницу со сдачей, поклонился и отошел.

– Так-то, если правду сказать, хороший парень, – пробурчал Анестис, качая головой. – Сын моего двоюродного брата. Работящий, не пьет, не курит. Только торопится все время. Все ему бежать куда-то надо, вечно его кто-то где-то ждет. И с девчонками у него просто беда. Как сезон – так каждый день гуляет с другой. Вчера вообще видел с двумя в обнимку… Эх, молодежь, молодежь! Говорю ему: Павлос, чем больше женщин – тем больше проблем! Не слушает! – бармен махнул рукой и принялся полировать столешницу.

Видно было, что клиент открыл принесенную официантом расчетницу, намереваясь забрать деньги, на какое-то время замер, будто пересчитывал сумму по счету, потом вдруг засуетился, вскочил и направился к выходу, на ходу бросив официанту несколько слов. Не доходя, вернулся, злясь, схватил едва не забытую собственную папку с документами и быстро покинул таверну.

– Чего это с ним, босс? Как кипятком плеснули… Куда это он так рванул? – недоуменно спросил Анестис. – Вы это видели? Вроде, и поел хорошо, на еду не жаловался… Пойдемте посмотрим, вдруг что не так?

Смолев кивнул и подошел к столу, оставленному посетителем, у которого уже стоял официант и, растерянно улыбаясь, крутил в руках те самые шестьдесят долларов, что несколько минут назад вручил ему владелец таверны.

– Он что-нибудь сказал, когда уходил? – спросил Алекс. – Почему он не забрал сдачу?

– И чего это ты сияешь? – добавил Анестис, подошедший следом. – Что он тебе сказал? Почему он так быстро ушел?

Павлос недоуменно развел руками.

– Буркнул, мол, это вам на чай, все было очень вкусно, – и бежать! – словно не веря своей удаче, ответил официант. – Вот ведь, а мы его ругали! Первый раз в жизни мне на чай дают шестьдесят долларов! Круто! Они мне очень пригодятся!

Но ни Смолев, ни бармен не разделили восторгов официанта.

– Подождите радоваться, Павлос, – хмуро заметил Смолев. – Что-то здесь не так…

Он достал из бумажника полученную сотенную бумажку и посмотрел сквозь нее на свет. Затем достал двадцатку и тоже внимательно изучил. Пожал плечами и убрал обратно в бумажник.

– Чему ты радуешься, балбес? – поддержал владельца бармен, обращаясь к официанту, пока Смолев рассматривал купюры. – Да кто сейчас в Греции в здравом уме при счете в сорок долларов оставит шестьдесят официанту на чай? Сам подумай! Интересно, почему он вдруг сбежал, – повернувшись к Смолеву, продолжил бармен. – От меня последний раз клиент так быстро убегал, когда хотел уйти, не заплатив. Лет двадцать назад. Тогда я был молодой и прыткий, догнал в два счета. Но тогда подлец не хотел платить! А этот – бросил деньги и бежать. Подозрительно что-то. Если с деньгами что не так – почему нам ничего не сказал? Допустим, они фальшивые, бывает такое иногда – так устроил бы нам скандал! Он и по меньшему поводу шипел, как уж. А если все в порядке, то отчего такая спешка? И почему все-таки оставил деньги? В любовь с первого взгляда к этому шалопаю, – Анестис ткнул в Павлоса пальцем, – я не верю. Задать бы ему вопрос, как считаете, босс?

Смолев молча обдумывал слова бармена. Да, по всем статьям поведение столичного ревизора не укладывалось в обычную логику.

– Так а мне чего делать-то? – растерянно поинтересовался Павлос. – Не догонять же? Да и не знаю я, куда он пошел, где его искать! Я в его поисках полдня пробегаю!

– Никуда бежать не надо, – принял решение Смолев. – Эти деньги, которые он оставил, я изымаю. У меня появилась одна идея, и мне ее нужно проверить. Не грустите, Павлос, – добавил он, видя, как расстроенно вытянулось лицо официанта, который, видимо, уже мысленно потратил упавшие на него с неба чаевые. – Я сегодня же сдам деньги в полицию на экспертизу. Если с купюрами все хорошо, включая те сто долларов, что он нам заплатил, – вы получите свои шестьдесят долларов. Я распоряжусь, и управляющая вам выдаст с ближайшей зарплатой. А если что не так – то все равно получите свои стандартные десять процентов чаевых от суммы счета.

– Справедливо, – кивнул бармен. – Вам еще кофе, босс?

– Нет, спасибо, Анестис, – покачав головой, отказался Смолев. – Сперва пообедаем, там будет видно.

Все разошлись по своим делам. Успокоенный насчет своих будущих доходов, Павлос отправился помогать другим официантам накрывать на стол к обеду – до него оставалось всего несколько минут. Бармен вернулся к себе за стойку, а Смолев – за хозяйский стол и достал из кармана пиджака мобильный телефон.

– Ну что, Витя, – задал он вопрос, дозвонившись до генерала. – Как рыбалка?.. Ого! Да что ты говоришь! Какие молодцы твои ребята. И барабулька, и луфарь – вот это улов! Пусть все несут на кухню, повара сегодня же приготовят. Я уже здесь, в таверне, жду вас… Обязательно приходите, у меня к тебе разговор есть. Очень важный. И у тебя ко мне есть? Какое совпадение… Жду!

Вернувшись за стол, Смолев снова достал из бумажника те самые купюры в двадцать и сто долларов и разложил их перед собой на столе. По всем признакам, насколько он мог определить, деньги были настоящими. В чем же тогда дело? Смолев растерянно почесал затылок. Похоже, без серьезной экспертизы тут не обойтись. Алекс еще долго сидел, внимательно рассматривая купюры, но все без толку. Президенты Эндрю Джексон и Бенджамин Франклин, невозмутимо застыв на портретах, старательно отводили взгляды, не желая ему помочь.

Часть девятая

– Что здесь происходит?

– Да ничего. Просто… сидят вместе и разговаривают. Сейчас это редкость, все равно как ходить пешком.

Рэй Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту»

– Прости, Саша, мы немного задержались, – вполголоса проговорил Манн по-русски, пропуская вперед Терезу с детьми и обмениваясь крепким рукопожатием со Смолевым, вставшим из-за стола, чтобы встретить друзей. – Пока с Терезой отмыли после рыбалки этих двух буйных «ихтиандров» от чешуи и водорослей, – кивком он указал на близнецов, – пока себя привели в порядок, еще мне надо было сделать пару звонков… Рыбу сдали на кухню, как ты и сказал. О! Я смотрю, весь оргкомитет праздника в сборе! Отлично. Отлично… Надеюсь, мусака еще осталась? Голоден как черт!

– Осталась, осталась, – подтвердил Смолев, радуясь, что Манны наконец-то появились в таверне. – Садитесь за стол, вам сейчас все принесут! Поешьте, потом обсудим праздник. А о своих делах поговорим уже после обеда…

По знаку Смолева тот самый молоденький официант Павлос быстро принес для прибывших тарелки и столовые приборы, а затем бросился на кухню за новым подносом с запеканкой, который специально приберегли для Маннов.

– Господин генерал! Добрый день! Рады вас видеть, Тереза! – присутствующие за столом поприветствовали вновь прибывших нестройным хором голосов.

В «оргкомитет праздника», как выразился генерал, помимо самого Смолева и Маннов, вошли Софья, Катерина с Костасом, отложившим все свои дела и радостно примчавшимся в таверну, повар Петрос, отвечающий за кулинарную часть праздника, и английская супружеская чета Бэрроу, без которых не обходилось ни одно мероприятие на вилле. Также из долины сегодня на обед в таверну приехали друзья Смолева: Димитрос Аманатидис с Марией и Леонидас Спанидис с невестой Ариадной – они тоже должны были принять самое активное участие в подготовке карнавала. Смолев еще попросил Софью пригласить Антонидиса, но дозвониться до старшего инспектора пока никто так и не смог.

– Добрый день, добрый день, друзья! – перейдя на английский, ответил за все семейство Манн, усаживаясь рядом со Смолевым и пододвигая к себе миску с салатом хорьятики. – Простите, что мы опоздали и, кажется, прервали вашу беседу… Вы что-то рассказывали, Джеймс? Извините, что мы вас перебили!

Тереза передала мужу тарелки, чтобы он наполнил их. Близнецы в ожидании еды уже схватили вилки и весело стучали ими по столу, а Тереза тщетно пыталась их утихомирить.

– Джеймс решил прочесть нам короткую лекцию по поводу истории возникновения Хэллоуина, – рассмеявшись, ответила за мужа Лили. – Считает, что прежде, чем мы перейдем к обсуждению организационных вопросов и распределению обязанностей, надо изучить теоретическую часть: выяснить, откуда взялись традиции наряжаться в духов, привидений и вырезать фонари из тыкв! Никак не может избавиться от своих академических привычек!

– Браво, Джеймс, очень будем рады вас послушать! Это очень верный подход, – поддержал Манн смутившегося было археолога, попутно наполняя детские тарелки салатом. – Практика без теории – слепа, как сказал кто-то из великих. Ничего, если мы будем при этом обедать? Есть очень хочется! Такое ощущение, что съел бы сейчас и сырую тыкву, отобрав ее у какого-нибудь зазевавшегося привидения!

Сидевшие за столом дружно рассмеялись. Громче всех смеялся обрадованный археолог.

– Приятного аппетита, господин генерал! – воскликнул он, поднимаясь со своего места. – Обедайте со спокойной душой! Это меня совершенно не смутит! Рад, что вы разделяете мою точку зрения. Лекция будет короткой и никого, я надеюсь, не утомит. Итак, я продолжу, друзья мои! Самайн! Вот как на староирландском языке назывался этот праздник в те давние, мрачные и тоскливые времена, когда людям жилось крайне тяжело и безрадостно. Они часто наделяли сверхъестественными способностями все вокруг себя, поклонялись силам природы и духам предков. Так вот, Самайном у кельтов, живших больше полутора тысяч лет назад, назывался осенний праздник урожая и приходился он ровно на конец октября. Кстати, именно так ирландцы потом окрестили целый месяц, который мы сегодня называем ноябрем.

– То есть, изначально это был праздник урожая, Джеймс? – уточнила Софья, внимательно слушавшая англичанина. – А почему тогда он был мрачным? И при чем тут сверхъестественные силы?

– Дело в том, Софи, – ответил Джеймс, – что это был не просто праздник урожая. В те времена люди были крайне не уверены в завтрашнем дне. Это сегодня у большинства из нас есть крыша над головой, еда на столе, счета в банке и даже медицинская страховка. И пусть мы тоже очень зависим от кризисов и разного рода потрясений, но наша жизнь и не сравнится с той, полной трудностей и лишений, что вели наши предки. Сегодня жив, завтра – мертв, и это считалось обыденностью. Смерть всегда была очень близко. Оттого-то полторы тысячи лет назад на земле современной Северной Ирландии у кельтских племен и зародился праздник, связавший воедино веру в духов и тревогу за свое будущее.

– И что он означал? – поинтересовалась Тереза, попутно следя, чтобы близнецы не опрокинули на себя тарелки с салатом. – Что именно они праздновали, Джеймс?

– Видите ли, Тереза, – с готовностью откликнулся Джеймс, радуясь, что аудитория интересуется поднятой им темой, – для кельтов Самайн – день тридцать первого октября – делил год на две половины: светлую и темную, предвещая холодные и тяжелые времена. В этот пограничный день, как считалось, границы времени и пространства стирались, и словно открывалась неведомая дверь в царство мертвых. Так вот, целых три дня до самого Самайна и три дня после него люди жгли костры, приносили жертвы духам предков и молили их о помощи.

– Помощи? Но какой? – задал вопрос молодой Спанидис.

– Пережить долгую и холодную зиму! – ответил Джеймс, повернувшись к греку. – Не заболеть, не стать жертвой хищных зверей, не умереть с голоду, – вот о чем они и молили своих предков. Считалось, что в эту неделю, пока горят костры Самайна, духи предков сходят на землю и внимают мольбам своих потомков. Так считали язычники вплоть до прихода на землю будущей Британии католического христианства… Кстати и сегодня на севере Шотландии и Ирландии все еще принято проводить ритуалы для успокоения мёртвых и рассказывать ночью тридцать первого октября легенды о предках.

– Это правда, – подтвердила слова мужа Лили. – Я ведь наполовину ирландка. Мои родственники по материнской линии и сейчас живут в Северной Ирландии, в небольшой деревушке под Колрейном.1515
  Город Колрейн, столица одноименного района, находящийся в графстве Лондондерри Северной Ирландии в устье реки Банн – прим. автора


[Закрыть] Когда я была ребенком, еще до школы, частенько гостила у дедушки с бабушкой. Помню, как осенью бабушка брала меня с собой на кладбище, где мы оставляли у старинных каменных надгробий мед, печенье и яблоки, а потом дома при свечах рассказывала мне разные жуткие истории про нашу семью.

– Ого! – рассмеявшись, воскликнул Костас. – И было что рассказать?

– Еще бы! – покачала головой Лили, зябко поводя плечами, словно переживая все заново. – Я и сейчас помню легенду о том, как один наш прапрадед стал пиратом, и как по приказу капитана английского фрегата его – как выразился дедушка – вздернули на рее. С тех пор он, этот висельник, пару столетий являлся родне каждый Самайн в виде призрака с высунутым языком, вытаращенными глазами и веревкой на шее. Был у нас еще и другой буйный родственничек, который подался в разбойники. Долгие годы он промышлял в соседних лесах, но тоже кончил жизнь в городской тюрьме. Якобы своим кандальным звоном по ночам он пугал детвору в округе еще лет сто пятьдесят.

– Да уж, веселого мало! – согласилась Софья, сочувственно качая головой. – Бедная Лили! Не думаю, что это те истории, что хочет услышать на ночь маленькая девочка.

– Таков был старинный семейный обычай. Пока бабушка рассказывала мне и моим младшим братишкам эти истории, дедушка сидел рядом, пил эль, попыхивал трубкой и хитро улыбался, – со вздохом сказала Лили. – Видимо, старались вырастить из нас «настоящих ирландцев»! Помню, мама за это ужасно на них сердилась! Я была очень впечатлительным ребенком и еще неделю потом вздрагивала по ночам от малейшего шороха! С тех пор я не очень люблю туда ездить.

– Ты и сейчас очень впечатлительна, дорогая! Мне кажется, что ты преувеличиваешь. Бывал я в молодости в вашем Колрейне – милейшее местечко! – не подумав, брякнул Джеймс и, глядя, как изменилось выражение лица Лили, тут же пожалел о своих словах.

– Конечно, если не выходить за пределы дегустационного зала «Бушмилс»,1616
  Самая северная ирландская винокурня Бушмилс в Колрейне, производящая исключительно солодовый виски, основана в 1608 году, считается старейшей в мире и ни разу не приостанавливала свою деятельность – прим. автора


[Закрыть] то милейшее! – съязвила Лили. – Не про тот ли ты случай, дорогой, когда вы с друзьями-студентами из Оксфорда приехали на винокурню «исключительно в научных целях» и три дня потом не могли найти друг друга? А когда нашли, то выяснилось, что все трое так «надегустировались», что никак не могли вспомнить собственные имена? Помню, помню! Где уж вам было тогда до достопримечательностей и местных суеверий!

Молодежь, сидящая рядом с Бэрроу, начала переглядываться и отворачиваться от археолога, чтобы скрыть от англичанина свои улыбки. Софья делала им знаки, хмуря брови и качая головой.

Джеймс смутился было, но быстро нашелся:

– Это лишь говорит о том, что добросовестное изучение местных традиций в Ирландии для англичанина связано с определенной долей риска и требует известной осторожности! Но настоящий археолог, дорогая, никогда не пасует перед трудностями практических исследований…

– Ну уж вы-то точно не спасовали, – по-прежнему задетая, подтвердила Лили, – судя по счету из винокурни, что нам пришлось оплатить на следующий день! Все мои отпускные тогда ушли на ваши эксперименты! Вы же забыли не только, как вас зовут, но и куда вы дели все свои деньги!

– Мне же надо было убедиться в том, что традиции изготовления виски с тысяча шестьсот восьмого года действительно не изменились. У них ушло на это четыреста с лишним лет, а вот мы с друзьями справились с экспертизой всего за три дня! Кто может нас упрекнуть в отсутствии научной добросовестности?! – Распрямившись, он добавил громче, обращаясь ко всем, сидящим за столом: – И могу даже сейчас с чистым сердцем подтвердить: виски у них что надо! Особенно двадцатилетней выдержки… Хотя он дороговат и сильно отбивает память… Но ты должна признать, дорогая, – повернувшись к жене, проникновенно закончил Джеймс, – что тебя я вспомнил сразу, как только увидел! Никакой виски не властен над моими чувствами к тебе!

За столом грянул дружный смех. Даже генерал, оторвавшись от мусаки, добродушно похохатывал густым баском и качал головой. Тереза широко улыбалась. Глядя на родителей, развеселились и близнецы.

Лили махнула рукой: мол, ладно, прощаю, выкрутился!

– Так что случилось с приходом христианства? – поинтересовался Димитрос Аманатидис, возвращая оратора к первоначальной теме, когда снова воцарилась тишина. – Вы сказали, что до тех пор, пока не пришло христианство. Что же изменилось?

– Отличный вопрос, Димитрос! – бодро воскликнул Джеймс, радуясь перемене темы. – Это самая важная часть. Так вот, друзья мои, теперь о том, как кельтский Самайн стал Хэллоуином. Поскольку католическая церковь стремилась обратить как можно больше язычников в христианскую веру, в шестьсот первом году от Рождества Христова хитроумный папа Григорий призвал миссионеров не бороться с языческими праздниками, а попросту превращать их в христианские. Зачем, спросите вы?

– Вот именно: зачем? – недоуменно спросила Катерина.

– Все очень просто: по его замыслу, это должно было способствовать скорейшему распространению «истинной веры» в странах Северной Европы.

– Каким же образом? – спросила Тереза.

– Приведу пример, – кивнул археолог. – У древних римлян тоже были дни, когда они старались всячески задобрить мертвых и принести жертву духам, чтобы те не навели беду на их семьи. Эти дни – девятое, одиннадцатое и тринадцатое мая – назывались Лемурии, так как духов римляне называли лемурами или ларвами. Это не были праздники в нашем понимании, – пояснил Джеймс, делая глоток вина из бокала, чтобы промочить пересохшее горло. – В эти дни проходили очистительные и жертвенные обряды: читались заклинания, совершались омовения. Главы семейств колотили в медные тазы, отгоняя духов, совершали жертвоприношения, проливая молоко на могилы усопших и разбрасывая черные бобы, – в общем, все было довольно мрачно…

– Да уж, – произнес Леонидас, покачав головой. – В самом деле, веселого мало!

– Совершенно верно, – подтвердил археолог. – Праздновали римляне уже после того, как Лемурии заканчивались. Считалось, что мертвые задобрены, можно было и повеселиться. Католическая церковь решила похоронить языческий обычай, и в шестьсот девятом году на тринадцатое мая назначили «День всех святых»! И огромная масса язычников превратилась в христиан. Та же участь спустя несколько столетий постигла и кельтский Самайн, когда «День всех святых» перенесли с тринадцатого мая на первое ноября. Видимо, к тому моменту про Лемурии больше никто не вспоминал, а с Самайном, который оставался еще очень популярным, уже надо было что-то делать.

– А как же общение с умершими? Ведь в этом была вся суть Самайна? – удивленно спросил Димитрос. – Разве католическая церковь не возражала против этих суеверий?

– В эти дни – нет, не возражала, – подтвердил археолог. – Но только в эти дни, тридцать первого октября, первого и второго ноября.

– Получается, что поменялось только название, а сама суть верований не изменилась? – уточнила Софья. – В чем же тогда был смысл менять один праздник на другой?

– Не совсем, – возразил Джеймс, – древние языческие обряды уже отошли в прошлое. В медные тазы уже никто не бил, черных бобов изо рта не выплевывал, водой не обливался, заклинаний для духов не бормотал, молоком на могилы не брызгал… На смену языческим суевериям пришла христианская идеология, которая делала упор на молитвы за святых и праведников, пострадавших за христианскую веру. Так что изменения были кардинальными.

– Так как же Самайн превратился в Хэллоуин? – застенчиво краснея, спросила Ариадна, светловолосая невеста Леонидаса. – Простите, но я так и не уловила, когда и как это произошло…

– О, это тоже очень интересно! Это скорее лингвистическая задачка, чем историческая. Сейчас! – Джеймс схватил салфетку, достал из кармана шариковую ручку, быстро что-то написал и отправил салфетку по столу. – Думаю, что так будет нагляднее… После того, как католическая церковь перенесла «День всех святых» (All Hallows Day) с тринадцатого мая на первое ноября, день тридцать первого октября автоматически превратился в «Канун Дня всех святых» (All Hallows Even). А позднее путем сокращения лишних и сложения оставшихся слогов его название и вовсе упростилось до Хэллоуина. (Halloween). Видите? Все элементарно!

– Но получается, – внимательно рассмотрев салфетку и передав ее дальше, заметил Смолев, – что длительность праздников все же значительно сократилась. Если Самайн праздновался целую неделю, то тут все свелось к двум дням. Или нет? Помнится, вы упомянули еще и второе ноября, Джеймс?

– Совершенно верно, сократилась, и далеко не все бывшие язычники были довольны таким поворотом событий, – подтвердил ученый. – Молиться за святых католической церкви – это, конечно, хорошо, но обычные люди, следуя древней традиции, хотели почтить память и своих близких. Поэтому церковь пошла дальше и дополнила эти два праздничных дня третьим: «Днем всех душ», в который люди могли помянуть не только святых и праведников, но и своих близких родственников, ушедших в мир иной. Это был такой компромисс, который в итоге всех устроил.

– Вы обещали рассказать о том, как появился «светильник Джека», – снова попросила Ариадна. – Тот самый, символ Хэллоуина. Кто такой Джек? И зачем ему был нужен этот фонарь? И почему их вырезают из тыкв?

– Конечно, с удовольствием! – тотчас откликнулся Джеймс, потирая руки в предвкушении всеобщего внимания. – Я просто обожаю эту историю! Только, если позволите, мисс, я начну отвечать с последнего вашего вопроса. Почему тыква? Тут все просто: из тыквы было проще вырезать большой фонарь, ведь сердцевина тыквы рыхлая, а иногда плод внутри и вовсе пуст. Использовать тыквы в качестве «светильника Джека» впервые стали в Америке, где это растение очень распространено…

– Кстати, а тыква – это овощ или фрукт? – заинтересованно произнес Костас, обернувшись к Димитросу и Леонидосу. – Фермеры! Кто знает?

– Ты же сам учишься на сельскохозяйственном, – невозмутимо отреагировал Димитрос. – Вот и ответь нам, студент! Что у тебя в аттестате по ботанике?

Пока Костас озадаченно чесал в затылке под насмешливыми взглядами «фермеров», в разговор вступил повар.

– С точки зрения кулинарии, – заметил Петрос, пожимая плечами, – конечно, овощ! Даже обсуждать нечего!

– Увы, друг мой, боюсь вас разочаровать, – покачал головой Джеймс. – Ни то, ни другое. Готовясь к празднику, я проштудировал и этот вопрос. Тыква – это плод растения семейства «Тыквенные» или, по-латински, Cucurbitaceae. Принято плод тыквы обозначать специальным термином «тыквина». Но многие ученые-ботаники сходятся во мнении, что сам плод тыквы есть ничто иное как… – англичанин обвел аудиторию торжествующим взглядом, – как ягода!

– Не может быть, – ахнула Мария. – Ягода! Вот это да! У нас в Италии каждую осень проходит фестиваль тыкв в провинции Фриули – Венеция-Джулия. Меня, маленькую, родители возили на этот фестиваль каждый год. Каких только тыкв там не было! Зеленые, желтые, красные, оранжевые, коричневые! А какие причудливые формы! Ягода, надо же! Да там были «ягодки» килограммов под сто-двести весом! Они казались мне тогда просто гигантами из волшебной страны. Ягода! Никогда бы не подумала!

– Это еще крошки, Мария, – покачал головой Джеймс. – Пару лет назад на осеннем фестивале тыкв в Нейтоне под Саутгемптоном братья Пейтон представили тыкву весом в тонну!

– Не может быть! – вытаращив от изумления глаза, воскликнула итальянка. – В тонну?!

– Да, да, – подтвердила Лили. – Джеймс не преувеличивает. У англичан выращивание тыкв – нечто вроде национального спорта, как крикет или регби, с одним отличием: после соревнования по крикету участников не съедают… По крайней мере, публично. Своими глазами видела несколько лет назад на фестивале такую тыкву, весом около девятисот килограммов. Помню, как внутрь поместилось целое семейство садоводов с детьми, внуками и кокер-спаниелем!

– Вот это светильник бы получился, – мечтательно прикрыв глаза, произнес Костас. – Целый маяк!