Текст книги "Новое средневековье XXI века, или Погружение в невежество"

Чему они так радуются при крахе СССР? Это или сдвинутая психика, или агрессивное невежество.

Представьте: выходит на трибуну профессор-марксист из Испании: «Товарищи! СССР мертв и, слава богу, мертв надежно!» Я потом напечатал в левых журналах статью, где обращался к испанцам с просьбой объяснить эту радость: «Представьте себе 1939 год. Последних республиканцев добивают в Пиренеях. И вот в Москве, в Колонном зале собрание. В президиуме Долорес Ибарурри, командиры интербригад. Выходит на трибуну профессор МГУ и заявляет: “Испанская Республика наконец-то пала! Какая радость, товарищи!”»

Один товарищ мне говорил потом, что когда он представил такую сцену, его начало трясти – в памяти у них еще живо горе падения республики. Но почему же сегодня, когда такая сцена разыгрывается в Мадриде в отношении СССР, она их не возмущает? Потому, что за двадцать лет им вдолбили в голову, что социализм в СССР был «неправильный». Можно сказать, что нас не касаются западные левые. Но ведь я в уродливой форме увидел то же самое, что на Западе, только в нашей горячке это не так бросалось в глаза. Это надо понять!

Тезисы о несоответствии советского строя истмату, начиная с 60-х годов, овладели умами большинства интеллигенции. Тогда был поставлен диагноз и сделан прогноз: этот строй должен умереть, и долг честного человека – помогать его смерти. Как известно, прогнозы, в которые верует больной, сбываются.

Смешно было бы утверждать, что советский строй не имел своих болезней и дефектов. Но это был самобытный строй жизни, обладавший такой духовной и материальной силой, мерилом которой были катастрофы типа страшной войны. Западные наблюдатели в целом сошлись во мнении, что поведение в условиях тяжелейшего кризиса нашего общества, созданного советским строем, абсолютно уникально. Нельзя представить, чтобы люди, воспитанные в индивидуализме, выполняли свой трудовой долг, по восемь месяцев не получая зарплаты. Сегодня мы живы лишь ресурсами, созданными советским строем. Вопреки тлену и распаду, мы видим образцы благородства и достоинства советской чеканки.

Примечательно, что постепенное, ступенчатое обнародование этого сдвига на Западе происходило без откровенного объяснения – решение о переходе на сторону врагов СССР сознательно скрывалось от собственных партий. На низовом уровне и следов антисоветизма нет – не только среди коммунистов, но даже и у социал-демократов.

Общности политиков в момент распада СССР не знали вектора перестройки. Да и мы погрузились в хаос. Из Америки нам сказали, что наш провал возник «из-за породившей ее смеси страха и невежества». Но было много скромных провалов, и для всех общностей полезно рассмотреть их.

В 1989 г. один старый профсоюзный лидер сказал в Испании вещь, которая тогда удивила: «Первыми, кто начнут жрать дерьмо в результате перестройки, будут испанские рабочие». Так и вышло, иностранные фирмы стали закрывать свои заводы и переводить их в Венгрию да Чехию – хоть и испанцам платили немного, а чехам и венграм в 5 раз меньше. А закрыть завод фирмы «Сузуки» в Андалусии – это оставить без средств к существованию целый город. И шли они маршем протеста до Мадрида в одних трусах – мол, раздели нас японцы. И резко изменилось отношение к нашей перестройке: жадно, с интересом слушают, хотят понять, что же натворили русские с их одобрения.

Но теперь посмотрим на реакции разумных людей, которые рассматривали реальные картины. И некоторые даже не понимали, но начинали думать.

Меня попросили выступить на семинаре перед преподавателями университета Наварры (Испания), чтобы я объяснял устройство советского типа хозяйства – с диаграммами, графиками. Встает профессор из соседнего, частного университета, взволнованно кричит: «Что вы нам говорите! В Советском Союзе не было сельского хозяйства!» Я говорю: вы как та тетя, что утверждала, будто при советском строе не было секса. Он рассердился и привел неотразимый довод: «В СССР картошка гнила в железнодорожных вагонах». Я согласился: «Итак, вы признаете, что как минимум в СССР была картошка, были вагоны и даже, видимо, рельсы под ними. Отсюда и пойдем понемногу». И это был профессор университета. Но все прошло мирно.

Я приехал работать в Испанию и познакомился с деканом экономического факультета Университета Сарагосы, который пригласил меня на круглый стол, посвященный реформам в СССР (я просто оказался под рукой – не приглашать же специально кого-то из СССР). Докладчик ссылался как раз на «удивительно мудрую» книгу А. Г. Аганбегяна («Перестройка экономики…» на испанском языке). Эту книгу он время от времени всем показывал, как вещественное доказательство. Конечно, много места он уделил и «тракторному абсурду» советской экономики. И дали мне эту книгу, почитать, – они спросили и мое мнение[31]31
  Дословно А. Г. Аганбегян писал: «Результат [этого абсурда] – разрыв между производством и социальными потребностями. Очень показателен пример с тракторами. СССР производит в 4,8 раза больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хватило бы в два или три раза меньше машин» [318].


[Закрыть].

Я ответил так: «Мудрый автор утверждает, что в колхозах имеется в три-четыре раза больше тракторов, чем реально нужно. Скажите, сколько тракторов приходится в СССР на 1000 га пашни?» Декан, сам экономист-аграрник, был одним из главных ученых (социалистов), они разрабатывали систему сельского хозяйства. Он немного смутился. Оказывается, А. Г. Аганбегян этих данных в книге не приводит.

Я опять спрашиваю: «Ну, примерно. Если в три-четыре раза больше, чем нужно, – то сколько это?» Он прикинул: для Европы обычная норма – около 120 тракторов на 1000 га, для больших пространств, как в США или Казахстане, около 40, для тесных долин – больше (например, в Японии – 440). Наверное, говорит, в СССР приходится что-то около 200–250 тракторов на 1000 га, а надо бы всего 70–80.

Я говорю: «Но ведь в СССР самое большее 11–12 тракторов на 1000 га!» Произошло замешательство. Мне просто не поверили. Потом пошли смотреть справочники. Действительно, в СССР на 1000 га пашни тракторов в самый лучший, 1988 год было в 10,1 раза меньше. В действительности в тот момент в сельском хозяйстве СССР (и РСФСР) тракторов на гектар пашни было в 16,5 раза меньше, чем в ФРГ с ее фермерской системой. Даже в 7 раз меньше, чем в Польше.

После этого декан попросил меня перевести главные данные статистики сельского хозяйства СССР в форму графиков и показать студентам и преподавателям. Всем было интересно, так я стал делать графики из статистики, и потом «Белую книгу» (и у меня попросили эту «Белую книгу», тоже на испанском языке) [681]. Так, благодаря декану факультета экономики Университета Сарагосы и книге академика А. Г. Аганбегяна мы стали регулярно создавать «Белые книги», и учителя сразу их использовали.

Вспомним о солидарности!

Один мой друг, учитель, работник профсоюза в Испании (в Мурсии), рассказывал, как их делегация ездила в Польшу в 1986 г. Рассказывал в страшном волнении, не мог успокоиться. Были они на заводах, говорили рабочим: главное – право на труд, потеряете работу, так все остальное – мелочи. Их не слушали – это, мол, пропаганда. Какая пропаганда, в Испании сейчас 24 % безработных!

Поляки тогда смеялись: будем пособие по безработице получать, на машине за ним приезжать. И спрашивал меня друг: скажи, кто вбил вам в головы эти сказки? Испания – одна из самых социально защищенных стран, а пособие получает лишь треть безработных. Есть множество способов лишить пособия. Рассказали гордым полякам про один такой способ. Безработный должен регулярно посещать «профориентацию». В молодежных группах «инструктор» начинает оскорблять: вы никчемные, вы подонки, вы лодыри. Многие не выдерживают. Два раза пропустил занятие – лишаешься пособия. Поляки тогда чуть на тачке не вывезли испанцев с завода – от рынка отвлекаете. А сейчас по Испании бродят толпы поляков, нанимаются на любую работу за гроши, дерутся с марокканцами, просят милостыню, воруют.

В декабре 2001 г. я читал лекции в университете Овьедо (Испания), а потом была свободная дискуссия в философском обществе при этом университете. Говорили о феномене периферийной экономики, о реформе в России и о глобализации. Разговор был полезный, так как в Овьедо работает группа философов, изучающих глобализацию.

Я сказал, что возникновение еврокоммунизма в конечном счете было вызвано тем, что западные левые наконец-то осознали, что все население Запада в целом, включая рабочих, является эксплуататорами и получает большие доходы от труда рабочего класса «третьего мира». Осознав это, верхушка главных компартий Запада решила отказаться от интернационализма и стать «коммунистами внутри Запада». И значит, охранителями Запада в отношении внешних угроз.

Таким образом, еврокоммунистам пришлось сразу же перейти на сторону противника СССР в холодной войне как войне цивилизаций. В этом повороте есть элемент трагедии – левым интеллектуалам типа Берлингуэра и Сантьяго Каррильо пришлось наступить на горло своей коммунистической песни, но на то они и интеллектуалы, чтобы найти себе нравственное оправдание («ах, советские танки в Праге!»).

Такое объяснение испанские философы (и студенты) приняли как логичное, но тут и встал вопрос о механизме эксплуатации. Я предложил сделать упрощенный расчет, пользуясь общеизвестными фактами и правдоподобными величинами. Осознание этого факта для честных американцев и европейцев – конечно, драма. Но они-то могут ее пережить. Это драма богатого человека, узнавшего, что его вполне законные доходы слегка неправедны. Что тут поделаешь – закон есть закон. «Уж в таком обществе мне выпало жить», – философски сокрушается этот честный человек, выпивает хорошего виски с содовой, кидает монету в благотворительную кружку, и дело с концом. Испанским студентам и профессорам было не очень приятно увидеть на доске все эти расчеты, но они признали их рациональными.

Читал я в Испании курс истории и философии науки. Уже после уроков перестройки, значит, по-новому. Студентам нравилось. И как-то после лекции, где шла речь о роли науки в создании идеологий, меня спрашивают: а как же, ведь демократия то-то и то-то. Я и сказал, перегибая палку: «А я не демократ». Студенты так и ахнули, в Испании такое немыслимо, там самые крутые франкисты называют себя демократами. Расстроились они, потом приготовили целой группой обед и меня пригласили. Думали – как же можно не быть демократом! Я переложил задачу на них самих. Использовал то, о чем говорит вся Испания: нацию как будто подменили. Люди стали эгоистами! Понятно, что духовную элиту Испании это очень беспокоит – великая культура и особый психологический тип растворяются в безличном «среднем классе» Запада. Появился даже лозунг: «Против Франко мы жили лучше».

Я и спрашиваю студентов: «Можно ли считать, что сорокалетний тоталитарный режим передал своему преемнику духовно здоровую, самобытную нацию?» Удивились, но согласились, что это так – дело очевидное. Дальше: «Можно ли считать, что за 12 лет демократического режима произошло духовное принижение и опустошение, растворение культурных устоев нации?» Тут даже не удивились, это больной вопрос. «Можно ли считать высокий духовный тонус, благородные чувства и вдохновение общества важной национальной ценностью?» Да, конечно! Тогда, говорю, вот вам домашнее задание: разобраться, как и почему тоталитаризм, при всех его жестокостях, охранил эту ценность, а демократия, при всех ее прелестях и благах, так быстро проникла в это ядро и там нагадила? И ребята написали и потом рассказали множество интересных вещей.

Со мной лично произошел такой случай. Летом 1991 г. я был в Испании, и у меня попросила интервью главная газета Арагона. Беседовал со мной редактор международного отдела, умный и приятный молодой человек Карлос Р. Интервью получилось на целый разворот, он был доволен, и мы расстались друзьями. 19 августа в Москве произошел «путч», и уже назавтра мне позвонил Карлос и сказал, что немедленно вылетает в Москву и не могу ли я устроить ему встречи с авторитетными людьми. Я ему помог, и он смог побеседовать с видными деятелями «с обеих сторон баррикад». В частности, все они подтвердили ему, что в Москве не было ни одного случая насилия со стороны военных и что никто не отдавал им приказа о насильственных действиях. Карлос уехал, а в сентябре мне снова пришлось быть в Испании, и он с гордостью вручил мне целый номер, сделанный по материалам его поездки в Москву. Смотрю – вся первая страница заполнена красочной фотографией: Москва, танк, солдаты, группа людей, поддерживая под руки, ведет изуродованного человека, весь с ног до головы залит кровью. И надпись: «Опять кованый сапог советской военщины…» и т. д. Я спрашиваю в изумлении: «Карлос! Ты же сам был в Москве! Ты же знаешь, что ничего подобного не было!» Он посмотрел на меня с искренним недоумением: «Какая разница? Эта фотография дана во всех европейских газетах. Мы ее купили. Это же газета, а не научный журнал». Ну и ну!

Помню, как первое время меня поражали молодые испанцы. Всего полвека назад в Испании произошла жестокая гражданская война, но ее как будто и не было. На о. Тенерифе, откуда начался мятеж Франко, города наполнены монументами в честь этого события. Там не меняли названия улиц, не сносили памятников, но они уже ничего не говорят молодежи. Как-то я стоял у памятника основателю фашистского движения в Испании («фаланге») Хосе Антонио Примо де Ривера, расстрелянному республиканцами. Подъехал автобус с испанскими туристами, все вылезли и подошли к памятнику. Один спрашивает соседа: «Кто это?» Тот отвечает: «Не знаю. По-моему, архитектор этого города». Все это забыла молодежь городов, а крестьяне разделились – в деревне все еще помнят.

Я рано узнал молодых людей из Испании, это были дети войны в СССР. Они учились в большом техникуме, а моя мать была преподавательницей, там у меня было много друзей. Испанские общности, которые прошли через жизнь в СССР, много понимали. Но масса населения Испании многого не знает о России, а видные испанские коммунисты не раз бывали в СССР, но вращались в особых сферах. У меня возник конфликт со старыми и молодыми коммунистами. Расскажу об этом.

Меня пригласили на неделю, чтобы прочитать несколько лекций в университете Мурсии. А еще декан медицинского факультета, коммунист и мой друг, сказал, что в одном рыбацком поселке трем юным друзьям будут вручать членские билеты коммунистической партии. Это будет праздник, и просил меня приехать и вручать удостоверения – потому, что я приехал из СССР. Я удивился, но декан сказал: «Надо!» Мы долго ехали, праздник был веселый, до половины ночи. Там был высокий старик, и мы разговорились. Он рассказывал – его забрали в армию в Африке, солдатами были неграмотные крестьяне. В Африке они от «голодухи» согласились записаться «добровольцами» – так он стал ветераном «Голубой дивизии». Они попали в Псковскую область. Замерзая, он постучал в избу, старики его отогрели, и он, не зная языка, жил у них и наблюдал их жизнь. А потом он провел три года в советском плену.

И вот через полвека я с ним разговаривал так, будто он вчера вернулся из СССР – он ухватил самое главное в России, о чем и не подозревали нынешние коммунисты Испании.

У меня была еще одна встреча в Сарагосе, тоже старик, тоже ветеран «Голубой дивизии» и тоже был в советском плену. Мы поговорили, и видно было, что он вспоминал то время и Россию. Эти два человека, понявшие суть советского строя, которых я встретил в Испании, неявно держали тот устой, который пришел через СССР.

А в нашей лаборатории все-то спорили – как можно верить людям из «Голубой дивизии» и побывавшим в советском плену!

Вот проблема: конкуренция разрушает кооперативный эффект труда. В отделе университета в Испании, где я работал, было несколько аспирантов и преподавателей, которые тоже готовили свои диссертации. Все хорошие друзья, часто собирались за столом. Я им всем помогал, чем мог. Одной девушке помог тему уточнить, очень неплохая работа могла получиться, я увлекся, и литературу искал, и доклад ее с ней обсуждал – как это у нас в лабораториях принято. На одной вечеринке ее не было (она жила далеко), и вдруг за столом весь наш дружный коллектив предъявляет мне претензию: ты слишком много ей помогаешь! Я не понял: что ж тут плохого? Будет хорошая научная работа, всем радость. Нет, нельзя! Все после защиты диссертаций будут добиваться работы, посылать свои личные дела на конкурс, и у нее будет преимущество. Мол, я им всем подставляю ножку! Я был даже немного потрясен. Ведь это были ее друзья и подруги. И потом, они же научные работники! Какая может быть наука, если не помогать друг другу?

А в другой год подошел ко мне студент, который собирал свои документы, статьи и т. д., рассказал о его почти горе. Он жил вместе с товарищем, в каморке. Оба работали на небольших компьютерах, оба пытались стать аспирантами. Студент сказал, что его товарищ внезапно уехал и ликвидировал его документы и статьи в его компьютере, и он не успеет собрать свои бумаги. Такого я нигде и никогда не видел. И он сказал так: при Франко такое никто бы не сделал. Что у нас случилось?

Но, с другой стороны, обычные люди понимают солидарность и традиции. Читал я раз лекцию в школе в маленьком городке, школа – одна на всю округу. После лекции свободные дебаты. Выступил учитель, говорит об обмене учениками с Данией и что испанские ребята видят, что живут теперь не хуже, чем в Европе. Я спрашиваю: а что значит «жить не хуже» или «жить лучше»? Учитель отвечает: критерий такой – есть ли в доме видео; а вы как думаете? А я говорю: ребята, видео – вещь приятная, но важнее, есть ли дома дедушка или ты его отвез в дом престарелых. Как захлопали в ладоши, запрыгали – будто камень с души свалился. Пока что они еще живут лучше, чем в Европе!

Я иногда читал лекции в сельских школах – это всегда большая радость. Темы просят такие: Что такое Россия? В чем суть русской культуры? Как видится Испания из русской культуры? Нам перестройка прочистила мозги, и сейчас мы начинаем понимать, что такое Россия. Это я и объяснял. Иной раз чуть слеза не прошибала – с таким чувством и такой тягой к добру слушали подростки. Даже страшно становится: что с ними будет, блаженными, в этом суровом мире?

У меня был тяжелый опыт, который почти все люди прошли. Но в СССР я этого не видел – я приехал работать в Испанию (в 1989 г.) и купил старую машину, и ездил – где-то на защиту диссертации оппонентом, где-то на лекции. На каникулы приехала ко мне дочь, и мы как раз поехали большим маршрутом. Надо было пересечь Кастилью-Леон – равнина, до горизонта пшеничные поля, жара страшная, ни деревень, ни городов. На шоссе в одном месте был ремонт, для проезда по очереди в один ряд был поставлен временный светофор, и около него расположился парень с ящиком. Там у него был лед и банки кока-колы. Когда машины останавливались на красный свет, он подходил и уговаривал купить.

Подошел ко мне, я отказался – экономил, все деньги тратили на поездки по Испании, когда еще такой случай будет. Он меня уговаривает, я говорю: «Посмотри на мою машину. Мне ли шиковать. Вон у меня на сиденье бутылка из магазина». Он опять: «Ну купи девушке, холодной!» Я говорю: «Нет» – и тут как раз зеленый свет, я тронул. Он протянул руку и крикнул: «Ну помоги же мне!» А меня уже сзади подпирали машины, и я уехал, а в ушах так и стояли эти его слова. Вот уже сколько лет прошло, но стоит бессоннице одолеть, как вдруг слышу: «Ну помоги же мне!» Этот парень держался, а я уехал.

А в 1999 г. я был в Испании и ехал утром в метро. Подошла женщина с ребенком, протянула руку. Взглянула таким взглядом, что было понятно – надо дать денег. Этим взглядом, я бы сказал, люди не злоупотребляют. Рядом стояли двое русских (видимо, предприниматели), с переводчиком. Один говорит: «Я бы лучше голодал, но просить не стал бы». Я ему говорю на русском языке: «Это у вас убедительно звучит после сытного завтрака, который вы только что съели». Он ничего не ответил, замолчали.

Я посмотрел газету: в Мадриде человек умер от инфаркта на ступенях частной клиники – несмотря на просьбы прохожих, никто из персонала не вышел ему помочь. Когда его отвезли в государственную клинику, было уже поздно. Газета, издаваемая социал-демократами, не решилась даже риторически упрекнуть руководство клиники, ибо оно не нарушило ни закона, ни либеральной этики.

Левые силы оказались полностью разоруженными. И даже социал-демократы у власти, спрятав в карман свои идеалы, проводят неолиберальную социальную политику. Возникло совершенно новое образование – ambidextra society, «двуправое общество» (его еще называют «общество-мачеха»).

Куда мы идем?

Пещерные люди XXI века

Вопрос в том, какую роль играет ТВ в восприятии мира, в формировании человека и общества. Какое место оно занимает на страницах прессы, в парламентах, в предвыборных речах политиков? В России, где происходила глубокая ломка и даже разрушение человеческих отношений, этот вопрос важен. Но открытого разговора на эту тему нет.

Как ни странно, самую сильную метафору, объясняющую роль ТВ в наше время, время видеократии, создал в IV веке до н. э. Платон. В своем труде «Республика» он изложил поэтическую и богатую аллегорию. Вот она, в кратком и бедном изложении.

В пещере, куда не проникает свет, находятся прикованные цепями люди. Они в этом плену давно, с детства. За спиной у них, на возвышении, горит огонь. Между ними и огнем – каменная стена, на которой, как в кукольном театре, шарлатаны двигают сделанные из дерева и камня фигурки людей, зверей, вещей. Двигают и говорят текст, и их слова эхом, в искаженном виде разносятся по пещере. Прикованные так, что могут смотреть только вперед перед собой, пленники видят огромные тени от фигурок на стене пещеры. Они уже забыли, как выглядит мир, свет на воле, и уверены, что эти тени на стене, это эхо и есть настоящий мир вещей и людей. Они живут в этом мире.

И вот один из них ухитряется освободиться от цепей и карабкается наверх, к выходу. Дневной свет ослепляет его, причиняет ему тяжелые страдания. Затем, мало-помалу он осваивается и с удивлением всматривается в реальный мир, в звезды и солнце. Стремясь помочь товарищам, рассказать им об этом мире, он спускается обратно в пещеру.

Далее Платон рассуждает о том, как может произойти их встреча.

Пробравшись к товарищам, беглец хочет рассказать им о мире, но в темноте он опять ничего не видит, еле различает мелькающие на стене тени. Вот, рассуждают пленники, этот безумец покинул пещеру и ослеп, потерял рассудок. И когда он начинает убеждать их освободиться от цепей и подняться на свет, они убивают его как опасного помешанного.

Если же, освоившись в темноте, он рассказывает им о том, как выглядит реальный мир, они слушают его с удивлением и не верят, ибо его мир совершенно не похож на то, что они много лет видят своими глазами и слышат своими ушами. Если же, в лучшем случае, они следуют за ним к выходу, ушибаясь о камни, то клянут его, а взглянув на солнце, стремятся назад, к привычным и понятным теням, которые им кажутся несравненно более реальными, чем мир наверху, который они не могут разглядеть при режущем глаза свете.

Платона мучило это свойство человеческой натуры – предпочитать яркому свету истины и сложности реального мира фантастический мир театра теней. Но никогда его аллегория не сбывалась с такой точностью, как сегодня. ТВ создает для человека такой театр хорошо сделанных теней, что по сравнению с ним реальный мир кажется как раз серой тенью, причем гораздо менее истинной, чем образы на экране. И человек, с детства прикованный к телевизору, уже не хочет выходить в мир, полностью верит именно шарлатанам, которые манипулируют фигурками и кнопками, и готов убить товарища, убеждающего его выйти на свет[32]32
  Как сказал режиссер Стэнли Кубрик устами героя замечательного фильма «Заводной апельсин», запрещенного к показу в Англии, – сегодня «краски реального мира человек признает реальными только после того, как увидит их на экране».


[Закрыть].

Буржуазное общество сотворило нового человека и совершило богоборческое дело – сотворило новый язык. Язык рациональный, порвавший связь с традицией и множеством глубинных смыслов, которые за века наросли на слова (не говоря уж о том, что и словарь резко изменился – например, из испанских газет полностью исчезло слово «честь», оно просто отмерло). Сегодня ТВ, как легендарный Голем, вышло из-под контроля. Оружие, которым укрепилось западное общество и которым оно разрушает своих соперников, разрушает и «хозяина».

Запад втягивается в то, что философы уже окрестили как «молекулярная гражданская война» – множественное и внешне бессмысленное насилие на всех уровнях, от семьи и школы до верхушки государства. Справиться с ним невозможно, потому что оно «молекулярное», оно не организовано никакой партией и не преследует никаких определенных целей. Даже невозможно успокоить его, удовлетворив какие-то требования. Их никто прямо и не выдвигает, и они столь противоречивы, что нельзя найти никакой «золотой середины». Насилие и разрушение становятся самоцелью – это болезнь всего общества.

Специалисты нашего ТВ не могли этого не знать.

Говорили, что была изобретена художественная метафора – период СССР перед перестройкой был назван застоем. Д. Алексеев пишет: «В годы перестройки советский человек как бы потерял личный контроль над действительностью своей жизни – над настоящим и прошлым. Огромным успехом в формировании “нового зрения” в СССР была, например, прививка политического термина “застой”, которым руководство, а потом и всё общество стали характеризовать своё недавнее прошлое. Тем самым замечательно подтвердилась идея Фрейда о том, что прошлое формируется из будущего…: новая антикоммунистическая модель будущего породила мазохистское отношение к прошлому» [168].

Мы видели множество передач и фильмов, искажающих наше прошлое, явившихся примером действия манипуляторов.

Но, пожалуй, самой гнусной подлостью стал фильм о детях «Сволочи» (режиссера А. Атанесяна по повести В. Кунина). Фильм вышел в 2006 г., его показали по центральному российскому телевидению перед самым 9 мая 2010 года.

Приведем выдержки из материалов, опубликованных на сайте «Страна. Ru». В фильме рассказывается о детской диверсионной школе, якобы созданной НКВД в Алма-Ате из беспризорников и подростков с уголовным прошлым, которых готовили в качестве «русских камикадзе». Во время съемок Атанесян в ряде интервью заявлял, что «фильм основан на реальных событиях, которые происходили в годы Великой Отечественной войны в 1943 году, а затем, по понятным причинам, выпали из официальной истории». Наша юстиция промолчала.

Но все-таки Атанесян сбавил тон и сказал, что у него нет оснований не верить повести Кунина, который написал (в 2003 г.): «Я попал в школу альпинистов-диверсантов под начало полковника НКВД, заслуженного мастера спорта Погребицкого, знаменитого альпиниста. Мы были разбиты на пятерки, в которых собирали таких, как я, – из тюрем. Мальчики эти были готовы на все, они были способны перерезать глотку кому угодно… Обучали нас пленные немцы из группы “Эдельвейс” и русские наши бандиты из НКВД»[33]33
  На запрос «Комсомольской правды» о фронтовых успехах Кунина в Центральный архив Министерства обороны редакции был прислан текст приказа приемной комиссии о зачислении Кунина (Фейнберга) в Ташкентскую военно-авиационную школу стрелков: «Фейнберг Владимир Влад., 1927 г. р., призван в декабре 1944 г., еврей, дом. адрес: г. Алма-Ата, ул. Калинина, 63… А также приказы об откомандировании его в сентябре 1945 г. во 2-е Чкаловское военно-авиационное училище летчиков-наблюдателей (ныне Оренбургская область), решение педсовета об отчислении 15 мая 1946 г. в связи с учебной неуспеваемостью, а затем об отчислении 11 декабря 1946 г. за недисциплинированность из Московской военно-авиационной школы (г. Серпухов). На чем карьера невоевавшего военного пилота заканчивается» [682].


[Закрыть].

Накануне показа фильма ФСБ РФ выступила с официальным опровержением «фактов», положенных в его основу. По данным Российского государственного военного архива (РГВА), который хранит документы ВЧК-ОГПУ-НКВД-МВД СССР за 1918–1991 годы, детских диверсионных школ в их составе никогда не существовало и не «значится какая-либо диверсионная школа – ни в Алма-Ате, ни в Казахстане». Не нашлось их также в Центральном архиве Министерства обороны (ЦАМО РФ). В РГВА подчеркнули, что никакой тайной не является существование в немецкой армии специальных школ, в которых диверсионно-подрывной работе обучались завербованные или похищенные из советских детских домов подростки в возрасте 13–17 лет. Такие детские диверсионные школы существовали на оккупированной территории Украины, Белоруссии, в Прибалтике, Польше и, конечно, в самой Германии.

Накануне премьеры фильма «Сволочи» Андрей Панин, сыгравший в нем роль полковника-воспитателя малолетних диверсантов, в интервью сказал: «Правда всякая нужна. Мне кажется, что вообще лучше говорить правду. Просто она чаще всего никому не нужна». Эта «правда» – удивительно примитивная.

А уже в день показа режиссер Атанесян отрекся от своих претензий на историческую достоверность и правдивость фильма. В интервью радио «Культура» он заявил: «Ни у меня лично, ни у одного из моих ассистентов нет ни одного архивного документа, подтверждающего существование таких лагерей на территории Советского Союза». А Кунин, автор этой «истории», в 1995 году в интервью альманаху «Панорама» (Лос-Анджелес) утверждал, что он был в такой школе и давал подписку о неразглашении. А за день до показа фильма он признался: «Все это сочинено. Я считаю, что писатель имеет право на вымысел, на домысел, на свой собственный взгляд на мир и на любые фантазии».

Фильм был удостоен премии Россия-2007 за лучший фильм года. На церемонию вручения премии пригласили актера и режиссера Владимира Меньшова. Открыв конверт с результатами голосования, он бросил его на пол и сказал: «Я надеялся, что пронесёт, – не пронесло. Вручать приз этому фильму, достаточно подлому и позорящему мою страну, я попросил бы Памелу Андерсон. Я этого делать не буду», – и ушел. Большинство, наверно, так бы и сделали.

А «Газета» (3–5 февраля 2006 г.) так писала: «Телепостановками о зонах и штрафбатах, где ясно показали, откуда в суровые военные годы первым делом бралось пушечное мясо и кандидаты на невыполнимые задания, отечественного зрителя вроде бы уже подготовили к адекватному восприятию такого сюжета. О призыве малолеток в армию и разведку противника – и литература, и кинохроника давно донесли. И проглотить версию о том, что подобная практика существовала и в Союзе, после этого не так уж сложно… Для авторов отнюдь не документальной картины обвинения в исторической недостоверности не так уж страшны».

«Создатели “Сволочей” перепутали “всего лишь” принадлежность диверсионной школы: они клеймят позором НКВД за дела абвера. Ну а как обстоит дело с правдивостью в изображении бывших советских детдомовцев? В фильме они показаны жестокими зверятами» [683].

Газета «Труд» высказалась очень осторожно. Другие СМИ не боялись: «Вот сволочь» // Огонёк. № 5 от 05.02.2006, стр. 24. «Сволочь не такое уж ужасное слово» // Коммерсантъ. № 19, 03.02.2006, стр. 21. Ха-ха! А «newsru.com» сказал нейтрально, что «режиссер “Сволочей” признался, что сюжет фильма – художественный вымысел»: «Режиссер вышедшего накануне фильма “Сволочи” Александр Атанесян признался, что сюжет картины – выдумка… Ранее Атанесян заявлял о безоговорочной вере автору книги Владимиру Кунину, но перед премьерой режиссер вдруг признался, что сюжет этого фильма – художественный вымысел и что об этом ему “только что сообщил сам автор”«[684].