Текст книги "Новое средневековье XXI века, или Погружение в невежество"

Каркасом главной модели в политэкономии была ньютоновская модель мироздания, Адам Смит просто представил ее как производственную и распределительную машину. Для этого был полезен материальный детерминизм. Из науки в политэкономию были перенесены модели, идеология и антропология (методологический индивидуализм).

Адам Смит вслед за Ньютоном должен был ввести в модель потустороннюю силу, которая бы приводила ее в равновесие. Это – «невидимая рука рынка», аналог Бога-часовщика. На деле эта политэкономия тщательно обходит источники неравновесности и механизмы гашения флуктуаций, возвращения системы в состояние равновесия. Гомеостаз, равновесие поддерживается только в ядре системы, способном вобрать лишь небольшую часть человечества (в чем, собственно, и заключается нынешний кризис индустриализма). Иллюзия, будто все в мире предопределено, как в часах, что мир детерминирован, до сих пор лежит в основании механистического мироощущения Запада.

Над всем этим висит покров невежества.

Так, институты «рыночного» хозяйства (МВФ и Всемирный банк) продолжали и продолжают распространять экологически разрушительные модели под прикрытием «зеленой маскировки». За «зеленой» ширмой продолжалась та же экономическая политика. Вот казус – просочившийся в печать конфиденциальный меморандум главного экономиста Всемирного банка Лоуренса Саммерса, который он разослал своим ближайшим сотрудникам 12 декабря 1992 г.: «Строго между нами. Как ты считаешь, не следует ли Всемирному банку усилить поощрение вывоза грязных производств в наиболее бедные страны? Я считаю, что экономическая логика, побуждающая выбрасывать токсичный мусор в страны с низкими доходами, безупречна, так что мы должны ей следовать» [18].

Помимо размещения грязных производств начался «экологический демпинг» в огромных масштабах. В Амазонии с участием Всемирного банка масштабы вырубки леса таковы, что только в ходе одного из проектов (Grande Carajas) будет очищена территория, равная Франции и Германии вместе взятым. Таков постулат политэкономии капитализма – от Адама Смита до Маркса и далее до неолиберализма. Но оболочку этого постулата многие считают невежеством.

В книге Ф. Коттрелла «Энергия и общество» (1955) был приведен подсчет: при механизированном выращивании риса в Арканзасе фермер экономит по сравнению с японским крестьянином, работающим мотыгой, 88 человеко-дней на 50 бушелей риса. Но при этом он вкладывает только в покупку трактора, горючего, электричества и удобрений сумму, которая эквивалентна покупке энергии 800 человеко-дней (не считая затрат энергии на производство этих технических средств) [19, с. 58]. Экономическая эффективность очевидно вела к колоссальной энергетической неэффективности, которая рано или поздно должна была достичь критического значения.

В предисловии к книге «Конец техноутопии» об этом сказано так: «После Второй мировой войны мы, американцы, до такой степени стали верить в научно-технические чудеса, что для нас перестали существовать физические ограничения… Следующее после войны поколение, несмотря на все большую зависимость от импортируемой нефти, … продолжало цепляться за миф о технологическом разрешении любых проблем. Этот миф назывался “Проект Независимость”. Напомню: наши ученые, которым мы, безусловно, доверяли, должны были разработать способы, позволяющие Америке стать самодостаточной в обеспечении себя энергией» [19, с. 8–10].

Несколько современных сюжетов Запада и других культур

Нам полезно рассмотреть несколько структур невежества у Запада и у других культур. Скажем о важном процессе невежества – взаимодействии (и часто столкновениях) разных культур: от племени и до цивилизаций. Во время становления системы колоний и империализма у Запада были интенсивные контакты с аборигенами – колониальная администрация, ученые, миссионеры и пр. Взаимные объяснения систем своей деятельности были трудны с обеих сторон. Европейцы считали, что население не знает хорошие методы ведения хозяйства, и хотели заменить им архаические способы современными. Но аборигены эти предположения отвергали, а европейцы удивлялись – какое упорство невежества!

Начнем рассматривать конкретные сюжеты. Добавим только несколько аспектов для структуры предмета.

Надо предупредить, что представления и образы явлений часто изменяются, и даже большие ученые, бывает, отстают от новых парадигм. Особенно когда происходит научная революции в большой области. К старым понятиям и образам привыкают – образованные люди и даже ученые.

Но надо учитывать, что процесс формирования невежества на Западе сильно отличается от того, что мы видим у себя, разные культуры, социальные и экономические системы, направления сдвигов и тип потрясений. Но для нас полезно изучать опыт этого явления в культурах и Запада, и Востока.

Методолог науки П. Фейерабенд в своем труде «Диалог о методе» писал: «Вообразите ученых в любой области исследований. Эти ученые исходят из фундаментальных предположений, которые вряд ли когда-нибудь ставятся под вопрос. Имеются методы изучения реальности, которые считаются единственными естественными процедурами, и исследование заключается в том, чтобы применять эти методы и эти фундаментальные предположения, а не в том, чтобы их проверять. Вероятно, что предположения были введены в свое время, чтобы разрешить конкретные проблемы или устранить конкретные трудности, и что в тот момент не забывали об их характере. Но это время давно прошло. Сейчас и не вспоминают о предположениях, в терминах которых определяется исследование, и исследование, которое ведется иным образом, рассматривается как что-то неуместное, ненаучное и абсурдное» [49].

Действительно, часто действуют несколько альтернативных систем, и у каждой из них имеются полезные идеи. Поэтому диалоги и даже конфликты не доходят до вражды, а находят разные ветви проблемы. Но часто и продолжаются споры в состоянии смешения разных парадигм, или великая теория, хотя бы и недоработанная, не смогла из-за чрезвычайных условий соединить все нужные элементы – во многом из-за наступления невежества.

В 1970–1980-е гг. на Западе внимательно разбирали взаимодействия альтернативных парадигм и воздействия на них ошибки и невежества. Это мы видели в СССР во второй части XX века. Тогда и у нас тоже были начаты такие работы, но они были прерваны перестройкой. Но теперь требуется разобраться в тех процессах, которые создавали потрясения систем нашего мышления в представлениях об обществе и государстве. Понятно, что при таком разборе мы исследуем не мотивы и ценности авторов текстов и утверждений, а их структуры и логику – на них отпечатываются сгустки невежества.

Вебер пишет: «Повсюду, где современный капитализм пытался повысить “производительность” труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на этот лейтмотив докапиталистического отношения к труду, за которым скрывалось необычайно упорное сопротивление. На это сопротивление капитализм продолжает наталкиваться и по сей день, и тем сильнее, чем более отсталыми (с капиталистической точки зрения) являются рабочие, с которыми ему приходится иметь дело» [2, c. 80–81].

Антропологи поняли проблему консерватизма, который подавляет способность местных общностей использовать инструменты и методы от внешних лиц. Чаще всего вызовом становится нечто, исходящее от иной этнической общности (племени, народа, нации). Вторжение может происходить в самой разной форме – в виде групп иммигрантов (или колонизаторов), чужих вещей и товаров, идей и художественных стилей.

Антрополог А. Леруа-Гуран представил этот процесс в общем виде: концентрация культуры потому и происходит, что группа вынуждена сплачиваться под воздействием внешнего воздействия иных. Он писал: «Именно чтобы избежать этого разлагающего воздействия, каждая группа делает непрерывные усилия сохранить свое внутреннее сцепление, и в этом-то усилии она и приобретает черты более или менее личные» [56, с. 195]. Если равновесие нарушается и группа не может ассимилировать посторонние элементы, она «теряет свою индивидуальность и умирает». Сохранение общности достигается лишь при определенном соотношении устойчивости и подвижности.

Полезно сравнить процессы этносов, которым рекомендовали модернизацию их деятельности с проблемами Столыпинской реформы и начала коллективизации. Я рано стал думать о людях из других народов – мне было и интересно, и было надо получить знание для разума. Меня поразили картины мира у крестьян и казаков и их замечательное умение соединяться с другими людьми, и их навыки распознавать образы злых людей.

Непосредственная опасность гибели возникает вследствие избыточной подвижности, которая нередко возникает после периода застоя. Леруа-Гуран важное место отводит механизмам, которые он называет инерцией и пережитками. Это необходимые средства для сохранения народа. Он пишет: «Инерция по-настоящему бывает видна лишь тогда, когда группа отказывается ассимилировать новую технику, когда среда, даже и способная к ассимиляции, не создает для этого благоприятных ассоциаций. В этом можно было бы видеть самый смысл личности группы: народ является самим собою лишь благодаря своим пережиткам».

Дж. Грей писал о невозможности предсказания будущего образа всей сложной системы человечества исходя из либеральных теорий общества: «Если история нас чему-то учит, то мы… должны сказать, что традиционное кредо просветителей не дает ни малейшей возможности предсказывать будущее. С точки зрения всех школ классического либерализма, каждая из которых воплощает свой вариант проекта Просвещения, еще хуже то, что мы, возможно, наблюдаем зарождение режимов, превосходящих либеральные общества по всем критериям, которые внутренне не свойственны либеральным формам жизни…

Вместо того чтобы упорствовать в своей приверженности несостоятельному проекту апологетического либерального фундаментализма, следует признать, что либеральные формы жизни сообщества принимают по воле случая и сохраняют благодаря идентичности, сформировавшейся у индивидов в силу того же исторически случайного стечения обстоятельств, причем своим случайным характером и идентичность, и судьба либеральных сообществ ничем не отличаются от всех других. Тем самым мы признаем, что либеральные убеждения и либеральные культуры – это конкретные социальные формы, которым не положено никаких особых привилегий ни со стороны истории, ни со стороны человеческой природы» [41, с. 167].

В результате кризисов XX века неолиберальная утопия приобрела мистические черты милленаристской ереси, которая пророчит «золотой век», причем не всему человечеству, а его небольшой части. Более того, этот милленаризм присущ именно американской ветви западного мировоззрения, он унаследован от мироощущения «отцов нации», которые строили в Америке «сияющий город на холме».

Такие кризисы мы видели в XX в. – и в революции, и в войнах, – а в XXI в. уже постоянно мы видим кризисы новых типов. Н. А. Бердяев, видя в технике преобразующую мир силу космического масштаба, указывает на эту опасность для человеческого сознания: «Техника рационализирует человеческую жизнь, но рационализация эта имеет иррациональные последствия» (цит. по [42])[39]39
  Например, философы разных направлений приходят к выводу, что идея прогресса имеет под собой не рациональные, а именно религиозные основания, выводимые из специфической для европейской цивилизации веры. Н. А. Бердяев пишет: «Психологию веры мы встречаем у самых крайних рационалистов, у самых фанатических сторонников научно-позитивного взгляда на мир. На это много раз уже указывалось. Люди “научного” сознания полны всякого рода вер и даже суеверий: веры в прогресс, в закономерность природы, в справедливость, в социализм, веры в науку – именно веры» [43].


[Закрыть].

Приступы такого иррационализма – важная глава в истории культуры. При переходе к постиндустриализму наблюдалось несколько таких волн. Одна из них прокатилась по интеллектуальной элите США. Как пишут, в тот момент от «самых передовых физических теорий … было уже рукой подать», по выражению Ф. Капры, «до Будды или до Бомбы», и только от сознания и морали конкретного ученого зависело, какой путь он изберет.

«Локальные» структуры

Мы рассмотрели два типа погружения в невежество – один агрессивный, другой – использующий «мягкую силу» (разные ширмы, как, например, идеологии). А в диапазоне между этими двумя типами действуют другие «локальные» структуры.

Они иногда используют манипуляции мышлением людей и подталкивают их к ошибкам, или сами манипуляторы могут делать ошибки. А. Тойнби говорил, что «больное общество» ведет войну «против самого себя». В этих войнах бывают неудачи, например в том, что «лидеры неожиданно для себя подпадают под гипноз, которым они воздействовали на своих последователей. Это приводит к катастрофической потере инициативы: “Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму”». Как и предсказывал Тойнби, в результате подобных неудач общество может превратиться в «ад кромешный».

Приведенные примеры роднятся общим элементом их структуры. Да и большинство других примеров содержат этот элемент, один из очень важных и распространенных при формировании умозаключений, принадлежащих к миру невежества. В среде психологов и культурологов этот структурный элемент называют «ошибки хиндсайта» (или хайндсайта[40]40
  Hindsight – непредусмотрительность и также прицел, быстрый взгляд.


[Закрыть]). В ходе развития общего кризиса индустриализма общества промышленных стран столкнулись с деформацией культуры среднего класса. Это – «болезнь» образованных людей, но их эпидемия заражает и массу мирных жителей. Например, потрясение перестройки резко ускорило этот процесс и в нашем обществе.

Возьмем из обзора краткие выжимки описания этого явления:

«Ошибки хиндсайта включают слепую веру в единственно возможное объяснение причин произошедшего события (и пренебрежение остальными рациональными объяснениями), а также чрезмерную уверенность в достоверности своих суждений в целом. Ошибка хиндсайта – одна из наиболее широко изученных мыслительных ловушек, которые подстерегают человека при принятии решений.

Осмысление начинается с поиска причинных объяснений. События, которым можно дать однозначное объяснение, приводят к большей ошибке хиндсайта, чем более неоднозначные события. Осмысление усиливает ошибку хиндсайта в том случае, если люди слишком упрощают причины и следствия. Таким образом, если осмысление начинается с чрезмерно упрощённых представлений о причинах и следствиях, то оно неизбежно ведёт к ошибкам, тем самым формируя ещё одну сторону ошибки хиндсайта.

Особый интерес для учёных представляет субъективное чувство лёгкости, с которой человек приходит к какому-либо выводу (беглость обработки информации). Чем легче сделать вывод из какого-либо события, тем больше становится ошибка хиндсайта. По сути, они путают лёгкость с достоверностью. Таким образом, ошибка хиндсайта зависит не только от самой информации о событии, но и от субъективной лёгкости, с которой эта информация обрабатывается в процессе мышления.

Ошибка хиндсайта тоже может удовлетворить потребность в порядке и предсказуемости: люди, которые больше всех стремятся к контролю над ситуацией или полному её пониманию, демонстрируют наибольшую ошибку хиндсайта. В ситуациях, опасных для жизни, таких как террористические атаки и экономические потрясения, ошибка хиндсайта может увеличиваться, что может помешать человеку учиться на собственном опыте – навык, необходимый для выживания в подобных условиях.

Два наиболее распространённых и важных последствия ошибки хиндсайта: поверхностность и самоуверенность. Поверхностность влечёт за собой ошибки в установлении причины проблемы – это может быть выбор неверной причины или же преувеличение значения настоящей причины. Самоуверенность – это преувеличение собственных способностей к анализу ситуаций, которое может привести к упущению других возможных точек зрения и рискованным выводам при последующем принятии решений.

Для уменьшения ошибки наиболее эффективна стратегия рассмотрения альтернатив – она подразумевает побуждение человека к поиску других возможных объяснений события и ведущих к нему причинно-следственных взаимосвязей. Стратегия рассмотрения альтернатив нейтрализует ошибку хиндсайта.

Как правило, при принятии решения человек демонстрирует то, что мы назвали поверхностностью, то есть быстро останавливается на первом, самом доступном объяснении и прекращает дальнейший анализ. Стратегия рассмотрения альтернатив позволяет преодолеть эту проблему: она стимулирует человека придумывать другие варианты развития событий и, что более важно, создавать гипотетические причинно-следственные цепочки, тем самым открывая путь к новым, ещё не рассмотренным вариантам. Пока стратегия рассмотрения альтернатив успешно проявляет себя в борьбе с ошибкой хиндсайта, она может помочь справиться и с поверхностностью мышления, и с самоуверенностью» [20].

В 1970–1985 гг. в СССР интенсивно изучали системный анализ и в том числе анализ ошибок типа хиндсайта. Литературу осваивать было легче всего на моделях науки, т. к. их структура была хорошо разработана. Во всех областях студентам сразу разъясняли когнитивную основу дисциплины или проекта – факты, теории, методы, инструменты и их связи. Другой аспект – знать, что и как делает продвинутая международная «бригада» и ее лидеры, а также и отечественные бригады и их лидеры. Все, кто занимались наукой, от студента до академика, имели в воображении образы своих когнитивных структур, в разных формах. В лаборатории работники видят нутро своих предметов, как врач видит своего пациента.

Но алгоритм анализа ошибок у научных сотрудников годится и для других анализов – хотя бы для начала. Этот грубый подход к неопределенности сразу указывает на риски ошибок типа хиндсайта.

Вот уважаемый академик, советский и российский филолог Д. С. Лихачев высказывается о строительстве дамбы в Ленинграде: «Для меня несомненно, что строительство дамбы было ошибкой и даже преступлением… Сейчас никто не знает, что с дамбой делать. Не знаю, право, и я».

Разве это рациональное утверждение? Несомненно, что это преступление! Без суда, без следствия, без специальных знаний. И притом, он «право, не знает» этого дела.

Он продолжает философствовать: «Сейчас становится все очевиднее: дамба ухудшает экологическую обстановку… Понимаете, кроме экономического ущерба, я все больше задумываюсь над нравственным ущербом. Есть предложение дамбу разобрать, но не повлечет ли это ухудшение экологической обстановки? Ведь грязь распространится по всему Финскому заливу, засорит Балтийское море» [52].

Окно в Европу, нравственный ущерб, разобрать дамбу, как бы не огорчить немцев… знать не знает, но судить берется. Как известно, после суеты с приватизацией и межклановыми конфликтами построенную в советское время на 70 % дамбу достроили и в 2011 г. сдали в эксплуатацию без особой шумихи[41]41
  Торжественное открытие Комплекса защитных сооружений Санкт-Петербурга от наводнений состоялось 12 августа 2011 г. Всего за три года его эксплуатации предотвращено шесть наводнений, в том числе пять – с особо опасным подъёмом уровня воды. Общий вывод: «Завершение строительства КЗС позволило обеспечить защиту города от наводнений, наземную транспортную связь г. Кронштадта с материком, создать участок кольцевой дороги вокруг Санкт-Петербурга и оздоровить воздушную среду города за счет вывода транзитного транспорта из центра».


[Закрыть]. Конечно, такие ошибки можно считать мягким невежеством, но мощный поток таких мягких ударов по структуре мышления людей создает массовую культурную травму. Она стала хроническим фоном ущербного сознания. И эта болезнь не уходит. Это была целая история, полезно было бы ее рассмотреть.

А уже в 2009 г., на следующий день после аварии на Саяно-Шушенской ГЭС с заявлением выступил научный руководитель Высшей школы экономики, бывший министр Евгений Ясин. Он сказал: «Саяно-Шушенская ГЭС была символом крупных проектов, которые осуществлялись в СССР. Мы не знаем истинных причин этой крупной техногенной катастрофы, почему произошел гидроудар. Но, я уверен, истинная причина – в безалаберности и наплевательском отношении к строительным стандартам. В этом смысле можно, наверное, провести аналогию с Чернобылем» [53].

В устах Ясина ссылка на «советское прошлое» не удивляет. Но какова логика у этого научного руководителя колыбели российских экономистов: «Мы не знаем истинных причин этой катастрофы. Но, я уверен, истинная причина в…» Не знает, но уверен… Пожалуй, одна из множества причин этой катастрофы заключается в том, что такие профессора и министры воспитали людей, которые управляют сегодня техносферой России. Это классическая «ошибка хиндсайта» – один из главных типов невежества.

Обычно невежественное утверждение не соблюдает самые простые нормы, известные с древности. Вот структура простых логических построений, которые мы учили в школе в 1954 г. Сейчас их используют образованные политики и интеллигентные СМИ. Аристотель называл их энтимемами (риторическими силлогизмами) – неполно выраженными рассуждениями, пропущенные элементы которых подразумеваются. Это минимум элементов. Вот схема разумного рассуждения:

Данные (Д)–Квалификация (К)–Заключение (З)

¦ ¦

Поскольку (Г)–Оговорки (О)

¦

Ведь (П)

В популярной книге читаем: «Аргументация определяется как движение мысли от принятых исходных данных (Д) через посредство основания, гарантии (Г) к некоторому тезису, составляющему заключение (З)». Подкрепление (П) служит для усиления «гарантии» и содержит обычно хорошо известные факты или надежные аналогии. Квалификация (К) служит количественной мерой заключения (типа «в 9 случаях из 10»). Оговорки (О) очерчивают условия, при которых справедливо заключение («если только не…») [21, с. 183].

В митинговых рассуждениях обычно остаются лишь главные три элемента: Д-Г-З – это абсолютный минимум. А в процессе перестройки и реформы из аргументации были сначала полностью исключены подкрепления, оговорки и квалификации. А затем была разрушена и минимальная триада – была изъята гарантия. Но драму этой разновидности погружения в невежество разберем позже.

Продолжим о навыках. Каждый из нас характеризуется некоторой «пороговой высотой» барьера, которую мы уже не можем преодолеть. Этот барьер ограничивает вокруг нас часть информационного поля, внутри которой мы и действуем. Мы не пользуемся теми знаниями, которые находятся вне нашей индивидуальной «информационной скорлупы». Те каналы информации, которыми пользуются профессионалы, достигают только людей с довольно объёмной «скорлупой». Мы используем это понятие аналогично тому, как исследователь каналов информации описывает «культурную скорлупу» человека или группы: внутри «скорлупы» находятся те источники культуры, к которым люди прибегают без затраты особых, исключительных для него усилий. Один посещает лишь ближайший к дому кинотеатр, у другого внутри его «скорлупы» находятся театры и художественные выставки. Дело, разумеется, не только в размерах «скорлупы», но и в структуре содержимого.

Каждый человек более или менее опирается на методический консерватизм, причина – в психологическом механизме, охраняющем свою «информационную скорлупу» как один из элементов его когнитивной структуры. Таким образом, коммуникации с другими группами – необходимая предпосылка быстрого отыскания полезных знаний и методов. Речь идет не о том, чтобы приобретать глубокие знания во многих областях или вовлекать их в свою «информационную скорлупу». Важно снабдить ее чувствительными рецепторами, предупреждающими о наличии «внешних» потенциально важных методов и навыков.

Иногда упоминают понятия «сеть знаний» и «экран знаний» как плотную систему элементов знаний, соединенных связями между сгустками знаний. Мозаичная культура, которая теперь вытесняет «университетскую» русскую культуру, отличается тем, что в ней распадаются связи, так что элементы знаний превращаются в конгломерат кусочков мозаики. Кажется, что человек сохраняет эти кусочки и может их использовать как оснащение разума, но этот процесс оказывается слишком трудоемким. Мышление действует, пробегая по сети ассоциаций. Сеть элементов и связей позволяет нам быстро построить в уме образ предмета, который мы обдумываем. Когда эта сеть разорвана и ассоциации распадаются, мы погружаемся в невежество. Мы набираем информацию об элементах знания, но они не превращаются в «интеллектуальный багаж» – в этом чемодане бренчат кусочки мозаики. Конечно, мы верим, что это лишь на время.

На опыте науки можно видеть, что жизнь и деятельность – динамичная и изменчивая сущность. В момент изменения старая система часто не успевает преобразоваться. Обычно в это время у опытных людей есть запасы идей и навыков, которые перенимаются ими у других групп, этносов, народов, культур. Каждая структурная единица системы знания имеет свой «социальный субстрат» – сообщество носителей знания, которых объединяет общая познавательная система – когнитивная структура. Эта структура очень уязвимая – как только коллектив замыкается в своей «скорлупе», он утрачивает связи с международным сообществом, и начинается сдвиг к невежеству. Сначала этот сдвиг не виден, а потом со стороны появляются опасные сигналы.

В 1970-х годах ведущие работники и руководители во всех сферах озаботились этими сигналами. Например, нарастающее отставание некоторых наших научных коллективов было вызвано тем, что сложившиеся в них условия ориентировали ученых на критерий «оригинальности» как чуть ли не высшей ценности научной работы. Такое понимание было в общественном мнении, да и во многих нормативных документах. Но наука – дело коллективное, и серьезные проблемы разрабатываются сообща, стихийно формирующейся международной «бригадой» ученых. Чтобы реально участвовать в решении таких проблем, наши ученые должны работать в составе «бригады», даже если и не являются ее лидерами.

Многие ученые, говоря об отставании, использовали привычное временное измерение («на таком-то направлении наша наука отстала на 10 лет» и т. п.), хотя совершенно очевидно, что развитие науки происходит нелинейно. Многие лаборатории после некоторого критического уровня отставания «сходят с дистанции», перестают прогрессировать. Это понятно: будучи включенным в когнитивную структуру своей области, коллектив как бы дополняет свои научные возможности совокупным потенциалом всего исследовательского сообщества. Потеряв с ним коммуникации, утратив способность осваивать его достижения, коллектив отключается от системы мировой науки, и его научный потенциал резко падает.

В то время уже можно было создавать карты научных областей, национальных школ или международных «бригад». Это достигается с помощью языка библиографических ссылок. Ссылки – исключительно информативный язык, особая знаковая система, которая складывалась в течение столетий. В библиографических ссылках ученый отражает все элементы когнитивной структуры: он ссылается на работы, в которых описываются важнейшие научные факты в его области, повлиявшие на его исследование; на работы, в которых развиваются теоретические концепции, с помощью которых он объясняет факты и строит гипотезы, положенные в основу его исследования; на работы, в которых описаны использованные в его исследовании методы.

Члены исследовательского сообщества, разрабатывающие одну область, не только часто ссылаются на одни и те же работы – в каждой своей статье они цитируют сразу несколько таких работ. Вследствие этого между ключевыми работами возникают незримые связи через социтирование, т. е. одновременное упоминание пары работ в какой-то третьей статье (каждый случай социтирования принимается за единицу связи). Это – карта науки, на которой каждый кластер является отражением отдельной исследовательской области, ее «отпечатком пальца». Важно, что кластер является продуктом деятельности данного научного сообщества. Кластер представляет собой графический образ когнитивной структуры данной исследовательской области в данный момент времени. Это «образ» исследовательской области, созданный работами всей стоящей за ним мировой «бригады» ученых, работающих в данном направлении.

Например, можно взять фрагмент карты медико-биологической науки, на которой обозначена исследовательская область «альфа-фетопротеин» (это был первый открытый «маркер» раковых заболеваний). Это – крупная область, она быстро развивалась – во второй половине 70-х годов в мире ежегодно публиковалось около 800 статей, в заглавие которых входило слово «альфа-фетопротеин». Советские ученые были не только первооткрывателями этой области, они и впоследствии входили в число лидеров: из 12 статей, составляющих кластер этой области в 1975 г., пять – работы советских авторов [22].

Зачастую советские работы, объективно относящиеся к числу ключевых, не попадают в кластер вследствие искажений в самом механизме цитирования (см. [23]). По ряду причин наши работы неадекватно отражаются в ссылках западных авторов. Для нас это мелочь – это простительное невежество чиновников. Для нас важнее тот факт, что советские авторы верно отражают в своих ссылках когнитивную структуру своих исследований. Они участвуют в построении кластера путем цитирования ключевых работ. Этот факт легко установить путем анализа библиографических ссылок в статьях советских авторов, работающих в изучаемом направлении.

А вот другой пример. Наше сообщество не заметило, что оно уклонилось от новой когнитивной структуры международной «бригады». Так, в результате ряда открытий в начале 70-х годов трансформировалась область исследований коллагена[42]42
  Коллаген – основной (по весу) белок животного организма, основа соединительной ткани. Нарушения в его структуре вызывают большое число тяжелых заболеваний (коллагеновые заболевания, артриты, сердечно-сосудистые заболевания, глазные болезни и др.). Долгое время считалось, что коллагены разных органов – это модификации одного и того же белка и можно, изучая коллаген, выделенный из наиболее удобного источника, делать общие выводы. Но в 1969 г. был установлен факт молекулярной гетерогенности коллагенов разных тканей и было показано, что разные коллагены – это генетически разные белки. Совершенно очевидно, что эти факты стали новой познавательной нормой в исследованиях коллагена (о важности ее говорит тот факт, что за десять лет было опубликовано около 300 работ, посвященных молекулярной гетерогенности коллагенов).


[Закрыть]. Это отразилось в кластере области за 1970–1974 гг. [22]. В 1972 г. образ области, представленный в кластере, резко меняется: возникает новый фронт исследований. Был открыт проколлаген – предшественник коллагена. Это был новый научный факт, задавший новое направление исследований – биосинтез коллагена.

В кластере 1973 г. «структурное» направление исследований коллагена оказывается совершенно вытесненным – в кластере были лишь работы с механизмом биосинтеза. Произошла перестройка области, причем внешне предмет исследований не изменился. После начинается поистине бурное развитие. Быстрое и широкое развитие исследовательской области в новом направлении повысило и ее прикладное значение. Г. Смолл – разработчик кластеров для карт науки – пишет: «Недавно достижения, особенно в методологии, сделали возможной передачу знания из фундаментальной биологии в такие области медицины, как проблема старения, сердечные и легочные заболевания, рак и артриты. Коллаген стал модельной исследовательской областью биохимии, имеющей далеко идущие последствия для медицины» [24].

За эти годы в кластере находилась 31 ключевая работа. В 54 основных советских статьях этих лет, посвященных исследованию коллагена, содержится 1044 ссылки, и лишь две (!) из них приходятся на входящие в кластер статьи – и нет ни одного случая социтирования ключевых работ. «Отпечатки пальцев» советского и зарубежного сообществ совершенно различны. Даже в обзор 1972 г., посвященный современным представлениям о биосинтезе коллагена и содержащий 215 ссылок, не попали работы, освещающие именно те открытия в области биосинтеза, которые трансформировали область.

Из этого следует, что советские исследователи видели свой предмет иначе, чем их зарубежные коллеги, т. е., по существу, разрабатывали иную область. Возможно, их исследования нужны и перспективны, но для нас здесь важен тот факт, что в 1970–1974 гг. в нашей стране не было ячейки научного потенциала в области исследований коллагена с использованием сложившейся в мировой науке системы познавательных средств [22]. В последующие годы положение существенно не изменилось: в 27 советских работах, опубликованных в 1982 г., имелось 226 ссылок, из них ни одной на статьи, входящие в кластеры данной исследовательской области в предыдущие годы. Значит, речь идет не об отставании от переднего края науки, а о «расщеплении» путей развития исследований.