Текст книги "Новое средневековье XXI века, или Погружение в невежество"

Говорили, что они оказались индивидами, – вот вам аномия!

А в 2016 г. социологи предупреждают о развитии этой формы аномии: «Новым ракурсом анализа становится школьное насилие. Его нельзя рассматривать как явление изолированное, спровоцированное исключительно спецификой школьной среды и воспроизводимое только в ее пределах. Насилие понимается как социальное явление…

Неполные семьи, бедность эмоциональных контактов, трудные жизненные обстоятельства, неумелый или жесткий стиль воспитания неблагоприятно сказываются на поведении ученика, способствуют проявлению девиантных форм поведения (прогулов, употребления наркотических и/или психоактивных веществ и т. д.), которые, в свою очередь, способны повысить опасность развития насилия…

Самыми распространенными являются вербальные действия – более 60 % школьников оскорбляли товарищей. Одновременно в школах выявлено и психическое насилие (23 % его испытали), особенно в форме приставаний. … Особую тревогу вызывают физические действия, направленные против личности. Каждый третий (33 %) дерется в школе, примерно четверть участвует в групповых драках, еще каждый восьмой (12 %) дерется особо ожесточенно. 22 % учеников при помощи физической агрессии могли нанести урон здоровью, в 6 % случаев “избили так одноклассника, что ему необходимо было обратиться к врачу”«[672].

Как же Россия погрузилась в эту сферу – психическое насилие в школах, тревога, ожесточенные драки… Почему?

Здесь указано на важный признак аномии – люди «не планируют свою жизнь или планируют ее не более чем на один год». Эту тему развивает В. В. Кривошеев в 2009 г.: «Социальное беспокойство, страхи и опасения людей за достигнутый уровень благополучия субъективно не позволяют людям удлинять видение своих жизненных перспектив. Известно, например, что ныне, как и в середине 1990-х годов, почти три четверти россиян обеспокоены одним: как обеспечить свою жизнь в ближайшем году.

Короткие жизненные проекты – это не только субъективная рассчитанность людьми жизненных планов на непродолжительное физическое время, но и сокращение конкретной продолжительности “социальных жизней” человека, причем сокращение намеренное, хотя и связанное со всеми объективными процессами, которые идут в обществе. Такое сокращение пребывания человека в определенном состоянии (“социальная жизнь” как конкретное состояние) приводит к релятивности его взглядов, оценок, отношения к нормам и ценностям. Поэтому короткие жизненные проекты и мыслятся нами как реальное проявление аномии современного общества…

В состоянии социальной катастрофы особенно сильно сказалось сокращение длительности жизненных проектов на молодом поколении… В условиях, когда едва ли не интуитивно все большее число молодых людей понимало и понимает, что они навсегда отрезаны от качественного жилья, образования, отдыха, других благ, многие из них стали ориентироваться на жизнь социального дна, изгоев социума. Поэтому-то и фиксируются короткие жизненные проекты молодых…

В советский период истории не только декларировались, но и на практике осуществлялись иные, длинные жизненные проекты… Ситуация длинных жизненных планов предполагала наличие определенной системы ценностных координат. Социологические исследования, проведенные в 1963–1966 гг., например, показали, что подавляющее число молодых людей (70 % от числа опрошенных) считали для себя главными жизненными ориентирами “иметь интересную, любимую работу”, “пользоваться уважением окружающих”, “любить и быть любимым”.

Исследование, проведенное в Москве в 1982 г., выявило, что на первом месте среди жизненных ценностей респондентов из числа молодежи была “интересная работа” (75,3 %), далее шли – “семейное счастье, счастье в любви, детях” (66,4 %), “уважение людей” (43,6 %). Получается, что именно длинные жизненные планы были ориентиром и в сфере семейных отношений…

Кардинальная трансформация российского общества, начатая в конце 1980 – начале 1990-х годов, одновременно означала и резкий переход значительного числа людей, целых социальных групп и категорий к коротким жизненным проектам» [673].

Конечно, системы аномии сложны – непрерывно появляются новые истоки, и они быстро изменяются. Трудно увидеть тучи и тучки аномии, потому что они закрыты слоями синтезов. Поэтому социологи редко изучают нашу аномию, – сложно, и также этого не любит элита. Но недавно пришла интересная диссертация «Криминализация и социальный порядок российского общества в условиях глобализационных процессов современности» (2020). Вот начало:

«Актуальность темы исследования. Период трансформации российского общества на рубеже XX – XXI столетий… сопровождался радикальными переменами во всех сферах его жизнедеятельности, к которым, как показал последующий ход событий, оказались неготовыми ни новое руководство страны, ни общество, что усугубило кризисные процессы в России, закономерно сопровождавшие этот переходный период.

Эти процессы породили обострение общественной напряженности, обесценивание в общечеловеческом разуме многих устоявшихся ценностей, резкое снижение степени следования закону, расшатывание общественного порядка, снижение уровня и качества жизни населения страны, эскалацию социального разделения, противостояния друг другу новых социальных слоев, безработицу, гиперинфляцию и побуждение к криминализации российского социума.

Последствия этих процессов переживаются в России до настоящего времени, о чем свидетельствуют экономический и финансовый кризисы 2008–2009 гг., а затем 2014–2015 гг., которые не только очередной раз понизили реальные доходы населения, но и “заморозили” все те процессы, которые стимулировали формирование устойчивого социального порядка в обществе и его декриминализацию» [674].

Вероятно то, что государство мирится с неэффективностью своей молодежной политики и как будто не видит противоположного процесса – криминализации культуры, одной из самых драматических сторон культурного кризиса России последних тридцати лет. Коммерциализация духовной сферы, которая ведет к легитимизации преступника, сильнее всего ударила по молодежи.

Криминальная субкультура получила легальный статус наряду с общей культурой, хотя она – ее прямой антипод. Уголовный жаргон и логика вошли в прессу и телевидение, в театр и язык политиков. Без духовного оправдания преступника и его морали не было бы того взрыва преступности, который поразил Россию. Причины этого сдвига были заложены в 1990-е гг., но эту раковую опухоль нельзя подкармливать – она сама не рассосется.

Криминолог И. М. Мацкевич пишет об этой стороне реформы: «В последние десятилетия произошли существенные перемены в отношении общества к преступности и ее проявлениям. Криминальная субкультура, о которой раньше предпочитали не говорить, в настоящее время получила легальный статус наряду с общей культурой. Некоторые утверждают, что это часть общей культуры и нет ничего страшного в том, что общество будет знать некоторые постулаты криминальной субкультуры. Между тем не учитывается самое главное: криминальная субкультура – это не часть общей культуры, а ее прямой антипод. Кроме того, по своей природе она социально агрессивна.

Представители криминальной субкультуры не жалеют ни сил, ни средств для того, чтобы вытеснить лучшие вековые традиции культурного наследия человечества и подменить их суррогатом сомнительных произведений так называемого тюремного искусства. При этом подмена понятий происходит в завуалированных формах, откровенно уголовные песни называются почему-то «бытовыми» песнями, уголовный жаргон и терминология – «бытовым» разговором. Никого не удивляет, что ведущие журналисты разговаривают со своими читателями на страницах газет и по телевидению на полублатном языке… Я уже не говорю о том, что массовыми тиражами выходят книги, написанные на матерном языке. В игровых фильмах актеры позволяют себе нецензурно выражаться, чтобы, как говорят режиссеры, приблизить экранную жизнь героев к реальной» [675].

Аномия в сфере этнических отношений инерционна, преодоление ее требует больших и тщательных усилий. Их результаты разрушаются социальными формами, возникающими в ходе реформы. В последние годы перестройки и в 1990-е годы культурная травма, поразив и старшие поколения, и подростков, вызвала резкие конфликты между поколениями, разрушая традиционные отношения и установившуюся систему норм взаимной ответственности и уважения. В дальнейшем, в ходе углубления дезинтеграции общества, этот раскол лишь углублялся, становился «системным» – происходило расхождение социальных и ценностных установок, структур потребностей и пр.

Некоторые социологи видят риск обретения большой частью молодежи «негативной идентичности». Сущность ее Д. В. Трубицын излагает так (2010): «В психологии под негативной идентичностью понимают способ самоутверждения подростков посредством демонстративного нарушения правил и норм, отрицательных образцов для подражания, вызывающее поведение. Сущность негативной идентификации – определение содержания коллективного “мы” посредством образа врага, деление мира на “своих” и “чужих”, возложение ответственности за собственные неудачи на коллективного “другого”. Признаки негативной идентичности – рост ксенофобии и агрессии в социальных действиях, упрощение картины мира, рост политической демагогии, идеологизация общественного сознания, “коллективный цинизм”«[676].

Особенностью нашего кризиса стало включение в этическую базу элиты элементов преступной морали – в прямом смысле. В результате сегодня одним из главных препятствий к возврату России в нормальную жизнь стало широкое распространение и укоренение преступного мышления. Это нечто более глубокое, чем сама преступность. Этот вал аномии накатывает на Россию и становится одной из фундаментальных угроз.

Криминальная субкультура – сложная и «рыхлая» система, воспроизводству которой способствует много факторов. Но И. М. Мацкевич выделяет самый основной: «Прежде всего не следует делать поспешных ошибочных шагов в области социально-экономических преобразований, плодами которых пользуются в первую очередь представители криминального мира. При этом надо помнить, что, возникнув однажды, какое-либо негативное явление полностью никогда не исчезает. Ошибки в этой сфере обходятся очень дорого… К сожалению, рассматриваемые социально-негативные явления имеют место и сейчас. Так, около 1 % трудоспособного населения у нас ежегодно проходит опыт тюремной жизни. Это колоссальная цифра! Огромное число людей возвращается в обыденную жизнь в качестве проповедников тюремного быта и образа жизни» [675].

Мы кончаем главу об аномии полезным текстом:

«Но зачем поддерживать какой-либо порядок, когда знаешь, что в рамках одного поколения он может не раз смениться. Даже лошадь, когда ее впрягают в повозку, если знает путь, когда он закончится и ее накормят, веселее везет экипаж. Молодежь сегодня не уверена в конечной цели, в критериях результата, за которые она получит социальное одобрение в будущем. Стратегия государства изменится, вместе с ней ожидания в обществе и социальная значимость достижений могут снизиться. Сегодня в России до 80 % студентов не уверены в своем будущем… Не уверенному в будущем молодому человеку сложно развить собственное достоинство, веру в реализацию своих прав, что является основой конституционного порядка страны. Легче выбрать стратегию адаптации к ситуации, роль социального игрока. Тогда психологически снимается и ответственность за действия…

Релятивизм ценностей нивелирует значимость явлений, обессмысливая стремление к ним. Когда ценности относительны, разрушается их иерархия, снижается вероятность их кристаллизации в социальных действиях. Если любой выбор равнозначен, то ошибки быть не может, а результат соотносится только с критерием полезности.

Риск формирования релятивизма ценностей особенно распространен в среде молодежи, у которой жизненные стратегии строятся на основе перенимаемого опыта, исходящего от различных агентов социализации. Сегодня в России действует “Стратегия развития молодежи Российской Федерации на период до 2025 года”. В ней выделены четыре основные проблемы развития российской молодежи, две из которых носят ценностный характер: отсутствие устойчивого мировоззрения и рост ксенофобских, экстремистских настроений, маргинализации. Приоритетными для молодежи обозначаются ценности инноваций, патриотизма, нравственности, правосознания. Но, несмотря на новые приоритеты социализации личности, формирования ее ценностных структур, соответствующих стратегии реформирования общества, социализация продолжает воспроизводить закрепленные в культурном опыте правила, традиции, ценности и жизненные ориентации под влиянием институтов семьи и церкви, социального окружения…

Состояние аномии является основной причиной фрагментарности “картины мира” молодого поколения и неструктурированности его ценностной системы, мозаично включающей религиозные, философские и научные идеи из различных, часто противоречащих друг другу направлений. Плюрализм ценностей особо распространен именно среди молодого поколения, формируя безразличие к социальным переменам и социальным целям собственной жизни, так как противоречивые ценности включены в мировоззрения одной личности, что препятствует их реализации в качестве императива социальной деятельности.

Высокая динамика социальных приоритетов, состояние аномии, плюрализм ценностных систем, искажение или отрицание исторического прошлого России, неопределенность будущего формируют особое представление молодежи о роли ценностей в формировании мировоззрения и в конструировании социальных практик. Ценности перестают играть роль интегрирующего фактора, обеспечивающего институционализацию жизненной стратегии. Устойчивая интеграция вокруг единых смыслов социального генезиса замещается ситуативным утилитарным объединением, ориентированным на временные цели… Такое социальное участие индивида становится более прагматичным, но при этом ценностно нагруженным. Отсутствие рефлексируемой преемственности социального опыта ведет к потребности ценностного обоснования любых действий как смыслового оправдания их актуальности. Адаптивная и поверхностная противоречивая система ценностей отвечает этому запросу. Ею легко оправдать любые социальные практики, даже с противоположной направленностью. Возникает возможность ценностного обоснования радикальных и консервативных, инновационных и архаичных моделей поведения в рамках смыслового поля индивида. В этом заключается современная особенность аномии в российском обществе» [677].

Распады среди левых друзей и советских русских

В 1988 г. я бывал на Западе (больше в Испании), подружился со многими коммунистами, говорил с ними о наших делах. Но некоторые излагали мне «вульгарный истмат» в чистом виде. И это были не отвлеченные слова – из них вытекала практика. Меня она потрясала отходом от здравого смысла. Получалась странная вещь: стойкие коммунисты, от которых мы могли бы ожидать поддержки, вдруг оборачивались врагами советского строя – или создавали в своем воображении ложный образ СССР как рая земного.

Я в 1990 г. завел разговор на эту тему с Мануэлем Аскарате (незадолго перед его смертью)[27]27
  Мануэль Аскарате с группой авторов под председательством Долорес Ибаррури готовили важный труд: «Война и революция в Испании 1936–1939». В 2 т. М.: Прогресс, 1968.


[Закрыть]. Он был соратником Долорес Ибаррури, одним из руководителей компартии, потом перешел к социалистам и стал писать антисоветские статьи. Я спросил: почему вы ушли от коммунистов? Так у него затряслись руки. «Мы любим Советский Союз!» – прямо криком кричал. И видно, что не врет. Но что же это за любовь такая[28]28
  В 1980-х гг. мы видели распад общностей республиканцев. Историки говорили: «Испанские коммунисты первыми пережили кризис, который затем распространился на другие еврокоммунистические партии. Результатом его стало практическое исчезновение западных компартий из политической жизни их стран. Там, где они еще существуют, коммунисты превратились в “политических наблюдателей”… Идеологические постулаты еврокоммунизма составляли ядро политического дискурса перестройки» [313].


[Закрыть]?

Видный идеолог социал-демократии (бывший видный коммунист) Фернандо Клаудин утверждал, что в СССР речь не о реформе, а о «ликвидации путем разрушения всей экономико-политико-идеологической системы… о настоящей революции». Он говорил, что в стране сложились факторы, которые «толкают к революционным преобразованиям», что «фундаментальным козырем Горбачева является международный фактор», который «открывает ему более широкое пространство для маневра, допуская даже возможность применения силы для пресечения действий консерваторов и других крупных конфликтов».

Называл и социальную базу этой революции: «Среди этих социальных групп первое место занимают ученые и инженеры, экономисты и представители других общественных наук, писатели, самые различные группировки интеллигенции, а также наиболее просвещенные слои рабочих. Так называемые диссиденты были видимой верхушкой этого большого айсберга» [319].

Другой из виднейших интеллектуалов Испании (с ним мне приходилось полемизировать «на его поле») – это Луис Анхель Рохо. Он из известных экономистов Запада («архитектор испанской перестройки»), управляющий банком Испании, автор книг, по которым учатся экономисты многих стран [321]. Он признал, что недоверие и страх перед рыночной экономикой разделяло в СССР большинство населения страны, и соглашался с радикалами в том, что «трансформация системы» в этом направлении может быть лишь результатом «революции сверху».

Они в 1990 г. опубликовали две фундаментальные статьи о советской перестройке: Ф. Клаудин – «Куда идет Советский Союз?», Л. А. Рохо – «Советский Союз без плана и без рынка». Эти статьи опубликованы в наиболее престижном в интеллектуальных кругах Испании журнале – «Шифры практического разума».

Л. А. Рохо считал, что провал экономической реформы в России «предопределен ее робостью и поэтапным характером». Надо было рубить сплеча. На Западе рыночная экономика внедрялась медленно, по мере накопления опыта и преодоления психологических барьеров. Л. А. Рохо специально подчеркивает это, говоря об особенностях СССР: «Психологическое принятие рынка базируется на длительном опыте, который показывает, что каковы бы ни были его недостатки и социальная цена, альтернативы обходятся в целом гораздо дороже. Советское население не обладает, однако, опытом рынка как доминирующего начала в экономическом порядке» [321].

Итак, для Запада – осторожная эволюция с накоплением опыта и рефлексией, а для СССР – новый крупномасштабный революционный проект, эксперимент по осуществлению новой утопии, на этот раз капиталистической. Причем с полной уверенностью, что эксперимент провалится и лишь приведет к огромным страданиям людей и вероятной гибели страны. Это – часть того самого «обманного» проекта, который прилагается к большей части населения Земли, не причисляемой к «золотому миллиарду» культурного ареала Запада. И идеологией этого проекта является евроцентризм[29]29
  Через три года после той самой статьи, в которой Л. А. Рохо менторским тоном давал указания Советскому Союзу, как ему быстрее разрушить свои хозяйственные структуры и прийти к благоденствию, вижу его портрет в газете и подпись большими буквами: «Банк Испании не видит выхода из туннеля» (El Periódico, 13 de agósto, 1993).


[Закрыть].

Из сказанного становится еще яснее, что население огромной страны, не имеющее ни необходимого опыта, ни времени для рефлексии, может быть загнано просвещенным авангардом в «лучшую» социально-экономическую систему только силой и обманом (обычно «революции сверху» используют оба подхода).

Вот маленький, но типичный пример. Писатель Хосе Агустин Гойтисоло, представитель славной фамилии испанских писателей-демократов, в большой статье под названием «Русский народ ищет свою идентичность» популярно излагает историю России и загадку русской души [679].

Не будем пересказывать все нагромождение небылиц о нашей истории, которыми наполнена голова европейского демократа. Так, Гойтисоло иронизирует над «идеей возрождения великого русского народа, в то время как в действительности этот великий русский народ никогда не входил в современную цивилизацию». Далее мы узнаем, что на протяжении всей истории, вплоть до возникновения капитализма в конце XIX века в культуре народов России «не существовало этики труда». И наконец, ссылаясь на утверждение «члена Академии наук и очень известного на Западе историка Арона Гуревича», писатель выносит уже привычный приговор: «В глубине души каждого русского пульсирует ментальность раба».

В Сарагосе было важное собрание, организованное известным культурным центром ордена иезуитов, которое резко отличалось в лучшую сторону от подобных и типичных «круглых столов» для телевидения. Организаторы – люди исключительно образованные, с глубоким религиозным и социальным чувством. К ним приехали видные интеллектуалы и эксперты по теме «Югославия». Я попал на это совещание случайно – как человек из «демократической России».

И что же услышали участники от приглашенных из Брюсселя экспертов? Вот что – надо немедленно бомбить сербов и начинать сухопутные действия. Приглашенные военные НАТО просто взмолились: «Но, господа, это будет кровавая баня!» (имелась в виду не кровь сербов). Ответом было (трудно поверить) – что налогоплательщик отрывает от своего семейного бюджета трудовые франки, песеты и т. д., чтобы содержать армию, и армия обязана удовлетворить желание налогоплательщика! Военные всё пытались повернуть к здравому смыслу: «Но НАТО не имеет технологии для войны на Балканах. Мы готовились к большим танковым операциям на европейской равнине!» Эксперт по международному праву уверенно возразил: «Технологию можно быстро адаптировать». Генерал козырнул и умолк.

Тогда я обратился к этому интеллектуалу: каков будет, по расчетам экспертов, ответ крайне радикальных группировок в Югославии на вторжение войск НАТО? Он хохотнул: «Они будут недовольны», – меня все еще принимали за демократа и вопрос был понят как шутка. Я уточнил вопрос: какие ответные действия могут быть предприняты этими радикальными силами? Эксперт ответил, довольно напыщенно: «Они, видимо, окажут сопротивление, но, по нашим расчетам, они будут довольно быстро подавлены. Хотя, видимо, предполагаемого контингента в 200 тысяч окажется недостаточно».

Тогда я спросил: «А как насчет взрыва небольшого ядерного устройства в небольшом уютном европейском городке – так, для демонстрации?» Что тут было с экспертом! На глазах превратился в испуганного старичка: «Вы думаете, это возможно?» Говорю: «Я не эксперт, я вас хочу спросить как эксперта: вы знаете, что это невозможно?» – «Но мы об этом никогда не думали».

Вот тебе на! Собираются устроить войну на уничтожение православного народа в центре Европы – и не подумали, как будут реагировать экстремисты из гибнущего этноса. Я немного смягчил вопрос: «Можно ничего не взрывать, можно рассыпать над Бонном полкилограмма цезия-137. Это-то уж совсем не трудно. Вы знаете, кто заказал крупную партию цезия, которую провезли в Германию прошлым летом?» – «Но мы об этом никогда не думали».

Просто не верится, что судьба народов решается на таком интеллектуальном и духовном уровне. Может быть, кто-то заразил каким-то вирусом всю мировую верхушку?

Подумайте, руководитель итальянской компартии, знаменем которой был самый настоящий советский флаг, Пьетро Инграо писал: «Все мы приветствовали мирное вторжение демократического начала, которое нанесло удар по диктаторским режимам».

Ради чего вы приветствовали разрушение основ жизни множества народов – ведь вы еще не поняли, что происходит! Оказывается, вон что: мы жили не по законам истмата. Инграо разъясняет: «Не думаю, чтобы в моей стране имелись серьезные левые силы, которые считали бы, что в СССР делалась попытка построить социалистический строй. Думаю, что для наиболее продвинутых сил западного коммунизма было ясно, что режимы Востока были очень далеки от социализма, во всяком случае были чем-то другим» [315].

Приветствовать смерть и разрушение только потому, что слой партийных профессоров вдруг решил, что жизнь трехсот миллионов человек есть «что-то другое», нежели написано в их учебниках. И дело не в политике, ведь Инграо не продался мировому капиталу. Истоки – в философской системе.

Потом, когда СССР был уничтожен, радость профессоров-«марксистов» приняла прямо неприличные формы. Наконец-то теория подтверждена: нельзя строить социализм в крестьянской стране, нельзя строить социализм в отдельно взятой стране и т. д. Был я в Мадриде на съезде левых интеллектуалов чуть не со всей Европы. Эти люди похожи на наших «шестидесятников» – «на стороне пролетариата», а теория у них истмат.

Ну и преемник Жоржа Марше на посту секретаря Французской компартии Робер Ю, наконец, выдавил из себя то, чего от него с такой страстью добивалось хорошее общество: в целом осудил Советский Союз. Когда я читал репортажи о теледебатах, где он сделал это историческое признание, прямо слезы навертывались. В парижской телестудии – как на допросе, где следователь на минуту становится лучшим другом признавшегося «врага народа»: «Вот видите, как все хорошо устроилось. А вы столько мучились и меня измучили. Вот здесь подпишите».

Бывший член компартии Италии, Д’Алема, смог, наконец, занять пост председателя правительства. Парадоксы истории – Д’Алема, исторический наследник легендарной Коммунистической партии Италии, одного из главных борцов против фашизма в Европе, стал премьер-министром Италии, как раз чтобы принять участие в бомбардировках Югославии. Как сказал Пабло Неруда, «мы, пришедшие из тех времен, уже не те».

Посмотрим на наших.

Помощник Горбачева В. В. Загладин дал интервью газете «Коррьере делла сера» (1995), и это разошлось в Европе и на Западе (например, газета «El Mundo»). Вот что он рассказал: «В то время Горбачев не мог говорить открыто, он знал, что большинство Политбюро и ЦК не поддержало бы его позицию. В этом признался сам Горбачев. Он должен был быть немного лисой, не мог сказать всего и порой должен был говорить одно, а делать другое… В речи, которую Горбачев произнес в Лондоне в конце 1983 г., уже содержалась новая политическая концепция, отличная от концепции партии и государства».

Журналист спрашивает Загладина: «Оказал ли влияние на разработку идей перестройки опыт западных компартий?» И помощник отвечает: «Вне всякого сомнения. Еврокоммунизм повлиял на развитие идей и общей концепции перестройки. Уже с конца 60-х годов Горбачев лично читал все документы западных компартий»[30]30
  Загладин считается одним из либеральных партийных деятелей, на уровне первых лиц Советского государства, которые стояли на неортодоксальных позициях. Говорили, что Загладин исходил из позиции политического реализма, пытаясь «протащить» идеи неомарксизма через «игольное ушко» идеологических советских стереотипов. Он сказал: «Мне очень обидно за то, что произошло в прошлом, и мне стыдно за то, что происходит сейчас» (Из интервью радио «Свобода». 1999) [https://www.globalistika.ru/zagladin-vadim-valentinovich-1–1-1].


[Закрыть].

В. В. Загладин написал важную статью: «Современная Россия пока для интеграции с Европой не готова. Там такая высокая планка – правовая, экологическая, моральная, – что нам еще нужно 20–25 лет для того, чтобы по крайней мере дорасти до возможности подобной интеграции… Единственный вариант, который позволит России не только выжить, но и возродиться (не в старом, конечно, виде, а в новом), – это взаимодействие с Европой. Я убежден, что американцы не заинтересованы, чтобы мы становились сильными и современными. Это же не в их интересах. Если бы мы согласились вместе с США устанавливать новый мировой порядок в Европе и Азии, – тогда совсем другое дело» [680].

Таким образом, решили войти в сферу еврокоммунизма.

В начале 1992 г. я случайно познакомился в Испании с человеком, который много повидал на свете и в то же время почти всю жизнь прожил в отрыве от прессы и телевидения. Он – баск, Эдуардо Гарсия Осес, с юных лет и до седых волос он плавал моряком на самых разных судах и под разными флагами. Тогда он был капитаном испанского рыболовного флота. Плавает по полгода, приехал в Сарагосу в отпуск и зашел навестить друга в университет. Так мы встретились, разговорились, быстро подружились. А назавтра я уехал с лекцией в маленький городок в ста километрах, за Уэской. Он взялся меня подвезти на машине, а там остался и на лекцию, а потом часть аудитории переместилась в ресторанчик, где проговорили почти до утра. И простые суждения этого человека были для меня, избитого демократической пропагандой, как глоток свежей воды в жару, хоть и наговорил он мне неприятных вещей. Я пересказываю вкратце, но почти дословно.

Он сказал, что произошедшее с СССР – большое горе для очень многих во всем мире, даже для тех, кто вроде бы радуется краху коммунизма. И дело не в политике. Без опоры оказались и те, кто считали себя антикоммунистами. И не из классового сознания надеялись люди на СССР, не потому, что «пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Все это давно не так, и на Западе рабочий – это тот же буржуй, только без денег. А надеялись потому, что у вас говорилось: «Человек человеку – брат». Поэтому тоскуют все, что бы они ни говорили на людях.

Потому что чувствуют себя здесь все – как мухи, прилипшие к клейкой бумаге. Бумага эта сладкая, и вроде бы ты сам к ней тянулся, а прилип – и стало тоскливо. Сопротивляться всей этой пропаганде «нового мирового порядка», которая лезет тебе в душу и через прессу, и через рекламу, и через витрины, у человека нет сил. Он сдается, но у него всегда была уверенность, что есть на свете Советский Союз и есть очень культурный советский народ, который на сладкую приманку не клюнет и к бумажной ловушке не прилипнет – а там, глядишь, и нам поможет оторваться. И что же мы видим? Этот-то народ и увяз глубже всех и поверил в совсем уж невероятную ложь. Если это так – все меняется в мире.

Он мне очень много рассказал…

В 1995 г. меня пригласили участвовать в круглом столе «Крах советского блока и уроки для левого движения Европы». В Мадриде, в роскошном салоне «Амбассадор», синхронный перевод на три языка. Съехались левые интеллектуалы из Оксфорда, Сорбонны и т. д., издатели левых журналов. Из каких они партий, трудно понять – они над партиями, представители левого движения.

В первый день я наслушался такого, что спать почти не пришлось. Встал рано, вышел побродить. Рядом – прекрасный сквер перед музеем Прадо. Вернулся я в отель, уставились на меня и как будто не видят. Не понравилось им мое выступление.

Послышались крики: «Кто его пригласил? Это же явный противник перестройки! Мы были у Юрия Карякина, он нам раскрыл всю правду о советском строе!» Организатор, заведующий отделом идеологии компартии Испании, призвал крикунов к терпимости: «Толерантность, товарищи, толерантность!»

Вот выступает марксист из Оксфорда. Приветствует попытку создать в России «нормальное общество» – ведь говорил же Маркс, что нельзя строить социализм в крестьянской стране. И задержали, мерзавцы, на 70 лет развитие капитализма! Профессор постепенно распаляется: «Никаких западных капиталовложений страны советского блока не получат, напрасно надеются! Идет необратимое разрушение производства! Эти страны погрузятся в варварство типа африканского! Европа должна создать санитарный кордон, как США на Рио-Гранде, иначе ее захлестнет волна голодающих!»

Его слушали с удовольствием, хотя, казалось бы, естественно было бы спросить: если у тебя такие жуткие прогнозы, чему же ты радуешься?

Выступает экономист из Сорбонны, троцкистка. Та же песня, только конкретнее: «Мы призывали к революции, которая разрушила бы СССР, эту империю номенклатуры. Нельзя поддерживать тех, кто защищает СССР. Главное сегодня – скорее демонтировать остатки советских социальных структур: бесплатное образование, здравоохранение, солидарность трудовых коллективов. Только тогда возникнет нормальная буржуазия и нормальный пролетариат».