Текст книги "Донская история. Проблемы. Факты. Суждения"

2. Краснов П.Н. Всевеликое войско Донское // Трагедия казачества. – М., 1991. – С. 8.

3. Янов Г.П. Освобождение Новочеркасска и Круг спасения Дона // Донская летопись. № 3. Белград: Издание Донской исторической комиссии, 1924. – С. 58–59.

4. Приказ Всевеликому войску Донскому № 1 от 4 мая 1918 года // Донская летопись. № 3. – С. 320–321.

5. Гражданов Ю. Д., Зимина В.Д. Союз орлов. Белое дело России и германская интервенция в 1917–1920 гг. – Волгоград, 1997. – С. 192.

6. Основные законы Всевеликого войска Донского // Донская летопись. № 3. – С. 323–324.

7. Краснов П.Н. Указ. соч. – С. 16.

8. Приказ Всевеликому войску Донскому № 7 от 7 мая 1918 года // Донская летопись. № 3. – С. 327.

9. Решетова Н.А. Интеллигенция Дона и революция (1917 – первая половина 1920-х гг.) – М., 1997. – С. 40.

10. Братолюбова М.В. Гражданская война в судьбе В. А. Харламова // Россия в войнах XX века. Материалы Всероссийской научно-практической конференции посвященной 60-летию освобождения Кубани от немецко-фашистских оккупантов. Адлер. 1–4 октября 2003. – Краснодар: Традиция, 2003. – С. 64.

11. Краснов П.Н. Всевеликое войско Донское. Трагедия казачества. – М., 1994. – С. 121.

12. Дулимов Е.И. Государство и казачество: проблемы взаимодействия. – Ростов н/Д, 2003. – С. 137.

13. Венков А.В. Идея Доно-Кавказского и Южно-русского союза в 1918 г. // Новое прошлое / The New Past. – 2019. – № 2. – С. 168.

14. Гражданов Ю. Д., Зимина В.Д. Указ. соч. – С. 192.

15. Положение о войсковом круге // Донская летопись. – 1923. – № 1. – С. 311–316.

16. Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества (по изданию «Казачий Союз». Париж, 1928). – Ростов н/Д, 1992. – С. 254.

17. Дулимов Е.И. Государство и казачество: проблемы взаимодействия. – Ростов н/Д, 2003. – С. 159.

18. Зимина В.Д. «Белое дело» взбунтовавшейся России. Политические режимы Гражданской войны. 1917–1920 гг. – М., 2006. – С. 240.

Террористическое расказачивание: причины, развертывание и последствия

Террористическое расказачивание стало одним из центральных событий гражданской войны на Дону, повлекшим за собой значительные последствия противоборствующих сторон. Следует отметить, что первоначально во 2-й половине XIX – начале XX вв. под термином расказачивание понимали упразднение сословных льгот и тягот казачества по несению службы, статуса как социально-сословной общности, управление ею в социально-экономическом плане с другими слоями населения, главным образом-с крестьянством. О насильственных мерах воздействия на казачество, а тем более о его ликвидации как такового, и присущих ему отличительных этносоциальных признаков (самосознании, культуры, быта и т. п.), о каких-либо административных или силовых притеснениях, массовых и огульных преследованиях или физическом уничтожении казачьего населения, в то время речи не шло. Но ситуация резко изменилась после великой Российской революции 1917 г.

В. И. Ленин и другие лидеры большевистской партии, прорвавшейся к политической власти, негативно относились к казачеству как военно-феодальному сословию, объективно являвшемуся угрозой революции, т. е. будущей «донской Вандеей» (по аналогии с гражданской войной во Франции в конце XVIII в.). И в известном смысле они оказались правы. Более того, концепт «Дон-Вандея стал в обществе отправной точкой освещения событий на Дону, что нашло отражение в оценках и донских большевиков, и белогвардейцев, в работах публицистов и литераторов, прежде всего М. А. Шолохова. Сословный мир старой России доблестно сопротивлялся назревшим революционным переменам.

2 декабря 1917 белоказаки и добровольцы штурмом взяли Ростов-на-Дону и первый раз силой свергли установившуюся в городе советскую власть. При помощи красногвардейских формирований из центра и ВРК казаков в главе с казаками-фронтовиками Ф. Г. Подтелковым. Кривошлыковым в марте 1918 г. большевики создали Донскую советскую республику. Заместителем председателя Совета народных комиссаров стал профессиональный революционер С. И. Сырцов. Но белоказаки подняли восстание на верхнем Дону и уничтожили экспедицию Подтелкова. После повторного поражения от белоказаков и немецких интервентов в мае этого же года ростовские большевики возложили всю ответственность за повторный крах на казачество и радикализировали свои взгляды на возможность решения казачьего вопроса. Хотя более 20 % донского казачества шло за большевиками (подразделения Ф. М. Миронова, С. М. Буденного, Б. М. Думенко, В. М. Примакова и др.), они теперь отказались от идеи повторного учреждения автономии Донской казаче-крестьянской республики и от проведения политики уступок трудовому казачеству. Казаки-повстанцы писали в эмиграции, что если первоначально казаки восприняли Октябрьский переворот как «волеизъявление русского народа», то в 1918 г. они уяснили, что над русским народом и над ними произведено грубое насилие» и поэтому в борьбе с большевизмом участвовало все население Дона, за исключением 2 тысяч казаков-фронтовиков Миронова». Сам Ф. К. Миронов говорил позднее о трагедии фронтовиков, которым трудно было потом, в 1918 г., оторванным от политических центров, предоставленным самим себе, разобраться в обстановке: с одной стороны, давили отцы и деды, контрреволюционное духовенство и офицерство; с другой стороны, «в этот момент (март-апрель) окраины Дона начали подвергаться безудержному разгулу провокаторов, влившихся в огромном числе в тогдашние красногвардейские ряды: пылали отдельные хутора, обстреливались церкви артогнем во время богослужения и т. п. Генералы Мамонтовы, полковники Застегаевы ликовали: поводы к казачьему восстанию сама революция вкладывала в руки этих жандармов царя. Эта тяжелая драма фронтового казачества будет когда-нибудь освещена беспристрастною историей…» [1]. Казачья кавалерия стала одной из главных ударных сил белой армии.

После уничтожения Донской казачье-крестьянской автономной республики схема «Дон-Вандея» в среде большевиков получила особое развитие и стала восприниматься как доказанная аксиома. Очевидный факт, что большинство казачества не только не поддержало эту республику, а приняло участие в борьбе с советами, был истолкован как логичное проявление «вандейской» направленности казачества. Большевики писали, что особенности аграрного вопроса в Донской области состояли в том, что крестьянству с его земельным голодом пришлось обращать взоры не на помещичью землю, а на казачью. Казаки, являясь меньшинством населения Донской области, владели большей частью земли, а громадные участки земли сдавались почти за бесценок войсковым правительством коннозаводчикам, которые на этой даровой земле организовали крупные сельскохозяйственные экономии. Аграрная революция виделась большевикам в полном разрушении экономического базиса казачества, а таковым, наряду со всякого рода монополиями и привилегиями, являются казачьи паи. Но большевики не учли, что упразднение социально-экономической основы «Вандеи» и красный террор неизбежно вызовут рост вооруженного сопротивления казаков, т. е. форсирование т. н. «Вандеи».

Когда Е. А. Трифонов поставил вопрос о создании походного круга красного казачества как органа, авторитетного и понятного всем казакам, Казачий комитет ВЦИК активно поддержал эту идею. СНК по инициативе комитета даже издал указ о созыве «походного круга советского Войска Донского» в Воронеже, для чего была образована комиссия в составе Н. Н. Подвойского, М. П. Мошкарева, Е. А. Трифонова, а также малоизвестных большевиков Телешкина и Чикколини. Однако И. В. Сталин категорически выступил против и убедил Н. Н. Подвойского отказаться от этого мероприятия. В итоге президиум ВЦИК приостановил, а фактически отменил, созыв этого советскоказачьего Круга. Историк И. И. Дедов считает, что походный круг – это была наиболее приемлемая форма привлечения широких масс трудового казачества к борьбе за советскую власть. Но у этой идеи была и обратная сторона медали. Во-первых, создание данной организации могло посеять у казаков иллюзии о возможности возрождения новой Донской советской казачье-крестьянской республики, от чего большевики уже отказались. Во-вторых, это означало формирование параллельного органа управления, который был лишним в военном плане. В-третьих, непонятный политический орган с казачьим названием мог сильно затруднить проведение политики расказачивания (десословизации), которая уже являлась основой стратегии большевизма в казачьих районах Юга России.

И. В. Сталин так сформулировал стратегию в статье «К военному положению на юге России» в «Правде» 1919 г. 28 декабря: «В ходе дальнейшего развития гражданской войны районы революции и контрреволюции определились окончательно. Внутренняя Россия с ее промышленными и культурно-политическими центрами (Москва и Петроград), с однородным в национальном отношении населением, по преимуществу русским, превратилась в базу революции. Окраины же России, главным образом, южная и восточная окраины, без важных промышленных и культурных центров, с населением в высокой степени разнообразным в национальном отношении, состоящим из привилегированных казаков-колонизаторов, с одной стороны, и неполноправных татар, башкир, киргиз (на востоке), украинцев, чеченцев, других мусульманских народов, с другой, – превратились в базу контрреволюции… Кто же еще другой мог быть оплотом деникинско-колчаковской контрреволюции, как не исконное орудие русского империализма, пользующееся привилегиями и организованное в военное сословие казачество, издавна эксплуатирующее нерусские народы». Нетрудно понять, что это утверждение полностью, хотя и в предельно упрощенной форме, развивает известный тезис: донское казачество и в сословно-социальном, и в региональном контекстах есть «Вандея русской революции».

По мере ожесточения гражданской войны региональные представители большевистской элиты стали обосновывать фактически мстительную, фактически антимарсистскую, «истребительную политику» под лозунгом «красного террора», не считаясь с конкретно-историческими условиями регионов на Дону, Кубани, Тереке, Юге Урала и в Сибири. В частности, в сентябре 1918 г. член партии с 1901 г., известный рабочий-революционер С. Ф. Васильченко в последнем отчете правительства ДСР в ВЦИК на имя Я. М. Свердлова отмечал, что в марте этого года началась организация казачьих сил, а затем развернулись вооруженные выступления, в ходе которых отряды казаков беспощадно расправлялись не только с «бунтовщиками-иногородними», но и со своими «своевольными казаками». Он указывал, что гражданская война на Дону стала носить «не столько характер непосредственно классовой борьбы, сколько характер бытового антагонизма между казаками и крестьянами. Соответственно с этим, не в пример остальной части земледельческой России, борьба в Донской области развернулась не как борьба между кулаками, с одной стороны, и с беднотой, с другой, а как борьба между «братьями-казаками» и «хамами» иногородними. Это обусловило почти поголовное восстание казаков, свирепствовавшими над всеми без исключения крестьянами. Это же заставило крестьян с небывалым упорством отстаивать свои хаты и небывалым упорством держаться за советскую власть. Так распространилось у казаков убеждение в необходимости поголовного истребления иногородних («Дон для донцов»). Так, в свою очередь, крестьяне и советские войска стали думать о необходимости поголовного истребления казаков» [2].

С. Ф. Васильченко писал, что красногвардейские отряды в станицах действительно обижали население, но когда советская власть узнала, как они бесчинствуют, то она провела обезоруживание этих отрядов и предание их главарей суду за мародерство и контрреволюционность. По всей линии железной дороги от Ростова до Царицына были уничтожены отряды Петренко, херсонской анархистки Маруси Никифоровой, грабительская сотня Гурьева, конно-пехотный отряд матроса Жукова и др. Но пламенем того пожара, который зажгли в Кривянке, присвоив себе название красногвардейцев, бандиты, воспользовались лидеры белых. Следует признать, что, во-первых, белоказаки осуществляли без всяких циркуляров свой антибольшевистский террор, жертвами которого стало свыше 40 тыс. человек. Во-вторых, казачество к этому времени стало главной ударной кавалеристской силой всего белого движения, что вызвало особую ненависть большевиков. Таким образом, С. Ф. Васильченко первый обосновал необходимость использования в противовес белоказачьему террору «истребительных» методов борьбы в отношении активных белоказаков.

Среди региональных коммунистов наблюдались две тенденции в отношении проблемы казачества, которое в 1918 г. в основном перешло на сторону атамана Краснова. Первая тенденция проявлялась в радикально-экстремистских действиях большевиков, психологически не простивших казакам уничтожения экспедиции Подтелкова и падения ДСР. Они хорошо помнили о масштабах страшного красновского террора в 1918 г. По данным Ю. В. Гражданова, за месяц пребывания Краснова на атаманском посту к расстрелу было приговорено 25 тыс. человек. Когда начались казни белыми иногородних и сочувствующих красным казаков в начале 1919 г., по мнению Л. И. Футорянского и П. А. Голуба, наступил пик «красновских репрессий», и число жертв достигло 40 тысяч. С. Васильченко в известном докладе во ВЦИК об итогах деятельности Совнаркома ДСР сделал даже вывод о сословном характере противостояния в регионе.

После ликвидации Совнаркома Донской республики Донбюро стало единственным органом, руководившим всеми коммунистами региона, прежде всего, «зарубежными» организациями, работавшими за пределами советской территории. Это была напряженная и крайне ответственная работа, значение которой в полном объеме недопонимают многие публицисты. В. Васильев-Шмидт и П. Москатов в мемуарах описывают, как подпольщики и курьеры Донбюро в тылу добровольческой армии Деникина подвергались преследованиям контрразведки и казням. Только в мае 1919 г. были арестовано более 60 участников ростовского подполья, что вызывало чувства и желания мести у их товарищей. Работа в подполье Ростова, Таганрога и др. городах, организация стачек и партизанских отрядов требовали от большевиков мобилизации личностных ресурсов, непреклонности, решительности, смелости, «боевого духа», наконец, жестокости к врагам. Это обстоятельство заметно повлияло в ментально-психологическом плане на отношение не только подпольщиков, но членов Донбюро к Красновскому и деникинскому режимам, ко всему белому казачеству. Абсолютизированная классовая позиция и субъективированная личная ненависть к противнику провоцировала требования донских большевиков к ЦК РКП(б) в плане ужесточения казачьей политики. Когда начались ответные восстания казаков, членам Донбюро приходилось лично и конкретно, рискуя жизнью, участвовать в подавлении смертельно опасных мятежей и нести ответственность за поражения перед центром. Частичный успех восстаний, например вешенского, повлек за собой целый ряд военных последствий, и новое, вполне логичное ужесточение партийно-политических взглядов членов Донбюро на казачью проблему. Нам очень трудно представить, что донские большевики могли бы реально пойти на компромиссы с белоказаками и добровольцами, которые вырезали ревкомы, парткомы, советы, расстреливали всех комиссаров и евреев, репрессировали сочувствующих большевикам рабочих и иногородних крестьян, даже создали концлагерь для красноармейцев (Азов). Как следствие, большевики развертывали аналогичные действия против казачества. Так поступали не только Донбюро, но С. И. Скалов, И. Д. Ченцов, а также казак – комиссар В. Ф. Ларин, казак – председатель трибунала Д. Ф. Полуян и др. Входившие в разное время в состав РВС Южфронта и 8-й армии И. И. Ходоровский, В. Гиттис, А. Коллегаев И. Якир и др. опасались потенциальной способности казачества к самоорганизации.

Вторая тенденция отражала умеренные взгляды на проблему террора против казачества. 23.01.1919 бывший председатель ЦИК ДСР В. С. Ковалев передал в ЦК РКП(б) доклад, в котором указывал, что «победить казаков нужно не пулей, но и силой убеждения, и своей правотой по отношению к ним. Этим мы их заставим перейти на нашу сторону. Если не перейдут на нашу сторону, то это будет не победа, а военный успех, и произойдет оккупация». Он предлагал создать Донское правительство с участием представителей казачества, прежде всего, легендарного Ф. К. Миронова. Так считали известный деятель Г. Я. Сокольников (Бриллиант), представитель казачьего отдела ВЦИК М. Я. Макаров, член РВС республики С. И. Аралов, комиссары-казаки В.А. и Е. А. Трифоновы, легендарный красный казак Ф. К. Миронов. Они не руководили ростовскими подпольщиками, не прониклись их жертвами, не хоронили своих товарищей, непосредственно не занимались подавлением мятежей. Они считали, что репрессии против казаков, выступавших против советской власти, не вызывались военной необходимостью и не учитывали наметившегося политического перелома в их настроениях. Донбюро выступало против того курса, который взят Реввоенсоветом Южного фронта. Попытки соглашения с казачеством или частью его (казачество Северного округа) в атмосфере военных неудач, в момент военных поражений только укрепляют казачество в его контрреволюционных выступлениях [ЦГА СПИ. Лл. 44–44 об.].

Донбюро РКП(б) от 25.01 1919 отклонило такие суждения, но предложило создать новый орган типа гражданского Донисполкома советов, который взял бы на себя работу по организации управления на местах. Однако красных казаков в это время было не более 30 %, и эти подходы были отклонены председателем ВЦИК и оргбюро ЦК РКП(б) Я. М. Свердловым, который потребовал продолжения стратегии классовой борьбы и красного террора.

Политика П. Н. Краснова не удовлетворяла не только деникинцев, но и само донское казачество. С уходом немецких войск ухудшилось материальное снабжение белоказачьей армии. Натиск советских войск и ожесточенные бои изматывали ее. Не нравились казакам и массовые репрессии атамана. Они были особенно недовольны, что приходилось нести непрерывную службу, а также тем, что надо было участвовать в боевых действиях за пределами Донской области – и в Царицыне, и в Воронежской губернии… Станичные общества стали выносить приговоры против войны или против выхода за границы области.

Когда в январе 1919 г. развернулось наступление Красной армии на северные казачьи округа, в казачьих частях начались брожения и волнения. В целом в настроении мобилизованных казаков северных станиц, разочаровавшихся в белоказачьем государстве Всевеликое войско Донское, уже назрел перелом в отношении сотрудничества с новой властью. Ощущая это, командование наступающих частей Красной армии предложило казакам войти к ним в подчинение или «немедленно сдать оружие… и военное имущество, выдать всех подстрекателей к войне между трудовым казачеством и советской властью, а также командный состав». Но казаки объективно не могли так примитивно капитулировать, да еще выдать на расстрел своих атаманов. Поступили просто. Одни казаки просто разошлись по домам, не оказывая вооруженного сопротивления красным, другие с боями отступили вместе с казаками низовых станиц. В целом верхнедонское казачество, несмотря на объявленный де-факто нейтралитет, большевикам не только не сочувствовало, но было психологически готово в любой момент выступить против них в случае произвола с их стороны, что, собственно, и произошло. В южных округах Донской области положение было еще хуже для большевиков, так как низовые казаки в большинстве своем здесь были настроены сугубо антисоветски. Начальник разведывательного и оперативного отделения штаба Донармии В. Добрынин указывал, что казаки, переутомленные беспрерывной борьбой на два фронта, потерявшие надежду на помощь союзников, поверили красной агитации и поэтому открыли фронт на участке 8-й армии, прикрывавшей Воронежское направление [3]. Автор также подчеркивал, что белые тогда не учли в полной мере того обстоятельства, что в гражданской войне вопросы политики приобретают особое значение и «успех армий на 3/4 зависит от политики, а не от стратегии и тактики».

В это время значительно усилился процесс внутреннего разложения белоказачьих войск Донской армии П. Н. Краснова. Развернутый Красновым белый террор затронул все неказачьи слои населения, семьи красных казаков и вызвал недовольство даже своих казаков. Его квазигосударство Весевеликое войско Донское, признанное только интервентами и украинским гетманом Скоропадским, рассыпалось на глазах. Дело доходило до того, что целые казачьи полки отказывались выполнять приказы командования. Начались попытки казаков завязать переговоры с красными частями, передавались письма с предложениями прислать делегатов «для переговоров о мире при условии свободной торговли», делегации для переговоров о заключении перемирия направили 6-й, 22-й, 23-й и 24-й конные и 22-й пеший казачьи полки. Многие казачьи полки в полном составе самовольно покидали боевые позиции и расходились по домам, а некоторые сдавались в плен. Началось преследование ее остатков, отмечавшееся или массовой сдачей в плен целых казачьих частей, или уходом их по домам, что позволило Красной армии уже в самом скором времени занять большую часть территории Донской области [4].

Примерно так же развивались события и на востоке страны, а настроения оренбургских и уральских (яицких) казаков во многом перекликались с отмеченными настроениями донцов. В немалой степени это способствовало успехам Красной армии на Восточном фронте: 22 января 1-я армия заняла Оренбург, а 24 января совместно с частями 4-й армии – и столицу Уральского (Яицкого) казачьего войска город Уральск. Казалось, что исход гражданской войны уже практически предрешен, и она близится к своему окончанию.

Однако 24 января 1919 г. организационное бюро ЦК РКП(б), возглавляемое радикальным большевиком Я. Свердловым, не оценило произошедшего перелома в ходе войны и приняло в духе устаревших требований С. Васильченко циркулярное письмо партийным организациям Дона и Приуралья, определявшее «истребительную» политику большевиков по отношению к казачеству. В нем говорилось: «Последние события на различных фронтах в казачьих районах – наши продвижения в глубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск – заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их работы при воссоздании и укреплении Советской власти в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути здесь недопустимы. Поэтому необходимо: 1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти». Далее шли пункты о конфискации хлеба, помощи переселенцам на казачьи земли, уравнении иногородних в правах с казаками, разоружении казаков и вооружении иногородних [5]. В этом пункте наряду с обычными для гражданской войны лозунгами и призывами использовался в принципе антимарксисткий термин «поголовное уничтожение контрреволюционного казачества» для обозначения ликвидации вооруженных антибольшевиков-казаков.

В отношении казаков указывалось на необходимость выселения из мест обитания только тех, кто поддерживал казаков-контрреволюционеров. Вся беда и трагедия была в том, что объективно граница между всеми группами казаков была очень условная и зыбкая, что приводило к неконтролируемому применению террористических методов подавления в ряде случаев ко всему казачеству. В протоколе заседания оргбюро текста циркулярного письма и фамилий присутствующих членов оргбюро нет. В конкретных деталях текст протокола оргбюро расходится с текстом циркулярного письма. Директива противоречила всем предыдущим постановлениям Совнаркома о работе в казачьих районах, декларациям СНК, ВЦИК, РВС республики в их обращении к казачеству. Более того, нет никаких свидетельств того, что данная директива обсуждалась в политбюро или где-либо вне оргбюро при участии В. И. Ленина. В связи с этим историк Р. А. Медведев заключает, что подлинность протокола заседания оргбюро от 24.01.1919 представляется в высшей мере сомнительной [6]. Однако кто бы ни создал этот текст, он был доведен до мест и стал директивным указанием для них со всеми вытекающими последствиями.

Следует подчеркнуть, что директива соответствовала интернациональной политике «военного коммунизма», «продовольственной диктатуры» и «красного террора». Она была логическим продолжением постановления СНК о красном терроре от 5.08.1918 г., согласно которому подлежали «расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». Надо иметь в виду, что террор рассматривался большевистскими лидерами не только как средство борьбы с врагами, но и как средство наведения железной дисциплины в самой Красной армии в условиях, когда уклонение от призывов и саботаж стали массовым явлением. По приказу Троцкого проводилась расстрельная децимация проштрафившихся коммунистических полков.

24.01.1919 было подписано «свердловское» циркулярное письмо оргбюро ЦК РКП(б) о развертывании беспощадной борьбы с казачьими верхами. Но если в отношении богатых казаков предлагалось «поголовное» истребление, то в отношении среднего казачества предлагались меры, которые дают гарантию против новых выступлений против советской власти. Указывалось на необходимость преследования всех казаков, принимавших не только прямое, но даже косвенное участие в борьбе с советской властью. Это был жестокий социально-классовый и военно-карательный, но совершенно не национальный подход. Российские коммунисты как интернационалисты, рассчитывавшие разжечь пожар мировой революции, ни при каких условиях совершенно не могли и вели речи о шовинизме-геноциде, хотя на практике провокационные эксцессы прослеживались. Милитаристские методы по отношению к богатым казакам и ко всем вооруженным контрреволюционерам стали тактическим планом в казачьем вопросе на два месяца до 16.03.1919 и после отмены де-факто частично реализовывались до августа 1919 г.

Делегат VIII съезда РКП(б) А. А. Френкель являлся одним из авторов доклада съезду о политике Донбюро, которого нет в стенографическом отчете форума. В архиве сохранился его текст от 17.03.1919, в котором говорилось: «Перед Донбюро стал вопрос об отношении к различным слоям казачества и о наиболее целесообразных методах борьбы с уцелевшими контрреволюционными элементами. Но в виду перегруженности работы… не удалось сообща обсудить этот вопрос. Пришлось только инструктировать районные ревкомы насчет проведения реформ, согласно присланной ЦК секретной инструкции, детально и сообща обсудить которую члены Донбюро… не имели возможности. Лишь практика показала лучшие пути искоренения контрреволюции. В виду немедленного проведения террора в виду трений между военными властями и ревкомами в виду допущения выборной власти, в которую проникли контрреволюционеры. В ночь с 11 на 12 марта в станицах Вешенской. Мигулинской, Казанской, Мигулинской, в хуторе Солонце и Шумилине – вспыхнуло восстание… Восстание идет под лозунгом борьбы против коммунистов-жидов, которые чинят убийства, грабежи, насилия, причем в воззвании главари предлагают восставшим взять советы в свои руки… Но восстание показывает, что одними террористическими методом физического уничтожения небольшого количества казаков, когда нет еще на Дону железной Советской власти не пособишь, так как всех казаков не уничтожить, а при таких условиях восстание будет продолжаться. Остается рядом с этим методом применить более радикальные террористические методы, указанные в той же инструкции ЦК, еще не применявшиеся, а именно: экспроприация казачества и массовая переселение на их вовнутрь России с выселением на их место пришлых трудящихся элементов… Настроение казачества подавленное, но оппозиционное. Они твердо тешат мысль о неизбежной борьбе с коммунизмом, ибо «они против коммуны, но за большевиков. С этой темнотой надо немедленно начать бороться».

Однако через два месяца Френкель, получив информацию о красном терроре в станицах, подверг критике директиву оргбюро и всю политику Донбюро. Он вслед за В. А. Трифоновым заявил 6.07.1919, что, «считая первые директивы ЦК о Донской политике ошибочными, возлагавшими непосильное бремя и на нашу недостаточно еще дисциплинированную армию, и на молодые, весьма хилые, советские органы на Дону, совершенно не говорившими об осторожном, продуманном отношении к средним элементам, – я считаю в дальнейшем крайне необходимой работу по откалыванию средних элементов и привлечению их на свою сторону. Сословную борьбу меж казачеством и крестьянством (иногородними) на Дону надо вести, по-моему, в русле классовой борьбы, а не превращать в аморфную зоологическую борьбу… С большинством (4 ч.) Донского бюро РКП я, как и меньшинство (2 ч.), разошелся в этом вопросе, так как оно считает первые директивы правильными, в их провале оно винит исключительно армию, находя вместо причин – виновников, о работе по откалыванию “средних” элементов оно и слушать не желает, считая это пагубной политикой». Френкель даже потребовал отставки членов Донбюро, которые образовали ненормальные отношения, в результате чего этот орган потерял боеспособность.

По первому обвинению очевидно, что Френкель правильно предупреждал об росте реальной опасности превращения «сословной борьбы» в неконтролируемую «зоологическую борьбу» против казачества и необходимости держаться принципа строгой социально-классовой борьбы. По второму пункту обвинения следует иметь в виду, что Донбюро, Доноблревоком, Гражданупр состояли в силу дефицита кадров практически из одних и тех же людей в разных комбинациях: Сырцова, Лукашина, Блохина, Решеткова, Дорошева, Щаденко, Рейнгольд, Френкель, позднее прибыл участник убийства царя А. Г. Белобородов. В Гражданупре имелось три отделения, восемь инструкторов, ряд делопроизводителей и машинисток, 10 курьеров – всего 35 человек. Естественно, что в таком коллективе возникали разные личные взаимоотношения, которыми был недоволен Френкель. Политические разногласия членов руководства сопровождались личностным неприятием друг друга, что вредило общему делу.