Текст книги "В огнях трёх революций"

– А где остальные роты батальона?

– Не знаю, я за чужих не в ответе, с ними не воевал. Возможно, так и не дошли.

– Спасибо, товарищ красногвардеец, можете идти в расположение роты. До указания свыше будете у нас. Надеюсь, бог даст, до Новочеркасска дойдем. Пойдем… Вопросы есть?

– Нет.

– Ну тогда все, еще раз большое вам спасибо.

Проснувшийся от часового сна Филин обошел зону ответственности своего взвода. Убедившись, что все в порядке, Филин присел на один из снарядных ящиков рядом со скопившейся у маленького костерка группой бойцов. Сложенная из дров маленькая поленница робко догорала, подкидывая в воздух жар, на время согревая лица людей. С ними сидит ближе всех к огню боец Хахлочев, задумался о чем-то своем, смотрит куда-то, сосредотачиваясь взглядом на одной точке, покуривает махорку, внимательно слушает бойцов, обсуждавших боевой план, думает, как воевать дальше будут.

– Сектор обстрела с высоты очень высокий, в сложившейся боевой обстановке врага уничтожать – одно наслаждение будет, на ручнике сектор обстрела…

Те лишь кивком головы соглашались, пересчитывая имеющиеся в арсенале патроны.

– Только бы патронов хватило, – волновались ребята.

– Сколько у нас патронов?

– Мы их всех отстреляем, – заверяли командира красногвардейцы.

– Отстреляетесь, куда денетесь, главное – впустую патроны не выпустить, не торопиться, подпустить гада поближе и уничтожить, – сказал парням старшина, а его снова спросили:

– А если они с тыла зайдут?

– Наши товарищи их не пустят! – слышались беседы за расчетом.

Выстрелы зазвучали с новой силой, вспышки азартной зарницы известили о начале новой вражеской атаки.

Петя Подопригора и Игнат Фомичев залегли за баррикаду, прижимая пулеметные ленты к груди. Сзади за их спиной грохнул сильный взрыв. Взметнулось желтое пламя. Истошные крики ругани подняли суматоху.

– Ползут, товарищ! Стреляй! – сквозь сжатые от злости зубы кричал брату Петя. Игнат прицелился и дал.

– Упал! – кричал красногвардеец Подопригора, ведя короткий пулеметный огонь по идущим внизу цепям белоказаков.

– Куда их всех? – спрашивал кто-то.

– В обход фланга. Видите, взводного офицера накрыло. Значит, теперь за Ленина кровь проливаем, чтоб мир и земля была.

А автомобильный тракт так и тянулся вдоль железной дороги, мимо одноэтажных домиков, далеко-далеко. До Дона было далеко. В Ростове устанавливалась советская власть. Ворота тюрьмы открывались. С холодных камер на волю выходили заточенные туда донским правительством сидельцы.

– Есть ли среди вас большевики? – задавались вопросы открывшими двери в камеры людьми в красных повязках.

* * *

Четвертого января 1918 года в 12 часов дня Александровский металлургический завод поднимался затяжным гудком, останавливал работу цехов. Рабочие с гоготом покидали цеха, высыпаясь потоком на площадку заводского двора. Заводские ворота открылись на полную катушку. Толпа шумела возбужденными голосами, спрашивала друг друга: что случилось? На подмостки поднялась группа людей. Пожилой человек, снявший с головы шапку-ушанку, взмахнув головным убором, открыл митинг.

– Товарищи! Два месяца прошло с тех пор, как в Петрограде установилась народная советская власть. Ее признали рабочие Москвы и других городов. А что же мы с вами, почему отстаем? До каких пор мы будем терпеть засилье предателей в губернском совете? – спрашивал старичок в шапке рабочих.

Рабочие не находили ответа, пока кто-то не закричал: «Долой!»

– Мы большевики, призываем вас пойти вместе с нами к губсовету и потребовать от него признания советской власти.

– Давайте, давайте! Пойдемте к губсовету! – поддержал выкрик из толпы.

Толпа загудела. Один за другим выступали заводские ораторы, выступил представитель железной дороги. Тринадцатилетний паренек Игорь Титов услышал голос вернувшегося с фронта отца. Игорь поднял голову на подмостки.

– Товарищи! – громко и очень уверенно говорил его отец и поднял сжатую в кулак руку. Это был темноволосый, одетый в зеленую шинель фронтовик, за спиной его свисал на лямках зеленый полевой мешок. – Мы, красногвардейцы, защищали и до последней капли крови будем защищать революцию и советскую власть!

– Поддержим, поддержим! – кричалось Игорем вместе с толпой. Толпы митингующих хлынули по мостику через реку Лососинку на покрытую сугробами заводскую яму в центр города. В первом ряду шел большевик революционер Григорьев, пел:

Смело, товарищи, в ногу!

Духом окрепли в борьбе.

В царство борьбы и свободы,

Грудью проложим себе…

Игорь Титов затянул подхваченную им у рабочих старую революционную песню. Очень скоро демонстрация поднялась на гору. На трибуне здания губернского собрания появились большевики. Тысячная демонстрация стояла напротив окон деревянного двухэтажного дома, дружным мужским хором выкрикивала лозунг: «Да здравствует советская власть!»

– Да здравствует Совет народных комиссаров! Да здравствует Ленин! Вся власть Советам! – В едином порыве в воздух полетели брошенные участниками митинга шапки-ушанки, сабли, папахи…

Игорь бросал в воздух шапку. Над митингом кричалось громкое «Ура!».

Вечером в помещении здания продолжил кипение перенесшийся в губсовет митинг. Слово взял председатель губернского совета Василий Куджиев.

– Товарищи, социалистический идеал на сегодняшнее время не может быть осуществлен, так как сегодня крестьянство преобладает над рабочим классом, поэтому я призываю ждать созыва учредительного собрания. … У меня есть основания полагать, что советская власть сегодня не приживется, так как скоро вернутся фронтовики и возьмут власть в свои руки.

– Уже вернулись, я – фронтовик, – ответил вошедший на сцену потомственный рабочий Александровского завода, участник штурма Зимнего дворца, Александр Меркушев, взял речь в свои руки. – Товарищи, братья, не верьте никому, что советская власть долго не продержится. Мы пришли надолго и навсегда, понеся в ожесточенной классовой борьбе колоссальные жертвы. И взяли власть в свои руки, чтоб фабрики и заводы достались рабочим, а землей владели крестьяне, чтоб пролетарии всех стран прекратили войну друг с другом, объединившись против общего врага – их эксплуататора, мирового капитала. Чтобы на Земле возник обещанный большевиками мир. Да здравствует Ленин, да здравствует Совет народных комиссаров! Вся власть Советам! Если это потребуется, не сомневайтесь, товарищи, мы сможем защитить Октябрьскую революцию, мы своей крови не пожалеем!

– Ура! – крикнул восторженно зал, бурлил, кипел, хлопал в ладоши. Восторженно кричал вместе с залом и Игорь Титов, он сидел рядом с отцом. Слово взял меньшевик Мосонов.

– Вся Россия признала советскую власть. А вы что, не Россия? Не хотите идти с Россией, с российским пролетариатом? На что направлена ваша, меньшевики и эсеры, конституция? На отрыв Олонецкой губернии от России! Если вы хотите защищать интересы народа, то должны порвать свою конституцию и признать власть Советов.

Зал аплодировал, зашумел, кто-то крикнул:

– А мы имеем противоположную точку зрения! – поднялся с места сидевший в президиуме зампредседателя губисполкома Комаров.

– Мне необходимо посоветоваться со своими товарищами, – ответил находившийся рядом с Комаровым Василий Куджиев.

– Да что ты говоришь? Я тебе сейчас рог повырублю, контра пузатая. Ты о чем говоришь мне – участнику штурма Зимнего, фронтовику, в окопах проведшему три с половиной года? – сказал, подошел и присел за президиум Николай Лебедев рядом с меньшевиками, прервал речь меньшевика.

Из передних рядов зала слышно хлопанье, а с галерки – дружное посвистывание. В зале едва не разразилась кулачная драка, да и до стрельбы едва не дошло. Помещение кипело и бурлило, накалялось до предела. Слово взял член РСДРП с 1912 года, Андрей Алексеев.

– Товарищи, меньшевики и эсеры, давайте решать вопросы мирно – путем голосования и принятия резолюции. …Мы все хорошо понимаем, что Учредительное собрание, избранное до Октябрьской революции, не отражает нового соотношения классовых сил в стране, все контрреволюционеры стремятся прикрыть свою антинародную деятельность лозунгом Учредительного собрания, и не надо быть слепым, чтоб не видеть этого. Но трудовой народ ни на какие уловки больше не поддастся…

Сидевшие на рядах чиновники и купцы стали подниматься и покидать зал. На их место садились рабочие. Заседание продолжало заседать.

Николай Надькин вернулся домой утром следующего дня, крепко расцеловал жену, при сыне достал из походного вещмешка и положил на стол много привезенного из революционного Петрограда: гостинцы, много баранок с маком, взятую во время боев в Восточной Пруссии фарфоровую статуэтку моряка и диковинные бусы, лежащие рядом с ним под обстрелом три с половиной года войны.

18.04.2009