Текст книги "Книга о Петербурге"

Мысль о далеком предке человека приходит в голову – каким он был в эпоху первых трилобитов и не внес ли он свою долю в образование осадочных пород, вроде этого известняка, которым облицован административный корпус подле станции метро «Приморская»? Нет, не внес. И все же – не могу молчать. Этот организм недавно открыли, и мои мысли о нем. Речь о «морщинистом мешке» – Saccorhytus coronarius, древнейшем из известных предков вторичноротых, то есть и нас, людях, тоже – наравне с другими хордовыми, к которым и мы с вами относимся. А также еще он и предок полухордовых. И иглокожих. Или, во всяком случае, он ближайший родственник нашего общего предка (людей, зверей, птиц, рыб, морских ежей и звезд, червей из класса кишечнодышащих, то есть всех нас, ныне здравствующих и этими вторичноротыми являющихся…). Существо крохотное, представьте буковку «о» в этом тексте, если он напечатан мелким-мелким шрифтом, каким только печатают на этикетках состав продуктов с искусственными красителями. С буквой «о» сходство нашему предку (или его близкому родственнику) придает большой рот, которым он всасывал воду, прячась в иле, впрочем не настолько уж непомерно большой, чтобы не осталось еще места для других, маленьких и, заметим, многочисленных отверстий. Организм, смею судить, не очень презентабельный. По сравнению с трилобитами наш «o»-предок заметно проигрывает, и не только в размерах. Даже если он и водился в «здешних» краях, оставить память по себе в санкт-петербургских кембрийских отложениях не мог – в силу хотя бы своей мягкотелости. А вот в Южном Китае есть уникальный лагерштетт (это такой особый вид отложений, обедненных кислородом и, стало быть, бактериями, где и мягкие ткани порой могли оставлять отпечатки), вот там и обнаружили в 2017-м захоронения этих вымерших мелких существ.

А зачем я об этом? Да, в самом деле, зачем?

Ну, все-таки предок. Или почти предок. Одно дело – соседи, пусть и более развитые, как те же трилобиты, и другое дело – какой-никакой, но родственник: если уж не по прямой линии, то хотя бы в двоюродном родстве с истинным нашим предком состоявший. Это к тому, что с точки зрения человечества (а не брюхоногих моллюсков и членистоногих как представителей первичноротых) облицовочные плиты на станциях Петербургского метрополитена – не наш семейный колумбарий. Не наш. Да и заглянули мы с буковкой «о» в более отдаленную эпоху. 540 миллионов лет назад никакого путиловского известняка и в помине еще не было. Ранний кембрий. А есть ли что в Петербурге за кембрий отвечающее? Есть! Синяя кембрийская глина.

Забудем о палеонтологии. В отличие от южнокитайских нижнекембрийских сланцевых отложений, наша синяя кембрийская глина окаменелостей мягких тканей, увы, не содержит. Зато она лучшая глина, говорят, для художественной лепки. Используется для керамики. Идет на изготовление высококачественного керамического кирпича. Если мы обратимся к спутниковым снимкам планеты, которые нам любезно предоставляет интернет, обнаружим в северной части населенного пункта Никольское (город районного подчинения), что расположен на реке Тосна, разрабатываемый карьер неожиданно ядовито-голубой окраски. Здесь – открытым способом – добывают кембрийскую глину. Рядом водоем – тоже карьер, но уже отработанный. Оба они, что неудивительно, на территории кирпичного завода (пиарщики которого утверждают, что каждый пятый кирпич Петербурга – это их; ну, не знаю – за что купил, за то и продаю). А еще кембрийская глина сильно разрекламирована как медицинское и косметическое средство. Как-то эта реклама прошла мимо меня. Проведал я о чудесных свойствах «голубой кембрийской глины» недавно, в порядке работы над этой книгой, – из интернета, конечно, – тут же поделился своими познаниями с женой и был обескуражен ее ответом: «А ты разве не знал? Да это все знают!»

Свои слова жена моя подкрепила тем, что достала из шкафчика в ванной фирменную упаковку с «голубой кембрийской глиной (в порошке)». Я был поражен: в нашем доме кембрийская глина! Никогда не видел жену в маске из кембрийской глины. И немудрено: она давно забыла, чем владеет; пакетик так и не был открыт. Более того, сейчас выяснилось, что истек срок хранения кембрийской глины – со дня покупки 36 месяцев. Вот так – за 36 месяцев хранения в шкафчике в ванной истек срок тому, что в природе хранилось полмиллиарда лет! Нет, о целебных и косметических свойствах кембрийской глины я не буду – не компетентен. Но что у меня вызывает определенное доверие, это сведения С. С. Кузнецова и Г. Д. Селиванова, авторов изданной в 1940 году брошюры «Геологическая экскурсия по долине р. Саблинки Ленинградской области», – относительно кембрийской глины они замечают: «…может итти для обезжиривания и для отбеливания тканей; может быть употреблена как суррогат мыла – „кил“»[6]6
  Кил – особый крымский минерал, состоящий из наимельчайших частиц, глина. Широко использовался в быту – в частности, как заменитель мыла («мыльный камень»). В 1940 году не надо было объяснять читателям, что это, – кил добывался в промышленных масштабах и был хорошо известен. После выработки месторождений о нем почти забыли. Впрочем, с недавних пор кил рекламируется как косметическое средство.


[Закрыть]. Достаточно натереть руки полужидкой глиной, затем тщательно ополоскать их в воде, чтобы убедиться, как хорошо обезжиривается кожа».

Кембрийская глина залегает под южной частью Петербурга.

И что?

Как – что?

Под южной частью города, говорю, кембрийская глина.

А если севернее взять, бо́льшая часть города – вся центральная часть и собственно север – это область отложений верхнего и нижнего венда. Тут уже к возрасту мы приближаемся в 650 миллионов лет.

Злополучные погребенные долины древних рек, чреватые плывунами (привет ледникам), лежат здесь – на толще отложений венда, действительно погребенные толщей четвертичных отложений.

Мы о метро говорили, вот оно и прокладывается главным образом в толще относительно обезвоженных отложений кембрия и верхнего венда, а у этих удобных глин свои пределы глубин – ниже нельзя, там водой насыщены глины, выше плохо – слабой твердости отложения, четвертичный почти что… ну не кисель, так сырник… и беда метростроевцам, если напорются на плывун.

Таки в чем же наглядное самоприсутствие вендской глины в Санкт-Петербурге, позвольте спросить? Как она выглядит? Где на нее посмотреть?

Отвечаю.

Выглядит она так, что неспециалист ее от кембрийской не отличит. А смотреть на нее не обязательно. Говорю, потому что сам насмотрелся на эту глину сверх меры. Прошу прощения, если снова об этом, но тут нельзя не сказать; был у меня в молодости опыт недолгой работы сторожем, и случилось мне сторожить не совсем обычный строительный объект, а именно шахту станции метро «Красногвардейская», которую потом переименовали в «Новочеркасскую», это на правом берегу Невы. Что там надо охранять, мне не сказали, потому, наверное, что охранять там было нечего, – просто по штату полагался для порядка сторож, и хорошо, и отлично, – мне было чем заняться в сторожке. Так вот, оттуда вывозили глину. На грузовиках. И днем и ночью. Вывозили глину и куда-то отвозили на свалку. Это была вендская глина. Из той толщи, которая называется, сейчас мне известно, «верхнекотлинские глины верхнего венда». С глубины 60 метров примерно. Тогда я не знал. Пишут, что нижнекембрийская и верхневендская почти идентичны по минеральному составу. Я не специалист, конечно, но, друзья дорогие, подумайте сами, почему это вендская глина должна в чем-то уступать кембрийской по части целебных свойств и косметологических качеств? Весь интернет забит рекламой кембрийской глины. А вендская хуже? Наоборот, она должна превосходить кембрийскую, потому хотя бы, что старше кембрийской и залегает, соответственно, глубже. Да она и дороже наверняка – ее труднее извлекать из недр. В смысле, ценнее! Но тогда я не думал об этом. Я бы мог два ведра домой принести. Десять ведер! Да сколько угодно! Этой глиной, которую я, по-видимому, все-таки охранял, можно было бы обеспечить все человечество. Всем хватило бы на маски для лица, на косметику, на поправку здоровья! Независимо от гендерных и прочих различий!

Два миллиарда лет

Итак, Петербург лежит на относительно мягком, можно представить, весьма сыром и неудобном матрасе. Этому неуютному матрасу соответствует толща четвертичных отложений мощностью до 90 метров.

Этот матрас лежит на другом. Который покрепче. Вроде спортивного мата. Сверху почти сухой, снизу – изрядно намокший. Ему соответствует толща отложений ранних эпох – кембрия и венда. (Метро по сухому проложено здесь.)

Все это – так называемый осадочный чехол (но представлять в чехле матрасы не будем).

Под матрасами – твердый фундамент. Кристаллический. Гранит, но не только гранит (там «граниты и другие породы»).

Но в целом – гранит.

До него под городом метров 180–240.

Он потрескался во многих местах. О тектонических разломах впечатлительным петербуржцам лучше не знать.

Куда интереснее, что севернее Петербурга кристаллический фундамент, изменив приписанной ему функции (быть «фундаментом»), выходит на поверхность в виде так называемого Балтийского щита. Образы отвечающего ему ландшафта отражены в шедеврах живописи и поэзии. По части последней лично меня больше всего волнует восклицание Дмитрия Минаева: «Даже к финским скалам бурым обращаюсь с каламбуром». Однажды услышав, уже не забудешь, хуже того – уже не избавишься. Вот и сейчас – к чему это? Зачем я вспомнил Минаева?

А почему бы и нет? Фигура очень даже петербургская. За 35 лет проживания в Петербурге он тут хорошо победокурил, порезвился и даже в Петропавловской крепости сумел посидеть. Господа, предлагаю тост (вдруг и вы сейчас в том же расположении) за Дмитрия Дмитриевича Минаева. Помянем поэта, он хоть и был запойным пьяницей и, к сожалению, не чтил отца своего, тоже поэта, но честно, как мог, переводил «Божественную комедию», и Байрона, и Гейне и был на всю Россию знаменит своими пародиями и зубоскальством, паясничал, обличал, «король каламбуров», а на Достоевского за «Бесов», едва они вышли, первым наехал (что тоже зря); памятника ему нет в Петербурге и вряд ли когда-нибудь появится, Достоевскому тоже долго не было, но вот появился однажды, и Тургеневу (если кто анекдот вспомнил про памятник и Муму), но этому бронзовый, а Достоевскому тоже бронзовый, хотя похож на гранитный, а Маяковскому – точно гранитный, и Циолковскому – тоже гранитный, даже два, а какие у нас пьедесталы гранитные!.. и упомянутая Петропавловская крепость одета в гранит, и набережные – вы всё понимаете… «в гранит оделася Нева»…

Так ведь можно же и альтернативщиков понять, не верящих своим глазам. Вот так стоишь пред Александровской колонной, если взгляд у тебя еще не замылен: что же это?.. как же это возможно? Из скалы вырубить, по воде привезти, обработать, поставить…

Через это, по нашей терминологии, и дается – реликтовое самоприсутствие – на сей раз магматической горной породы возрастом 1,7 миллиарда лет…

Разновидность гранита, во многом определившего лицо города, – рапакиви, по-фински «гнилой». Увы, этот крупнозернистый гранит склонен крошиться, недолговечен (вечность его недолга). Сфинксы из мелкозернистого асуанского гранита были бы вечны, когда бы не этот климат, а возлежат они на граните крупнозернистом, нашем, родном – встретились два гранита… Молодой город Петербург, к сожалению, быстро стареющий город. Только он сам словно не замечает этого.

Четыре миллиарда лет. Да еще с половиной!

Рядом с домом, ныне почитаемым как «дом Раскольникова», через улицу и еще один дом – и в минуте ходьбы от дома, где жил Достоевский, – в начале XX века появился новый доходный дом вместе с производственным корпусом общества, носившего звучное имя «Г. Бертгольд. Словолитня и фабрика медных линеек». Свинцовые литеры шрифтов, которые фирма поставляла типографиям, зеркально отображались на страницах огромного числа книг, включая «Преступление и наказание», написанное практически за углом. В советские годы здесь долгое время размещалась 1-я картонажная фабрика. Когда шла борьба с безработицей, сюда брали по направлениям Ленинградской биржи труда: особой квалификации для изготовления коробок, оберток и картонных игрушек не требовалось. Помню, был маленьким, вешали на елку, помимо стеклянных игрушек, склеенные двустворчатые штампованные картонки из детства родителей, а впрочем, несколько картонажных экземпляров у нас, кажется, сохранилось. Сейчас это здание с фасадом в стиле модерн (архитектор В. В. Шауб) признано объектом культурного наследия. Объект, над которым, как и над всем, властвует время, подчинен креативному пространству имени того фабриканта. Я там был. На третьем этаже есть комнатка (вход с балкона-веранды); арендует ее небольшая и весьма нетипичная фирма, чей профиль – изготовление и продажа украшений из… нет, почему из картона? – не из картона (хотя ассонансная рифма с картоном мне нравится, она тут уместна) – из метеоритов.

Именно так. Что падают с неба.

Комнатка крохотная, черная драпировка. Витрина. Был, говорю, там, видел. Брал в руки образцы. И даже необработанный, цельный, натуральный метеорит. На месте все оказалось гораздо убедительнее, чем дома перед экраном компьютера… (А шел я сюда, как легко догадаться, с мыслями о реликтовом самоприсутствии…)

Ничего сверхъестественного в самом предприятии нет. Существует рынок метеоритов – достаточно зайти в интернет и поинтересоваться вопросом. Рынок украшений из небесных тел, похоже, скромнее, расчет у этих предпринимателей на экзотофилов, дело почти эксклюзивное, но, судя по всему, не убыточное. Исходный материал, насколько я понимаю, покупают у коллекционеров.

Не знаю, плохо это или нет (в смысле, нравственно или безнравственно) – распиливать небесное тело на украшения. Утверждается, что любой при этом фрагмент прежнего целого, сколь бы ни был он маленьким, остается метеоритом. Ну разве что будет висеть у кого-то на цепочке кулоном или прикрепляться к уху, став сережкой. С юридической стороны тут чисто.

Общий вес аргентинского метеорита Кампо-дель-Сьело (название дается по месту, где метеорит найден) около 40 тонн, это второй по величине в мире. Обнаружен в 1576 году, и с тех пор обломки этого железного метеорита находят на большом расстоянии от места его падения. Здесь предъявлен в виде бесформенных кусочков величиной с ноготь.

Основные предложения, судя по витрине, связаны с метеоритом – тут трудно выговорить, и это именительный падеж, а не родительный – Муонионалуста (найден в 1906-м недалеко от реки Муонио в Швеции). Общий вес обнаруженных фрагментов – несколько тонн (данные расходятся – от двух до двадцати); куски и кусочки Muonionalusta хранятся во многих музеях мира. В бывшей словолитне он представлен нарезкой тонких пластин, в основном в форме маленьких прямоугольников, такой вот минимализм (опять же – в уши или на шею), а также – по-видимому, для убедительности – естественным, нетронутым осколком размером с кулак (неужели материал для будущих украшений?). По классификации метеорит относится к типу железных (есть еще железокаменные и каменные метеориты), подкласс – тонкоструктурных октаэдритов. О «тонкости» структуры можно судить по фактуре срезов, их отличает характерная узорчатость, а чем это обусловлено, говорить не буду, чтобы не уподобляться Википедии.

Так вот, о возрасте. То, что этот молодец из всего списка известных метеоритов посетил Землю первым, возможно, миллион лет назад, замечательно, однако лично нас интересует не земной, а космический возраст.

Ему дают, на основании изотопного анализа состава, 4 563 300 000 лет с погрешностью в сто тысяч лет[7]7
  Blichert-Toft J., Moynier F., Lee C.-T. A. et. al. The early formation of the IVA iron meteorite parent body // Earth and Planetary Science Letters. 2010. Vol. 296 (3–4). P. 469–480.


[Закрыть]. Далее начинаются научные споры о точности метода и его применимости. Но нам ли мелочиться из-за лишнего миллиона? Нас и четыре с половиной миллиарда достаточно впечатляет.

Короче, полагают, что этот тонкоструктурный октаэдрит – старейшее из числа известных нам космических тел, оказавшихся на Земле. По крайней мере, может претендовать на это почетное место.

Для сравнения: образование Солнечной системы из молекулярного облака началось около 4,6 миллиарда лет назад.

Так что этот метеорит – свидетель и одновременно документ первых стадий формирования Солнечной системы, более того – он сам частица Солнечной системы того времени. Ничего близкого по возрасту ему на Земле нет, – горные породы, которые мы застаем на нашей планете, значительно моложе этого небесного тела.

И вот вы стоите тут, на Гражданской улице, в прошлом Средней Мещанской, и держите (прицениваясь?) это в руках – не просто самое древнее, что есть на Земле, но и самое древнее в космосе – из доступного человеческому прикосновению. Мы не знаем ничего на нашей планете более древнего, а тут нам дано взять и вот уверенно повертеть это в руках. Круто ведь, а?

«Словолитня» как слово красиво звучит – тут словно замах на вечность. Но кажется невероятным, что здесь когда-то лежали образцы картонажного производства – коро́бки для советских конфет, всякие коробки́, плоские игрушки-картонки на новогоднюю елку – все эти медведи и гуси, аэропланы и пятиконечные звезды…

Достоевский в двух шагах отсюда познакомился с Анной Григорьевной, – ну мы помним историю. На свадьбу он ей подарил серьги и брошь с бриллиантами и рубинами, – а вот совпади они с Анной Григорьевной по времени с этой конторой и зайди он сюда с улицы, со Средней-то Мещанской, неужели бы так и ушел? – мнится мне, у него глаза загорелись бы, мнится мне, предпочел бы он тем бриллиантам нечто иное – серьги с фрагментами железного метеорита. «Аннушка, догадайся, тут что?..» Другой вопрос, поняла бы это Анна Григорьевна?

А если бы зашел сюда рядом живущий мнимореальный Раскольников (покамест без топора), какие бы мысли его посетили?.. что бы пришло в его тяжелую голову?

Нахожу в англоязычной Википедии список собраний, где хранятся фрагменты Muonionalusta. Конечно, креативное пространство в бывших производственных корпусах словолитни и картонажной фабрики там не указано. Из наших музеев назван один – Государственный геологический музей имени В. И. Вернадского в Москве. Между тем в Петербурге есть образец Muonionalusta – в Геологоразведочном музее имени Ф. Н. Чернышева, что на Васильевском острове.

Надо сказать, этот замечательный музей заслуживает большей славы, чем та, которой он весьма скромно пользуется.

Есть там и родной, наш, метеорит «Саратов», он упал под Саратовом 6 октября 1918 года. Каменный (хондрит). Сравнительно небольшой образец. Лежит себе на музейной витрине, тогда как в самом Саратове метеорит «Саратов», представленный главной массой 125 килограммов, цинично украли – с кафедры минералогии и палеонтологии Саратовского университета – и вывезли за границу[8]8
  Блинова Е. Б. Космическая контрабанда // Независимая газета. 12.09.2005.


[Закрыть].

Рядом с «Саратовом» – «Красноярск».

Не на карте, а на витрине.

Вернее, кусок «Красноярска».

В отличие от каменного «Саратова», «Красноярск» – железокаменный.

Впрочем, в историю метеорит вошел под названием «Палласово железо». В историю – без преувеличения. Это первое небесное тело, признанное упавшим с неба, и не какими-нибудь легковерными очевидцами – охотниками или хлебопашцами, для которых и вопроса не было, но прожженными скепсисом европейскими мыслителями – правда, после долгих раздумий.

Когда-то в Петербурге хранилась вся глыба целиком, весила она около сорока пудов. Академик П. С. Паллас, чьими стараниями она была отправлена на берега Невы с берегов Енисея, считал, что это не что иное, как самородное железо, – «не искусством каким, но натурою произведенное». В то время (1782) европейская наука еще не допускала возможности падения с неба камней и железа. Идея самородного железа тоже многим казалась чересчур смелой. Глыба еще не добралась до Петербурга, а насчет ее происхождения уже выражали сомнения в Шведской академии наук. Отвечая, Паллас призывал поверить «Петербургской академии и другим, кои штуки онаго железа видели» (он им послал кусок) и просил дождаться всей «громадины», которая «будет сего всегдашним при Императорском натуральном Кабинете доказательством». Так что «величайший ком железа» ждали с нетерпением не только петербургские академики и Екатерина II, но и ученые других стран.

Тогда еще не народились уфологи, так что мысль о причастности к сему внеземной цивилизации никому не пришла в голову.

Вопрос о возрасте глыбы тоже не поднимался, – не знали изумленные созерцатели этого дива, что доставленное в один из самых молодых городов мира, в самый молодой музей есть еще и старейшее из обнаруженного на планете, – ничего даже близкого по древности на этой планете быть не могло (кроме, может быть, еще не найденных аналогичных объектов).

В этом городе глыба пребывала полтора столетия. В 1934-м Академия наук перебралась в Москву, а вместе с ней увезли главные метеориты. К тому времени «Палласово железо» похудело примерно на 150 килограммов. Во многих музеях мира хранятся фрагменты метеорита «Красноярск», и все они куски основного тела. А других и не нашли, хотя и организовывались к месту падения поисковые экспедиции.

До того как отправиться в Петербург, глыба пролежала более двенадцати лет на дворе кузнеца Якова Медведева. В 1749 году он ее обнаружил на вершине сопки в 20 верстах от Енисея, и одним Небесам известно, как этот отставной казак сумел такую тяжесть под 700 килограммов перетащить за 30 верст к себе в деревеньку Медведеву, названную так по фамилии ее обитателей (отдельная часть деревни Убейской). Красноярск далеко, а вот Медведева – назвали бы метеорит именем деревни (получилось бы, и человека тоже), было бы вдвойне справедливо; сегодня та земля – это дно Красноярского водохранилища. Известно, что кузнец у себя на дворе как-то экспериментировал с этим сверхпрочным и не боящимся ржавчины «комом железа», – тяжелого молота «ком» не боялся тоже: стоило непомерного труда отколоть от него хотя бы кусочек. Понимал он сам или нет, но был Яков Медведев тогда, пожалуй, единственным, кто установил и прочувствовал на себе физическую – до седьмого пота – связь с космосом.

Сам же академик Паллас, будучи в экспедиции, вышел на этот необыкновенный «ком» в 1772 году и сильно изумился увиденному. Тому, например, что полые ячейки «как губка ноздреватаго железа» содержали «круглые и продолговатые жесткие, толстые, чистые, прозрачные, похожие на гиацинт, камешки» (это был минерал оливин).

Надобно пояснить: все, что здесь заключено в кавычки, взято из третьего тома русского издания (1787) главного труда Палласа «Путешествие по разным городам Российского государства». Перевод с немецкого выполнен Василием Зуевым, участником той же экспедиции, путешественником и естествоиспытателем, исследователем Урала, Оби, Крыма и многих земель, еще не исхоженных человеком. Академик с 1787 года, он умер в экспедиции в 1794 году.

Любопытно, как Паллас, описывая «лучшую находку между достопамятностями в минералах», мимоходом коснулся суеверного отношения коренных жителей к загадочному «камню», – в переводе Зуева эта невольность выглядит особенно выразительно: «за дар с неба спавший принимали». Так ведь вот же оно! Правильно делали, что принимали. Получается, суеверные местные были к истине ближе. Может быть, и кузнец Яков Медведев так думал? Все они не знали, наверное, о тогдашнем решении парижских академиков считать невозможным падение камней с неба.

О том, что наша земля (тут и со строчной буквы можно, и с прописной) не способна родить подобного «камня», догадался немецкий физик Ф. Ф. Хладни еще до того, как непосредственно ознакомился в Петербурге со знаменитым «железом». Его книга «О происхождении найденной Палласом и других подобных ей масс и о некоторых связанных с ними природных явлениях» вышла в 1794 году на немецком в Риге. В тот же год он получил из рук Дашковой диплом иностранного члена-корреспондента Академии, но за другое – за труды и опыты в области акустики. Церемонию приема предвосхитило исполнение музыкальных пьес на изобретенном им самим диковинном инструменте – так называемом эуфоне. Пленительные звуки эуфона были убедительнее сомнительной идеи о возможности чего-либо прилететь из космоса. Однако с легкой руки вновь принятого «сибирский камень» стали называть «Палласовым железом», более того, настал и тот час, когда железоникелевые, с вкраплениями оливина метеориты – как класс – нареклись палласитами.

Палласиты далеко не единственное, в чем увековечено имя Петера Симона Палласа, немца, отдавшего русской службе больше сорока лет, – именем ученого-энциклопедиста названы многочисленные и самые разнообразные объекты – животные, растения, горы (как минимум две), вулкан, риф, лунный кратер и т. д. и т. п. Есть в степях за Волгоградом, описанных в свое время академиком Палласом, районный центр Палласовка. В 1990 году в городе проживало чуть менее 18 тысяч человек. Один из них помог тогда своему брату, приезжему рыболову, откопать на берегу искусственного водоема совершенно случайно тем обнаруженный (господа мистики, если вы еще не осведомлены об этом фантастическом совпадении, приготовьтесь и крепче, крепче держитесь за стул…) метеорит – палласит!!! – весом 198 кг.

Рядом с Палласовкой – откопали палласит!

Нет, еще раз: рядом с небольшим санаторным городком, названным в честь Палласа, петербургского академика, описавшего целебные качества здешних грязей, найден один из редчайших объектов, прозванных также в честь Палласа, петербургского академика, обнаружившего первый из таковых за три тысячи километров отсюда!

Или так: рядом с городом, названным в честь первооткрывателя редчайших объектов, названных его именем, обнаружен сам такой редчайший объект!

Если кто думает, что найти палласит – это раз плюнуть, так думать не надо. Находка метеорита «Pallasovka» – событие. Предложения о продаже фрагментов «Палласовки» весом в несколько граммов встречаются в интернете. Вместе с тем сообщается, что основную массу метеорита удерживает анонимный обладатель.

А с метеоритами, вообще говоря, удивительные вещи иногда происходят.

То же «Палласово железо». Тут тоже ведь совпадение. Упал этот железокаменный метеорит не куда-нибудь – не на невские берега (хотя, если было бы так, сказали: поближе к Кунсткамере…), не куда-нибудь в другое место Сибири, а аккурат рядом с выходом железной руды, которая хоть и не имела к найденной глыбе никакого отношения, что было выяснено при соответствующем обследовании, но все равно, нам – странно.

А Borodino?

Метеорит «Бородино» хранится в Горном музее, основанном еще при Екатерине II. Прекрасный музей, кто не знает. И один из старейших в стране.

«Бородино» – герой коллекции метеоритов, баловень смотрителей и любимец посетителей, преимущественно студентов Горного института, – запись для посторонних сюда по предварительной договоренности.

Утверждается, что этот метеорит упал перед Бородинским сражением – в расположении 7-й пехотной дивизии русских войск. Прямо на глазах часового. Не буду пересказывать эту историю, она в интернете на виду. Тут уже не поймешь, где предание, где истинный порядок вещей. Есть письменное подтверждение последнего владельца – управляющего имением сына того офицера, командира батарейной роты, которому часовой принес камень, упавший с неба. Далее, следует понимать, по начальству о событии не докладывалось. Кутузов не знал. Толстой тоже. Знал бы Толстой, вставил бы в роман, как ту комету. Хотя не уверен. Нет, вряд ли. Читатель не поверил бы.

В самом деле, попади камень с неба Наполеону в голову, это бы и то показалось не так чтобы более вероятным событием, но как-то более логичным, что ли…

Между тем метеорит – вот. Настоящий. Железокаменный. Обыкновенный хондрит H5, вес – 325 граммов.

Выставлены и другие метеориты. Например, образец знакомого нам «Саратова», 588 граммов, давний подарок Саратовского университета. Или вот образцы метеоритных дождей – Сихотэ-Алинского и Челябинского. Или совсем редкости – метеорит с Луны, маленький: 3,5 грамма. Метеорит с Марса: 7,4 грамма (большой!).

«Саратов», «Красноярск», «Челябинск», «Богуславка», «Палласовка», «Чувашские Кисы», «Краснодар», «Севрюково», «Кашин»… Нет только «Санкт-Петербурга» и «Москвы». Может, это и к лучшему. Вспомним, какой переполох наделал метеорит «Челябинск», пролетев над одноименным городом.

Петербург обладал прекрасными собраниями метеоритов; сейчас он уступает по крайней мере Москве.

Тем ценнее, мне кажется, на невских берегах примеры реликтового самоприсутствия беспокойного младенчества Солнечной системы.

Им ведь есть что нам рассказать – этим осколкам малых планет, астероидов, теперь уже в качестве метеоритов достигнувших Земли после своих миллиардолетних космических блужданий… «Нам» – в смысле, нашим ученым… Пускай, пускай разбираются, мы подождем… что там с ранними стадиями планетообразования, не побоимся слова (в частности, образования нашей планеты).

Это здорово, только мы сейчас не о нашем взгляде на вещи.

Представим кого-то другого, представим некоего Сверхнаблюдателя. Пусть он будет метафизическим демоном, чья главная форма бытия – Великая Скука. Он способен миллиарды лет рассеянно, ни на чем не сосредоточиваясь, наблюдать за нашей звездной системой, хотя уставиться в точку способности не лишен. Более четырех миллиардов лет длится на солнечной орбите эта канитель с космическими телами. Туда-сюда, туда-сюда. С разными скоростями, по разным траекториям. Иногда они сталкиваются. Иногда малые небесные тела, попадая в поле притяжения больших, бьют по ним с размаху, разлетаясь на части. Ничего интересного. Хотя нет. На одной планете что-то происходит с осколками. Что-то странное… Демон сосредоточивается, изменяя масштаб наблюдения. Ну-ка, ну-ка. Некоторые осколки прежних небесных тел – не все, а некоторые – как-то странно себя ведут на поверхности этой планеты… Нет бы просто лежать, да они и лежат, но вдруг по какой-то неясной причине начинают перемещаться, словно ищут друг друга, и почему-то собираются в определенных точках. С чего бы это? Зачем, почему? По каким это законам физики… мироздания?.. Что вообще там происходит?

А происходит то, что осколки небесных тел действительно собираются в определенных местах, например в зале № 15 Горного музея на Васильевском острове. Миллиарды лет скитавшиеся в пространстве Солнечной системы невозвращенцы пояса астероидов, еще «недавно» разнесенные друг от друга на космические расстояния, зачем-то встречаются там, представленные уцелевшими образцами, в вековых застекленных ящиках красного дерева: вот метеорит, сюда проникший из Антарктиды, а вот аризонский из каньона Дьявола, Canyon Diablo, – каньон переименовали давно, но имя его сохранилось в названии метеорита. Здесь их, в этой аномальной точке Вселенной, скопилось более ста.

В космосе тихо. Как шуметь в безвоздушном пространстве? Местную музейную тишину все же прерывают посторонние звуки. Ночью летом может издать резкий гудок судно, подходящее к разведенному мосту. Неопознанный шумовой объект внезапно обозначит себя со стороны верфи. Придурковато прохохочет чайка. Вот сейчас среди дня меняют на набережной асфальт. Ко всему можно привыкнуть.