Текст книги "Мои непридуманные рассказы"

На следующий день, а получилось так, что это был и наш праздник – День Военно-Морского флота СССР, утренний подъем состоялся в четыре часа утра. Мы собирались на сафру – уборку сахарного тростника, которая традиционно проводится в день национального кубинского праздника. Нам выдали мачете – специально приспособленные для рубки сахарного тростника длинные ножи с широким клинком, имеющим заточку только с одной стороны. Мы обратили внимание, что на них стояло клеймение страны-изготовления – Испании или Китая. Получили так же широкополые соломенные шляпы и прочные джутовые перчатки, т. е. полную экипировку для рубки сахарного тростника.

И вот мы, порядка семисот советских моряков, захватив с собой флотское рабочее платье, в уже знакомых нам автобусах отправляемся в путь к месту уборки сахарного тростника, до которого предстояло проехать по времени не менее четырех часов. Рассвело, солнце в этих широтах поднимается из-за горизонта очень быстро и за окнами автобуса открылся ландшафт, полный экзотики – пальмы, холмы, плантации. Особенно впечатлили плантации ананасов – аккуратно посаженные в шахматном порядке на равном расстоянии друг от друга остролистные кустики растений, увенчанные мощной шишкой тропического плода с пучком таких же острых листьев сверху.

Передвигаясь по дорогам Кубы, мы обратили вникание на высокое качество дорог. Ровные, без единой ямки или выбоины и весьма широкие, несмотря на тропическую жару, они совершенно не плавились на солнце и не превращались в «стиральную доску», хорошо знакомую по нашим дорогам. Это было настолько удивительно, что на одной из остановок я не удержался и пощупал дорожное покрытие. Он оказалось твердым и шероховатым.

Таков кубинский пейзаж из окна автобуса.

Наконец, когда солнце было уже довольно высоко и начало свое палящее движение по небосклону, нас привезли на место. Бросились в глаза бесконечные поля сахарного тростника на фоне далекой гряды невысоких гор, строго прорезанные на квадраты грунтовыми дорогами.

Все было организовано по-военному четко. Нам определили каждому рабочее место, показали, как правильно срубать тростник и обрабатывать его стебель и мы приступили к работе. Р-р-раз – и ты нижним поперечным ударом отсекаешь стебель от земли. Два – и ты верхним поперечным ударом отсекаешь верхушку. Потом ты быстро обрубаешь со всех сторон листья. Три – и ты одним ударом разрубаешь стебель пополам и левой рукой бросаешь эти два куска на землю позади себя. Настоящий мачетеро!

На сафре. Чем не мачетеро?

Но до настоящих мачетеро нам было чрезвычайно далеко! Вскоре с непривычки заныла спина. От летящих сверху крупных капель обильной росы с листьев тростника и пота из-за жары и тяжелой работы быстро становишься совершенно мокрым, а во рту все пересыхает от жажды. Благо на дороге между делянками были установлены бочки на колесах с тростниковым соком. Прохладным и приятным на вкус. Впрочем, задачи выполнения норм уборки тростника (а они для мачетеро, действительно, очень большие) перед нами никто и не ставил. Мы больше фотографировались, нежели работали мачете. Тем более, вскоре нас пригласили в автобусы и вот мы уже в пути на один из самых знаменитых пляжей мира и в самую большую курортную зону на Карибах – Варадеро.

Варадеро встретил нас необозримым пляжем с ослепительно сиявшим на солнце мельчайшим и нежным, как шелк белым песком. Очень прозрачная океанская вода, синь океана и белоснежные барашки на гребнях его наката. Потрясающее зрелище, а для нас еще одно удовольствие побултыхаться в такой благодати.

На пляже Варадеро. Бултыхаемся с Олегом Потаповым (на фото справа) в океанской благодати.

И заключительным аккордом этого празднества был торжественный обед для всех советских моряков в одном из отелей этой курортной зоны. За столы, составленные вряд на первом этаже этого отеля, одновременно уселись все семьсот советских моряков.

Торжественный обед на семьсот советских моряков за одним столом.

Со мной на этом мероприятии случился забавный случай. В конце обеда на десерт был подан черный кофе. С бесподобным ароматом, густым, как постное масло и удивительно вкусным. Моим соседом по столу был Коля Чураков – «фрунзак» и будущий штурман-подводник Флота Российского, с которым я сдружился в этом походе. Так вот, мы попросили у проходившего мимо нас далеко не молодого официанта принести нам еще по чашечке кофе. Он усмехнулся, потом слегка постучал себе рукой по груди в области сердца и воскликнул: «мотор!». Но и мы, рассмеявшись в ответ, настояли на своем. Замечу, что, будучи заядлым кофеманом по жизни, при всех моих стараниях и ухищрениях, приготовить себе что-то, подобное кубинскому кофе у себя на родине, мне так и не удалось.

Кайфуем с Колей Чураковым (на фото справа). Уже по второй чашечке изумительного кубинского кофе.

Вскоре обед закончился, мы вышли на площадку для посадки в автобусы и сразу же вспомнили о предупреждении того официанта. Под немилосердно палящим солнцем, на нас нашел настоящий, как говорится, «колотун». Трясло, будь здоров! Но, ничего, мы парни молодые, здоровье флотское, перенесли и это.

Вот и прошел наш первый дружественный визит советских кораблей на гостеприимную Кубу. Наш поход продолжается. Теперь нашему гвардейскому БПК «Сообразительный» надлежит пересечь Атлантику и совершить деловой заход в Конакри – столицу республики Гвинея. А ракетному крейсеру «Грозный» с такой же миссией навестить Форт-де-Франс – административный центр заморской территории Франции Мартеники. Сыграно приготовление к бою и походу и объявлен аврал к съемке с якорей и швартовых. Свободный от несения ходовой вахты личный состав в белой форме номер один был построен вдоль бортов кораблей. Корабли последовательно снимаются со своих швартовных мест. Первым снялся с якорей и со швартовых наш корабль, следом за нами снимался ракетный крейсер «Грозный».

РКР «Грозный» снимается с якорей и швартовых. На фото из училищного выпускного альбома – мои однокашники, тоже участники похода на Кубу.

Провожать наши корабли на набережную опять вышли огромные толпы людей, а мы теперь уже прощально махали им своими бескозырками и фуражками. У меня от покупки сувенира – красивой морской раковины, осталось несколько мелких кубинских монет – сентавос. Откуда-то я знал о такой примете, что если моряк, когда покидает заграничный порт и бросит при этом в воду монету этой страны, то он непременно в нее вернется. Повинуясь какому-то внутреннему голосу, я взял, да и бросил в воду одну из монеток.

Уходим с Кубы. Гвардейский БПК «Сообразительный на выходе из Гаванской бухты.

Прощай, гостеприимная Куба! А может быть, только до свидания?

* * *

Прошло полтора года. А ведь не зря, как оказалось, я кубинскую монетку в воду бросил, когда мы на гвардейском БПК «Сообразительный» покидали Гавану. Потому что в декабре следующего года я вновь оказался на Кубе. Сработала примета!

После окончания в 1970 году Черноморского ВВМУ им. П.С.Нахимова я получил назначение на Северный флот. По прибытии к месту службы в октябре месяце я узнал, что уже назначен командиром группы управления № 2 ЗРК «Волна» на большой противолодочный корабль 61 проекта «Огневой». А сам корабль в это время находился на боевой службе в Северной Атлантике на Фареро-Исландском противолодочном рубеже.

БПК «Огневой» в Североморске перед выходом на боевую службу. Август, 1970 г. Фото из архива Бориса Эльберта.

Буквально в этот же день узнал, что кораблю предстоит деловой заход на Кубу. Добираться до своего места службы предстояло с ближайшей оказией на большом морском танкере «Волхов». Вместе со мной на корабль к новому месту службы так же направлялись начальник РТС Иван Бобин, командир ЗРБ№ 2 мой однокашник Иван Харланов и прикомандированный к кораблю представитель особого отдела соединения Леонид Балутин.

И вот мы все в сборе на танкере. Вместе с Иваном Харлановым нас разместили в не по-лейтенантски роскошной каюте со старомодной добротной мебелью в носовой надстройке судна. Вскоре заполненный топливом и пресной водой под завязку, грузно осевший в воду танкер «Волхов» начал движение. Северная Атлантика встретила нас жестким штормом, что, в общем-то, совершенно свойственно осенней погоде для этого района Мирового океана.

Танкер «Волхов» во время учения ВМФ «Океан-70», на котором я добирался до своего места службы. Фото из инернета.

Но такому судну это было все нипочем, впрочем, как и нам, отсыпавшимся круглые сутки, и лично мне на огромном кожаном диване, с перерывом, говоря на военном языке, на прием пищи. Кают-компания судна находилась в кормовой надстройке, и добираться надо было перебежкой по переходному мостику между очередными огромными волнами, которые, несмотря на внушительные размеры судна, захлестывали его корпус. Запомнилось очень доброжелательное отношение к нам членов экипажа. А еще очень вкусное и ароматное абрикосовое варенье, подаваемое к вечернему чаю. На одном из таких вечерних чаепитий нам объявили, что завтра ранним утром предстоит встреча с нашим кораблем и пересадка.

Всю ночь мы с Иваном Харлановым практически не спали. Один из иллюминаторов каюты был отдраен, море упокоилась и вот в ночной мгле мы услышали мощный своеобразный свист газовых турбин нашего «Огневого». Ни с чем не сравнимый звук нареченного нашими западными отнюдь не друзьями «поющего фрегата»! Для меня это были волнительные минуты! Когда мы учились в училище, эти корабли, эти стремительные красавцы, только начали поступать в наш Военно-Морской флот. Мы после четвертого курса провели стодневную летнюю практику на таком корабле – гвардейском БПК «Сообразительный» Черноморского флота с походом на Кубу и в Республику Гвинея и были буквально влюблены в эти корабли. Многие из нас мечтали после училища служить именно на таком корабле. И теперь моя мечта сбывается! Вот он, с едва заметным силуэтом в предутренней темноте с высокими надстройками, стройными мачтами, широкими дымовыми трубами, сверкающий своими ходовыми огнями!

Подошел рабочий баркас, которым командовал бородатый моряк с мужественным моложавым лицом, показавшимся мне знакомым по училищу. После нашего знакомства оказавшийся командиром зенитной ракетной батареи № 1 Геннадием Ясницким. Несколько минут перехода баркаса по довольно крупной зыби и вот мы у борта корабля. Сначала с помощью шкерта на палубе оказался мой лейтенантский чемодан, между прочим, «живой» до сих пор, именуемый в народе в шутку «мечтой оккупанта» за свою большую вместительность, а следом и я по штормтрапу в страховочной петле, называемой по-морскому огоном, вскарабкался следом за ним. Так в районе Фарерских островов Северной Атлантики весьма необычно началась моя корабельная служба.

Прием дел от моего предшественника, прикомандированного к кораблю до его замены в море, как оказалось, мной, и вступление в должность заняли по времени часа четыре. Т. е. ровно столько, сколько времени понадобилось для приемки от танкера топлива и пресной воды, что никоим образом не соответствовало временным нормативам и положениям действующих документов при сдаче и приеме дел. А что, в Армии и на Флоте они всегда и везде выполнялись? И вот здесь хочу сделать маленькое, но весьма важное отступление. В «шапке» приказа командира корабля о моем вступлении в должность то ли по простоте душевной корабельного писаря, то ли по недогляду, а может быть и незнанию моих старших начальников, было указано место его подписания – Атлантический океан, что впоследствии сыграло со мной злую шутку. Забегая вперед описываемых событий, скажу, что корабль по окончанию боевой службы отправился не к месту своего постоянного базирования в Североморск, а в Ленинград на модернизацию в судостроительном заводе им. А.А.Жданова. Где нам финансовые органы Ленинградской ВМБ выплатили все положенное денежное довольствие за все время боевой службы. И тут оказалось, что мне выплатили ровно столько, как если бы я служил не на северном, а на черноморском или балтийском корабле, т. е. ровно в полтора раза меньше, чем мои сослуживцы. И основанием послужило именно указанное в «шапке» приказа место вступления в должность – Атлантический океан, который никоим образом, согласно соответствующему нормативному документу не отнесен к районам Крайнего Севера. Обманули меня тогда ленинградские финансисты! Самым бессовестным образом обманули. Через 18 лет, когда я был в куда более высоком воинском звании и занимаемой должности, при случае за «рюмкой чая» я поведал эту историю знакомому финансисту. И от него узнал, что выплату денежного довольствия мне должны были произвести не по месту нахождения корабля в момент вступления меня в должность, а по месту, определяемой директивой Генерального штаба ВС его постоянной дислокации, которым тогда являлся Североморск. Но откуда же мне, «зеленому» лейтенанту тогда было знать такие тонкости? И, как говорится, «поезд давно ушел, и его огни растаяли в тумане». Однако вернусь к своей истории.

Итак, моя корабельная служба началась. Командование корабля и офицерский состав мне понравились. Отношение доброжелательное, но требовательное и довольно жесткое в плане скорейшей сдачи всех положенных зачетов на самостоятельное управление подразделением, дежурства по кораблю и несению ходовой вахты вахтенным офицером. Никаких поблажек на службе не допускалось, равно, как и не допускалось до сдачи всех зачетов участие в игре «во флотского козла», в которого с азартом «забивали» свободные от вахты офицеры после вечернего чая. Иногда к шумной компании присоединялся и сам командир корабля капитан 3 ранга Олег Борисович Бармасов. Впрочем, за соседним столиком в кают-компании можно было сыграть в шахматы, но к «костяшкам» домино доступа не было. Такие уж были порядки! В сдаче зачета по устройству корабля мне хорошо помог сам командир БЧ-5 Виктор Иванович Яковенко, прикрепив ко мне командира отделения трюмных машинистов, с которым я неоднократно пролез по всем корабельным помещениям. Знающие офицеры мне подсказали его коронный вопрос на зачете: «…Ты стоишь в помещении таком-то, в какое помещение провалишься? А если еще раз провалишься, куда попадешь?»

В моей группе управления № 2 ЗРК «Волна» оказалось 13 человек, из них три сверхсрочника, которые были значительно старше меня по возрасту. С благодарностью вспоминаю старшину команды мичмана Климова и техников БЧ-2 главных старшин Ярмолюка и Усика, которые помогали мне в практическом освоении сложной ракетной техники – системы управления «Ятаган». Еще очень помогло то, что в стенах училища нам был дан преподавателем кафедры приборов управления ракетным оружием капитаном 2 ранга М.Н.Максимовым солидный теоретический курс ее устройства и работы. Добрая память осталась и о моряках срочной службы. О таких матросах и старшинах, как Скобелкин, Андрухов и Афонасенко, да и остальные были под стать им. Особенно хорошо запомнился матрос уроженец Тюмени Андрухов. Худощавый, смуглый, с постоянной дерзинкой в глазах. Напичканный в стенах училища наукой партийно-политической и воспитательной работы, я поначалу был со своими моряками крайне официален в обращении, все приказания перед строем и т. п. И этот дисциплинированный и трудолюбивый матрос при такой форме общения всегда почему-то болезненно морщился. Но заведование свое – боевой пост и саму матчасть гироазимутгоризонта «Парус-Б» содержал в идеальном состоянии. И вот, как-то раз в общении со мной один на один, он вдруг обратился ко мне по всей установленной форме с необычной просьбой, мол, чтобы я не отдавал ему приказаний перед строем, а отвел его в сторону и просто попросил, что надо сделать то-то и то-то. И он в лепешку разобьется, но все сделает самым лучшим образом. Для меня это было весьма необычно, но в определенной степени мне это пришлось учесть. И ведь он тоже держал свое слово!

Разместили нас с Иваном Харлановым в 26 каюте, находившейся в кормовой части надстройки корабля. Это была весьма шумная каюта, расположенная в месте расположения поперечного клепанного т. н. скользящего шва в надстройке. На высокой волне корпус корабля из-за большого относительного удлинения не заметно для глаз, но все же изгибался, и этот изгиб компенсировался за счет некоторого скольжения наезжающих друг на друга стыков этого шва. В этом случае носовая переборка каюты представляла собой мембрану, которая в такт сильной килевой качки корабля издавала звук сродни пистолетному выстрелу. За кормовой переборкой каюты находился пост энергетики и живучести (ПЭЖ), громкоговорящая связь в котором была включена на полную громкость и все команды и доклады в ней были слышны не хуже, чем в самом ПЭЖе. А близко расположенные газоходы дымовых труб при отдраенном иллюминаторе дополняли своим характерным звуком эту акустическую картину. Вообще, несмотря на стремительную красоту и изящество форм корабли этого проекта не отличались хорошей обитаемостью, как, впрочем, и другие корабли того времени постройки. Каюты были размещены по кораблю на свободных от оружия и технических средств местах. А двухместные каюты офицеров БЧ-2 № 7 и 9 вообще находились почти в диаметральной плоскости корабля, и, кроме того, что были буквально крохотными, по этой причине не имели иллюминаторов. Все это вызвано тем, что приоритет в распределении внутреннего пространства корабля, как и во все времена в нашем флоте, отдавался размещению оружия и технических средств. Однако компактными их по нашим временам было назвать никак нельзя. К примеру, элементную базу многочисленных радиотехнических средств корабля, составляли крупногабаритные, с большим тепловыделением электронные лампы и громоздкие электромеханические счетно-решающие приборы. По сравнению с современными радиотехническими устройствами, они вместе с агрегатными и вентиляционными помещениями, занимали большую часть внутреннего объема корабля. Впрочем, тогда это считалось абсолютной нормой и никому не могло прийти в голову, что может быть как-то иначе.

Всего для отечественного Военно-Морского флота было построено 20 таких кораблей, которые достойно несли свою службу на просторах мирового океана. Но только на «Огневом» кают-компания отличалась от всех остальных своим необычным огромным столом серповидной формы посередине, за который одновременно усаживались все без исключения корабельные офицеры, изготовленным при постройке корабля по индивидуальному заказу его первого командира Юрия Васильевича Суздальцева, очень уважаемого моряка во всем нашем флоте.

После нашей пересадки на корабль, его путь лежал в Средиземное море через бурный в это время года Бискайский залив. И свою дурную репутацию он подтвердил сполна! Штормовая погода не отступала от корабля ни на один день перехода.

На переходе через Бискайский залив. Снимок сделан с сигнального мостика левого борта. Фото из архива Бориса Эльберта.

Какая все же огромная разница – быть на корабле в дальнем походе курсантом, можно сказать, некоторым образом пассажиром, или быть командиром хоть и самого маленького по организационно-штатной структуре, но боевого подразделения! Когда ты отвечаешь за техническую готовность вверенной тебе боевой техники, воинскую дисциплину личного состава и умение им исполнять свои обязанности согласно боевому расписанию корабля. Так получилось, что кормовая система управления «Ятаган» ЗРК «Волна», которая досталась мне в заведование, оказалась одной из самых ранних выпусков. Кроме того, она была восстановлена по техническим параметрам и установлена на корабле после жесточайших климатических и механических нагрузок в процессе периодических испытаний на заводе-изготовителе. В последующем от такой практики установки подобных сложных радиотехнических изделий на боевые корабли отказались, поскольку по этой причине возникали большие проблемы в повседневной эксплуатации из-за частого выхода из строя. Но, по-видимому, наша промышленность в середине шестидесятых годов еще не освоила должным образом серийных выпуск их в необходимом количестве и на строящиеся корабли по новому проекту, каковым являлся и «Огневой» были вынуждены устанавливать и после периодических испытаний. Поэтому, хлопот с ней мне досталось не мало. Почти все время я проводил в центральном посту или в посту высокочастотных блоков, где, то там, то тут периодически возникали неисправности, которые надо было оперативно устранять. Лично мне очень помогло то, что еще в школе я увлекался радиолюбительством и уже к ее окончанию смог самостоятельно сделать вполне работоспособный многоламповый всеволновый супергетеродинный радиоприемник уровня второго класса. А еще я был безмерно благодарен нашим училищным преподавателям кафедры радиотехнических средств ракетного оружия, таким, как капитаны 1 ранга Слюсарь, Симхович, Свечников, которые, образно говоря, драли с нас три шкуры, буквально вдалбливая в нас знания радиотехники и специальной радиолокации.

Запомнился один довольно неприятный случай. Один раз пришлось настраивать фокусировку электронно-лучевой трубки индикатора кругового обзора и целеуказания на центральном приборе после замены одной из радиоламп. Для этого пришлось выдвинуть соответствующий блок и отключить блокировку подачи высокого напряжения. А чтобы было удобнее добраться отверткой до регулировочного потенциометра, пришлось залезть с ногами на операторское кресло-вертушку. А, чтобы не упасть на сильной качке, упереться головой в подволок, поскольку обе руки оказались занятыми. Только начал настраивать, как – бах! И я уже прихожу в сознание лежащим на спине на палубе, а мои перепуганные моряки бегают вокруг меня и все спрашивают, жив ли я? Оказалось, что я получил мощный электрический удар постоянным током напряжения 9 киловольт через голову на корпус корабля, так как случайно коснулся локтем одного из плохо заизолированных контактов электронно-лучевой трубки, находящихся под этим напряжением. Но ничего, быстро пришел в себя и, как говорится, отделался легким испугом. Правда, сильно ушибся, когда падал с операторского кресла на палубу. Могло быть куда хуже! Конечно, я сам виноват, поскольку самым грубым образом нарушил меры безопасности обращения с находящимся под высоким напряжением радиотехническим устройством, но что было, то было! Зато этот случай послужил мне уроком на всю жизнь, как и что можно, а, как и что нельзя делать в подобной ситуации.

Но вот, наконец, наш корабль пересек штормовой Бискай с его постоянной изматывающей качкой и идет по Гибралтарскому проливу. Слева по курсу хорошо просматривается огромной глыбой высоченная остроконечная Гибралтарская скала на южной оконечности Пиренейского полуострова. По правому борту африканская сторона практически теряется в морской дымке. Вокруг нас большое количество судов, идущих на вход в Средиземное море и на выход в Атлантический океан. Теперь стала ясна и цель нашего прихода сюда. Кораблю была поставлена задача: с помощью излучателей быстроходных акустических охранителей корабля БОКА-ДУ, осуществлять маскировку наших подводных лодок, которые проходили пролив в подводном положении. Для чего с поставленными охранителями корабль утюжил Гибралтарский пролив в обоих направлениях трое или четверо суток.

Наконец, после выполнения этой задачи корабль начал движение в сторону Кубы. И вдруг на половине пути наше движение остановилось. Было получено приказание: лечь в дрейф и ждать дальнейших распоряжений. Погода установилась идеальная, мерно дышащий гладью и совершенно пустынный океан, смолкнувшие на время мощные газовые турбины корабля, возможность спокойного перемещения по кораблю без всякого «жонглирования» на качке – все это буквально настраивало на умиротворение. Солнечно и тепло. После утомительного перехода у экипажа корабля появилась возможность немного отдохнуть. На гладкой воде было хорошо видно множество некрупных морских черепах. Они были практически без движения, казалось, спали на поверхности воды, некоторые из них лениво проплывали мимо корабля. Никто из нас не пытался объяснить для себя, чего они здесь делают посреди Атлантики, но зато появилось желание поймать хоть несколько этих морских обитателей. Придумали и своеобразный прием для этого. Спускали шлюпку на воду и очень осторожно подходили к спящей черепашке. Мой старшина команды Виктор Климов потихоньку, чтобы не спугнуть, слезал с борта в воду, подплывал к ней, потом подныривал под нее и снизу забрасывал в шлюпку. Один из офицеров корабля, командир зенитной артиллерийской батареи, из т. н. «трехгодичников», призванный на службу из торгового флота, вызвался приготовить из такой черепашки суп, поскольку до этого имел некоторый опыт в подобном кулинарном искусстве. Однако, большинство офицеров, после того, как понаблюдали на камбузе за ее разделкой под поварским ножом, от этого блюда отказались, но мне было известно, что в некоторых странах черепаховый суп очень высоко ценится гурманами и я чисто из любопытства решился все-таки попробовать. Надо сказать, что суп мне понравился! Наверняка он был приготовлен не по классическим ресторанным рецептам, да и заправлен был обыкновенным пшеном, да сушеным луком и такой же морковкой, но все равно вкусно. Словно суп был приготовлен из свинины и курицы одновременно.

На некоторых смельчаков нашла напасть: бросать за борт свой берет под видом, что его сдуло с головы ветром, а потом прыгать за ним в воду. Приходилось ставить штормтрап, чтобы они могли вылезти из воды. А получаемые при этом дисциплинарные взыскания никакого воздействия на них не оказывали, так как и без этих взысканий, моряки были полностью загружены несением ходовых вахт и повседневными служебными обязанностями. Но через несколько дней береты вдруг перестали сдуваться ветром за борт, а желающие прыгать за ними в воду вдруг тоже куда-то исчезли. Причиной тому стало появление акул в районе корабля. Все объяснялось просто. За борт с юта корабля выбрасывались пищевые отходы, на них собирались всякие рыбешки, а вслед за ними пришли и эти морские хищницы. Они неторопливо кружили вокруг корабля, выискивая свою жертву и разрезая океанскую гладь выставленным на поверхность спинным плавником. Один из матросов БЧ-5 решил поймать одну из этих акул. И это ему почти удалось: одна из этих огромных прожорливых рыбин попалась на наживку его снасти, но сил вытащить яростно сопротивлявшуюся акулу было совершенно не достаточно даже для нескольких моряков, дружно взявшихся помочь ему. Как всегда бывает в таких случаях: шум, гам, советы, крепкое словцо. И, в итоге, предпосылка к срыву корабельного распорядка дня. Соревнование по «перетягиванию каната» между моряками и акулой прервал старший помощник командира корабля Александр Иванович Коряк, который метнул в нее гранату и она, резко рванувшись от близкого подводного взрыва, сорвалась с крюка и ушла на глубину.

Попалась, злодейка! Фото из архива Бориса Эльберта.

По мере приближения к американскому континенту нас все чаще стали облетать самолеты типа «Нептун» базовой патрульной авиации ВМС США. Очевидно, американцы предполагали, что вместе с кораблем в подводном положении идет и наша атомная подводная лодка. Возможно, так оно и было, но до экипажа корабля подобная информация не доводилась. Поэтому практически всегда при облете корабля американские летчики сбрасывали гидроакустические буи. Из моего центрального поста не было известно, какие фигуры на воде американцы из этих буев там ставили – поле или, к примеру, отсекающий барьер. Но точно знаю, что практически все буи, визуально обнаруженные по маршруту движения корабля, поднимались из воды. Если коротко описать внешне американский авиационный гидроакустический буй, которые мы поднимали, то он представлял собой вертикально полупогруженный в воду цилиндр диаметром сантиметров двадцать и высотой метра в два с торчащей над водой штыревой антенной примерно такой же длины. Из нижней части буя разматывался на несколько десятков метров в глубину моря очень тонкий и прочный кабель, заканчивавшийся гирляндой из пары десятков похожих на игральные шашки чуть большего размера гидрофонов, прикрепленных к капроновой сетке в виде чулка. Благодаря такой конструкции буя с учетом весьма низкого борта корабля в районе шкафута применялся своеобразный прием его подъема из воды на борт. Корабль на малом ходу шел курсом подхода к бую. На баке у форштевня на палубу ложился моряк и следил за буем через носовой клюз. Моя группа управления, располагалась на левом шкафуте в районе шлюпбалки. С леерного ограждения снимались цепочки, и ставился штормтрап. Один из моряков в спасательном жилете и обвязанный страховочным концом становился на верхнюю балясину штормтрапа, а остальные удерживали его от падения в воду. Заблаговременно корабль стопорил ход с расчетом «наезда» на буй и, как только подходил к нему, моряк на баке давал отмашку, резко отворачивал от курса на правый борт, а буй скользил вдоль левого борта. Как только он подходил к шкафуту, стоявший на штормтрапе моряк хватал его за антенну, а мы быстро затаскивали его на палубу вместе с буем и следом как можно быстрее выбирали кабель с гидрофонами. А корабль немедленной полной перекладкой руля влево, отбрасывал корму вправо. Получался маневр корабля, называемый на флоте коордонатом. Прием подъема буев, скажем так, весьма варварский, но вполне успешно работавший. К концу боевой службы в помещении поста «Море» (аппаратуры системы взаимного обмена информацией, так и не установленной на подавляющем большинстве кораблей этого проекта) было складировано около десятка американских гидроакустических буев.

Один раз при облете корабля, американский «Нептун», пролетая вдоль левого борта на очень малой высоте, сбросил в воду большую картонную коробку. Была организована экспедиция на рабочем баркасе по подъему ее из воды. В коробке оказались с десяток апельсинов; какие-то узкие и высокие металлические консервные банки с прижатым к верхней крышке колечком, как мы догадались, с пивом; пара-тройка бутылок кока-колы и разбитая, очевидно при ударе об воду, непочатая бутылка виски. Довольно щедрые американские летчики оказались! Учитывая, что мы для них являемся вероятными противниками, как, впрочем, и они для нас. Возникло замешательство – как открыть банки с пивом, поскольку с такой конструкцией никто из нас ранее не сталкивался? Выручил все тот же специалист по приготовлению черепахового супа, имевший и в этом деле опыт в торговом флоте. Мы, привыкшие к советским пол-литровым пивным кружкам, тогда еще и посмеялись: как через такое маленькое отверстие пиво-то пить? Ерунда какая-то!