Текст книги "Парламент"

6

Черная «Волга» председателя парламента подрулила к зданию областной думы. Водитель, не скрывая раздражения, матюгнулся: место, где обычно парковалась машина спикера, было занято серебристым «Лексусом», который вот уже несколько дней находился в распоряжении заместителя предпринимательской партии. Водитель в сердцах рванул рычаг коробки скоростей, резко дал задний ход и чуть было не налетел на «Гранд-Чероки». На кабине джипа враз заморгали маячки синего цвета и всю автостоянку пронзил оглушительный вой сирены. На «Чероки» давали понять, чтобы водитель спикеровской «Волги» был внимательным. Очередное красное словцо повисло в воздухе, и шофер Хоттабыча, оглядываясь по сторонам в надежде найти свободное местечко для парковки, стал продвигаться в дальний угол площадки. Но в это утро стоянка напоминала автомобильный западноевропейский авторынок, и сплошь и рядом была утыкана иномарками.

После того, как Егерь наложил ограничение на использование служебных машин, многие депутаты вынуждены были пересесть или на свои собственные или на автомобили, которые им любезно предоставили многочисленные спонсоры и друзья. Да, какие автомобили!

Сам Хоттабыч, как и в старые партийные времена предпочитал «Волгу» – благо ограничение губернатора на него не распространялось, – но знал, что самыми популярными марками у остальных думцев были «Ауди» и «Мерседесы». И сколько он не предпринимал попыток, чтобы усадить коллег на отечественные автомобили, его потуги оказались напрасными. Да что там говорить о рядовых депутатах, если ни один из четырех заместителей не последовали примеру спикера: все пересели на спонсорские иномарки, хотя имели и свои собственные машины.

Самым богатым считался председатель христианско-демократической партии, в пользовании у которого было три «Мерседеса – серебристый, темно-синий и черный. Хоттабыч помнил, что когда-то главный христианин не мог позволить себе такую роскошь, как „немецкое качество последней модели“, поэтому передвигался по городу на „Мерседесе-500“. Костя, водитель Хоттабыча, рассказывал, что честолюбивые ребята лидера христианско-демократической фракции оторвали цифру „5“ и заменили её на шестерку. С виду получился настоящий „шестисотый“, поскольку эти модели различаются только по внутреннему убранству.

– Александр Серафимович, – с обидой в голосе обратился водитель к своему высокопоставленному пассажиру, когда ему все-таки удалось втиснуться между красной «Вольво» и серым «Мерседесом», – распорядитесь вы, наконец, чтобы наше место никогда больше не занимали!

– Ой, Костик, – в спешке открыв дверцу, ответил Хоттабыч, – Сколько раз уже просил и все как об стенку горох!

– А вы в таком случае примите законодательное постановление.

Но Хоттабыч уже не слышал последних слов шофера, хлопнул дверцей и, почти бегом, направился к парадному входу думы.

Обычно он приезжал на работу за час до начала утреннего заседания. Этого времени ему хватало, чтобы ознакомиться с поступившими в его канцелярию документами, встретиться с тем или иным посетителем, перекинуться парой слов с представителями фракций. Но в это утро, Филька, соскучившийся по матери, которая все ещё не вернулась из Парижа, не желал есть переваренную манную кашу и устроил деду небольшой скандал. И Хоттабыч, что почти никогда с ним до этого не случалось, немного задержался.

Когда он вошел в огромное фойе здания думы, до начала утреннего заседания оставалось четверть часа. Он поспешил к лифту, но наткнулся на женщину в длинной коричневой дубленке, на воротнике которой висел красочный картонный ярлычок.

– Простите, – принес свои извинения Хоттабыч и, глядя на нелепый ярлычок, обратился с вопросом, – А вы не забыли снять этикетку с шубки?

– Нет-нет, Александр Серафимович. Это я просто меряю. Пробую, удобно ли сидит.

Только теперь, ожидая лифта, Хоттабыч заметил, что фойе чем-то напоминало зал городского универмага. Почти все вешалки думского гардероба были увешены товаром для продажи – дубленками и дамскими пальто ядовитых расцветок. Слева и справа возвышались манекены в трусах, бюстгальтерах и маечках. С левой стороны от шахты лифта был установлен целый ряд пластмассовых ног в чулках и колготках на любой вкус. Справа продавались шапки с перьями, меховые ушанки, кепи из каракуля и прочих диковинных зверей, оленьи унты и домашние тапки. Около прилавков с косметикой и ювелирными украшениями было не протолкнуться. Сотрудники аппарата думы, забыв про всякое чинопочитание, смешались с депутатами в едином порыве – мерить шубы и плащи, носки и рубашки и приобретать, приобретать, дабы хоть на свою зарплату поддержать отечественного и зарубежного производителя.

«Боже мой, – подумал Хоттабыч, – Неужели я приехал на работу!» Теперь он даже пожалел, что в свое время они, депутаты, не захотели принять закон, который бы разрешал жителям области присутствовать на заседаниях думы. Может быть, тогда народные избранники постеснялись бы устраивать в стенах законодательного органа вещевые ярмарки и толкучки.

Около лифта уже скопилась уйма народа. Несмотря на теплый летний день, у некоторых мужчин на головах были зимние шапки, женщины держали в руках свертки и пакеты. Теперь все спешили разбежаться по своим рабочим местам – одни в зал заседаний, другие по служебным каморкам и кабинетам.

Наконец, лифт раздвинул двери и толпа внесла в кабину Хоттабыча. Но в ту же секунду крепкие молодчики из охраны председателя патриотической фракции, прижав ногами двери лифта, с улыбками на лице стали выталкивать пассажиров обратно в фойе. Когда в кабине не осталось никого кроме спикера, в лифт, чеканя шаг, прошел лидер патриотов и со словами: «Спецгруз, спецгруз! Забираем только спикера! Спец-езда, спец-езда!» нажал на кнопку нужного ему этажа.

Хоттабыч улыбнулся:

– Лихо ты провел зачистку кабины.

– Подождут. Не сахарные! – ответил он и с удивлением спросил, – А что это вы, Серафимыч, так сегодня припозднились?

– Да знаешь ли, дочь в турпоездке, а я с внуком…

Лифт остановился на указанном этаже и патриот, не дослушав ответа, выскочил. Хоттабыч нажал на кнопку. Ему было нужно спуститься двумя этажами ниже…

До обеденного перерыва требовалось решить запрос, пришедший из прокуратуры области: лишить ли депутатской неприкосновенности коллегу от предпринимательской фракции, который с председателем городской жилищной комиссии продал коммерческим структурам изрядное количество гуманитарной помощи. Продукты подлежали бесплатной раздаче населению. На вырученные деньги депутат и его дружок сгоняли в круиз по Среднеземноморью. Председатель жилищной комиссии, не относящийся к «касте неприкасаемых» уже дожидался своей участи в камере предварительного заключения. Второй путешественник, с лицом провинившегося школьника, находился в зале заседаний.

Когда Хоттабыч вынес щекотливый вопрос на обсуждение, из рядов независимых депутатов послышались редкие выкрики: «Лишить и баста!» Но они тут же утонули в неодобрительном гуле остальных народных избранников.

Тем временем к микрофону поднялся представитель от предпринимателей и с жаром произнес речь о дружбе между народами.

– Что, наш товарищ, страдающий приступами морской болезни, ради забавы отправился в круиз? Да знаете ли вы, что эти поездки – просто необходимы! Ведь каждый из нас является не только представителем законодательной власти одной из важнейших областей России, но и миротворцем!

В зале раздался дружный смех, и Хоттабыч поставил вопрос на голосование. Он отлично знал, что попытка лишить мошенника депутаткой неприкосновенности закончится неудачей. Такое уже случалось. Не более года назад один из депутатов вместе с парой своих знакомых основательно избили двух офицеров налоговой полиции. Причем, как установили в ходе расследования работники прокуратуры, особо в избиении неистовствовал депутат. На скамье же подсудимых оказались лишь «подельники», потому что в отношении самого депутата дело было прекращено. Собрание не дало «добро» на привлечение своего товарища к уголовной ответственности.

Хоттабыч не ошибся и на этот раз: за снятие депутатского «зонтика» проголосовало лишь четырнадцать процентов кворума. На лице путешественника сразу же заиграла торжественная улыбка.

Провозившись все утро с раскапризничавшимся Филькой, Хоттабыч и сам не успел позавтракать. Поэтому как только был объявлен обеденный перерыв, спикер поспешил в столовую. Он только в редких случаях пользовался отдельным кабинетом, в котором кормили и поили руководство думы.

В дальнем углу столовой стояло несколько прилавков, из-за которых виднелись ящики с водкой и ликерами. Производители местной алкогольной промышленности устраивали дегустацию своей продукции. Около прилавков клубился народ. Спиртное не продавали, а наливали в пластмассовый стаканчик каждому желающему по сто граммов. Как на фронте. Повеселевшие от дегустации депутаты и их помощники сразу занимали очередь к прилавкам, где разливались супы, борщи, порцевалось картофельное пюре с котлетами по-киевски, возвышались тарелки с салатами и закусками. Но отобедав, думский люд вновь устремлялся в дальний угол столовой, чтобы на посошок отведать теперь уже бесплатного ликерчика.

Понаблюдав минуту за происходящим в столовой, Хоттабыч направился в специальное помещение, где обедало руководство думы.

Перед началом вечернего заседания застрекотал телефон прямой связи, соединяющий кабинеты спикера и губернатора области.

– Слушаю тебя, Николай Яковлевич, – подняв трубку, отозвался Хоттабыч.

– Давненько ты ко мне не заглядывал, Серафимыч.

– Пока не было необходимости, – попробовал отшутиться спикер.

– Необходимость в общении между старыми друзьями всегда существует. Поэтому вечерком приглашаю тебя на свою территорию. Ты как, не очень занят?

– Вечерком – это во сколько? – спросил Хоттабыч, скосив глаза на настенные часы.

– Давай-ка в семь.

– Никак не получается, Николай Яковлевич. Я на домашнем хозяйстве один остался. Дочь в турпоездку уехала развеяться. Поэтому до семи мне нужно Фильку из детского садика забрать.

– Тогда забирай внучка и вместе с ним приезжай. Не беспокойся, пока будем с тобой общаться, мальчишку накормят и занятие найдут. – Тоном не терпящим возражений сказал губернатор.

По дороге к зданию областной администрации Филька все время хныкал, но когда его усадили перед компьютером и рассказали, как играть в ралли и управлять мотоциклом, мальчик, не отрываясь от экрана уплетал за обе щеки бутерброды и даже забыл, что приехал вместе с дедом.

– Догадываешься, о чем у нас с тобой пойдет разговор? – спросил Егерь.

– Не дурак, – ответил спикер и отодвинул чашку с дымящимся кофе.

– Ну, так будем принимать закон о приватизации? – губернатор подвинул свободное кресло поближе к Хоттабычу и расположился напротив.

– Это вопрос не ко мне. Есть дума, есть порядок выноса законов на утверждение, наконец, есть…

Он не договорил. Егерь резко встал, с силой оттолкнув от себя кресло.

– Не пудри мне мозги, Серафимыч. Ну, что ты капризничаешь, как твой Филька! Разве я не понимаю, что все зависит только от тебя. Недаром носишь кличку – Хоттабыч. Стоит тебе пошевелить пальцем, и закон будет принят.

– Как-то легко у тебя все получается. Раз – и в дамки. А ведь парламент на то и существует, чтобы решать вопросы не одним, а большинством голосов. Поэтому я не могу и никогда не стану навязывать свое мнение.

– Но ты-то сам, разве не понимаешь, что закон нужен?

– Кому?

– Всем! Тебе, мне, твоим депутатам, инвесторам, жителям области. Марфинцы бастуют уже больше месяца, требуя скорейшей приватизации…

– Стоп! – поднял руку Хоттабыч, – Не сваливай все в одну кучу. Давай разложим все по полочкам. Вот тебе закон нужен, а мне – нет. Группе депутатов закон нужен, а большинство – не желает его принимать. Инвесторам, желающим за гроши завладеть одним из важнейших объектов области, закон нужен, а многим директорам предприятий – он как кость в горле. Ну, а что касается народа, то этим словом я бы поостерегся спекулировать. Тот, кто бастует, дерет горло, пьет в Марфино дармовую водку и поддерживает партию предпринимателей – это далеко не весь народ.

Губернатор вернулся и снова расположился в кресле.

– Ну, хорошо. Мы здесь одни и давай говорить откровенно: что ты хочешь, чего добиваешься?

– Чего может добиваться спикер: законности и справедливости…

– Я не о том: кто тебе платит за лоббирование закона?

– Как кто? – сделал удивленные глаза Хоттабыч, – Государство. Разве ты не знаешь, что мы существуем на деньги послушных законоплательщиков? Тех же марфинцев, например, которые не протирают штаны на городской площади, а пашут. Пашут невзирая на то, что уже больше полугода не получают зарплату.

– Брось увиливать от ответа, Серафимыч. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Подумай о себе и своем будущем. Твоя дача совсем развалилась, да и квартирку пришла пора поменять. Депутатский срок – недолговечен. А вдруг случиться так, что тебя не изберут в думу при новом голосовании, так и останешься у разбитого корыта?

– Я понимаю, о чем речь…

– Ну?

– Я подумаю…

– Ну вот видишь, это уже другой разговор, – обрадовался губернатор, – Сколько тебе нужно времени для размышления?

– До тех пор, пока я ношу звание депутата.

Хоттабыч встал, показывая, что разговор окончен, и, не прощаясь, молча направился к выходу.

Увлеченный Филька захныкал, упрашивая деда подождать, пока он закончит игру. Но Хоттабыч нажал на кнопку выключения компьютера, взял расплакавшегося внука за руку и, не обращая внимания на обильные слезы, повел за собой.

Если раньше он всего лишь догадывался, что его точка зрения иногда не сходится с губернаторской, то теперь окончательно понял: они стоят по разные стороны баррикад. Война была объявлена.

ЗАСЕДАНИЕ 7. ЗАТМЕНИЕ

1

Предвыборная компания набирала обороты. И чем меньше времени оставалось до дня голосования, тем больше свирепствовал и лютовал Пантов. Казалось бы, прогулявшись по Парижу, он должен был вернуться в город добрым и умиротворенным. Ан нет! Вован никогда ещё не видел своего шефа таким раздраженным и злым. То не так. Это не эдак. Неаронов теперь не перечил, не пускался в споры, а лишь помалкивал, когда Михаил Петрович в очередной раз вымещал на нем свое негодование, выдавал какую-нибудь глупую идею и требовал её немедленного исполнения.

Впрочем, поводы для волнений у Пантова были. Несмотря на усилия Алистратова, который Вовану казался парнем далеко не глупым, но ужасно самонадеянным, рейтинг Пантова в марфинском округе пусть медленно, но все-таки снижался. Даже небольшие денежные компенсации, которые, якобы в результате немыслимых хлопот Пантова, стали регулярно выплачиваться водникам, не помогли привлечь новых избирателей на сторону кандидата от фракции предпринимателей.

Вован понимал, что шеф должен дневать и ночевать в Марфино, как это делал его соперник Сердюков, но в то время как Неаронов челноком носился между думой и избирательным штабом своего шефа, Михаил Петрович разрывался между дочерью спикера и Кляксой. Что у него могло быть общего с последней, Ваван не знал. Да и после той злополучной размолвки, когда икона Иверской Божией Матери исчезла за дверцей депутатского сейфа, он вовсе перестал вмешиваться в личные дела своего патрона. Да и Кляксы сторонился…

И хотя Вован исправно и беспрекословно исполнял все поручения, всем видом показывая, что успехи и неудачи шефа на избирательном фронте, это и его личные успехи и неудачи, в душе он теперь был совершенно иного мнения – пусть уж лучше провалиться. По крайней мере, потеряв депутатский статус, Пантов будет не в силах испортить ему дальнейшую карьеру. Каким-то шестым чувством Вован догадывался: если Пантов победит на выборах и пролезет в новый состав думы, то ему даже работу не придется искать. Уж он-то хорошо знал, Михаил Петрович терпеть не мог, когда о его личной жизни и делах кто-то ведал столько же, сколько он знал сам. Поэтому от свидетелей он избавлялся с отменным усердием и старался, чтобы они больше никогда не попадались ему на глаза. А Вован, для простого смертного, знал очень много и чувствовал, что если Пантов не попытается спрятать его за решетку, то ему в лучшем случае придется уехать из этого города и начинать жизнь с нуля.

Нет, он не хотел переизбрания Пантова на новый срок, но палки в колеса пока не ставил и трудился во благо шефа с полной самоотдачей.

Каждое утро Вован заезжал на полиграфкомбинат, не расписываясь ни в одной ведомости, с молчаливого согласия директора забирал упаковки с подписными листами и развозил по агитаторам. Голодные студенты отлавливали на улицах прохожих, нагло требовали от них поставить подпись на бланке с заголовком «За отмену всеобщей воинской обязанности», затем аккуратно отрывали чуть приклеенную верхнюю часть листа и уже с другим заголовком «Голосуем за кандидата в депутаты М.П.Пантова», привозили подписные листы в избирательный штаб предпринимательской фракции. Кипы липовых бюллетеней загромождали столы и полки, валялись в углах кабинетов и, как казалось Неаронову, не производили никакого впечатления на Романа Алистратова.

Ах, как ревновал Вован имиджмейкера к своему патрону. Ведь не он, как это всегда было прежде, а Алистратов стал правой рукой Пантова. Трудно было согласиться с тем, что все перевернулось с ног на голову и теперь не ему, преданному помощнику, а какому-то выскочке, иногородцу Пантов доверял все свои тайны и секреты. И не за ним, Вовкой Неароновым, а за москвичом Алистратовым чуть ли не след в след ходил бывший дружок Бобан, готовый прикрыть своим телом в любую минуту. А его, Вована, держали только на побегушках.

– Где Алистратов? – кричал порой шеф, выскакивая из своего кабинета в приемную и глядя на Вована, как на своего самого заклятого врага, – Срочно найди и привези мне Алистратова. Бегом, развалина! Одна нога здесь, другая – там. И хотя под рукой у шефа всегда имелся телефон, Неаронову приходилось бросать все и ехать в гостиницу, где уже несколько месяцев проживал имиджмейкер.

Из Марфино поступили вовсе неутешительные новости: сторонники Сердюкова разогнали немногочисленный митинг в поддержку Пантова. Когда ни одного почитателя предпринимательской фракции на площади не осталось, соперники из другого лагеря пригнали поливальную машину, разлили воду и под общий смех жителей городка битых два часа терли щетками и стиральным порошком место, где проходил митинг.

– Вам, Михаил Петрович, нужно срочно отправляться в Марфино, – осмелился заметить Неаронов, положив на стол перед начальником телефонограмму.

– Надо, – не замечая перед собой помощника, упавшим голосом ответил Пантов, – И обязательно надо что-то предпринимать! Только я пока не знаю, что именно.

– А вы попросите Кантону, чтобы он привез в Марфино какую-нибудь французскую знаменитость – актера или певичку. Погуляете по улицам, выступите в клубе, глядишь, ваш рейтинг поползет вверх…

– Певичку, говоришь? – поднял глаза и, как в прежние времена, посмотрел с благодарностью на своего помощника Пантов, – А что? Это – идея. Я ему – икону. Он мне – певичку. Взаимовыгодной обмен.

– А ещё можно пригласить какого-нибудь известного политика из столицы. – Стал развивать свою идею Неаронов, обрадованный тем, что смог произнести на шефа радушное настроение и поменять по отношению к себе гнев на милость. – Например, этого самого…

– А ты что тут делаешь? – вдруг нахмурил брови Пантов, – Тоже мне имиджмейкер местного пошиба нашелся! Не суй свой нос, куда тебе не следует. Разве я тебе не говорил, чтобы привез ко мне Алистратова?

– Вы же четверть часа назад разговаривали с ним по телефону и попросили приехать. Он уже, наверное, в дороге.

– Да ты что со мной разговоры говорить собрался! – ещё больше озлобился шеф, – Я сказал тебе – езжай за Алистратовым! Сию секунду!

В очередной раз униженный Вован, то и дело попадая в дорожные пробки и заторы, медленно продвигался в сторону гостиницы «Интурист» и фантазировал о том, как отомстить Пантову за все оскорбления, которые в последние дни совсем незаслуженно сыпались в его адрес. Конечно, он бы мог сообщить куда следует о заведении госпожи Петяевой, попечителем которого является Пантов. Но он лишь ухмыльнулся своей дикой идее, прекрасно зная о том, что с помощью своего друга полковника Махини, Пантов выйдет из воды сухим, а вот ему, Вовке Неаронову, даже крест на могилке не поставят. Ведь не заложит же сама Виолетта Павловна своего партнера по теневому бизнесу, а значит все подозрения лягут на него. Нет, этот метод мести не годился. А вот если накапать дочери спикера на связь депутата-предпринимателя с проституткой? Мало ли, кто из недоброжелателей Пантова мог видеть Кляксу в обществе жениха Эдиты? Об этом стоило подумать…

Вован поднялся на лифте на седьмой этаж, нашел дверь под номером 777 и негромко постучал. Никто не отвечал. Да и Неаронов нисколько не сомневался в том, что пока он торчал в автомобильных пробках, Алистратов, уже давно сидит в кабинете Пантова. Для очистки совести Вован со всей силы трижды стукнул кулаком в дверь, и она неожиданно открылась.

В холле над диваном горела хрустальная бра. На кресле лежал махровый халатик и чье-то нижнее белье. Только теперь Вован услышал шум душа. Он перешагнул порог и сделал два шага вперед, замерев перед дверью ванной комнаты: неужели Алистратов игнорировал приказ Пантова, спокойно принимал душ и не собирался никуда выезжать?

Он два раза стукнул в дверь и громко спросил:

– И как скоро у вас закончиться банный день?

– Входи, входи, – послышался женский голос, – Я уже почти заканчиваю.

Вован толкнул дверь ладонью и увидел нагую девушку. Лицо у неё было в мыле, от попадания которого она старательно зажмуривала глаза. Струи воды разбросали по спине и по упругой стоячей груди длинные каштановые волосы. Фигурка, напоминающая контуры изящной скрипки Страдивари, длинные прямые ножки и…

Вован почувствовал, как неожиданно у него задрожала нижняя челюсть и напряглись мускулы. Жадно глядя на отточенное тело неяды, он шагнул вперед, и, не понимая, что делает, поднял девушку на руки.

– Ну что ты делаешь, Ромка! Я же вся мокрая, как курица, – не открывая глаз засмеялась она. – Сейчас же отпусти, бесстыжий!

Но Вован, одной рукой держа под колени, а другой, обвив спину и с силой зажав ладонью левую грудь, ни слова не говоря, понес её к дивану. Ноги стали ватными и в коленях появилась предательская дрожь. Девчонка, интуитивно что-то почувствовав, смахнула мыло с лица и подняла длинные ресницы. Несколько секунд, приоткрыв красивый ротик, она с ужасом вглядывалась в незнакомца. А он, не выпуская её из рук, шел к дивану в холле, с силой надавливая на грудь.

Номер гостиницы наполнился пронзительным визгом. Он, не причиняя боли, аккуратно опустил её на диван, зажал губы ладонью и, заикаясь, тихо попросил:

– Не кричи, хорошо?

Другая рука лихорадочно шастала по телу девчонки. Она попыталась оторвать его ладонь ото рта и издать какие-нибудь призывающие на помощь звуки. Но незнакомец, словно клещами, вцепившись пальцами другой руки в грудь, больно сжимал её.

– Я же тебя просил – не кричи! – теперь уже шепотом попросил он её и, словно вампир, потянулся к шее губами. – Я заменю тебе твоего Ромку…

Звонкая пощечина не только быстро отрезвила Вована, но и помогла выйти из мира любовных, но опасных грез. Пока он с ужасом размышлял, что произошло, девушка успела вывернуться из его объятий и накинуть на себя халатик. Она стояла около входной двери, готовая выскочить из номера, и с негодованием смотрела на него.

– Ты кто? Откуда у тебя ключ? – спросила она и кивнула в сторону журнального столика, на котором лежал гостиничный брелок с ключом.

– Ромка дал, – теперь уже стараясь собраться с мыслями и выйти из трудной ситуации, грозившей ему немедленным и самым жестоким наказанием, ответил Неаронов, – Я его друг.

– Друг? – стягивая на груди полы халатика и не веря ни в одно слово, переспросила девушка.

– Да, мы вместе ведем избирательную компанию Пантова. Вам известна эта фамилия?

– Слышала, – без всякой интонации в голосе ответила девушка.

– Ну вот, видите, я же не насильник…

– А чего же руки распускаешь?

– Вы сказали из душа: «Входи». Я заглянул и обомлел. Словно затмение какое-то нашло.

– Затмение на него нашло! Чуть не изнасиловал!

– Я не мог бы этого сделать, – чтобы выкрутиться из щекотливой ситуации, теперь напропалую врал Вован, и вспомнив, какой инвалидностью обладает телохранитель директора Центра знакомств Евнух, сделал окончательное признание, – Я кастрирован. На войне. Хотите покажу?

– Нет-нет, – испугавшись ответила девушка, – Лучше быстрее уходите.

Он встал, подошел к ней и постарался выдавить из себя слезы:

– Я даже не знаю, как вас зовут. Но искренне прошу извинения. Только умоляю вас, не говорите об этом случае Роману.

– Уходите! – она распахнула перед ним дверь.

– Я вас очень прошу…

– Уходите…

Он ехал назад и, искренне завидуя Алистратову, не мог выбросить из памяти образ раздетой незнакомки. Иногда его пробирал холодный пот: как ему удалось удержаться! Ведь ещё мгновение, и он бы овладел ею. Тогда Пантов пальцем бы не пошевелил, чтобы, как это бывало в прежние времена, вызволить его из беды. Наоборот, скорее всего даже радовался бы, если бы Вован сгинул за решеткой. Но Бог милостив и уберег его от пагубной страсти. И теперь Вован был даже уверен, что девчонка, дабы не распалять воображения своего ухажера, никогда не расскажет о том, что с нею произошло, когда она принимала душ.

Вован поставил машину на автостоянке и не спеша поднялся на второй этаж, где размещался кабинет Пантова. В приемной он нос к носу столкнулся с Алистратовым. Тот незлобно улыбнулся и протянул руку для приветствия:

– Ну, как дела, опальный генерал?

– Как в троллейбусе, – ответил Вован, – Мы рулим – все трясутся.

– Не знаю, как все, а вот тебе потрястись придется. Завтра поедешь со своим патроном в Марфино.

– А ты что, здесь будешь развлекаться? – Вован представил, как Алистратов глядит груди своей возлюбленной.

– Не твое дело, – окинув ироничным взглядом Вована с ног до головы, ответил Роман и зашагал к выходу.

«Все-таки надо было её трахнуть», – с ненавистью глядя вслед имиджмейкеру, подумал Неаронов и тяжело вздохнул: ничего, когда-нибудь и на его улицу снова вернется праздник.