Текст книги "Другая. Украденная душа"

СЕСТРА

Теперь Родион понял, что все это время он ожидал чего-то в этом роде. Вся фантасмагория с канареечным платьем, с девушкой, которая заблудилась на самарской улице, оказывается, имела совсем другое значение. Дарья действительно существовала. Женщина, с которой он провел ночь, была Дарьей. И теперь перед ним стояла ничего не знающая Маша. Она захлопнула крышку телефона, лицо ее было задумчиво.

– Мне надо срочно поехать в город, – обратилась она к Бурову. – Вы дадите нам свою машину?

Хозяин дома нахмурился:

– Мы еще не закончили разговор. Остановились на том, что я вам все честно рассказал, что прошу у вас прошения и предлагаю компенсацию за моральный ущерб.

Маша махнула рукой, будто отгоняя муху.

– Да забудьте про свою компенсацию. Не нужны нам ваши деньги, верно, Родя?

– Безусловно, – подтвердил Родион.

– И, разумеется, мы не собираемся никому рассказывать эту историю, – добавила Маша. – Да и не до того сейчас… Так вы дадите машину, или нам отправиться своим ходом?

Буров встал, прошелся по комнате, затем распахнул дверь в патио и крикнул в залитое солнечным светом пространство:

– Митя, подойди!

Затем обернулся к Маше:

– Вас отвезут, куда пожелаете. Насколько я понимаю, нашлась ваша сестра?

– Они говорят, что ее задержали за нарушение паспортного режима. Если я не заберу ее сама, то ее отправят в какой-то спецприемник. Я не могу оставить Дарью.

Буров наморщил лоб, будто обдумывая что-то.

– Скажите Мария… – неуверенно начал он. – Дарья, ваша сестра… Ведь она близняшка, и похожа на вас, как две капли воды?

Маша посмотрел на него исподлобья. И вдруг рассмеялась.

– Даже и не думайте об этом! – сказала она.

Буров пожал плечами. Воцарилось молчание. Вскоре в комнату вошел шофер Бурова, нелепый бородатый Митя, и отвесил широкий пригласительный поклон.

– Не могу в это поверить, – говорила Маша уже в машине. – Колдунья с Засамарской слободки говорила что-то странное, будто бы Дарья жива. Теперь это оказалось правдой.

– Ты не рада, что твоя сестра нашлась?

– Не могу сказать, что я на самом деле чувствую, честное слово, Родя! Все было объяснено, а теперь снова… Если Дарья жива, то все, происходившее со мной, имеет какой-то другой смысл.

Родион чувствовал смятение. Сейчас он встретит лицом к лицу ту женщину, и она узнает его. А мы, типа того: уже знакомы … Почему он не рассказал Маше обо всем сразу? Ведь он тогда действительно был уверен, что это именно Маша. Если бы он знал, что перед ним другая женщина, разве бы он позволил себе… Все полетит прахом, никакой свадьбы не будет.

В отделении милиции, где удерживали Дарью, их встретил тот самый лейтенант, который звонил Маше на мобильник. Он действительно собирался подписать приказ о задержании Дарьи на неопределенный срок, учитывая род ее занятий, связался с Оренбургом, там ему дали номер ее сестры, он позвонил, и тут выяснилось, что Маша в Москве.

Где-то в глубине коридора лязгнула металлическая дверь, застучали каблуки по кафельному полу, смешанные с дробью тяжелых милицейских ботинок. В дверном проеме показалась Дарья.

Она скользнула равнодушным взглядом по лицу Родиона, но, увидев Машу, вздрогнула.

Маша сорвалась с места, легко подбежала к ней и взяла девушку за обе руки:

– Где тебя черти носили, дурочка?

* * *

Всю дорогу до гостиницы Дарья молчала, хоть Маша и пыталась ее разговорить. Выглядела она очень плохо, Родион не мог понять, как за несколько дней с этой женщиной произошла такая метаморфоза. Дарья изрядно похудела, под глазами были темные круги.

Из ее односложных ответов стало ясно, что в Москву завели ее дела, что она жила здесь без регистрации, и, наконец, ее задержали на входе в метро.

– Какие дела, Даша?

– Дела … – неопределенно повторила она.

Известно, какие могут быть у тебя дела, – с отвращением подумал Родион. Проститутки вызывали у него чувство гадливости, их существование как бы оскорбляло всех женщин, которых он знал в своей жизни.

Приехав в гостиницу, все трое поужинали, также в неловком молчании. Двухкомнатный номер был на первом этаже, за окном уже сгущались сумерки, несколько преждевременные в колодце двора.

Дарья отправилась в душ, Маша постучалась к ней, зашла и вышла, сразу стала кому-то звонить. Родион с удивлением понял, что на том конце связи не кто иной, как Буров.

– Мы передумали, – сказала она. – Вы можете приехать прямо сейчас. Моя сестра не прочь познакомиться с вами.

– Может быть, это и правильно, – сказал Родион, сдвигая со столика какой-то цветной, пахнущий свежей краской журнал.

Ему не хотелось ночевать в этом номере втроем, проводить вечер с ними обеими. Может быть, Буров примчится и сразу заберет эту женщину…

Дарья вышла из душа, на ходу зачесывая волосы назад. На ней был Машин халат, с огромными пестрыми бабочками на груди. Посвежевшая, она стала уже больше похожа на сестру. Капли воды падали на изысканный деревянный пол.

– Я решила выдать тебя замуж, сестричка, – объявила Маша.

– Да ну? – удивилась Дарья.

– А что? У нас тоже свадьба на днях. Будем все вместе, женихи перепутают молодых жен…

– Надо было все же меня спросить. Кто этот человек? Если ты, кончено не шутишь.

Маша хохотнула.

– Очень хороший человек. Богатый, не старый. И самое главное – он давно тебя любит.

– Я его знаю?

– Вряд ли. Но он видел тебя.

Дарья уронила руки на колени.

– Наверное, в интернете?

– Именно.

– На сайте объявлений, да? И ты думаешь, я поверю, что кому-то нужны серьезные отношения с такой, как я?

– Бывают на свете оригиналы, и это – один из них. А ты странно говоришь, очень странно… Ощущение, что ты в чем-то раскаиваешься. В том, чем добровольно занималась столько лет…

– Люди меняются, – пробормотала Дарья, отчего-то смутившись. – И, если кому-то надо меня на одну ночь, то я не согласна. Решительно.

Дарья встала. Во время всего этого разговора сестры не обращали внимания на Родиона, будто его и не было в комнате. Он с грустью подумал, что их жизни с Машей, соприкоснувшиеся недавно, слишком мелкая реальность, по сравнению с той огромной жизнью, которую разделили близняшки между собой…

– Одним словом, – сказал Маша, – этот человек сейчас придет. Ты уж извини, что я так поздно тебя предупреждаю. Переоденься. Негоже, чтобы он встретил тебя в этом халате.

Дарья пожала плечами и скрылась в спальне. Ее голос донесся уже оттуда:

– Но последнее слово все же за мной!

* * *

Виктор Викторович Буров приехал довольно скоро, наверное, его преданный шофер Митя включил сирену, которая бывает на автомобилях такого рода людей.

Он вошел, размахивая светло-серым шлейфом легкого плаща, потирая руками. В комнате сразу запахло дорогой сигарой.

– И где же виновница торжества?

– В соседней комнате. Сейчас выйдет.

За Буровым просочился бессловесный Митя, он поставил на стол пакет, внутри которого звякнуло, и так же бесшумно ушел. Родион с тоской подумал, что Буров вовсе не собирается уводить Дарью в ресторан или еще куда, а полагает пировать здесь.

Дарья почему-то не шла. Маша открыла дверь, заглянула в комнату. Родиона насторожило выражение ее спины: она как будто вся сжалась.

Маша вошла в спальню, через несколько секунд вернулась. На ее лице было странное, озабоченное выражение. В глазах Бурова тоже мелькнула тревога. На столе, за которым он воцарился, лежали какие-то вещицы, он машинально трогал их пальцами…

Маша меж тем прошла в ванну, заглянула туда. Вышла и сказала, выбросив вперед руки:

– Она исчезла.

Буров недоуменно посмотрел на Машу, затем – на Родиона.

– Исчезла из закрытой комнаты, – сказала она.

– А вы меня не разыгрываете? – спросил Буров. – Девушка на самом деле здесь была?

– У нас нет никакого резона, – ответила Маша. – Просто я хотела, чтобы вы встретились. Не могла же она, в конце концов, нам обоим почудиться?

Родион вскочил и выбежал в спальню. Комната была пуста. Он даже заглянул в шкаф и под кровать. Вскоре он понял, каким образом исчезла Дарья, но от этого всего лишь получил еще одну загадку. Когда он вернулся в гостиную, Буров уже раскручивал пробку на горлышке бутылки.

– Ну что ж! – вздохнул он. – Я отвергаю мысль о том, что вы все это придумали только с целью, чтобы я вас тут напоил и накормил.

– Да мы и не голодны… – вяло проговорил Родион.

Он чувствовал, как загорелись его собственные глаза, когда он увидел эту бутылку – виски двенадцатилетней выдержки, а далее – в пакете – шампанское. Ему стало грустно оттого, что эта жидкость имеет над ним такую власть. В голове созрела мысль: а не бросить ли пить вообще, навсегда? Сразу после свадьбы, этого особенного жизненного рубежа…

– Дарья просто передумала и вылезла в окно, – сообщил Родион. – Иного объяснения не может быть. Что, если она не совсем здорова, а? – обратился он к Маше.

– Все может быть, – сказала Маша, загадочно глядя на Бурова.

– Ну что ж! – повторил тот свое любимое словечко. – Насильно мил не будешь. Давайте тогда просто выпьем в наличном составе.

Впрочем, засиживаться он не стал. Выпили по рюмке, закусили шоколадом и фруктами. Все оставшееся спиртное им придется добивать вдвоем.

– Странно… – проговорила Маша, когда Буров ушел.

Она задумчиво перебирала вещи сестры, оставленные на столе: брелок с ключами в виде крылатого пегасика, зажигалка, маленький розовый мобильник.

– Что странно? – спросил Родион. – То, что твоя сестра зачем-то вылезла в окно?

– Нет. Как раз это не вызывает у меня никаких вопросов. Думаю, ты прав: надо оставить все это. Мы никогда не узнаем правды…

Они заночевали в разных комнатах, Родион спал на диване в гостиной, спал как убитый, поскольку виски двенадцатилетней выдержки гарантированно вышибает мозги…

Ближайший утренний самолет на Самару, на который им удалось взять билеты в холле отеля, улетал в три. До регистрации оставалась еще уйма времени.

Они пообедали в дешевом кафе для сотрудников аэропорта, вдали от здания терминала. За соседним столиком сидели пилоты в формах, они с веселым мужским любопытством посматривали на Машу, которая с аппетитом уминала двойной эскалоп. Родион купил в буфете бутылку молдавского «Мерло» и пару белых пластмассовых стаканчиков. Выйдя на улицу, они нашли уединенное место и расположились на траве.

Терпкое вино согрело их души, вокруг шумела знаменитая дубовая роща Внуково, где время будто двинулось вспять: дубы распускаются позже других деревьев, и сейчас, в начале июня, над головами волновалась чисто майская, ярко-зеленая листва.

Приключение осталось позади, но все еще не отпускало их.

– Между прочим, ты не забыл? – спросила Маша. – Через две недели наша свадьба. А ведь надо еще подготовиться…

Родион развернул ее к себе.

– Милая, прости!

– Это еще за что?

Нет, немыслимо все рассказать ей сейчас.

– Так просто, прости – и все.

– Тогда и ты меня тоже.

Ветер играл пушистой прядью ее волос, тень скользила по щеке. Родион вдруг потянулся, чтобы поцеловать ее.

– Нет, – сказала Маша, отворотив лицо. – До завершения нашего эксперимента осталось совсем немного времени. Досадно было бы сорваться на финишной прямой…

* * *

Тем же вечером они вернулись в свой город, который покинули только вчера, хоть им обоим казалось, что в Москве у них прошла целая жизнь.

Родион проводил Машу до дверей ее комнаты и удалился под бурчание квартирной хозяйки, в чьей голове, вероятно, уже давно шла кропотливая работа, выстраивались версии одна другой серьезнее… В самом деле: что это за люди вторглись в уютный мир ее бревенчатого дома, двора, заросшего серой городской травой, ее кухни и газовой колонки? Может быть, они шпионы, наркоманы, сумасшедшие? То шляются где-то ночами, но исчезают из города… Парень, вроде, жених, но ночевать не остается… Странные, странные люди.

По дороге домой, пересекая с детства знакомые улицы, в последние годы изрядно перестроенные, неузнаваемые, Родион шел, будто по территории своей молодости, которой осталось не так много: свадьба уже на днях, и кто знает, какая жизнь ждет его за ее чертой…

Что принято делать в эти оставшиеся дни – пить с друзьями, пускаться во все тяжкие? Неплохо бы пошить костюм, так все делают. А, может быть, костюм просто купить?

Теперь они встречались с Машей, словно какие-то деловые партнеры, что-то обсуждая и планируя. Как-то раз, донеся до ее дома кучу коробок с покупками, Родион задержался на чашку кофе. И вдруг, в одной из пауз разговора, где-то на подоконнике раздался телефонный звонок, совершенно ему незнакомый…

Это был маленький розовый аппаратик Дарьи.

– Ты что же – держишь его заряженным?

– Конечно! – сказала Маша, вскочила и, в два прыжка достигнув окна, схватила аппарат.

Металлический голос в трубке был слышен отчетливо.

– Здравствуйте. Это вы Дарья Белая?

Маша растерянно глянула на Родиона и еще ближе придвинулась к нему, чтобы он лучше слышал разговор. Кольцо ее волос скользнуло по щеке Родиона, чудесный запах опьянил его.

– Телефон записан на ваше имя, – продолжала трубка.

– Да, это я, – вдруг соврала Маша.

– Это из управления внутренних дел Оренбурга, капитан Смелков.

– Хорошая фамилия для капитана милиции! – засмеялась Маша, уже овладев собой. – Что-то случилось?

– Да, есть проблемы. Вы, как я понимаю, давно не были дома?

– Порядочно.

– Дело в том, что вашу квартиру на Омской улице ограбили.

– Какой ужас!

– Вы приедете в Оренбург?

– Не сегодня.

– Позвоните мне, когда соберетесь. Квартира опечатана.

– Очень хорошо. Большое спасибо за звонок. Там что – мебель вынесли, аппаратуру?

Капитан Смелков помолчал у себя в Оренбурге. Затем продолжил:

– Странное дело, наверное, это был какой-то фетишист.

Маша отшатнулась от телефонной трубки, будто трубка произнесла ругательство.

– Почему вы так думаете?

На другом конце линии усмехнулись.

– Его интересовало нижнее белье. Похоже, что он ничего не взял из ценных вещей. Просто разбросал по комнате содержимое вашего шкафа. Во всяком случае, когда приедете, то составите опись пропавших ценностей, если что-то действительно пропало. Дело не закрыто, и я прошу вас приехать, как только сможете.

– Хорошо, – сказала Маша. – Я постараюсь.

Ее светлые глаза как бы потемнели, будто наполнившись страхом.

– Это все неспроста, – сказала она.

– Почему ты так думаешь? – беспечно возразил Родион. – Мало ли, в чьи квартиры залезают? Дарья ведь вела такой образ жизни…

– Да нет, не в этом дело. Почему это событие произошло именно в нашей квартире, и именно сейчас?

– Ты мыслишь, как автор авантюрного романа. В книге, конечно, ничего не может быть случайным, а в жизни – сколько хочешь.

– Ну, это если отбросить версию о том, что мы с тобой какие-то книжные герои, и поэтому с нами происходят всякие странные события… Но мне ясно одно: кому-то понадобилось нижнее белье моей сестры.

Родион вздрогнул. События действительно продолжались, но где-то вдали, как бы за кадром их самарской реальности.

– Носильная вещь! – воскликнул он.

– Это значит, что теперь моя сестра на самом деле мертва, – тихо проговорила Маша. – Потому что носильная вещь бессмысленна, если нет земли с могилы.

КОНЕЦ РОМАНА

Но все это, похоже, в прошлом. Телефон Дарьи больше не звонил, незаметно подошел день свадьбы.

Был арендован зал в ресторане «Фаворит», куда от театра можно дойти пешком, гостей насчиталось двадцать пять человек – почти вся театральная семья, плюс несколько друзей и родственников: один одноклассник, один мальчишка из старого двора, теперь уже толстый и лысый, двоюродный брат с женой, мать Родиона, впрочем, без своего нынешнего мужа.

Маша улыбалась, часто махала ладошкой в белой перчатке, но в глазах мелькала грусть. Родион понимал ее: все собравшиеся были со стороны жениха. Не говоря уже о родственниках, даже театральная труппа как будто стояла за Родионом, а не за ней, которая, проработала в театре менее полугода и все еще не перестала быть новенькой.

Романы, как правило, кончаются свадьбой. Было бы странно читать такую книгу, где свадьба происходит посередине. Родиона не отпускало ощущение, что события, в которые они были вовлечены, продолжают развиваться за кулисами бытия и неминуемо сорвут запланированную финальную свадьбу. Вот ворвется немыслимая, дважды умершая Дарья, и разоблачит его. Или заявятся какие-нибудь бойцы невидимого фронта в масках с красными ртами, и все гости застынут, как в немой сцене «Ревизора»…

Сотрудница ЗАГСа механическим голосом произнесла дежурную фразу, которая за многие годы службы отскакивала от ее зубов, как «Отче наш».

– А теперь, дорогие мои, – закончила она, – обменяйтесь кольцами и скрепите ваш союз поцелуем.

Родион взял с протянутой подушечки маленькое кольцо и надел его на палец своей невесты. Маша взяла большое кольцо. Они посмотрели другу в глаза и замерли в нерешительности.

– Скрепите ваш союз поцелуем, – с расстановкой повторила сотрудница ЗАГСа.

По собравшимся в зале пробежал ропот.

– Ну же! – толкнул Родиона в бок его свидетель, драматический актер Шура Зуев.

– Робеют молодые, – окая на верхневолжский манер, произнес главреж Всеволод Раковский.

Кто поверит, что брачующаяся пара, которая стоит в этом торжественном зале, сейчас, на глазах у почтенной публики, совершит свой первый в жизни поцелуй?

Родион взял Машу за руку, услышав, как стукнулись их обручальные кольца. Маша положила Родиону руку на плечо, он обнял свою теперь уже жену, сквозь газовую ткань свадебного платья ощутив пальцами косточку ее позвонка.

– Горько! – сказал кто-то в толпе.

Дальнейшее было похоже на сон – желтый от электрического света, белый от волнения фаты перед глазами, разноцветный от частых танцев. Родион позволил себе только шампанское, и пить ему совсем не хотелось, будто упал занавес и навсегда закрыл ту неосвещенную пустоту, которую он заполнял алкоголем. Сидя во главе стола, они оба с загадочными лицами смотрели на гостей, ожидая, когда кто-нибудь в очередной раз гаркнет:

– Горько!

И гости считали хором, любуясь их поцелуями, а потом их, постоянно держащихся за руки, привезли домой.

– На кровать словной кости положили молодых, – сказала Маша. – Раскрой кому наш с тобой секрет, скажут – дурачки.

Она подошла к окну. Ее силуэт был темен на фоне еще розового неба, а уличный фонарь золотил волосы контражуром. Родион вспомнил такой же свет в кабинете Антона Петровича… Все это должно навсегда провалиться в прошлое – и Антон Петрович, и Виктор Викторович Буров, и неразрешенная тайна Афродиты.

Родион расстегнул тонкую молнию на платье Маши, платье упало к ее ногам. Может быть, именно сейчас, переплетясь с нею, как тогда на кухне, он окончательно скинет с себя мучительное наваждение последних двух месяцев…

Ему хотелось ощутить ее всю, с ног до головы, чтобы на этом теле не осталось ни одной пяди, которую бы не трогали его руки и губы. Он целовал свою жену, вращал, будто продолжая свадебный танец, снимал с нее остатки белья, легкого, словно мыльная пена… Его взгляд скользнул вниз по ложбинке ее спины…

И тут он увидел.

Два маленьких синих дракона, извиваясь, пресекали рубчатый след от резинки ее трусиков. Родион отпрянул. Ему захотелось закрыть лицо руками.

Картина выстраивалась дикая, немыслимая. Это была Дарья, женщина с татуировками, женщина, с которой он познакомился на улице и провел ночь, женщина, которая затем исчезла неизвестно куда.

– Что с тобой? – она тревожно заглянула ему в глаза снизу вверх.

Родион бросил руки и отошел, полуголый, сел верхом на стул. Протянул назад руку и, не глядя, включил настольную лампу. Мир за окном исчез, теперь их в комнате было двое – он и она, оба голые, бледные…

Эта женщина убежала из ванной в его квартире. Утром, в старом доме на Некрасовской снова была Маша, без всяких драконов. С Машей же они летали в Москву и пережили все эти приключения. Потом нашлась Дарья, снова эта женщина – в московском отделении милиции.

– Ага, я поняла, – хохотнула она. – Ты хочешь, чтобы наш прекрасный эксперимент продолжался всю жизнь!

– Какой эксперимент? – огрызнулся Родион, вспомнив подобный диалог с Машей.

Так, надо сосредоточиться… Родион развернулся, нашарил на столе сигареты, закурил. Там, в московской гостинице, никто не вылезал из окна. И вправду – зачем Дарье бежать через окно, и как он мог поверить в такое? Она просто выбросила ее, Машу, убила и выбросила! И снова заняла место своей сестры. И теперь он женат на Дарье, проститутке из Оренбурга, негативном отражении ее двойняшки, той девочки, которая жила со своим отцом, виновнице в смерти обоих своих родителей.

– Послушай, Дарья… – начал Родион.

Обнаженная женщина, стоявшая перед ним, постучала пальцами по виску.

– Ты, вроде, и не пил…

– Тогда объясни мне, откуда у тебя эти татуировки?

– Какие татуировки, дорогой мой супруг?

Родион ткнул сигарету в пепельницу, вскочил на ноги.

– Эти, вот эти! – он развернул голову женщины назад, та вскрикнула:

– Шею сломаешь! Ой! Да это же…

Она изогнулась, как змея, пытаясь разглядеть свою спину, подбежала к зеркалу…

* * *

Ему казалось, что он ненавидит женщину, сидящую перед ним, нервно грызущую ногти. Родион смотрел на нее исподлобья.

– А теперь расскажи мне все, – спокойно попросил он. – Как ты убила свою сестру, как заняла ее место, как морочила мне голову…

– Честное слово, Родя! – говорила она, чуть не плача, но голос казался фальшивым. – Тьфу ты! Еще раз повторяю: я понятия не имею, оттуда у меня взялись эти татуировки!

Она плюнула на пальцы и стала энергично тереть свою поясницу.

– А я тебе объясню, – холодно сказал Родион. – Или спрошу тебя, как в детстве: ты Даша или Маша?

– Я Маша!

– Да? А я полагаю, что ты Даша.

Маша закрыла глаза ладошками.

– Ну, хорошо. Я Даша. Если я Даша, то у меня… У нее… Должна быть еще одна отметина. Шрам на бедре, вот тут. Это когда она сорвалась с обрыва. И я ее вытащила. Вот, смотри…

Маша артистично, как балерина, отставила правую ногу на мысок и ткнула пальцем себя чуть выше коленки. Родион опустил глаза, затем мрачно поднял…

– Ну что? – встрепенулась Маша. – Не может быть!

Она с опаской повернула голову. Там, куда она ткнула пальцем, была действительно маленькая треугольная отметина.

Родион молчал. Маша схватила себя за волосы и резко дернула вниз.

– Хватит ломать комедию, – сухо сказал Родион.

Маша всхлипнула:

– Боже мой, какой ужас! Все это мне просто снится…

– Так мы ни до чего не договоримся, – сказал Родион. – Уже глубокая ночь, утро вечера мудренее. Я вижу, ты давно уже хочешь спать.

– Верно, – вздохнула женщина, сидящая перед ним.

Она вдруг как-то обмякла, будто потеряв интерес ко всему происходящему. Ее глаза закатились. Обеими ладошками она подавила зевок.

Родион вздрогнул, пристально гладя на нее. Он вытянулся на кровати, расправил одеяло, хлопнул ладонью по матрасу, приглашая Машу (он все равно мысленно так ее называл) прилечь рядом с ним. Она немедленно воспользовалась приглашением и замоталась в одеяло, отвернувшись к стене.

Родион так и не тронул ее. Женщина, которую он знал и не знал. Нет, это все немыслимо! Вот так, обеими ладошками подавить зевок – был именно Машин жест, Родион хорошо это помнил.

Внутри него все перевернулось: и непоколебимая уверенность в том, что Маша – единственная в его жизни женщина, которая говорила лишь правду (или молчала, если правда была тяжела – вот в чем природа ее скрытности), и слепая беспрекословная вера в Машину любовь, и, наконец, убежденность в том, что перед ним действительно не кто иная, как Маша…

Его мысль металась, словно в причудливом лабиринте отражений. Любая логическая атака натыкалась на тупик, где стояло зеркало.

Татуировки в виде драконов-стрелок, шрам на бедре были не у Маши, а у Дарьи. Выходит, что перед ним все же Дарья. Но, в таком случае, подмена должна была произойти во время ее первой поездки в Москву. А это невозможно, потому что саму информацию о татуировках эта женщина сообщила ему уже после поездки. Подмена свершилась в гостинице, когда вторая женщина выпрыгнула в окно. Или в тот момент, когда Маша вошла в душ. Одна вошла, а другая вышла, в халате с бабочками… Только вот, зачем все это было нужно?

Родион вспомнил, как именно тогда, после этой ванны, Маша вдруг позвонила Бурову. Зачем она это сделала, почему именно тогда?

– Я решила выдать тебя замуж, сестричка…

Также отпадает и изящная версия о том, что Маша всегда была Дарьей, и сестры поменялись ролями еще до приезда в Самару.

Кому пересадили душу жены Бурова – Маше или Дарье? Могла ли Дарья занять место Маши уже после того, как ее расколдовали? Могла ли эта женщина быть Дарьей (злополучные отметины на месте, и на это не закроешь глаза), но сама об этом не знать? Особая форма безумия…

Он долго лежал в темноте, ощущая радом чужое тело, и думал, думал, пока не заснул.

Снова снилась Афродита. Немыслимо, но Родиону казалось, будто бы он наладил с нею какой-то реальный контакт. С кем – с нею? С куском мрамора, который стоял в мастерской колдуна, или с самой богиней? Которая суть порождение древней человеческой фантазии, подобно тому, как статуя – плод фантазии скульптора…

Родион видел кладбище: чугунные ограды, вросшие в древесные стволы, звездные белые цветы, нависающие над узкой аллеей скорби. Он скользил на незримой нити сновидения – мимо массивных древних монументов, замшелых склепов. Женщина, похожая на греческую богиню, шла впереди, часто оглядываясь и приглашая следовать за собой взмахами длинных ресниц. Узкая белая рука, не мраморная, но уже живая, придерживала цветущие ветви жасмина, которые легко сбрасывали в пыль крупные капли росы.

Вот свежая могила, еще не заросшая травой, вычурное надгробье, готические буквы. Плавным изгибом руки Афродита указывает на золотую надпись:

– Здесь развязка.

Тени ее пальцев скользят по залитой солнцем плите. Родион просыпается.

Он лежит в своей постели, широко раскинув руки, не сразу вспоминает, что женат.

Никого нет рядом. Родион видит вчерашнюю сцену, эту долгожданную «брачную ночь».

Он встает, накидывает свой байковый халат, в точности, как в те годы, когда был холостым, проходит на кухню, ставит на плиту чайник, распахивает окно. Чаю почему-то не хочется, Родион вспоминает: вчера не пил, да и вообще, бросил пить, поэтому и не нужен сразу с утра крепкий черный чай…

Волга, серебрясь в утреннем солнце, несет перед ним свои воды, несет какие-то лодки, катера и крупные суда…

Где же Маша? Родион выходит в коридор, дергает дверь ванной: там пусто, темно. Машины сумки стоят под зеркалом, как и вчера, одна раскрыта, разорена.

Чайник свистит, зовет – ну и черт с ним! Выключить…

Родион входит на кухню и видит на столе какой-то инородный предмет, что-то белое, будто чайка залетела в окно… Подходит ближе. Это – клочок бумаги, вырванный из записной книжки, на уступе – сиротливая буква «Ю».

ЛЕЧУ В МОСКВУ

НЕ ИЩИ МЕНЯ

Я ДОЛЖНА ВО ВСЕМ РАЗОБРАТЬСЯ САМА

Маша или Даша

Рядом с запиской валялся какой-то черный квадратик. Родион взял его в руки, пытаясь сообразить, что это такое. Явно электронное устройство, и он видел его не раз… Ну, конечно же! Это была сим-карта от мобильного телефона. Этим Маша давала понять, что меняет номер, и звонить ей бесполезно.

Родион вернулся в комнату: свадебное платье все так же лежит на полу у окна, силуэтом мертвого тела, только мелом обвести.

– Ага, не ищи! – пробормотал он.

Посидел с минуту, посмотрел в окно, где одинокая чайка соревновалась в скорости с баржей, груженой песком…

Он вспомнил слова Треплева в финале пьесы, в безумной интерпретации Раковского, которые, под смех в зале, трагическим голосом произносил Шура Зуев:

– Я получал от нее письма. Письма умные, теплые, интересные; она не жаловалась, но я чувствовал, что она глубоко несчастна; что ни строчка, то больной, натянутый нерв. И воображение немного расстроено. Она подписывалась Куропаткой. В «Русалке» Мельник говорит, что он ворон, так она в письмах все повторяла, что она куропатка.

Родион снял трубку, набрал номер диспетчерской таксопарка и заказал машину до аэропорта.

* * *

Только в этом полете Родион по-настоящему понял тех людей, которые не смотрят на подъеме в иллюминатор. Возможно, это вовсе не тупицы, которых не интересует окружающий мир, а те, кто так же, как и он, поражен болью и тоской. Или в их внутреннем мире всегда стоит эта тоска, как вода в унитазе… Нет, все-таки они тупицы. Родион не удержался и прилип к прозрачной пластмассе, жадно ловя глазами пространство, глотающее этот маленький, словно трамвай, самолет. Рядом сидела смазливая девушка и, скучно вздыхая, листала журнал с рекламой гламурных товаров. Представить только, что его суженой могла бы оказаться какая-нибудь такая, пластмассовая, каких на свете подавляющее большинство – с одинаковыми квадратными ртами, лицами, будто только что от пластического хирурга, застывшим в глазах желанием оценить и немедленно взять… Нет, он будет бороться за свою Машу, единственную в мире, невероятную…

Родион и допустить не мог, что она мертва. Утро вечера мудренее, и все вчерашние мысли показались ему бредом. Дарья выбросила сестру из окна, убила ее – что за ерунда! Ведь если бы такое событие произошло, то оно не могло не переполошить всю эту маленькую гостиницу. К тому же, он ведь тогда выглядывал в окно и проследил реальный путь, по которому Дарья спустилась во двор – широкий карниз, жестяная крыша полуподвала.

Все упиралось в этих злополучных драконов. И еще в шрам… Теперь и Маша не могла сказать, откуда все это взялось. Вчера она была искренна и удивилась не меньше, чем Родион. Он знал только одного человека, который был в состоянии все это прояснить.

В аэропорту «Внуково» Родион взял такси, и уже через час за окном замелькали старые деревенские домики по обеим сторонам Щелковского шоссе. Вот и дачный поселок, пруд с орущими подростками: ощущение такое, что они две недели так и не вылезали из воды. Цветы сирени на дачной улице превратились в гроздья зеленых коробочек с семенами. Все так же где-то вдали стучит молоток. Вот и кнопка звонка, будто из скворечника высунулся птенец. По гравийной дорожке, скрипя, идет Антон Петрович…

Увидев Родиона, он устало и шумно вздохнул, будто Родион только что отошел и вернулся, как навязчивый проситель.

Он провел гостя по деревянной лестнице на второй этаж, в свой кабинет. Родион с неприязнью отметил, что неведомый скульптор, создающий внизу статую его сновидений, уже полностью сформировал лицо изваяния. Оно было классически прекрасным, в то же время, в этой мертвенной бледности сквозило что-то патологически страшное, напоминало Венеру Илльскую, кошмарную статую из новеллы Проспера Мериме, которая пугала и душила несчастных литературных героев.

– Это стигматы, – буднично сказал колдун, даже недослушав сбивчивый рассказ Родиона.

– Обыкновенные стигматы, – продолжал он, будто повторяя затверженный урок. – Вроде тех кровоточащих ран, какие появляются на запястьях или ладонях истово верующих христиан. Девушке была трансплантирована чужая душа. Ее тело отреагировало. Могли возникнуть родинки, бородавки, шрамы или – как в данном случае – татуировки той, которая выступила в роли донора. Это нормально, и скоро рассосется. Может возникать как рецидив.