Текст книги "Оборотная сторона Земли (сборник)"

Сергей Шевченко, Галина Демирбаш
Оборотная сторона земли (сборник)

© Шевченко С., Демирбаш Г., 2017

© Издательство «Буквально»

* * *

Сергей Евгеньевич Шевченко

Шевченко Сергей Евгеньевич – врач офтальмолог, доктор медицинских наук, г. Ванкувер, Британская Колумбия, Канада. Email – [email protected], Tel +17787095100

Родился в семье судового хирурга во Владивостоке. После службы в армии поступил учиться на медицинский факультет Университета дружбы народов имени Патриса Люмумбы. Еще в студенческие годы попал под влияние руководителя культмассового сектора факультета, нейтрализовать которое удалось отчасти участием в театральных постановках, созданием поэтических опусов и, в значительной мере, женитьбой на уже упомянутом комсомольском активисте.

К поэзии тяготел всегда, однако поднять написанное до уровня стихов удавалось нечасто. Творческий зуд удовлетворялся созданием работ «по теме диссертации», а в рамках научной статьи особенно не порифмуешь. Поэзия – это полет…

Представителем Минздрава России одним из первых прибыл в разбомбленное Косово, командировка затянулась на долгие 6 лет…

С 2004 года живет и работает в Ванкувере – жемчужине городов канадских на берегу Великого океана. Как и для абсолютного большинства эмигрантов, слова «Welcome to Canada» не стали паролем в беззаботное существование. В то же время именно расставание с Родиной послужило катализатором всплеска творческой активности.

Основу эмигрантской массы Северной Америки составляют не слесари-многостаночники и швеи-мотористки. Публика совершенно иная и, чаще всего, высоко образованная, профессионально состоявшаяся, готовая это доказать на практике. Однако лишь единицы умудряются заявить себя в специальности. Причин этому масса, и они понятны лишь тем, кто реально хватил зарубежного бытия…

Так сложилось, что вчерашние интеллектуалы – сегодняшние плиточники, синитори технишины (туалетные работники по-нашему) – свой нереализованный творческий потенциал самозабвенно выплескивают на холст, белый лист или любительскую сцену.

Сегодня имена, хлебнувших эмигрантского счастья полной мерой, возвращаются к их российским почитателям редко в ореоле славы, а чаще просто в виде фенечки из-за бугра, аналога презерватива с ароматизатором, магнитика на холодильник или пачки жвачки. И на том спасибо.

Привычное, часто навязанное советской идеологией негативное отношение к тем, кого обстоятельства бросили за три моря, тем не менее не влияет на парадоксальную ситуацию – «отщепенцы, которые Родину не любят» все чаще мелькают на пиках рейтинговых вершин…

А сколько осталось за бортом? А скольких захлестнула житейская текучка? В то время, когда чтобы просто не сдохнуть с голоду потенциальные Солженицины, Губерманы и Токаревы разносили пиццу, месили раствор и пилили, лес доктору Шевченко повезло больше других. Созданный им Глазной тренинговый центр (View Review and Eye Training Center) нашел своих клиентов и продолжает набирать очки популярности среди тех, кому было недостаточно только услышать от местных эскулапов диагноз, но и требовалось получить детальное разъяснения особенностей патологии, рекомендации по лечению, перспективе развития и моделям исхода заболевания. Кстати, автор настоящего сборника свои публичные творческие вечера частенько разбавляет не менее публичными лекциями по охране органов зрения, возрастным заболеваниям глаз и иридодиагностике. Вопросы зрителей в конце каждого выступления нередко имеют отношение и к только что прозвучавшим стихам, и проблемам вроде «у моей золовки что-то там в глазу…»

В русскоговорящем Ванкувере заметно вырос интерес к современной литературе вообще и к поэзии в частности. Опусы местных начинающих и маститых авторов регулярно печатают местные газеты, проводятся поэтические встречи, стал привычным выход в свет литературного альманаха тихоокеанской Канады «БРИЗ», в котором доктор-поэт С. Шевченко принимает самое непосредственное и активное участие.

Постепенно его поэтическая палитра приобрела немало красок и оттенков, отражающих особенности жизни наших людей тут – в Британской Колумбии, что также может представлять немалый интерес и для наших же соотечественников там – на Родине.

Помимо привычных искренних, но, с точки зрения любителей литературного экстрима, пресных лирических стихотворений, автор предлагает читателю нечто другое. Стеб, как насмешка с элементами иронии или сарказма, пожалуй, можно рассматривать, как основной прием, которым автор грешит довольно искусно и часто.

Обычный стеб происходит в присутствии осмеиваемого субъекта, а так как наш поэт часто иронизирует над самим собой, то и эта позиция, равно как и напыщенность, театральная игривость, запросто укладываются в общепринятые нормы современного стихосложения.

Эпатажность, нацеленная на «любителя остренького», состоит в провокационной, а то и агрессивной, на грани фола, подаче. Это где-то пародия, где стереотип, а где и откровенный, если не пасквиль, то шлепок субъекта наблюдения по объекту воздействия и наказания…

Заявив себя как «Я вам музыкой слов слух ласкающий», поэт продолжает писать. Помимо ряда сценариев, прозаических опусов, это уже третий поэтический сборник, на этот раз ориентированный на виртуальные взаимоотношения с читателем. Посмотрим, какие объятия крепче.

Опять же тот, кто хоть однажды примерил на себя блузу художника, уже ни с кистью, ни с пером, как правило, не расстанется. Этот интимный процесс не просто имеет место в эмигрантской среде, но и приобретает все больший размах. Что это? Редуцированный, то есть передающийся от одного к другому бред или дань сложившимся обстоятельствам? Пусть это решают литературные критики, социологи или психиатры, но, несомненно – данный факт нуждается в дальнейшем изучении и осмыслении.

С другой стороны, произведения, родившиеся далеко, могут быть интересны, а главное, поучительны тем, у кого шалая мыслишка «ехать – не ехать» все еще теплится где-то там в мозжечке.

Перефразируя классика, так и хочется сказать – «читайте, НЕ завидуйте…» Просто читайте…

Оборотная сторона Земли

 
Кому-то милее Марсель, кому Вена,
А кто Усть-Гнилуши мечтает прославить…
Ты хочешь узнать, где моя Ойкумена,
Желаешь с подробностями непременно?
Ну что же, изволь. Разрешите представить:
Ванкувер прибрежными бризами лижет
Пижонских высоток развернутый строй.
Каштанов ажур, авеню как в Париже,
Туманами – к Питеру славному ближе,
С Аляскою делится пенной волной.
На радость влюбленным, гостям и поэтам
Роскошные Rockey парят Тадж-Махалом,
Глаз радует флора изысканным цветом…
Вон девушки-копы нам машут дуэтом.
Отвечу констеблям любезным оскалом.
Среди горожан (разгляди всех поди-ка!)
Британской короны достойный народ.
Толпа как мозаики горсть многолика,
Тут dandy, мажор, иммигрант-горемыка,
Здесь каждый – бродяга и чуть мореход.
Морзянка дождя с криком чаек сливается,
«На сцене джаз-банда канадской мечты!»,
Гудки судовые в аккордах купаются,
А с ними и то, что душой называется,
Распахнуто настежь среди суеты.
Burrard, Kitsilano – для русского слуха
Созвучья привычными трудно назвать.
Но как аппетитна та хлеба краюха,
Которую из Парка Stanley стряпуха
Двумя варибасями даст пощипать!
От ливней просоленный город размокнет,
Как старый рояль под сентябрьским дождем.
Но скоро под солнышком снова просохнет,
Просохнув, капризною бабою охнет,
И хором «O Canada» с ним запоем…
 

 
Дрема ходиками тикает в углу.
Кот калачиком свернулся на полу.
Я ногой кота подвину,
Чтобы искры от камина
Не прожгли в его крутом манто дыру.
Тонкий кофе аромат щекотит нос.
Я в нирване, как пиндос[1]1
  Пиндо́с (греч. Пίνδος) – наименование американцев и греков.


[Закрыть] на Барбадос.
Гости скоро кто откуда
Понаедут, а покуда
Пылесос с ковром целуются взасос.
Нежным запахом гортензий дышит сквер.
Слышу голос из прихожей: «Ах, Моншер!»
Зашуршала вмиг прислуга,
А дворецкий как белуга
Проревел: «К вам Леди Альбаролла, сэр».
Мысль мгновенная блеснула – не до баб!
– Ты пойди скажи миледи, что ослаб.
Мол, прикованный к постели,
Пусть позвонит на неделе,
Снова буду дочке лорда вечный раб.
Крик истошный в ля мажоре: «Кошка, брысь!»
Адресован был он Мурзику, кажись.
Альбаролла собралась и
Укатила восвояси.
У меня таких мамзелей завались.
А пока в бордель открою дверь пинком,
Где и пыль, и гам, и дым стоят столбом.
Погоняю чаю с гейшей,
Крикну кэбу: «Эй, милейший,
Отвези-ка в Downtown с ветерком!»
По Бродвею прошвырнуться хорошо.
Век гулял бы, только вспомнил про горшок,
Нет проблем! Я улыбнулся,
Кашлянул… и вдруг проснулся.
Взгляд уперся в грязно-серый потолок.
Время ходиками тикает опять.
Рассвело уже совсем, пора вставать.
Голос хриплый: «Хватит глючить,
У судьбы блага канючить
И кота ногой несчастного пинать…»
 

 
Мое отражение тонет в осколках стекла.
О хрупкое Нечто, ни сраму, ни горя не имешь.
Ты скольких подобных, стекляшка, уже приняла?
И сколько таких еще, зеркало лживое, примешь…
Абсурдные роли в палитре твоих травести.
Все вновь повторится опять или станет иначе.
Вот кровью залью твою пропасть своею горячей,
Узнаешь тогда что почем, так что лучше пусти…
Отчаянным плеском иллюзий ты балуешь вечность,
В себе растворивши мою еще теплую душу,
Твой омут безбрежный стихами и песней нарушу.
Так дай поскорее уйти от фантазий в беспечность.
А хочешь, оставлю свое отраженье бликам?
Как дань уваженья поэта магической призме.
И вместо привычного имиджева катаклизма
В тебе отразятся коллажи иконного лика.
Затворником буду в твоих я хрустальных изысках,
В их острых краях затерялась дорога обратно.
Их преодолеть не смогу, это стало понятно,
Увязло мое отраженье в безжалостных брызгах…
Коварное лоно, ты жертву свою успокой,
Стремление вырваться к свету прими за каприз.
И каждый, кто дышит, услышит откуда-то из…
Из бездны мой шепот –
                         живой я еще,
                                        живой!
 

 
Я знаю, где-нибудь в Рязани
Рабы березовых галер
Завоют в голос по той дряни,
Свалившей в мокрый Ванкув́ер…
Мне сплела силок из пуповины
Вечная насмешница Судьба,
Будто я папанинец без льдины,
Будто я покойник без гроба.
Голос из потрепанной мобилы
Мне твердит: «Алло, на связи Русь…»
Надо бы ответить – нету силы,
Мог бы отключить, да не решусь…
 

 
«Окрасился месяц багранцем»,
Обрыдла ему желтизна.
Не довелось мне родиться китайцем,
И не персианка жена.
На хинди с фарси не болтаю
И не соблюдаю намаз,
На New-Вавилон не взираю
Сквозь узкие щелочки глаз.
На б́осых ногах мокасины
Не скроют совдеповский шарм,
Как ствол среднерусской осины
Среди рододендров и пальм.
Втыкаю ли чопстики в суши,
Глазею на геев парад,
Мои православные уши
Уж очень по-русски торчат.
Здесь мне суждено иностранцем
Испить эту чашу до дна.
ОкрЫсился месяц багрянцем,
Обрыдла ему желтизна…
 

 
«Поезд прошлого вне расписания
Прибывает на станцию Данность.
Навалившаяся реальность
Вам на прочность проверит сознание…»
Репродуктор смущенно затих,
Больше нечем потешить внимающих,
Не хрипит он: «К вниманию встречающих…»,
Потому что здесь нет таковых…
Плавно титры плывут новой серии,
Новых грез, новых клятв, новых снов,
Но на каждой из буйных голов
Полыхает тавро Эсэсэрии!
Вот бы дух только перевести,
Разговевшись канадскими виски,
Хотя шансов нам нет по-английски
«This is…» правильно произнести.
В мерно будничном великолепии
Каждый прибывший мирен и тих,
Что ж охотней гребут, чем своих,
Копы бывших господ из Совдепии?
Опущения боль затая,
С шармом ловко прирученной кошки
Со столов подбираем мы крошки,
Наступив на согбенное Я.
Мироточит за каплею капля
Наших суетных жизней икона…
Не напрасно ли вышли из лона
Красно-перистого пентакля?
И в смятении равновеликом
В нас сомнение как откровение,
То не чудо, не мироточение –
Наши слезы стекают по ликам…
 

Посвящается 1 Июля – Дню Канады

 
Время в ленту закручено
Вихрем дней,
Ею каждого где-то
Стреножит,
Но какою быть спутанным
Выгодней,
Может, финишной, траурной,
Может?
Бил всегда с руки и влет
Снайпером,
Чаще целил «под обрез», чем
«Под яблочки»,
А сегодня я Гастер –
Ар-байтером[2]2
  Байтер (Eng. Biter) – кусающее животное (!), жулик, плут, шулер, мошенник.


[Закрыть]
Здесь с фортуной играю
В салочки!
Сам когда-то из руин
Лажу нес,
С государевых постов
Тряся гривою,
Стал теперь не бедуин –
Ка-на-доз,
С соответственной на то
Ксивою.
Нынче клялись на сукне,
Флаг несли,
Зубы с пульсом в унисон
Лязгали,
Новый гимн чужой стране
Горлом хлюпали,
То ли вправду был тот сон,
То ли сказка ли?
Много тех, кто и в дерьме
Нежится,
Для иных и небеса –
Логово,
Так Судьба над нами грешными
Тешится,
Богу, понимаешь сам,
Богово…
 

 
Наконец это произошло!
Как задумано, так и случилось,
КВН-ское сердце забилось,
Праздник юности встал на крыло!
Юмор с музыкой вместе на пару
Шквалом смеха крошил облака,
Эх, Одесса! Ах, День Дурака!
Ну вы дали Ванкуверу жару!
Здесь с улыбкою шел брат на брата,
Шутки метки, репризы легки,
«Жюрисдикции» вопреки
Порезвились в жюри жюрибята…
Пусть привычная это работа
Окулисту – очки раздавать,
Важно щеки свои надувать,
Когда прыгать по сцене охота…
В соответствии с процедурой
За подаренный нам карамболь
Получил каждый в зале «пять-ноль»,
Дадим больше, но позже, натурой…
 

 
Да, я из тех, кто Родину не любит.
Остались в памяти погост и горстка пепла…
А как любить ту, что по жизни блудит,
Ту, что в грехе оглохла и ослепла?
Нам всем, кто прошлое свое любить не может,
Казался крошечным тот мир и очень узким,
Тоска по прежнему уже почти не гложет,
Хоть сердце бьется в тон напевам русским.
Давно разрушена державная граница.
Не врем в глаза, как прежде не клянемся
Тем, что «страна березового ситца»
Единственной любовью остается.
Размыта в паспорте московская прописка
Без лживых слез, соплей и прочей тризны…
Все те же мы, живущие неблизко,
Все те же дочери и сыновья Отчизны…
 

 
Родная земля растворилась во мгле,
Сегодня нам сниться былое,
Одессу напомнят гудки кораблей
Под ропот и шелест прибоя.
Под ропот и шелест прибоя,
И чаек, и море.
Нам Тихий заглянет в окно океан
И бризом слегка приласкает,
Без той, кого наши зовут Капитан,
Одессы чуть-чуть не хватает,
Одессы всегда не хватает
И Черного моря.
Качает Ванкувер зеленой волной
Как борт бригантиновый мерно,
Мы с теми, кто делится щедрой душой,
Одессы душою безмерной.
Одессы душою безмерной
И Черного моря.
«А жизнь хороша, несмотря на года, –
Маэстро пропел хрипловато. –
И сердцем ты будешь тянуться всегда
Туда, где родился когда-то.
Туда, где родился когда-то
У Черного моря».
It happened, but here we discovered new fate,
We found a land of the promise.
Vancouver is knocking on destiny’s gate,
It’s getting be lovely and glorious.
It’s getting be lovely and glorious,
And Pacific Ocean.
 

 
В вихре существования заморного
После сотен отслуженных месс,
Тело жаждет лишь масла касторного,
Чтоб начать очищенья процесс…
 

 
Противно скрипят, как подпруга седла,
Судьбы окаянные дни.
Гнедая натужилась и понесла.
Ямщик, ты хоть, друг, не гони…
Ямщик, ты же свой, ты бродягам всем брат,
Настал оглядеться черед –
Мы сотни дорог проскакали назад,
А думали – мчимся вперед…
 

 
Треплет время останки нетленные
Бедолаг, что всегда «мимо кассы»,
Эмигранты – военнопленные,
Занесенные роком в пампасы…
Намозолил в скитаньях колени я,
В хоре сиплых пел здравицу мерзостям.
Провалилось мое поколение
На зачете по жизненным ценностям…
Что ж, Судьба, меня ведешь как преступница,
Как воровка берешь «на доверие»,
Ты чудишь, а мне когда-то аукнется
Пулей в лоб, как товарищу Берия…
Не солила б круто так жизни варево,
И смени галоп на рысь, может, выживу.
В цвете глаз людей вокруг больше кареВА,
В кроне древа моего больше рыжеВА…
Скопом мне сулили рай черти загодя,
Хоть не верил ни единому слову тех,
Кто причал мне обещал в тихой заводи,
Кто вчера пришвартовал в тихом омуте…
Понапрасну растратил все силы я,
Лягу в саване на доски сосновые.
Скоро свидимся опять, мои милые,
Там, где светятся глаза васильковые…
 

 
Я не курю и не мочусь в подъездах,
Я не ношу совковых коверкотов,
Мне наплевать, что «трут братки» на съездах
Отечественных псевдопатриотов…
Они режимом сбиты и окучены,
Не перегружены мозги ненужным знанием,
Тверды во взглядах, в меру властью ссучены
И размножаются, наверно, почкованием.
Что в их сознании стерто, что забелено,
Какими текстами их полон Часослов?
Что завтра будет с мавзолеем Ленина,
С мощами лидера прославленных гробов?
Очерствевши сердцем и душою,
Не поют там больше про рябинушку.
Норовят про секс и паранойю,
А еще все чаще про дубинушку.
Мы здесь не видим новых аналогий,
У всех оскал Ко-Косово-албанский,
Горсть власть имущих в крохотной берлоге
Затеяла разборку «по-пацански».
Всем старшим братьям чресла облизавши,
На новый подвиг каждый гоношидзе,
А так, портки, возможно, потерямши,
И с ними личного достоинства лишидзе!
Утомили всех страсти болотные,
Рулевой наш заснул у руля.
Кто мы? Птицы с тобой перелетные
Или серые с корабля?
Пусть не каждый почувствует разницу,
Да не кожей, а самым нутром,
Показали мы Родине задницу,
Чтоб увидеть, что там за бугром.
Непривычного быта дотронуться,
Заплести буден серую нить,
Прослезиться, проплакаться, тронуться,
Нет, не сбрендить, а тронутым быть…
«Отечество славлю, которое есть»,
Красивее скажешь едва ли,
Любителям пафоса стоит учесть –
Отечество мы потеряли…
Здравствуй, милое корыто,
Где плескался в детстве я,
Здравствуй, город, где забыта
Юность нежная моя!
 

Из неопубликованного 35 лет назад

 
Здесь зеленой волною игривою
Море с небом ведут разговор,
Владик плачет погодой сопливою
Да ручьями, бегущими с гор.
Сонных сопок и пляжей сплетение
Целит пирсами на океан,
Круглосуточное брожение
Горожанок и горожан.
От причалов отчалив пораньше,
Встретить зорьку спешат корабли,
Уплывая на солнце все дальше,
Исчезают в туманной дали.
В берег вбиты бетонные башни
Частоколами серых зубов,
С горизонтом заводят шашни,
В мир ощерившись, окна домов.
Иглы крыш обросли кудлатыми
Облаками, что треплет тайфун,
Они бьют парусами лохматыми,
Как на мачтах старинных шхун.
Горбатых улиц тянется поток,
В порту скопились кучи ржавой стали,
«Открыт закрытый порт Владивосток»,
Но лучше бы его не открывали!
Простая истина как старый пень стара,
Ей сотни губ единогласно вторят:
Твой гордый статус – главная дыра
В ряду таких же славных дыр у моря!
Не торопитесь осуждать
За недипломатичность тона,
Но мне и вправду нет резона
От горькой правды убегать…
 

 
За море киселя хлебать
Мы вышли из России
И продолжаем так шагать,
Пришла пора порассуждать
О нас и ностальгии…
Пускай уют чужих кают
Оценят и другие,
По рюмке горького нальют
И лучше нашего споют
О нас и ностальгии…
Мы – комиссары в пыльных шлемах,
Как пел арбатовский мессия,
И память предков бродит в генах,
А с ней струятся в наших венах
Любовь и боль, и ностальгия!
Пускай уют чужих кают
Оценят и другие,
По рюмке горького нальют
И лучше нашего споют
О нас и ностальгии…
С тоской в душе перебираем
И крест, и грех, и панагию,
Квасные слезы утираем
И чувствам всем предпочитаем
Бродяги жвачку – ностальгию!
Пускай уют чужих кают
Оценят и другие,
По рюмке горького нальют
И лучше нашего споют
О нас и ностальгии…
Пусть эхом в сердце отзовутся
Наши намеренья благие
И в нас прекрасно уживутся,
Поладив, не передерутся
К скитаньям страсть и ностальгия!
Пускай уют чужих кают
Оценят и другие,
По рюмке горького нальют
И лучше нашего споют
О нас и ностальгии…
 

 
Я поэт или все ж не поэт?
С самомненьем и речью пульсирующей,
Над осколками слов рефлексирующий,
Может, просто болтливый субъект?
Искушенный в плетении фраз, но
Меж кудесников слога безмолвствую
И на собственных бреднях жлобствую,
Рифмоплетствуя несуразно.
Мне претит назорейства обет,
Но жонглирую темой занятно,
Хоть по-прежнему мне не понятно,
Я поэт или все-таки нет.
Впрочем, стоит ли так напрягаться,
Замыкаться на собственном статусе,
Дело в том поэтическом градусе,
Что дает мне душой приподняться.
Я – поэт? Ну а в этом ли дело,
Называйте меня как хотите,
Только рифмой моей подышите
И услышьте, что так наболело.
Я вам Музыкой Слов Слух Ласкающий,
Тот, кто с песнею чувств тет-а-тет.
Нет, наверно, я все же поэт,
Пока есть хоть один читающий!
 

 
Я и сердце… У жизни нас двое…
Никак крови моей не напьется…
Почему так отчаянно бьется?
– Потому что оно живое…
 

 
Говорят, можно выспаться стоя.
Говорят, можно жить и не париться.
Тучи скроются – небо останется,
А награда отыщет героя…
 
 
Если звезды просыпались кучею,
Горсть блестяшек храни под подушкою.
В юбилей может спиннинг с катушкою
Принародно получишь по случаю!
 
 
Рысаками и мы зажигали
По-пацански, порою безбашенно,
В кружках пиво с портвейном мешали
И хлебали коктейль ошарашено.
 
 
Дрянь депрессий шансоном глушили,
Пальцы нежили струны и клавиши,
Меломаны белугами выли,
С ними тети на «б» и «товаришы».
 
 
От восторга внебрачные дети
Сладко жмурили веки и радужки…
Чтоб у челяди в авторитете –
Мухлевать лучше в покер, чем в ладушки…
 
 
Сколько чалиться, столько печалиться.
Жить давая другим, сами гибли мы,
Теперь домиком карточным валится
То, что думали, будет незыблемым.
 
 
Все вранье! Нельзя выспаться стоя!
Невозможно так жить и не париться!
Серость неба мне тоже не нравится,
Только где отыскать голубое?