Текст книги "Зверь"

Зверь Арконы слишком любил своих женщин, чтобы позволить кому-то убить хотя бы одну из них. Его лицо дрогнуло, прежде чем он произвел выстрел. И Герману этого мгновения хватило, чтобы первым нажать на спусковой крючок. Почти целую минуту сын Перуна стоял неподвижно в наступившей мертвой тишине. Потом Воронин увидел жуткий оскал, проступивший сквозь благообразные черты Константина Звонарева. Зверь Арконы на глазах изумленных и перепуганных зрителей обретал свое божественное величие. И не было в храме сердца, которое не сжалось бы от ужаса при виде заросшего шерстью монстра. Но еще ужаснее был лик, который вдруг показался прямо над головой Германа. Судя по всему, этот лик принадлежал существу, зачатому не на земном ложе. Рядом с ним даже Зверь Арконы выглядел красавцем. И без того перепуганные гости странной свадьбы с криками ринулись к выходу.

– Велес! – услышал Воронин охрипший от страха голос Василисы Радзинской и попытался перехватить взгляд языческого бога. Это был чудовищный, испепеляющий душу взгляд. И не было в подлунном мире человека, способного его вынести. Счастье еще, что смотрел Чернобог не на опера, вздумавшего по легкомыслию впутаться в дела богов, а на Машкиного сына, пораженного земною пулей и сбывшимся проклятьем.

Зверь Арконы опять менял обличье. Монстр превращался в человека. В обычного, почти земного человека с поразительно красивыми чертами лица. Герман помнил своего отца только по фотографиям, но все-таки сразу уловил сходство. Чужой была разве что презрительная ухмылка, предназначенная, впрочем, вовсе не ему. Машкин сын отнял от пробитой пулей груди окровавленную ладонь и показал ее Велесу. Ответом на этот жест был страшный, полный ярости вопль оскорбленного бога. Кровь была чужая. Это была кровь соперника, осмелившегося занять место рядом с той, которую Чернобог считал своей. Машкин сын даже на краю страшной пропасти, куда падала его душа, издевался над тем, кто мог бы стать его отцом, но предпочел любви месть.

Воронин вдруг увидел, как из окровавленной ладони Машкиного сына прорастает алая роза. Что означает этот знак, Герман не понял, зато, видимо, понял Велес и потянулся к цветку. Во всяком случае, Воронин увидел руку Чернобога, почти ничем не отличающуюся от человеческой. Но это была рука смерти. Она тянулась из мрака к стоящему неподвижно Зверю, который слишком был похож на человека, чтобы Герман мог со спокойной душой пережить его гибель. Рука коснулась Светланы, и та вдруг упала бездыханной. Наплывающий вслед за рукой мрак уже готов был накрыть ее черным покрывалом, но неожиданно Машкин сын шагнул вперед и перехватил убивающую длань Чернобога. Глаза Велеса сверкнули торжеством, кажется, он получил именно то, что жаждал получить. Ему оставалось только утащить добычу туда, откуда нет возврата.

Зверь Арконы боролся отчаянно, пот градом стекал по его побелевшему красивому лицу, а губы шевелились в беззвучном проклятии. Казалось, он уже ощущал ледяное дыхание бездны. Навий мир Чернобога был чужд сыну Перуна. Настолько, что в попытке спасения он готов был, подобно утопающему, ухватиться за соломинку.

Герман увидел глаза Машкиного сына, устремленные на него. Это были страдающие глаза. Человеческие. И тогда Воронин выстрелил. Выстрелил прямо в поросшую волосом, тянущуюся сквозь века лапу, смявшую алую розу и вцепившуюся длинными ногтями в живую плоть. Рука дрогнула, разжалась, а Воронин вдруг ощутил всю силу ненависти уязвленного бога. Почти теряя сознание, Герман швырнул в волосатую руку черную фигурку распластавшего крылья ворона. Просто от страха. Просто потому, что больше нечего было бросать в раскрывшийся зев чужого мира. Велес закричал, но уже не от ярости, а от боли. Проступающий над головой Германа лик исказила гримаса, рука, поймавшая страшную игрушку, стала чернеть на глазах и вдруг рассыпалась прахом. А следом пропал и жуткий лик Чернобога. Врата времени вновь сомкнулись, и Воронин надеялся, что сомкнулись они навсегда.

– Не ожидал, – услышал Герман негромкий голос. И не сразу понял, что этот голос принадлежит Машкиному сыну.

Зверь Арконы шагнул к Светлане, неподвижно лежащей на мраморных плитах, и подхватил ее на руки. В опустевшем храме царила мертвая тишина, и только слышно было, как тяжело дышит забившаяся в угол Василиса Радзинская.

– Рок и судьба. Теперь твой рок и твоя судьба.

Герман не сразу понял, что эти слова Машкиного сына предназначены ему, а когда понял, то едва нашел в себе силы для вопроса:

– Почему?

– Потому что ты сам вызвался нести страшную ношу.

Камень вдруг вспыхнул нестерпимым для глаз огнем, но Воронин все-таки увидел, как Зверь Арконы сделал свой последний в этой жизни шаг, держа на руках драгоценную ношу. Жертвенный костер угас через минуту. Но ни Машкиного сына, ни Светланы в центре круга уже не было. Как не было там и камня, вынырнувшего из таинственных глубин то ли земли, то ли неба. А на месте камня лежали алая роза и черный ворон. Цветок и небольшая, сделанная из неизвестного материала фигурка, оказавшаяся неподъемной для руки Чернобога. Зато Воронин без труда поднял и амулет, и цветок. Двусмысленный дар ушедшей в небытие загадочной Гипербореи.

– Цел? – спросил Иванов, неслышно подошедший сзади.

– Как видишь, – усмехнулся Герман. – А что с людьми?

– Вроде все живы, – вздохнул Георгий, – сейчас ими занимаются врачи.

– А Макс?

– Немец потерял много крови, но жизнь его вне опасности. А вот Васильев умер, сердце остановилось. И, как мне кажется, остановилось уже навсегда.

– Помоги Радзинской. Не каждой самозваной жрице дано безболезненно пережить встречу с богом.

Воронин вышел из храма и вдохнул свежий ночной воздух полной грудью. Небо было усыпано мириадами звезд, но он твердо знал, что одна из них сегодня погасла. Быть может, самая яркая из тех, что когда-либо сияли над Русью.