Текст книги "Старец Горы"

Увы, самонадеянность подвела бека Омара. Он это понял в тот момент, когда трое его гвардейцев кулями рухнули на дорогу, а сам он только чудом успел уклониться от дротика, брошенного из темноты уверенной рукой. Схватка с разбойниками получилось кровавой, но скоротечной. Растерявшиеся гвардейцы не сумели оказать нападающим достойного сопротивления. Сам Омар продержался в седле дольше всех только по одной причине, его явно не собирались убивать. Нападающим он нужен был живым. Какой-то расторопный малый в чалме поверх стального шлема поднырнул под брюхо гнедого коня и ловко перехватил руку бека, вооруженную саблей. Омар вскрикнул от неожиданности и вылетел из седла в придорожную пыль. После соприкосновения с землею бек далеко не сразу обрел себя. Тем не менее, сознание к нему вернулось, а вместе с ним пришло и понимание ситуации, в которой он неожиданно оказался. Почтенный Андроник далеко не все рассказал Омару о своих темных делах, оказывается, у торговца были конкуренты, а возможно даже кредиторы, которые уже предъявили ему счет. Судя по голосу, Андроник оправдывался. К сожалению, Омар не знал греческого языка, а потому не мог без посторонней помощи разобраться в сути претензий, выдвигаемых рослыми молодыми людьми перепуганному армянину. Выкупленный из плена шевалье сохранял спокойствие и молча растирал руки, только что освобожденные от пут. Удар он нанес неожиданный и точный. Голова почтенного Андроника дернулась, а сам он колобком покатился под ноги Омара.

– Легче, благородный Боэмунд, – произнес с кривой усмешкой Глеб де Руси, уже успевший облачиться в кафтан только что убитого гвардейца. – Он нам нужен живой.

– Я полагал, что свой долг вассала ты уже выполнил, барон, – произнес хриплым голосом граф Антиохийский.

– Долги есть не только у вассалов, но и у сюзеренов, – небрежно бросил Лузарш, помогая Андронику подняться. – Мы еще договорим, граф, а сейчас у нас просто нет времени для объяснений.

Омар не понял, о чем пленный шевалье спорит с разбойником, зато произнесенное имя «Боэмунд» было ему хорошо знакомо. Бек вдруг отчетливо осознал, в какую неприятную историю втянул его Андроник. Жадность сыграла с арабом злую шутку. Если Даншименд узнает, что Омар принял участие в освобождении из плена Боэмунда Антиохийского, то дни бека на этом свете будут сочтены. Да и Аллах вряд ли встретит его с простертыми объятиями. От прихлынувшего к сердцу бешенства Омар застонал и выругался по-арабски.

– Я понимаю твои чувства, бек, – прозвучал за его спиной чей-то голос, – но утешься хотя бы тем, что остался жив.

– Ты араб? – Омар резко обернулся и глянул прямо в глаза смуглого молодого человека.

– Я ассасин, – спокойно отозвался незнакомец. – Шейх Гассан вынес атабеку Даншименду смертный приговор, и мне поручено привести его в исполнение.

– Ты федави, – догадался бек.

– Нет, почтенный Омар убийцей в эту ночь будешь ты, а я – лишь свидетелем твоей доблести.

– А если я откажусь?

– Ты станешь трупом, – пожал плечами ассасин. – Глупо упрямиться, бек Омар, Даншименд никогда не простит тебе знакомства с подозрительным армянином. Я прав, рафик Андроник?

Почтенный торговец, уже успевший оправиться от удара, выразил готовность к сотрудничеству сразу на нескольких языках. Похоже, он хорошо знал пленивших его людей, во всяком случае, обращался он к ним по именам и с величайшим почтением. Все эти разбойники с большой дороги, за исключением, быть может, смуглолицего ассасина были франками. Омару не потребовалось много времени, чтобы их раскусить, но он пока не мог взять в толк одного – как эти люди оказались в окрестностях Багдада? Бежали из плена? Или действительно явились в столицу халифата с тайной миссией?

– Знатные женщины по-прежнему находятся во дворце атабека? – Вопрос этот задал зеленоглазый франк, очень хорошо говоривший по-арабски.

– Да, – не стал отрицать Омар.

– А дети?

– Те, кому уже исполнилось пять лет, проданы в рабство. Младенцы пока оставлены матерям. Думаю, ненадолго.

– В таком случае, нам следует поторопиться, – спокойно произнес ассасин. – Веди нас, бек.

Омару очень не хотелось умирать в эту душную ночь, но он отлично понимал, что спасти его может только предательство. Бек презирал атабека Даншименда, но сельджук был мусульманином, а эти люди, ряженые под гвардейцев, являлись врагами не только по крови, но и по вере. К сожалению, выбор у араба оказался невелик. В сущности, его смерть мало что решала. Франки, сумевшие проникнуть в город, наверняка и без Омара найдут дорогу к горлу Даншименда.

– Соглашайся, бек, – жарко зашептал ему в самое ухо Андроник. – На тебя не падет даже тени подозрения. Ведь многие знают, что ты покинул город.

Хитрый армянин говорил правду, и хотя Омар в эту минуту ненавидел его больше чем Даншименда и франков вместе взятых, он все-таки не мог не признать его правоту. Смерть атабека избавляла Омара от многих хлопот. Ему не придется бежать из Багдада и прятаться в чужой земле. Он сможет спокойно потратить полученные от армянина деньги. В конце концов, почему жизнь сельджука должна быть ему дороже жизни араба. Не говоря уже о том, что этот араб он сам.

Ворота Багдада не запирались на ночь. Город был слишком велик, чтобы опасаться случайного наскока. К тому же за последние десятилетия границы Багдада расширились практически во все стороны, и отделять одни кварталы от других сельджуки, истинные хозяева столицы халифата, сочли нецелесообразным. Зато усадьбы эмиров, беков и богатых купцов превратились в настоящие крепости, надежно защищенные от незваных гостей не только высокими оградами, но многочисленной дворней, вооруженной до зубов.

Если верить Омару, то дворец атабека охраняли не менее тридцати гвардейцев. Даншименд Мосульский был человеком осторожным, не питавшим иллюзий по поводу даже лучших представителей человеческого рода, а потому он сделал все возможное, чтобы оберечь себя от недоброжелателей.

– Вы должны убить всех, кого мы встретим на пути, – прошипел Омар в сторону Руслана. – Мне не нужны живые свидетели.

– Не волнуйся, бек, мы следов не оставляем.

Гвардия Даншименда состояла почти сплошь из сельджуков, хотя в ней были и арабы, и даже принявшие ислам армяне. Омар не собирался щадить никого, и очень надеялся, что смуглолицый ассасин сдержит данное слово. Впрочем, бек не выпускал из виду и того обстоятельства, что франки встретят отпор гвардейцев атабека и будут перебиты. В этом случае он мог присоединиться к победителям. Наверное, его заподозрят в неискренности, но вряд ли станут преследовать и пытать. Ибо сама мысль, что мусульманин перешел на сторону христиан покажется эмиру Мосульскому абсурдной. К удивлению Омара, выкупленный из неволи Боэмунд присоединился к своим товарищам франкам, хотя бек на его месте постарался бы держаться подальше от Багдада. Но, похоже, у графа были свои резоны на этот счет, и он молча принял из рук зеленоглазого франка сельджукскую саблю и без споров взгромоздился в чужое седло.

Омара опознали по голосу, а потому и ворота открыли без промедлений. Три гвардейца пали на землю даже не вскрикнув, уж слишком неожиданно явилась к ним смерть. Франков было всего шестеро, что их почему-то не слишком смущало. Действовали они решительно и быстро. Пятеро сельджуков, присматривавших за двором, разделили судьбу троих своих товарищей раньше, чем успели сообразить, что их атакуют. Еще двое были убиты на ступенях дворца. Гарнизон усадьбы сократился на треть в течение считанных мгновений, но при этом никто не издал ни звука. Разве что лошади ржали на конюшне, да раскудахтался сонный евнух при виде нежданных гостей.

– Где атабек? – грозно надвинулся на него Омар.

– В своих покоях.

Бек убил старого евнуха ударом кулака и, перешагнув его труп, двинулся вверх по лестнице. Вслед за ним пошли только два франка, остальные остались стеречь вход. Даншименд не любил, когда посторонние тревожили его по ночам, а потому не держал охранников во дворце, целиком полагаясь на слуг и свое умение обращаться с оружием. Гвардейцы размещались в соседнем здании, неподалеку от конюшни и, похоже, даже не подозревали об опасности, грозящей их хозяину. На миг Омару показалось, что у него есть шанс, избавиться от опеки франков и тем самым спасти жизнь не только себе, но и атабеку. Его рука опустилась на рукоять меча, но тут же бессильно разжалась, когда он услышал шепот у самого уха:

– Зажги светильник.

Возможно, атабека разбудил свет, не исключено, что он услышал крадущиеся шаги. Во всяком случае, он неожиданно появился на пороге собственных покоев с саблей в руке. Увидев Омара, он вздохнул облегченно:

– Это ты, бек.

Омар нанес Даншименду только один удар, но этот удар оказался роковым. Эмир Мосула захрипел перерубленным горлом, сабля выпала из его разжавшихся пальцев и со звоном покатилась по мраморному полу. Несколько долгих мгновений Даншименд выпученными глазами смотрел на своего убийцу, а потом рухнул навзничь, словно дуб под ударами стихии.

Наверное многочисленные рабы атабека догадывались, что в доме происходит неладное, но никто из них не рискнул вмешаться в ход событий. Десять испуганных и полуодетых женщин едва не подняли крик при виде мужчин, ворвавшихся к ним среди ночи, но смуглолицый вовремя приложил палец к губам. Зато заплакали младенцы, которых матери держали на руках. Омар со страхом ждал, что гвардейцы, наконец, очнутся от сна и скажут свое веское слово. В конце концов, шестерым франкам не устоять против двадцати сельджуков.

– Десяти, – тихо поправил его Андроник. – Вспомни их товарищей, оставшихся на дороге.

Омар скрипнул зубами и с трудом пересилил желание, ударить кулаком в бледное как мел лицо Андроника. Но армянин, кажется, не заметил ни его гнева, яркими красками написанного на лице, ни дикого страха, притаившегося в глазах. Франки погрузили женщин в заранее приготовленные повозки и покинули осиротевшую усадьбу.

– Почему не проснулись гвардейцы? – задал вслух Омар, давно мучавший его вопрос.

– Хватился, – ощерился в его Андроник. – Потому что сон их вечный. Франки уже спели им колыбельную. Не бойся, бек, живых свидетелей не осталось.

Глава 8 Битва при Харране.

Сиятельный Михаил узнал об освобождении Боэмунда от нотария Никодима, обосновавшегося в Антиохии. Удар, что называется, был нанесен под самый вдох, но у протовестиария еще теплилась надежда, что деньги, предназначенные для выкупа нурмана, Андронику удалось сохранить. Конечно, операция была очень рискованной, и Михаил отдавал себе в этом отчет, зато ее успех сулил протовестиарию такие выгоды, от которых у него кружилась голова. По сути, он передавал в руки басилевса не Боэмунда, а Антиохию, и уж, конечно, божественный Алексей по достоинству оценил бы его усилия. Теперь все надежды Михаила пошли прахом. Такого провала император Византии протовестиарию не простит. Басилевс уже перебросил в Селевкию и Корикос более десяти тысяч пельтастов во главе с дуксом Монастрой. По мнению синклита, этого было вполне достаточно, чтобы овладеть Киликией, а потом вторгнуться в Северную Сирию и прибрать к рукам Антиохию. Одним мощным и хорошо рассчитанным ударом империя возвращала себе земли, утерянные несколько десятилетий назад, и для византийцев открывался путь к Триполи и Иерусалиму. Нельзя сказать, что с освобождением Боэмунда обширные замыслы Алексея Комнина потерпели крах, однако ситуация сильно осложнилась, и это Михаил вынужден был признать. Наглый и вечно пьяный дукс Монастра не постеснялся высказать протовестиарию, что доблестные солдаты империи думают о столичных штучках, путающихся у них под ногами. Сиятельный Михаил по приезде в Селевкию, действительно занял лучший здешний дворец, где проживал до него эпарх Евсевий. Но не в хижине же, в конце концов, ютиться любимцу императора! К сожалению, удача отвернулась от Михаила, а вместе с нею улетучилась и благосклонность басилевса. Протовестиарий вдруг с ужасом осознал, что он застрял в этой жуткой дыре, расположенной на берегу Средиземного моря, надолго, а возможно и навсегда. Во всяком случае, дукс Монастра дал ясно понять Михаилу, что в Константинополе его не ждут, ибо в столице империи и без него хватает дураков и неудачников. Разумеется, Монастра, каким бы наглецом он ни был, действовал не по своему почину. Император уже знал о возвращении Боэмунда в Антиохию и успел выказать синклиту свое недовольство. Скорее всего, он прямо назвал имена виновных в провале важной миссии, среди которых одним из первых прозвучало имя Михаила Тротаниота. Протовестиарий без споров уступил дворец эпарха дуксу Монастре, а сам перебрался в дом знакомого купца, дабы в этой скромной обители предаться скорбным размышлениям. Алексей Комнин славился своей щедростью в отношении преданных людей, но он никогда и никому не прощал промахов. Это протовестиарий знал едва ли не лучше других и теперь мучительно искал выход из создавшегося положения. Луч надежды мелькнул перед затуманенным слезами взором несчастного Михаила, когда он увидел Андроника, колобком катившегося по усыпанной песком дорожке сада. Увы, протовестиарий ошибся в этом человеке, и эта страшная ошибка обернулась для него не только опалой, но и разорением. Возможно, Михаил убил бы расторопного армянина здесь же под яблоней, но у него не оказалось под рукой оружия, а душить людей голыми руками протовестиарий еще не наловчился. К тому же у него закружилась голова, и он добрался до садовой беседки только с помощью того же Андроника, не бросившего старого знакомого в беде.

– Я уже держал Боэмунда в руках, протовестиарий, – зачастил Андроник. – Можешь ты оценить всю степень моего разочарования, когда на меня из темноты навались демоны, вырвавшиеся из преисподней.

– Жаль, что они не утащили тебя с собой, – простонал Михаил, с трудом обретая себя после случившегося удара.

– Я оценил твою шутку, протовестиарий, но и ты должен меня понять – все можно просчитать, но только ни появление крестоносцев на улицах Багдада.

– Каких еще крестоносцев? – не понял Михаил.

– Твоих хороших знакомых, – усмехнулся Андроник. – Глеба де Руси и Венцелина фон Рюстова.

– А что они там делали?

– Убили атабека Мосульского, – вздохнул рафик.

– Неужели Даншименд мертв! – не поверил потрясенный Михаил. – Победитель крестоносцев под Констанмом и Иконием!

– Говорят, халиф пришел в ужас, узнав об этом чудовищном преступлении. Впервые за многие десятилетия ворота Багдада были закрыты наглухо. К сожалению, убийц поймать не удалось. Но нет худа без добра, протовестиарий, поход, затеваемый султаном Мухаммадом и атабеком Даншимендом, не состоится, следовательно, у басилевса развязаны руки и здесь в Киликии, и в Северной Сирии.

– Ты уверен в этом? – насторожился Михаил.

– А какие в этом могут быть сомнения, – развел руками Андроник. – Эмиры уже покинули Багдад и вернулись в свои города.

Весть, принесенная армянином, показалась Михаилу важной. Следовало сообщить о ней басилевсу, чтобы хоть как-то обелить себя в его глазах. Отказ Багдада от активных действий в Киликии, Кападокии и Северной Сирии в создавшейся ситуации будет на руку Византии.

– Редкостное невезение, протовестиарий, невероятное стечение обстоятельств, – продолжал захлебываться в словах Андроник. – А знаешь, кто виноват в нашей оглушительной неудаче? Гуго Вермондуа, да икнется ему на том свете!

– С ума сошел? – недоверчиво покосился на рафика Михаил.

– Гуго перед смертью взял с Глеба де Руси клятву, что тот не оставит в беде его любовницу и бастарда. И этот безумец, я имею в виду Лузарша, сдержал слово, данное графу. Заодно он и его приятели отправили на тот свет атабека Мосульского, надежду всего мусульманского мира, и освободили Боэмунда Антиохийского, самого лютого врага божественного Алексея.

– Так им не нужен был Боэмунд? – удивился Михаил.

– Говорю же тебе – случайность. Нелепое стечение обстоятельств. Страшно, между прочим, огорчившее благородного Танкреда, который палец о палец не ударил, чтобы выкупить своего дядю. Зато расторопный граф Галилейский бросил в тюрьму благородного Раймунда Тулузского, обвинив его в поражении крестоносцев.

– Об этом я знаю, – вздохнул Михаил. – Жалко Сен-Жилля. Он один из немногих вменяемых людей среди франков.

– Поздно его жалеть, – махнул рукой Андроник.

– Неужели благородный Раймунд умер?! – ужаснулся протовестиарий.

– Боэмунд выпустил графа Тулузского на свободу, взяв с него клятву, что тот никогда не будет претендовать на земли в Северной Сирии. По моим сведениям, Сен-Жилль собирается захватить Триполи, было бы не лишним со стороны басилевса, выразить ему свою поддержку.

– Зачем? – нахмурился Михаил.

– В Антиохии собрались тысячи рыцарей и сержантов, остатки армии крестоносцев, разгромленной покойным атабеком Мосульским. Если Сен-Жиллю удастся увести их за собой в Ливан, это здорово облегчит жизнь и дуксу Монастре, и нам с тобой, протовестиарий. Я еще не закончил охоту за Боэмундом, сиятельный Михаил. Пусть мы потерпели неудачу, но рано или поздно я добьюсь своего.

– Ты потерпел неудачу, Андроник, а я потерял все свое состояние, – вскипел протовестиарий.

– Все еще можно поправить, Михаил, – обнадежил союзника рафик. – Киликия – богатая страна, нужно только подождать, когда ее такавор сам запросит Византию о помощи.

– Это невозможно, Андроник, через две недели, максимум через месяц дукс Монастра двинет своих пельтастов на Тарс.

– И потерпит поражение, – со вздохом констатировал Андроник. – У такавора Малой Армении Татула очень хорошие отношения с Глебом де Руси, а барон сейчас едва ли не самый влиятельный человек в Антиохии. Он без труда уговорит Боэмунда помочь Татулу. А против объединенных сил армян и нурманов дуксу Монастре не устоять.

– И что ты мне предлагаешь? – нахмурился Михаил.

– Пошли верного человека в Константинополь, – понизил голос до шепота Андроник.

– А если император меня не послушает?

– По крайней мере, ты снимешь с себя ответственность за поражение дукса Монастры. А в случае успеха, я гарантирую тебе двести тысяч денариев золотом.

– А кто мне их заплатит?

– Такавор Малой Армении Татул, – усмехнулся Андроник. – Я привез тебе его письмо.

– Но ведь рано или поздно, война все равно начнется, – нахмурился Михаил. – Божественный Алексей никогда не смириться с независимостью Малой Армении.

– Я же тебе сказал, протовестиарий, как только Боэмунд потерпит поражение в Кападокии, Татул сам отдастся под покровительство императора. Такавор человек разумный, он не станет напрасно проливать кровь.

– А ты уверен, что Боэмунд в ближайшее время покинет Антиохию, ради авантюры, обреченной на провал? Ему мало поражения под Милитеной?

– Любому другому человеку этого хватило бы за глаза, но только не сыну Роберта Гвискара. Нурман сделает все возможное, чтобы отомстить сельджукам за позорное поражение и вернуть утерянную славу победоносного полководца. Сейчас для этого самый удобный момент. Султан Беркйарук собрал армию и вступил в пределы Ирака. Перемирие между братьями закончилось. Мухаммаду сейчас не до Кападокии. Эмирам придется самим отражать натиск франков на свои земли. И они это сделают, с нашей, разумеется, помощью.

Протовестиарий Михаил ожил. Во-первых, на него благотворно подействовал блеск золотых денариев, обещанных правителем Малой Армении, во-вторых, у него появилась возможность вернуть доверие Алексея. Правда, уж очень велик был риск в очередной раз ошибиться в расчетах, но человеку, уже потерявшему практически все, ничего другого не остается, как пускаться в авантюру с робкой надеждой отыграть хоть что-нибудь у безжалостной судьбы. Конечно, сиятельного Михаила терзал червячок сомнения по поводу честности почтенного Андроника. Этот верный раб шейха Гассана вполне мог подставить под удар и ограбить протовестиария до нитки, но в этом случае Андроник потеряет надежного партнера, что сильно ослабит его позиции в рядах исмаилитов.

– Ты уже стал даисом, почтенный Андроник?

– Нет, – скрипнул зубами рафик. – Меня обошел один человек.

– Кто? – искренне удивился Михаил чужой неудачи.

– Ролан де Бове, родной брат Венцелина фон Рюстова. Какая жалость, что я слишком поздно встретился с бывшим лохагом Талчи. Все могло бы обернуться по другому. Этот псевдоплемянник Кахини на самом деле сын варанга Избора Гаста, хорошо тебе известного.

– Ах вот оно что! – вскричал Михаил. – А я все никак не мог взять в толк, почему Зоя так благоволит к какому-то саксонцу.

Протовестиарий понял, что ляпнул лишнее и прикусил язык. Андроник сделал вид, что пропустил слова собеседника мимо ушей. О связи сиятельной Зои с красавцем франком в Константинополе не сплетничали только ленивые. Андроник собственными ушами слышал шутку протоспафария Модеста по поводу голубоглазых младенцев, которых начали вдруг рожать константинопольские матроны. Сей факт сиятельный Модест назвал божьим чудом. Чем вызвал дружный смех окружающих. Андроник не придал тогда значения словам остроумного хранителя императорского меча, и, как теперь выясняется, зря. Сам рафик помнил комита Гаста, пару раз он даже был у него в гостях вместе с Хусейном Кахини, но Андронику тогда и в голову не приходило, что судьба сведет его с сыновьями храброго варанга. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Надо полагать, шейху Гассану и даису Бузург-Умиду будет интересно узнать, какую змею они пригрели на груди.

Марьица сообщила Венцелину о своей беременности с таким убитым видом, словно вынашивала чудище, а не человека. Гаст уже собрался высказать любимой женщине все, что он думает по поводу ее лицемерного поведения, но сдержался. И, как вскоре выяснилось, правильно сделал. Дочь князя Владимира обладала сильным характером, она сама выбрала отца для своего ребенка и не собиралась об этом сожалеть. Сейчас ее волновала судьба младенца, которому суждено было родиться бастардом. Оказывается, Марьица уже обсудила ситуацию с Аделью де Менг и Эмилией де Гранье, и те в один голос заявили ей, что положение может спасти только брак, заключенный в церкви.

– Адель сама собирается обвенчаться с благородным Глебом, как только закончится ее траур по мужу.

– А разве Леон де Менг умер? – удивился Венцелин.

– Увы, – печально вздохнула Марьица, – его тело обнаружили в одном из трактиров Антиохии. И, наверное, похоронили бы вместе с бродягами, если бы Ричард Ле Гуин не опознал бы в покойнике виконта. Благородный Боэмунд по просьбе Адели распорядился похоронить виконта в храме Святого Петра, проявив при этом редкостное великодушие. Ведь многие считали несчастного Леона трусом и даже предателем, отрекшимся от веры и переметнувшегося на сторону мусульман. Благородная Эмилия сказала по этому поводу, что несчастья смягчают даже черствые сердца. Граф Боэмунд очень изменился после плена и стал гораздо добрее к людям, чем это было два года тому назад. Взять хотя бы Раймунда Тулузского, ведь они были если не врагами, то противниками в борьбе за власть. И вдруг – такое великодушие.

Венцелин с интересом смотрел на жену, лежащую рядом. Марьица всегда спала обнаженной и не стала менять своих привычек, перебравшись в спальню Венцелина. По ее мнению, нагота не может быть постыдной, если чиста душа. Но уж если ты вступила в греховную связь с мужчиной, то должна отдаться ему сполна без ложной скромности, при данных обстоятельствах неуместной. Венцелин, конечно, мог бы сказать Марьице, что ее взгляды на жизнь далеко не во всем совпадают с христианской моралью, но счел это неразумным.

– Мы могли бы обвенчаться в церкви, – сказал Гаст.

– Я подожду благословения отца, – глухо отозвалась Марьица. – Корчага сказал мне, что это возможно. Он уже добился от лагофета Иллариона письма для князя Владимира и даже переправил его в Переяславль.

Венцелин вздохнул. Следует серьезно поговорить с Корчагой, чтобы перестал, наконец, тешить несчастную женщину несбыточной надеждой. Похоже, князь Владимир уже и думать забыл о своей дочери, страдающей, к слову, не по своей, а по его вине. Ничего не скажешь, истинно христианский поступок – выдать свою дочь за авантюриста, а потом отречься от нее, как от великой блудницы.

– Ты не прав, благородный Венцелин, – покачал головой Корчага в ответ на упреки рассерженного Гаста. – Просто обстоятельство сложились неудачно. Для князя Владимира в том числе. Но ныне многое может измениться. В Византии полагают, что чем раньше благородная Марьица обретет законного мужа, тем лучше и для нее, и для империи. Лагофет Илларион, к которому я обратился за советом, согласился, что лучшего мужа, чем Венцелин Гаст княгини не найти.

– Почему?

– Белый Волк на троне христианской империи будет смотреться слишком экзотично, – позволил себе невинную шутку Корчага.

– Неужели они всерьез опасаются, что муж Марьицы будет претендовать на императорский трон?

– На этом троне кто только не сидел, – криво усмехнулся купец. – Конюхи, солдаты, крестьяне, не говоря уже о патрикиях. Я сказал Иллариону, что ты не из тех, кто меняет веру, и это его устроило. Он хорошо помнит варанга Избора Гаста и надеется, что сын упрямством не уступит отцу. Лагофет написал письмо митрополиту Переяславскому. Думаю, Ефрему удастся уговорить князя и добиться от него благословения. Да и наши помогут.

– Какие наши?

– Купцы, – ласково улыбнулся Корчага. – Меха и железо сейчас на Востоке в большой цене. Конечно, нам трудно бороться с генуэзцами, пизанцами, венецианцами, но это вовсе не означает, что мы откажемся от прибыли.

– Чего ты хочешь от меня?

– Нам нужен дом для паломников в Иерусалиме. Сотни христиан из Руси уже устремились в Палестину, дабы поклониться святым местам. Кто-то должен дать им хотя бы временный приют. Княгиня Марьица будет вне себя от счастья.

– Что еще?

– Раймунд Тулузский собирается прибрать к рукам Джебайл, портовый город в Ливии. Я слышал, что он обращался к тебе за помощью.

– Я обещал подумать, – сухо отозвался Венцелин.

– А что тут думать, – пожал плечами купец. – Нам ведь много не надо. Часть пристани и несколько домов за городской чертой.

– Зачем тебе столько денег, Корчага? – удивился Гаст. – Ты ведь далеко не молод.

– У меня есть дочь, а теперь вот появился внук благородных кровей. Правнук Ярослава Великого, шутка сказать. Неужели ты думаешь, что я позволю ему прозябать в нищете. Да я костьми лягу, но выстрою внуку лучший в этих краях замок. Барон де Руси уже обещал мне выделить землю для будущего своего вассала.

– Дальновидные вы с Лузаршем люди, – усмехнулся Венцелин.

– Тебе, боярин, тоже придется подумать, о будущем своих детей. Княгиня Марьица беременна.

– Ладно, купец, убедил. Пусть будет по-твоему.

К удивлению, благородного Боэмунда Антиохийского вечный неудачник Раймунд Тулузский захватил портовый город Джебайл в течение двух дней, причем атаковал он его сразу и с суши, и с моря. Если верить Ричарду Ле Гуину, то Сен-Жиллю помогли генуэзцы, получившие в благодарность за свою помощь треть городских кварталов. Еще треть прибрал к рукам Венцелин фон Рюстов, что, однако, не огорчило благородного Раймунда, всерьез нацелившегося на Триполи, один из самых богатых город на южном побережье Средиземного моря.

– А разве у Венцелина есть флот? – нахмурился Боэмунд.

– Семь галер, – подтвердил Ле Гуин, – с хорошо обученными экипажами. Рыцарь фон Рюстов очень богатый человек. Одних сержантов у него более пятисот человек. Если ему удастся договориться с генуэзцами, то он приберет Джебайл к рукам.

Успехи старого соперника, Раймунда Тулузского, не на шутку огорчили Боэмунда. Ливан был лакомым куском, не говоря уже о Триполи, населенном преимущественно арабами и евреями. Людьми разворотливыми и далеко не бедными. Граф Антиохийский очень надеялся, что они сумеют отстоять родной город. Тем не менее, Сен-Жилль своей новой авантюрой уже оттянул из Антиохии значительное число новых крестоносцев, потерпевших жесточайшее поражение в начале своего пути, но сумевших оправиться от моральных и физических ран и теперь горевших жаждой мести и наживы. Боэмунд, потерявший лучших своих рыцарей под Милитеной, испытывал острый недостаток в искусных бойцах. Именно поэтому он обратился за помощью к Болдуину де Бурку, тезке и двоюродному брату короля Иерусалимского. Новый граф Эдесский хоть и не блистал умом, но все-таки считался воином опытным и много чего повидавшим. Помощь лотарингцев в походе, организуемом нурманами, могла прийтись как нельзя кстати. У графа Антиохийского были хорошие позиции на западе от Евфрата, где его родственник и союзник шевалье Жослен де Куртне владел несколькими крепостями. Именно отсюда Боэмунд рассчитывал организовать вторжение в самое сердце Кападокии, дабы посчитаться со своими смертельными врагами, эмирами Гази Гюлюштекином и Сукманом ибн Артуком. В случае успеха крестоносцы утвердились бы на Анатолийском плато и тем самым свели бы на нет все успехи покойного атабека Мосульского. Время для нового похода было выбрано удачно: султан Мухаммад с трудом сдерживал натиск своего брата и соперника в борьбе за власть султана Беркйарука и не мог прийти на помощь сельджукским эмирам. Такавор Малой Армении Татул заключил мирный договор с Алексеем Комниным, и клятвенно заверил графа Антиохийского, что не пропустит византийцев в Северную Сирию. Эмир Дамасский, скованный возросшей активностью Болдуина Иерусалимского, тоже вряд ли рискнет напасть на Антиохию. Оставалось нейтрализовать эмира Ридвана Халебского, человека коварного и воинственного. Но в данном случае Боэмунд полагался на барона де Руси, имевшего опыт борьбы с халебскими сельджуками. Благородный Глеб, надо полагать, уже оценил дружеский жест графа Антиохийского, оборвавшего рукой Ричарда Ле Гуина интригу, плетущуюся против прекрасной Адели. Впрочем, Боэмунд устранил бы виконта де Менга в любом случае, дабы хотя бы этим досадить изменнику-армянину, ставшему организатором его позора.

– Андроник видный член секты исмаилитов, – поделился с графом добытыми сведениями Ле Гуин. – Кроме того, он тесно связан с протовестиарием Михаилом, одним из самых коварных ближников Алексея Комнина.

– Что еще тебе удалось выудить у Леона де Менга?

– Виконт подозревает, точнее, подозревал, что Андронику удалось привлечь на свою сторону нескольких рыцарей из окружения Болдуина Эдесского. К сожалению, их имен он не знал. Его привезли в замок с завязанными глазами, держали взаперти, хотя и в хороших условиях.

– Рыцари приняли ислам? – нахмурился Боэмунд.

– Не обязательно, – покачал головой Ле Гуин. – Среди исмаилитов немало иудеев и христиан. Разумеется, речь идет о еретиках, но ведь катарская ересь широко распространена в Провансе. Леон де Менг хоть и родился на севере, перед красноречием Андроника не устоял.