Текст книги "Старец Горы"

– А я полагал, что ты вплотную займешься Киликией, – удивился Ле Гуин.

– Нет, Киликия подождет. Мы не можем оставить Ридвана в тылу, вступая в войну с Византией. Готовься, благородный Ричард.

– К войне? – насторожился Ле Гуин.

– К свадьбе, – засмеялся Танкред. – Я назначаю тебя главным распорядителем.

Сесилия была настолько взволнована предстоящим самым важным событием в ее жизни, что не спала практически всю ночь. Своего будущего мужа она видела уже дважды. Благородный Танкред, которому совсем недавно перевалило за тридцать, хоть и уступал ростом и шириной плеч своему дяде, но, по мнению благородных Терезы и Гизелы, был очень представительным мужчиной. Сесилия, по правде сказать, терпеть не могла своих говорливых опекунш, но в данном случае разделяла их мнение. Зато пажи, присланные будущим мужем, разочаровали Сесилию с первого взгляда. Во-первых, один из них, тот, что постарше, носил столь странное и труднопроизносимое имя, что будущая графиня никак не могла его запомнить. А второй, девятилетний Гуго, был настолько глуп и неповоротлив, что постоянно ронял край мантии, которую ему предстояло нести во время брачной церемонии. Тем не менее, эти два олуха сумели завоевать расположение благородных Терезы и Гизелы, которые называли их красавчиками, закармливали сладостями, и вообще души в них не чаяли. Даже обычно сдержанная Марта, которую Сесилия считала скорее подругой, чем служанкой не отказала себе в удовольствии, причесать вихрастого Владислава, вместо того, чтобы целиком посвятить себя госпоже. Примеру Марты последовали другие служанки, которые почему-то считали пажей чуть ли не главными участниками церемонии, напрочь забыв о невесте. Конец суматохе, поднявшейся в покоях благородной Сесилии, положила баронесса Адель де Руси, строгая дама лет тридцати пяти с властным и красивым лицом. С появлением баронессы притихли не только служанки, но и глупые гусыни, Тереза и Гизела, строившие из себя зрелых дам. Положим Тереза, будучи супругой Рожера Анжерского, имела на это некоторые права, а вот семнадцатилетней Гизеле еще предстояло найти достойного мужа в Святой Земле. Благородная Адель сумела в два счета поставить на место расшалившихся пажей. Гуго перестал спотыкаться на ровном месте, а десятилетний Владислав и вовсе явил собой пример собранности и послушания. На жалобы Сесилии благородная Адель отозвалась мягкой улыбкой и даже удостоила невесту серьезной и обстоятельной беседы наедине, подробно разъяснив ей тонкости предстоящей непростой церемонии, а также пролив свет на будущее, которого Сесилия всерьез опасалась.

– Ты поживешь у нас года два, – пояснила благородная Адель. – И только по достижении четырнадцатилетнего возраста приступишь к исполнению супружеских обязанностей. На этом настаивает патриарх Рикульф, и я с ним абсолютно согласна.

С одной стороны Сесилия почувствовала облегчение, с другой – обиду. По всему выходило, что благородный Танкред считает ее то ли глупой, то ли недозрелой, а ведь она дочь короля, которой самой судьбой предназначено править людьми.

– Управлению людьми тоже надо учиться, Сесилия, – улыбнулась Адель, – а пока что ты не можешь справиться с двумя пажами.

– Вредные они, – обиделась невеста. – А Гуго мне все время язык показывает, стоит только тебе отвернуться. Нельзя его кем-нибудь другим заменить?

– Боюсь, что нет, – вздохнула Адель. – Благородный Гуго твой единственный родственник здесь, в Антиохии, и его участие в церемонии если и не обязательно, то, во всяком случае, желательно.

– Так он еще и мой родственник? – удивилась Сесилия. – А как он сюда попал?

– Гуго сын твоего дяди графа де Вермондуа, правда незаконнорожденный. Но в Святой Земле этому придают гораздо меньше значения, чем в Европе. Здесь многие шевалье обзавелись новыми семьями, потеряв связь с родиной. Тебе еще многое предстоит узнать, Сесилия, прежде чем ты станешь не просто супругой, но и соправительницей своего доблестного мужа.

– То же самое мне сказал, благородный Ролан, когда мы плыли сюда на корабле, – вздохнула Сесилия.

– Ты знакома с шевалье де Бове? – удивилась Адель.

– Три года назад в Париже я собиралась выйти за него замуж, – неожиданно улыбнулась Сесилия. – Я тогда была совсем ребенком. Но потом мы стали просто друзьями. Шевалье де Бове страшный человек, правда ведь баронесса?

Последние слова Сесилия произнесла почти шепотом и испуганно оглянулась при этом на дверь. Адель хоть и побледнела слегка, но все-таки сохранила самообладание:

– Почему ты так решила?

– Он убил в замке Гранье несколько десятков человек, включая двух шевалье, Шелона и Рошфора. Его вину не сумели доказать, а Божий суд закончился в его пользу. Но старший из Рошфоров, благородный Пьер, при мне поклялся отомстить Ролану за смерть своих братьев. И он сдержал слово. Вот только убийце, подосланному им, шевалье свернул шею и выбросил его за борт. А еще приор Сегюр сказал, что Ролан еретик, склоняющий благородный дам к блуду. Во всяком случае, Люсьену де Рошфор он точно склонил и, как считают многие, по просьбе моего брата Людовика, который терпеть ее не мог.

– А она была его невестой?

– Да, – кивнула Сесилия. – Но после скандала их брак расстроился. Люсьена возненавидела и моего брата, и Ролана, погубившего ее честь, но тот нашел утешение в объятиях Эмилии, вдовы Этьена де Гранье.

– А разве Этьен убит?! – воскликнула потрясенная Адель.

– Так ведь с этого все и началось, – развела руками Сесилия. – Ролан мстил за смерть благородного Этьена, а вдова отблагодарила посланца дьявола, отдавшись ему на еще не остывшем супружеском ложе.

– Не говори так о благородной Эмилии, девочка, – неожиданно рассердилась Адель. – Она моя близкая подруга, и я никому не позволю чернить ее честное имя.

– Я никому об этом не рассказывала, баронесса, только тебе, – обиделась Сесилия. – Просто Рошфорам выгодно оклеветать Эмилию, но Людовик сказал, что не даст в обиду вдову крестоносца. Вообще-то мой брат человек толстый и добродушный, но если он впадает в гнев, то лучше на его пути не становиться.

– Значит, ты боишься шевалье де Бове? – нахмурилась Адель.

– Вовсе нет, – удивленно вскинула брови. – Одна ясновидящая сказала мне, что этот человек, она имела в виду Ролана, еще не раз выручит меня из беды, но она же предостерегла меня от любовной связи с ним. Как ты думаешь, Адель, гадалкам можно верить?

– Можно, – кивнула баронесса, – но лучше думать своей головой.

Благородный Танкред с интересом ждал, что скажет баронесса де Руси о его невесте. И, надо признать, благородная Адель его не разочаровала, назвав Сесилию очень умной и рассудительной девочкой, вполне способной составить счастье любому государю и со временем разделить с ним бремя правления.

– Даже так? – вскинул правую бровь граф.

– Я понимаю твои сомнения, благородный Танкред, но не разделяю их, – отрезала Адель. – Девочка действительно нуждается в опеке, и я принимаю твое предложение. Пусть она пока поживет у меня. Обещаю вернуть ее тебе повзрослевшей и поумневшей в целости и сохранности.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, баронесса. И заранее благодарю тебя за помощь и поддержку.

Сесилия поглянулась Танкреду, но он не собирался спорить с патриархом Рикульфом по поводу ее дальнейшей судьбы. Ребенок есть ребенок. Через два-три года можно будет точно сказать, во что превратилось это очаровательное дитя, а пока внимание правителя Антиохии привлекла совсем другая женщина. Благородная Тереза оказалось супругой Рожера Анжерского, но это, пожалуй, был ее единственный недостаток. Сам Рожер понравился Танкреду в гораздо меньшей степени, несмотря на близкое родство. Правитель Антиохии безошибочно распознал в нем конкурента и не только на любовном фронте. Рожер оказался далеко не глупым и очень честолюбивым человеком. В свите Танкреда уже шептались, что в лице барона Анжерского Антиохия обрела наследника, ибо по уже сложившейся в Святой Земле традиции умершему правителю наследовал его ближайший родственник. Конечно, Танкред умирать не собирался, но ему было неприятно сознавать, что в случае несчастья, его место займет этот сутуловатый блондин с длинными руками и неприятным костистым лицом. Еще более графа раздражало то обстоятельство, что благородные шевалье, явившиеся в Антиохию за своей долей добычи и славы, видели вождем не Танкреда, а барона Анжерского. Скорее всего, благородный Боэмунд прислал этого длиннорукого урода с одной целью – ограничить влияние Танкреда в Антиохии, дабы в случае благоприятных обстоятельств вернуться сюда в качестве законного государя. Конечно, пока жив Алексей Комнин, граф Тарентский вряд ли решится на столь отчаянный поступок, но ведь басилевс не вечен, а с его наследниками Боэмунд вряд ли станет считаться.

– Позови благородного Ричарда, – бросил слуге Танкред, не отрываясь от окна. Во внутреннем дворе, окруженном со всех сторон величественными зданиями, степенно прогуливались благородные дамы во главе с баронессой де Руси, а рядом резвились два пажа, пытавшихся вовлечь в свои игры Сесилию, но та, поглощенная, видимо, мыслями о предстоящем торжественном событии, только недовольно фыркала в ответ.

– Любуешься невестой, государь? – спросил Ле Гуин, приближаясь к открытому окну.

– Белобрысый мальчишка в сиреневой котте – это сын графа Вермондуа? – обернулся к нему Танкред.

– Кажется, да, – не очень уверенно отозвался Ричард.

– Крепкий, – усмехнулся граф. – И резвый.

– Но ведь ему нет еще и десяти, – удивился Ле Гуин.

– Что с того, – пожал плечами Танкред. – Я хочу, чтобы французские шевалье именно в этом мальчике видели своего вождя. Ни в Глебе де Руси, ни в Рожере Анжерском, а в благородном Гуго. У него ведь есть замок?

– Есть, – кивнул Ле Гуин. – Причем один из лучших в Северной Сирии. Вассалы его отца не пожалели денег для сына своего сюзерена.

– А мы с тобой пожалели, Ричард, – покачал головой Танкред. – Мы так и не воздали должное одному из самых прославленных вождей крестового похода, положившего жизнь во славу Христа. Тебе не стыдно, Ле Гуин?

– Нет, – честно признался Ричард.

– А мне стыдно, – криво усмехнулся Танкред. – Как называется замок, юного Гуго.

– Соболиный, кажется.

– Странное название. А что оно означает?

– Я слышал, что так русы называют зверька с ценным мехом.

– Хорошо, – согласился Танкред. – Барон Гуго де Сабаль – мне нравится. А тебе Ричард?

– Барону полагаются земли, – вздохнул Ле Гуин.

– Мы их возьмем у Ридвана Халебского и отдадим французским рыцарям. От имени барона де Сабаля, естественно. Таким образом они получат не только новые владения, но и нового сеньора, коего им следует защищать.

– Далеко смотришь, государь, – задумчиво покачал головой Ле Гуин.

– Я не знаю, сколько мне отпущено Богом, но все это время я посвящу одному – созданию могучего христианского королевства на этой земле. Сначала – Кападокия, потом – Киликия. Нам есть чем прирастать, Ричард, и я очень надеюсь, что моя цель станет твоей целью.

– В этом ты можешь не сомневаться, государь, – склонился в поклоне Ле Гуин.

– Если я стану королем, шевалье, то ты станешь графом Киликии, это я тебе обещаю. А теперь позови мне Санлиса.

Нельзя сказать, что для шевалье Ле Гуина замыслы благородного Танкреда были тайной за семью печатями. Но прежде граф никогда не говорил с ним столь откровенно. Ричард верой и правдой служивший благородному Боэмунду почувствовал легкое смущение. Конечно, Боэмунд, публично отказавшись от Антиохии, освободил его тем самым от вассальной присяги. Но ведь была еще и чисто человеческая привязанность. Если бы Боэмунд объявился в Антиохии сегодня, то Ричард не задумываясь встал бы на его сторону. Но никто не знает, что будет завтра. Замыслы Танкреда хоть и грандиозны, но выполнимы. В этом Ле Гуин нисколько не сомневался. Кападокия, разодранная на куски эмирами, враждующими как между собой, так и с сельджукским султаном, дразнила аппетиты крестоносцев своей предполагаемой слабостью. И если ударить по ней железным кулаком, то можно многого добиться. О Киликии и говорить нечего. Византия ныне не настолько сильна, чтобы удержать ее под рукой басилевса. В крайнем случае, нурманы договорятся с армянами такавора Татула, который спит и видит, как избавиться от имперской опеки. Конечно, придется многим поступиться в их пользу, но если Татул признает себя вассалом короля Танкреда, то это очень многое может изменить в раскладе, сложившемся на Востоке.

– Что-нибудь серьезное? – спросил Ричард у Санлиса, выходящего из покоев графа.

– Очередная любовная интрижка, – ехидно улыбнулся Ги. – Благородный Танкред слишком уж любит женщин, это, пожалуй, его единственный недостаток.

– Дерзай, шевалье, – махнул рукой Ле Гуин. – В этом деле я тебе не помощник.

Армия Ридвана была разбита нурманами под городом аль-Атаребом. Сам эмир успел укрыться за стенами Халеба, но его земли были ограблены подчистую. Рачительные нурманы не побрезговали новым урожаем и пересыпали его в свои закрома. А еще через несколько дней аль-Атареб, оставленный Ридваном без поддержки, был взят крестоносцами штурмом. Эмир Халебский попытался заручиться поддержкой правителей Дамаска и Хомса, но, увы, почтенный Тугтекин сам с трудом отбивался от короля Иерусалимского, а правитель Хомса и вовсе погиб в стычке с провансальцами. Просить помощи у Багдада было уже поздно, нурманы подступили к стенам Халеба, и Ридвану ничего другого не оставалось, как вступить с ними в переговоры. Почтенный Андроник, даис Сирии, делал все от него зависящее, чтобы не допустить заключения мирного договора между эмиром Халебским и Танкредом. Саббах наблюдал за стараниями даиса с большим интересом. Он с самого начала разгадал замысел бывшего портного, который, надо признать, не отличался особой глубиной. Любая задержка нурманов под стенами Халеба, играла на руку дуксу Монастре, командовавшему византийскими войсками в Киликии. Именно поэтому Андроник готов был принести в жертву тысячи правоверных мусульман, которым предстояло либо погибнуть под мечами озверевших крестоносцев, либо умереть с голода во время осады. В Халебе уже сейчас испытывали трудности с продовольствием, поскольку прошлогодний урожай съели, а новый прибрали к рукам нурманы.

– Танкред потребовал у Ридвана 20000 денариев и 10 лучших скакунов-производителей, чистейших кровей, – надрывался Андроник. – Это же уму непостижимо.

Саббах готов был согласиться с Андроником в том, что требования Танкреда чрезмерны, но нурман, судя по всему, преследовал сразу две цели. Во-первых, лишал Ридвана средств для организации сопротивления в будущем, а во-вторых, получал деньги для похода в Киликию. Конечно, ни то, ни другое не могло устроить Андроника, ставившего интересы басилевса выше интересов мусульман. Во всяком случае, Саббах заподозрил его именно в этом и собирался доложить о своих сомнениях почтенному Бузург-Умиду. Даис Сирии полез было со своими советами к Ридвану, но, получил быстрый и решительный отпор. Судя по всему, эмир Халеба очень хорошо понимал, с кем он имеет дело в лице Андроника. Однако армянин гнева Ридвана не испугался и стал искать поддержки у сына эмира почтенного Хусейна. Хусейну уже исполнилось двадцать лет, но отец не допускал его к власти и не поручал ему сколько-нибудь серьезных дел. И, по мнению Саббаха, правильно делал. Хусейн был фанатиком веры, люто ненавидевшим христиан. Кроме того, он отличался крайней жестокостью, граничащей с безумием. Его слабостью или болезнью воспользовались беки, недовольные Ридваном. Это они совершали набеги на приграничные села и тем самым спровоцировали войну Халебского эмирата с графством Антиохийским. Ридван уже вернул Танкреду армян, захваченных во время этих разбойничьих походов, но, к сожалению, дел своих этим широким жестом не поправил.

– Тебе следовало бы послушать совета Бузург-Умида и попытаться выкупить у эмира Сукмана Болдуина де Бурка и Жослена де Куртене, – равнодушно отозвался на горячую речь даиса Сирии Саббах.

– А я, по-твоему, не пытался! – возмутился Андроник. – Но этот безумец заломил такую цену, что у меня волосы на голове встали дыбом. Нет, почтенный Саббах, если мы не остановим крестоносцев здесь, у стен Халеба, то они двинуться в Кападокию, а возможно еще дальше, на Багдад.

– Ты преувеличиваешь, даис, – лениво протянул Саббах. – Целью Танкреда является Киликия, во всяком случае, на первых порах. Так что у Багдада будет время, чтобы приготовиться к вторжению.

– Иными словами, ты не собираешься мне помогать бек? – зло ощерился Андроник в сторону Саббаха, раскинувшегося на подушках. Бывший правитель города Триполи пил щербет и закусывал его виноградом. Перед ним на серебряном блюде лежали горы фруктов, которые ему еще предстояло съесть. Саббах старательно делал вид, что ублажение собственного желудка является его главной заботой на сегодняшний день. Он с удовольствием разделил бы свой скромный завтрак с почтенным Андроником, но у даиса от проблем, свалившихся на его голову, окончательно пропал аппетит.

– Мятеж в осажденном городе – это безумие, дорогой друг, – покачал головой бек. – Ты уподобляешься Хусейну ибн Ридвану, обделенному Аллахом.

– Допустим, Хусейн сумасшедший – и что с того?

– Ничего, – пожал плечами Саббах. – Просто я уже потерял все, что имел, даис, и мне не хотелось лишиться последнего, что у меня осталось – головы.

– Сколько ты хочешь? – прямо спросил Андроник.

– Две тысячи динаров, – криво усмехнулся бывший кади. – Заметь, это в десять раз меньше того, что требует у Ридвана жадный нурман.

– Ты сошел с ума, Саббах, – взъярился даис. – Откуда у меня такие деньги?!

– От протовестиария Михаила, почтенный Андроник, – напомнил ему наблюдательный бек. – Византийцы готовы заплатить любые деньги, только бы не допустить вторжения крестоносцев в Киликию.

– Ты умнее, чем я думал, – грустно констатировал бывший портной.

– Людям свойственно ошибаться на счет своих знакомых, дорогой Андроник, и ты в этом ряду не исключение.

– Хорошо, ты получишь свою тысячу динаров, – зло процедил даис.

– А почему не две? – удивился Саббах.

– По-твоему, я должен работать даром, – огрызнулся Андроник.

– Я согласен, – махнул рукой бек. – Чего не сделаешь ради старого друга.

Если бы бывший портной не отличался скупостью, свойственной людям вышедшим из грязи, он мог бы избежать многих неприятностей, но, увы, даис Сирии решил сэкономить на почтенном Саббахе и просчитался. Ждать благородства от нищего не приходится. А бек был нищ, и именно поэтому не упускал любой возможности пополнить казну. Не говоря уже о том, что даис Палестины благородный Уруслан де Бове платил куда больше скупердяя портного. От почтенного Саббаха в данном случае требовалось всего ничего – написать коротенькую записку и привязать ее к лапке голубя. Умная птица устремилась в небеса, а бывший правитель вернулся к прерванному завтраку, дабы насладиться ароматом груш, собранных в саду эмира Ридвана.

Замысел почтенного Андроника был прост, но сулил грандиозный успех в случае своей реализации. У даиса хватило ума не устраивать мятеж против эмира Ридвана, который хоть и слыл просвещенным правителем, все-таки не отличался излишним мягкосердечием. И при удобном случае не постеснялся бы снять голову не только с даиса ассасинов, но и с родного сына Хусейна. Андроник решил убить посла крестоносцев, как только тот приблизиться к стенам халебской цитадели. Тем самым он обрекал город Халеб на разрушение, а его жителей на почти поголовное истребление. Ибо убийство посла во все времена и у всех народов считалось тяжким преступлением, и уж конечно крестоносцы не простят обиды халебцам и будут правы в своем благородном негодовании.

Лучники уже расположились на крышах соседних зданий, готовые явить свое искусство миру, как только пробьет их час. И хотя Саббах был почти уверен, что нурманы сегодня не поедут этой дорогой, он, тем не менее, послушно занял свое место у открытого окна, дабы не будить подозрений в сердце почтенного Андроника. Даис Сирии сильно нервничал. Что, впрочем, неудивительно. Ридван Халебский мог догадаться, кто устроил побоище на улицах его города и принять соответствующие меры. Правда, у Андроника было надежное прикрытие в лице безумного Хасана, который возглавлял это нападение. На его голову и должен был обрушиться гнев Ридвана, тогда как ассасин оставался в стороне. Ожидание затягивалось. Что нисколько не волновало Саббаха, зато выводило из себя Андроника.

– Что ты дергаешься? – осудил нетерпеливого даиса бек. – Другой дороги к цитадели нет, а значит рано или поздно крестоносцы здесь появятся.

Неожиданно для Саббаха его пророчество сбылось. То ли голубь не вернулся к хозяину, то ли сам хозяин решил, что смерть посла в Халебе будет на руку ассасинам. Во всяком случае, рыцарь в оранжевом сюрко, облаченный в кольчугу, но без копья и щита торжественно продвигался по практически безлюдной улице в сопровождении двух беков из свиты Ридвана и трех сержантов. Беды эти люди явно не чаяли. Да и засада на них была организована со знанием дела. Смертельные жала обрушились на несчастных всадников со всех сторон, не отличая сельджукских беков от надменных нурманов. Через несколько мгновений все пятеро вылетели из седел на каменную мостовую, а их тела были буквально утыканы стрелами.

– Свершилось! – торжественно произнес Андроник и возвел глаза к небу в благодарственной молитве.

Саббах растерялся. Конечно, он сделал все, чтобы предотвратить трагедию, но она все-таки случилась, и теперь ему и всем жителям Халеба предстояло испытать на себе ярость обманутых и оскорбленных нурманов.

– Нам следует покинуть город и как можно скорее, – прошипел Саббах на ухо торжествующему Андронику.

– Сначала я повидаюсь с беками из окружения Ридвана, – с усмешкой произнес Андроник. – Теперь как никогда они нуждаются в нашей поддержке, и мы вправе потребовать от них всего, чего пожелаем.

Самоуверенность даиса Сирии покоробила почтенного Саббаха, тем не менее, ему ничего другого не оставалось, как последовать за Андроником во дворец эмира, дабы увидеть бессильный гнев льва, обреченного на заклание. В цитадели, видимо, еще не знали о гибели посла, а потому без помех пустили гостей за ворота. Улыбка не покидала лица портного на всем протяжении пути до роскошного дворца эмира Ридвана.

– Ты себе не представляешь, бек, какой переполох поднимется здесь всего через несколько мгновений.

Саббах представлял это очень даже хорошо, но спорить с Андроником по столь пустяковому поводу не стал. Он даже слегка посочувствовал Ридвану Халебскому и мысленно попросил Аллаха простить несчастному его вольные и невольные грехи. Телохранители эмира, хоть и косились настороженно на незваных гостей, но, после тщательного досмотра, допустили в число избранных. В свите эмира у Андроника было немало знакомых, а потому он немедленно обратился к ним за разъяснениями.

– Ты не знаешь случайно, бек Селим, как зовут посла нурманов?

– Знаю, – неохотно буркнул в ответ толстый сельджук. – Ролан де Бове.

Саббах, услышав это имя, испуганно икнул и прикрыл рот ладошкой. Андроник хоть и побледнел слегка, но самообладания не потерял, вот только в его взгляде, направленном на бывшего правителя Триполи таилась нешуточная угроза.

– И когда его ждут в Халебе? – спросил Андроник.

– Так он уже здесь, – скрипнул зубами от ярости Селим. – Договор подписан. Он разорил нас подчистую.

Двери, идущие в покои эмира, дрогнули. Саббах икнул во второй раз, встретившись глазами с почтенным Урусланом. Крестоносец, сопровождаемый христианским священником, и двумя сержантами, прошел сквозь толпу расстроенных сельджуков и покинул дворец Ридвана раньше, чем Саббах успел произнести сакраментальное:

– Этого просто не может быть.